Танго для майора Пронина

– Что, опять шпионы? – перебил его птичий смех Пронин.

– Иу что значит «опять»! – вновь вошел в протокольный настрой Ковров. – Пронин! Ты меня удивляешь! «Опять»! – начал заводиться комиссар госбезопасности, – Шпионы, диверсанты и вредители везде и всюду. И их надо вовремя изобличать и обезвреживать! Нет! «Опять»! Ты в своем уме?! Нет, ну вы подумайте! «Опять»! Да они там, на Западе, спят и видят, как нам гадость устроить. А у нас у самих до хрена врагов, которые идут на сговор с ними. Более того, они же все заодно, объединяются, договариваются. Пронин, ты вообще понимаешь, что против нас сейчас весь мир? Ты, понимаешь, ве-е-е-е-сь мир! – Ковров провел вытянутой рукой вокруг себя, как бы описывая мир, – Ну, ты же знаешь, майор, что говорит товарищ Сталин…

– Ладно, товарищ Ковров, – жестко перебил начальника Пронин, – не надо мне читать политинформацию. Я все знаю. В конце концов, уже скоро пятнадцать лет как шпионов и диверсантов ловлю и обезвреживаю…

– Ну, ладно, ладно. Вот видишь, – голос Коврова принял примирительный тон. – Ты, майор, не обижайся! Ты же все понимаешь. А то просто какая-то несознательность. В общем – вот тебе предписание. – Он протянул Пронину лист бумаги. – Вот командировочный лист. Деньги в кассе, ну, знаешь.

Ковров расслабленно откинулся на спинку кресла и достал портсигар.

– Товарищ комиссар, а что с лейтенантом Железновым? – спросил после некоторой паузы Пронин.

– А что с Железновым?

– Ну, в смысле, он едет?

– Конечно, что за вопрос? А вы разве когда-нибудь выполняли задание порознь?

– Нет.

– Вот видишь. А что спрашиваешь? Тем более командировочный лист у вас один на двоих. Коллеги казанские вас уже ждут. Номера в гостинице забронированы. Все, товарищ Пронин, выполняй. Удачи.

Ковров встал, подошел к майору и, пожимая ему руку, сдержанно улыбнулся. «Что-то завелся, да что – я не понимаю. Но не много ли шпионов на душу населения?» – недоумевал Пронин, пока шел в свой кабинет.

Там его уже ждал недавно получивший лейтенантские погоны в новенькой форме Виктор Железнов. Пронин посмотрел на часы: десять сорок пять.

– Привет, Виктор. Давно ждешь?

– Да нет. Ну что? Едем?

– Да, едем, в Казань. Ты и я. На, получи деньги и дуй на Казанский – купишь билеты, чем раньше – тем лучше. Уяснил? – майор протянул новоиспеченному лейтенанту командировочный лист.

– Есть, – кивнул Витя, исполнительно глядя в пронинские глаза.

– Да, возьми служебную «эмку». Я распоряжусь. Как купишь – звони. – Пронин хлопнул Витю по плечу: – Действуй.

Витя вышел. Пронин провалился в кресло и углубился в последний густо пахнущий типографской краской номер «Правды». Через час раздался звонок – это был Железнов.

– Купил билеты. На сегодня. На двадцать двадцать. Скорый.

– Отлично. Теперь езжай домой. Собери вещички. Встретимся на вокзале, в восемь часов, в депутатском зале. Знаешь его?

– Знаю. Там, в конце второго холла.

– Да, да. Пока.

Время ожидания отъезда пролетело очень быстро. В начале девятого они уже сидели на своих местах.

Поездка была очень спокойной и в основном молчаливой. В Казань приехали утром, в десять часов. И сразу отправились на Черное озеро – район города, где находился городской отдел ГПУ. Зашли в приземистое и довольно мрачное двухэтажное здание. Как и было обещано, их здесь ожидали. После звонка Пронина и Железнова пропустили и пригласили в кабинет начальника горотдела. Им оказался лысеющий человек небольшого роста с четырьмя звездами старшего майора на золотых дорожках петлиц.

– Здравствуйте, товарищи! Я начальник горотдела ГПУ старший майор Петров. Как доехали? – Он радушно протянул обе руки навстречу Пронину и Железнову.

– Спасибо, товарищ старший майор! Хорошо доехали.

– Замечательно. В Москве вам уже все объяснили?

– Так, в общих чертах. Ничего определенного…

– Отлично. Да, авиазавод – это на сегодня наш главный стратегический объект, к тому же он еще достраивается. Работы много. Предмет нашей главной заботы… и головной боли. Да-а-а-а.

У Петрова был звонкий с хорошей дикцией голос. Было видно и слышно, что он им любуется, проверяя нараспев.

– Специалисты на заводе все хорошие, квалифицированные. Но, знаете, все как один молодые, двадцать-тридцать лет, а потому неопытные в смысле политической сознательности. Их всякий западный шпионский жук обдурить запросто может. Мы, конечно, стараемся все контролировать. Но ведь и нам людей не хватает, да и опыта. Да-а-а-а. Мы вас устроим на завод на некоторое время специалистами по кадрам. Поработайте, присмотритесь. Да! А у вас «гражданка»-то есть? – вдруг спросил Петров, глядя на их новые и идеально сидящие мундиры.

– Есть, – в один голос ответили Пронин и Железнов.

– Отлично. Ну, что ж. Тогда отправляйтесь в гостиницу, отдыхайте, посмотрите город. Город у нас красивый, старинный. Годков двести – и тысячелетний юбилей отмечать будем. Всенародно. А что? Казань подревней Москвы будет, да-а-а-а, – на последних словах голос Петрова горделиво приподнялся.

– Посмотрим, посмотрим, товарищ старший майор, – уверил Петрова Пронин. – А как с заводом?

– Да, да. Вот адрес, направление. С директором завода мы договорились. Как придете на завод, сразу идите в отдел кадров – там извещены о вашем приезде. Жить будете в Соцгороде, недалеко от завода, кстати, в отличной гостинице. Она совсем новая, большая. Недалеко там Дворец культуры имени Ленина. Там и кино можно посмотреть, и концерты постоянно проходят. Вы у нас не заскучаете, да-а-а-а.

– Да вы не волнуйтесь, мы скучать не привыкли, – уверенно проговорил Пронин. – Ну что, мы тогда пошли?

– Да, да! Идите, осматривайтесь. Если что – звоните. – Петров протянул майору вполне респектабельную визитную карточку.

Пронин и Железнов вышли на набережную Казанки. Сели в старенький дребезжащий трамвай и поехали в район, носящий название «Соцгород». Мимо проплывали районы с взмывающими ввысь зданиями, с новостройками, с кранами, с кричащими по-татарски рабочими, с горами из кирпича, труб, лестничных пролетов. Казань активно застраивалась.

Потратив целый час, они приехали на место и сразу увидели высоченное здание гостиницы «Советская».

Вечер они провели по-туристски, традиционно. Погуляли по центру старинного города с дореволюционными зданиями изысканной архитектуры, сходили в краеведческий музей, заглянули в ресторан с национальной кухней. В Кремле постояли возле башни Сюмбеки, вспоминая легенду о красавице-княгине, жене трех казанских ханов. В общем, провели время как обычные туристы и были тем вполне довольны.

Утром они отправились на завод. Сперва Пронин и Железнов пребывали в шоке от грандиозного размаха заводских цехов, помещений, ангаров. Здесь спокойно можно было затеряться среди зданий в сотни метров длиной и в десятки метров высотой, и человек среди этих скал из бетона, стали и стекла превращался в муравья. Они не ожидали увидеть столь масштабного производства.

Как найти отдел кадров, им объяснили на КПП, указав на одиноко стоящее вдалеке от производственных «мастодонтов» трехэтажное здание заводоуправления. Отдел кадров располагался на втором этаже. Начальник, Илья Наумович Мильштейн, показался чекистам закрытым и недружелюбным человеком. Буравя своими маленькими черными глазами одетых в элегантные пальто Пронина и Железнова, он задавал им нелепые вопросы. По его недовольной гримасе без труда читалось вопросительное убеждение: «Что вынюхивать будете, товарищи чекисты?» Понимая, что в такой обстановке знакомиться с личными делами работниками в принципе не имело смысла, Пронин и Железнов предпочли бумажкам живое общение.

Побыстрее избавившись от Мильштейна, майор с другом выскочили из кабинета своего «начальника» и отправились в цеха. И Пронину, и Железнову вообще была чужда эта казенная кабинетная атмосфера, насыщенная духом бюрократизма и бумаготворчества. Им была гораздо ближе жизнь простых «работяг», инженеров-практиков, людей, непосредственно имеющих дело с вещами, материалами, «железками».

На Казанском авиастроительном заводе раньше в основном делали авиадвигатели и отправляли их в Ярославль, где уже шла сборка самолетов. Но изменившиеся обстоятельства и рост оборонного заказа вынудили руководство авиационной промышленности принять решение о создании новых линий по сборке перспективных самолетов. На завод стали поступать молодые кадры, благо их поставлял в избытке авиационный рабфак. Высокие и ответственные посты и должности на заводе занимали совсем молодые люди, месяц-два назад еще сидевшие за студенческой партой. Они были призваны партией и правительством встать во главе цехов, участков, отделов и подразделений. Это был знаменитый Сталинский призыв. И все, что они имели в своем багаже, – это максимум ответственности при минимуме опыта. Естественно, что большинство юношей и девушек двадцати и чуть более лет не выдерживали. И это можно вполне понять, когда у недавнего студента вдруг под началом оказывалась тысяча человек рабочих, у него, конечно, начиналось головокружение, человек возносился, нос задирался – новоназначенного начальника заносило, и он начинал пороть горячку.

С другой стороны, огромная ответственность, разом падающая на плечи многих, придавливала, они терялись, стушевывались, стихали и уходили в тень. Но некоторые задерживались и порой надолго – что-то в них пробуждалось, какая-то особая управленческая хватка. Именно из этих людей формировалась управленческая команда новой формации, и именно на этих людей хотели направить свой профессиональный интерес Пронин и Железнов. Поэтому они решили первым делом идти не в старые цеха, а в новые, где шел монтаж новых линий.

Сотрудники ГПУ, представляясь работниками отдела аттестации кадров Наркомата оборонной промышленности, ходили по цехам и знакомились с руководящим персоналом. Они побывали в прессовом, кузнечном, сборочном и электромеханическом цехах. Все их возглавляла молодежь.

Начальником сборочного цеха был тридцатилетний Сергей Копытов – жесткий парень с суровым и худым мужицким лицом. Хмурый и неразговорчивый, он односложно отвечал на вопросы Пронина – да, да, нет, да. Однако, как только речь зашла о производстве, он как спичка воспламенился и увлеченно стал рассказывать обо всех деталях сборки самолета, стараясь не упустить ни одного нюанса. И, заканчивая экскурсию по цеху, Копытов уже тепло прощался с Прониным, найдя в нем внимательного слушателя, и предлагал заходить к нему запросто. «Да, умен, умен и цепок, такого на мякине никакой шпион не проведет», – думал о Копытове Пронин.

Механическим цехом заправлял недавний выпускник танкового училища Илья Васильев. Командование училища, видя, что парень с головой, отправило его учиться дальше. На рабфаке он проявил недюжинные способности в изучении механики и был рекомендован руководству завода в качестве классного специалиста.

Одним словом, в представителях руководства было много общего – они были молоды, недавно закончили учебные заведения, и все были, безусловно, талантливы, а главное – одержимы, все хотели делать дело и мечтали о том, чтобы Страна Советов была сильной и непобедимой.

К концу дня Пронин и Железнов изрядно вымотались. Весь вечер они валялись на своих кроватях в гостинице и делились впечатлениями.

– Просто не верится. Такие молодые, а командиры уже. С ума сойти, – все удивлялся Витя, слегка завидуя таким головокружительным карьерам своих почти ровесников.

– Да, досталось ребятам. Им бы влюбляться, бродить под луной, целоваться, обниматься, а они с утра до ночи на заводе пропадают, – по-отечески рассуждал Пронин, утешая своего молодого друга.

– Да ну, Иван Николаевич, какая луна, какие прогулки. Это все ерунда! А тут настоящее дело! Целый цех! – Глаза Виктора горели. – Работы непочатый край!

Железнов некоторое время помолчал и вновь заговорил:

– Ну, конечно, многие откровенно выпендриваются. Особенно этот Андрей Липотин, заместитель начальника прессового цеха. С ним вообще невозможно разговаривать. Корчит из себя черт знает что, а самому лет двадцать, не больше. Чистый выскочка, просто придурок, – тон Виктора был раздраженным. – Я его спрашиваю: «Ты что закончил?» – а он мне: «А давно мы с вами на ты? Я с вами гусей не пас». А голос такой противный, на меня не смотрит, взгляд куда-то в сторону отводит. Потом говорит: «Не важно, что я закончил. Я на лету все схватываю и самообразовываюсь». Вот так, понятно, – продолжал злиться Виктор. – А пока я с ним разговаривал, он успел обругать двух пожилых рабочих, причем так грубо и нагло, а они покорно сносили все оскорбления…

– Как, говоришь, его фамилия? – перебил Витю Пронин.

– Липотин.

– Надо посмотреть на этого умника.

– Посмотрите. Убедись сами, Иван Николаевич. – Виктор все не мог успокоиться.

На следующий день Пронин с Железновым продолжил знакомиться с коллективом завода. После долгих блужданий по огромным цехам Пронин оказался в прессовом цеху. Здесь стоял невообразимый шум, от которого сразу же начинало закладывать уши. Пронин был уверен, что здесь, чтобы работать, надо быть глухим. В цеху стояло несколько в десять-пятнадцать метров высотой прессов, много оборудования поменьше, все станки были новыми и, очевидно, заграничного производства. По цеху бродили совершенно очумевшие, с бессмысленным выражением глаз рабочие в неопрятных замасленных робах. Новоиспеченный кадровик стал подниматься по железной лестнице в конторку, где находилось руководство цеха. Поднимаясь по лестнице, Пронин увидел тень спускавшегося навстречу человека. Майор уступил дорогу, не глядя на лицо прошедшего мимо, поскольку он на мгновение из-за шаткости лестницы потерял равновесие. Когда он вновь его обрел и обернулся, то что-то показалось знакомым в этой сутулой, суетливо удалявшейся в глубь цеха спине. Но где, когда и при каких обстоятельствах он видел эту спину, вспомнить майор не мог. Продолжая копаться в закоулках памяти, Пронин зашел в первый попавшийся кабинет. Это был как раз кабинет заместителя начальника цеха Липотина. Иван Николаевич представился и сразу был атакован.

– А что нас арестовывать?! – сразу стал раздражаться Липотин. – Комиссия за комиссией приезжает, все проверяют, проверяют. Да мы нормально работаем. Дела в гору идут. План выполняем…

– Послушай, начальник, хватит тут выступать, – грубо оборвал Липотина майор. – Ты пацан еще, а гонору набрался выше крыши, ты бы его поунял! Высоко забрался – больно падать будет!

Пронин был настроен решительно. Он весь подался вперед и беспощадно смотрел на Липотина. А тот, совершенно не ожидая такой жесткой реакции, сразу осекся, потускнел и обмяк. У Липотина подкосились ноги, он сел на стул и, уставившись на Пронина выпученными от изумлениями глазами, жадно хватал воздух влажными губами, словно рыба, выброшенная на берег. Кое-как он опомнился:

– Да что вы себе… Что это такое… Да я…

– Ладно, успокойся, товарищ Липотин, – меняя гнев на милость, успокаивал начальника майор. – Мы тут тоже не в бирюльки играем. Завод – это стратегический объект, важнейшее оборонное предприятие.

– Да что вы на меня кричите, товарищ Пронин, – слабо возражал Липотин голосом обиженного мальчика, который больше шел его молодому лицу, нежели тон грозного начальника. – Мы же на самых передовых позициях. К нам вот репортер из Москвы приехал – статью обо мне пишет, – в его голос вернулась нотка гордости.

Пронин вспомнил недавнюю спину.

– Репортер? А из какой газеты?

– Из «Труда».

– Из «Труда»? А как фамилия репортера?

– Фамилия? А зачем?

– Как, я спрашиваю, его фамилия? – голос Пронина приобрел жесткость стали.

– Фа… Фамилия? Вот, здесь. У меня записано. Где же? А, вот, – Липотин судорожно искал нужную страницу в записной книжке, – Райнис Вильям Людвигович. И телефон есть. Он в гостинице живет.

– Ты хоть документы у него проверил? – с сомнением спросил Пронин.

– Конечно, – заискивающе уверил Липотин.

Пронин все записал, попрощался коротким кивком и вышел. Вечером они с Железновым сидели в столовой гостиницы. Виктор был задумчив, Пронина тоже нельзя было назвать веселым – оба молча ели. Из головы майора никак не выходила эта спина. «Спина, спина, да, да, где-то я ее видел, но где, где, убей бог?» – все время крутилось у него в мозгах.

Тут Виктор с жалостью в голосе заговорил:

– Знаете, Иван Николаевич, я знаю – этого не может быть, но мне кажется, я видел Роджерса.

– Что?! Роджерса?! Да не может быть! – автоматически и слронией в голосе отреагировал Пронин, не в силах отвлечься от попытки вспомнить, где он мог видеть эту спину, – Скажешь тоже, Роджерс!

И Пронин с беззаботным весельем ребенка посмотрел на грустного Виктора. И тут в глазах Пронина потемнело, и в его голове все вдруг прояснилось – его пробрало:

– Где-е-е-е?!! Где-е-е-е ты его видел?!!

Он вскричал так, что сидящие в столовой посмотрели в сторону их столика. Пронин обеими руками вцепился в плечи Виктора и кричащим шепотом переспросил:

– Где-е-е-е ты видел Роджерса?!!

Витя смущенно бормотал:

– На… На заводе… Я шел по сборочному цеху, когда увидел Липотина – он шел, улыбаясь, в компании с элегантно одетым мужчиной. Я еще отметил про себя: «Ну надо же, до чего похож», имея в виду Роджерса, и, не придав этому никакого значения, пошел дальше. Я даже развеселился от такого сходства. Мне, знаете, Иван Николаевич, просто в голову не могло прийти, что это может быть ОН.

Виктор горестно замолчал. Пронин сидел, обхватив голову руками.

– Ты знаешь, Виктор, – заговорил майор после тяжелого, нависшего над их головами молчания. – Я ведь тоже его видел. – Пронин поднял голову. – Но видел я его со спины. И спину его узнал, то есть мне она показалась знакомой, – голос майора практически хрипел, он был сдавлен невыносимой мукой от очередной потери. Но потери ли?

– Постой!.. Липотин!.. Журналист!.. «Труд»!..

Лицо Пронина просияло. Он опять закричал:

– Витя, телефон!!! Мне нужен телефон!!!

Пронин резко встал из-за стола и, глядя невидящими глазами на Виктора, с едва сдерживаемым бешенством в голосе тихо спросил: – Где здесь телефон?

– Иван Николаевич, в фойе, в фойе! Не волнуйтесь, – пытался успокоить Пронина Виктор. Он никогда не видел майора в таком возбуждении.

Пронин ринулся в фойе, судорожно доставая из карманов бумаги. Он нашел бумажку с телефоном репортера и набрал номер. Телефон равнодушно ответил длинными гудками.

– Черт! – Пронин с силой брякнул трубкой по аппарату. И в мгновенье набрал номер начальника юротдела ГПУ.

– Товарищ Петров? Здравствуйте! Это Пронин. Да, да… Подождите. У меня срочное дело. Позвоните в «Труд»… Что? Да, в газету. И узнайте, есть ли у них такой… Сейчас, сейчас… Вот… В-и-ль-я-м Р-а-й-н-и-с. Да, Вильям Райнис, репортер, журналист, хоть кто. Работает ли у них вообще такой человек. Да, да! И еще мне нужен адрес Липотина Андрея, заместителя начальника прессового цеха завода. Да, адрес… нет, телефон, не нужен… только адрес, спасибо. Позвонить утром?!! Да вы что?!! В городе опаснейший враг!!! – Пронин приложил к микрофону трубки согнутую пополам ладонь и приглушил голос. – В городе действует опаснейший враг, – и продолжил практически шепотом: – Вы поняли? Я позвоню через полчаса.

Пронин положил трубку, но взгляд его продолжал буравить телефонный аппарат. Это продолжалось несколько мгновений.

– Постой, постой, – быстро проговорил Пронин и, схватив с силой за рукав пребывавшего все это время в недоуменном оцепенении Железнова, куда-то его потащил. – А он ведь может жить и в этой гостинице!

– Да кто он?!! О ком вы? Какой репортер? Какой еще Райнис?

Пронин лаконично объяснял Виктору:

– Я был сегодня у Липотина. Когда я поднимался к нему в конторку, на лестнице я столкнулся с мужчиной, но не успел разглядеть его лица, а увидел только спину, но и по спине я узнал его, то есть теперь я понял, что узнал. Потом уже Липотин мне сказал, что репортер из «Труда» пишет о нем статью. Возможно, что тот, чью спину я видел, то есть Роджерс, и репортер из «Труда» – это одно и то же лицо. И еще Липотин сказал, что этот репортер живет в гостинице. Так, может, он живет в нашей гостинице?

На последних словах они оказались у стойки администратора. Пронин, показывая удостоверение сотрудника ГПУ, спросил:

– Скажите, пожалуйста, останавливался ли у вас такой Вильям Райнис, репортер из Москвы, – голос Пронина был по-прежнему возбужденным, – и если да, то в каком номере?

– Так, Райнис, Райнис, – администратор листала журнал регистрации, – да, вот, Райнис Вильям Людвигович из Москвы. Он останавливался в двести пятом номере. Он собирался прожить еще пять дней, но сегодня, в двенадцать часов, внезапно сдал ключи, объяснив, что ему надо срочно уезжать… Даже денег за непрожитое время не взял…

Железнов и Пронин посмотрели друг на друга.

– Вот черт! Дайте ключи.

Они ринулись на второй этаж. Номер был пуст. Постель заправлена. Никаких следов человеческого присутствия.

– Все, он ушел, ушел, он опять ушел…

Пронин замысловато, по-деревенски ругнулся. Бессильно упав в кресло, он горестно свесил руки и голову и страстно плюнул на недавно вымытый паркет. Виктор присел рядом. Минут через пять майор устало поднялся и, пошатываясь, поплелся в фойе к телефону.

– Алло, товарищ Петров. Ну, что? – Пронин звонил Петрову. – Есть такой Райнис? Да? Что? В другом городе? В Днепропетровске? Делает репортаж о ДнепроГЭС? Ясно. Да. Завтра в отделе все объясню, напишу рапорт. Последняя просьба – разошлите по всем отделам ориентировку на Роджерса. Попытайтесь его задержать, – голос Пронина был поникший, – хотя, конечно, уже поздно.

Естественно, Пронин понимал, что Роджерс первым его узнал и быстренько дал деру.

Утром майор Пронин и лейтенант Железнов были у Липотина. Они показали ему фотографию Роджерса, в котором он сразу опознал «репортера из „Труда“».

– Что ты ему рассказывал? – жестко спрашивал Пронин.

– Да так, ничего особенного. Он в основном меня фотографировал, – тоном нашалившего мальца объяснял Липотин.

– Фотографировал? – удивляясь, переспросил Пронин, – А где? Здесь?

– Да нет, в цеху, – легкомысленно уточнил Липотин.

– В каком? В этом?

– Нет. Он сказал, что в нашем цеху слишком темно, ничего не видно, и что лучше пойти в сборочный, где и размах побольше, и фон поярче…

– В сборочном?!! – изумленно переспросил Пронин и обернулся к Виктору: – Слушай, Виктор, да он же придурок! – И, повернувшись вновь к Липотину, продолжил: – Слушай, Липотин, ты же придурок, ты понимаешь, ты полный при-ду-рок. Не ты ему был нужен, и не твои липовые трудовые успехи, а цех, понял, цех – фотографии сборки секретного самолета. Он много фотографировал?

– М… м… много, – вжавшись в стул, трусливо мямлил Липотин.

На следующий день Липотин был арестован. Райнис-Роджерс, как и следовало ожидать, провалился сквозь землю. А Пронин и Железнов в мрачном настроении вернулись в Москву.

Очнувшись от воспоминаний, Пронин протянул руку к телефонному аппарату и набрал номер. С тех пор майор потяжелел и поумнел. Вместо забористой ругани теперь он тяжело вздыхал, задерживая ненадолго воздух в легких. «Вдыхай носом, выдыхай ртом», – советовал лечащий врач товарища Пронина.

– Я скоро буду, – отчетливо сказал он и повесил трубку.

Через минуту майор снова потянулся к телефону и набрал новый номер.

– Адам Казимирович, встречайте меня у подъезда, – сказал он ласковым голосом.

Собеседником Пронина был его личный шофер Васильев. Несмотря на то что здание на Лубянке располагалось в пятнадцати минутах ходьбы от служебной квартиры майора, он вытребовал-таки себе и служебный автомобиль с шофером. Можно сказать, что сделал он это именно ради шофера, поскольку Адам Казимирович Васильев некогда исполнял обязанности шофера императорской семьи, проведя в «автоконюшнях» Николая Второго всю свою юность. Упустить такой «раритет» майор Пронин не мог никак. Отношения со старым маэстро российского автодела у него установились еще раньше, во время первых московских дел. Ветхий Адам волею судеб тогда развозил обвиняемых с Лубянки по московским тюрьмам. Тогда-то и «присмотрел» его Пронин, отметив выправку и спокойную уверенность как в общении с машиной, так и с людьми. При первой же возможности он добился перевода автопатриарха в свои личные водители.

– Привет, Адам, – приветствовал Пронин шофера, удобно разместившись на заднем сиденье ЗИСа.

– Добрый день, Иван Николаевич, – отозвался бывший водитель принцесс. – Куда путь держим?

– На службу, как водится…

– Добро. Каким путем едем?

– Поехали-ка через церковь Николы в Звонарях.

– Поехали!

Красивая черная машина медленно двигалась по узким улицам старой Москвы. Закончилось лето, но осень еще не успела вступить в свои права. Солнце светило ярко и жгуче, листья деревьев на бульварах, в массе своей темно-зеленые, лишь редко-редко проступали желтыми осенними пятнами. Женщины в летних платьях, блузках и кофточках, мужчины в рубашках с короткими рукавами – обычный день самого начала сентября. Вот прошли пионеры в ярко-алых галстуках, посверкивая голыми коленками. Пронин проводил взглядом юных ленинцев, и долго еще слышалась, постепенно угасая, звонкая барабанная дробь.