Тайная жизнь и дружба шпионов и разведчиков

Студенческое общество раскололось на три лагеря. Те, у кого отцы стали собственниками газет, заводов, морей и пароходов. стали приветствовать все решения партий и правительства. Те, у кого родители были выброшены с предприятий и спустились в низ по социальной ступеньки, стали ярыми противниками. А третьим все происходящее было по фигу. Они штудировали иностранные языки и мечтали свалить за рубеж. Только надо было на всякий случай получить диплом. Мало ли что может произойти в этом непредсказуемом мире в эпоху перемен.

И вот в перерыве между занятиями зачастую создавались неформальные социологические семинары и диспуты.

«Что скажет преподаватель?»

Студенты шумят, гремят кружками с чаем, спорят так, будто решают судьбу эпохи.

– Представляете, отменили ту самую статью! – говорит Сергей, самый громкий.

– Это же… свобода? Или бардак? – сомневается Марина.

– А в Америке давно можно! – вставляет Маша.

И вдруг – все глаза на Бориса.

Он только что зашёл в аудиторию с кипой тетрадей.

– Борис Семенович … а вы как считаете?

Тишина. Даже батареи перестали шипеть.

Борис поставил тетради на стол, сделал паузу – выверенную, как фраза Шекспира.

Борис :

– Знаете… язык нам подсказывает простую вещь: слово «любовь» существует во множественном числе форм. Она существует в любой общественно-экономической формации независимо и сама по себе. Очень часто само понятие любви используется государством и религией для укрепления собственной власти.

В истории были разные эпохи, разные запреты и разные свободы. Кроме того само понятием любви связано с немаловажной государственной проблемой такой как демографическая.

Моя задача – учить вас пониманию культуры и уважению людей, а не диктовать вам, как жить.

Он смотрит каждому в глаза – спокойно, уверенно.

Он говорит как дипломат, а не как судья.

– Взрослая позиция – видеть и сложность мира, и право каждого на свою жизнь.

А главное – не превращать личное в оружие.

Студенты слушают. Даже Сергей затих.

Личные тени и Академическая этика

Боря знает: любое неверное слово может стоить карьеры.

Он помнит коллег:

• Один по глупости влюбился в студентку, отправил ей глупое письмо – и лишился всего.

Теперь преподает частные уроки, избегает университета, как больную память.

• Другой – известный профессор – женился на своей аспирантке.

Он мечтал о новой жизни, но упал замертво в собственной квартире в разгар медового счастья. И теперь две жены судятся за квартиру, авторские права и даже его книги.

Третьего застукали в общежитии со студенткой. Семейный мужчина, доцент. По конкурсу не прошел на следующий срок. Истории эти бродят по коридорам, как призраки с дипломами.

И Борис очень хорошо понимает, какие мины могут быть расставлены вокруг преподавателя.

Тихая мудрость

После занятия студентка Марина остаётся и говорит:

– Вы так спокойно говорите… как будто всё уже знаете о жизни.

–Марина странная девушка.– думает Борис- Она выглядит не как советская студентка, а как иностранка. Поговаривают, что у нее отец генерал КГБ. Те кто бывал у нее в доме, рассказывали, что ей привозили из-за границы много иностранных вещей. Однажды она принесла портативный диктофон и стала записывать лекции Бориса и потом их распространяла среди своих одноклассников и далее. Борис не запрещал такой способ обучения. Важно не это, а то, что студенты хоть таким образом закрепят свои знания. Борис к Марине испытывал скорее всего братские чувства. Никакого сексуального желания по отношению к Марине он не испытывал. Марине в свою очередь нравилось поговорить с Борисом на волнующие ее темы. Она использовала знания Бориса как духовную пищу для своего взросления. Борис предполагал, что ее отец был такой замкнутый, что в семье не принято было откровенно говорить на разные темы. Но Марина стремилась к свободе и откровенности. Поэтому в качестве своего партнера для бесед выбрала Бориса. После лекций они обычно шли в студенческую столовую и пили кофе и разговаривали на разные темы.

Глядя на ее цветущее и радостное лицо Борис слушал ее и улыбался, но внутри мелькала ироничная мысль:

«Я сам совсем ничего не знаю.

Я только учусь быть собой».

И мир казался ему чуть мягче: не чёрно-белым, а мудро-полутоным.

«Вербовка посреди белого дня»

Коридор в перерыве между занятиями привычно шумит:

девушки смеются, кто-то роняет учебник, воздух пахнет кофе из автомата.

И тут – тишина внутри одной точки пространства.

Мужчина приближается к Борису уверенной, выверенной походкой.

Пиджак – идеальный, улыбка – дипломатическая, глаза – читают, как сканер.

– Борис Семенович? Позвольте представиться.

–Ким Филби, атташе американского посольства по связям с общественностью.

Борис едва заметно моргает: имя звучит как шифр.

– Нам нужен высококвалифицированный переводчик для работы с документацией, перепиской, протоколами.

Предыдущий… эм… оказался слишком лоялен вашей разведке.

Ваш перебежчик в Вашингтоне многое прояснил.

На секунду воздух колет, как мороз.

Борис понимает: его изучили.

Послужной список где-то лежал на чужом столе, под лампой.

– Мы ознакомились с вашей карьерой.

Вы – идеальная кандидатура.

Вы согласны?

Пауза.

Сердце – в три такта:

«раз» – мечта детства,

«два» – долг перед матерью,

«три» – опасность, прикрытая визиткой.

– Согласен.

Только… мама серьёзно больна. Мне нужно о ней заботиться.

Ким Филби чуть наклоняет голову:

– Мы… компенсируем все расходы на лечение.

Ваша семья – под нашей защитой.

«Защита» – слово и утешение, и ловушка.

Борис делает вдох, словно подписывает внутренний приказ самому себе:

– Мне потребуется согласовать всё с расписанием лекций.

– Абсолютно.

Вы сами установите график, – дипломат улыбается, как будто уже всё решено.

– Ваш непосредственный руководитель – мистер Ник Стивенс, второй секретарь посольства.

Он протягивает визитку.

Тонкое золото букв – как клеймо судьбы.

И в этот момент у Бориса возникает шальная мысль:

«Моя мама создала миф о разведчике…

А мир решил сделать его реальностью».

Подводные течения

Никто вокруг не заметил обмена словами.

Но сам Борис сменил роль:

вчера – преподаватель,

сегодня – переводчик-посредник между государствами,

завтра – кто знает?

Он ещё не знает, что в такие игры можно вступить легко, а выйти – не всегда возможно.

Первый рабочий день в посольстве

Утренняя прохлада.

Борис стоит перед высоким забором американского посольства.

За забором – другая страна, даже если она всего лишь в нескольких метрах.

Проверка паспорта, сумки, пропуск.

Дверь захлопывается за спиной – глухо, как сейф.

Его встречает молодой мужчина в идеально выглаженном костюме:

– Ник Стивенс, второй секретарь. Мы уже знаем, кто вы и что умеете.

Добро пожаловать, Борис.

В его улыбке – ни капли случайности.

Это человек, который привык смотреть через, а не на.

Он смотрит на Ника и у него пробуждаются какие то воспоминания.

–Неужели это он -подумал Борис- прошло столько лет. После нашей первой встречи. Я даже не знаю как мне поступить. Бросаться ли к нему на шею и радоваться этой встречи. Или сделать вид, что мы никогда не встречались и незнакомы. А вдруг он уже изменился и забыл про наши прогулки и встречи. Может быть у него было такое задание. Войти в тесный контакт с представителем советской державы. Мы встречаемся в другом мире с другими взаимоотношениями Поэтому лучше сделать вид, что мы незнакомы. Чтобы не навредить друг другу. Если раскроется наше прошлое знакомство начнут спецслужбы с обеих сторон выяснять, задавать разные вопросы

Ник провел его в рабочий кабинет переводчика.

–Это и есть моя новая сцена жизни-подумал Борис.

Стол. Телефон. Шифратор-декодер. Настольный компьютер, сканер, печатающее устройство. Стопка документов, помеченных «Confidential».

Борис открывает первую папку – дипломатические ноты по гуманитарным программам.

«Обычная рутина», – говорит Ник Стивенс.

Но глаза его говорят: «Каждое слово может стать пулей».

Рабочий день проходит как будто в тумане:

переводы, подписи, беседы о нюансах языка.

В обед к нему подходит Ким Филби:

– Чувствуете себя уверенно?

– Каждый новый текст – как загадка, – отвечает Борис .

Ким усмехается:

– Вот и отлично. У нас загадок много.

Тонкие сигналы

Перед уходом Стивенс кидает коротко:

– Завтра – совещание. Будет присутствовать разведывательный отдел.

Вы, возможно, увидите настоящую сторону работы.

И Борис понимает:

то, что он видел сегодня – лишь фасад.

–Не исключено -думает Борис- возможно я ошибся. Этот Ник не тот, которого я знал. Да даже если это тот Ник то после окончания учебы он мог пересмотреть свои политические взгляды на жизнь. Это как наша великая могучая держава за несколько лет вся развалилась, поменяла свой социалистический путь развития и вошла в мир капитализма. Это мы с ним тогда встречались с мире социализма, переступив законы железного занавеса. А сейчас мы находимся в стране капитализма.

«Беседа» от тех, кто смотрит со своей стороны

Едва Борис вышел с работы как двое мужчин подошли молча.

На улице уже темнеет, фонари как прожектора на сцене.

– Борис Семенович ?

Мы бы хотели побеседовать. Недолго.

Борис с собеседником залезает в Служебную «Волгу».

Салон пахнет табаком и чем-то металлическим – обязанностью.

Машина подъезжает к большому дому на площади. Через некоторое время Борис оказывается в кабинете на Лубянке

За большим столом , покрытым зеленой скатертью сидит серый человек в сером пиджаке, серый взгляд – всё серое, кроме блокнота, куда он записывает слова.

–Меня зовут Спиридонов Василий Андреевич, майор госбезопасности. Мы знаем, где вы теперь работаете. И вы сами понимаете, что это – особый статус.

Борис молчит: молчание – его новая броня.

– Вы ведь патриот, Борис Семенович?

Вопрос звучит не как проверка, а как условие свободы.

– Я… люблю свою страну, – аккуратно произносит он.

– Вот и славно, – серый человек улыбается краем губ. —

Мы иногда попросим вас… просто обратить внимание. На детали.На лица. На имена.

Борис понимает:

американцы обещают помощь и защиту, эти – намекают на долг и последствия.

Он между двух огней сверхдержав.

И ни один не называет его просто переводчиком.

Цена заботы о маме

На утро Борис видит:

• мама получила новые дорогие лекарства

• у врача бесплатный приём, «по направлению сверху»

• в аптеке ему говорят: «оплачено»

Он чувствует и благодарность и петлю на шее одновременно.

«Играть в игру – значит платить.

А я уже сделал первый взнос».

Завтра – следующий шаг

Его ждёт:

• совещание с разведывательным отделом посольства

• первая встреча с «их» агентами

• и, возможно, лицо человека, который перевернёт ему жизнь

(любовь? опасность? оба варианта?)

«Допрос, или первое прикосновение напряжения»

Детектор лжи – как исповедальня без Бога.

Только провода, лампочки и человек, который умеет видеть страх в миллиметрах пульса.

Борис садится в кресло.

На запястьях – датчики, на груди – ремни.

Рядом – сотрудник разведки США с лицом, на котором ничего не написано.

– Отвечайте только “да” или “нет”, – монотонно произносит он.

Вопросы – скучные и страшные одновременно:

• Сотрудничаете ли вы с российскими спецслужбами?

• Был ли у вас контакт с военными структурами?

• Есть ли у вас скрытые мотивы?

Сердце Бориса бьётся ровно.

Он чист – потому что ещё не выбрал сторону.

– Проверка пройдена, – сухо подытоживает агент.

Дверь открывается —

и там стоит Ник Стивенс.

Энергетический ток

Ник улыбается – но это не приветствие. Это признание:

«Я рад, что ты – чистый лист. Теперь я могу писать».

Он подходит слишком близко, подаёт Борису руку, и в этот момент простое рукопожатие превращается в короткое замыкание. Кожа касается кожи —

и будто чуть слышное потрескивание тока. В груди Бориса на секунду появляется странный жар, который он сразу же пытается заглушить разумом:

«Это стресс. Адреналин. Усталость».

Но Ник не отводит взгляда. Он смотрит не в глаза —

он смотрит вглубь, как будто там ищет пароль.

– Вы отлично справились, Борис , – мягко говорит он. – Я всегда верил в вас.

«Всегда»? Но они знакомы всего несколько дней. Слова ложатся в воздух как тайный шифр.

–Он помнит обо мне-подумал Борис-только сейчас нам нельзя раскрываться и показать свою связь.

Первые сомнения

Позже, в тёмном коридоре посольства, Ник снова случайно касается его руки —

будто направляет к нужной двери, но прикосновение длится чуть дольше нормы.

Борис вздрагивает – не от страха, а от новизны чувства, и воспоминаний,

которое не вписывается ни в один из учебников по английскому.

«Что это? Химия? Манипуляция? Или правда… что-то моё?»

Он отводит взгляд. Он должен быть железным:

учёным, переводчиком, разведчиком без мундиров.

А нефть эмоций вдруг разливается под ногами.

Вопрос без ответа

Вечером он сидит у окна. Мама уже спит, восприняв гору лекарств.

Борис смотрит на ладонь, ту самую, к которой прикоснулся Ник.

И впервые за долгие годы женщины исчезают из его мыслей.

Вся энергия куда-то сместилась.

Он шепчет сам себе:

– Нет… это невозможно…

Но внутри словно тихий голос:

«Возможно. И давно пора».

Двадцать с лишним лет тому назад в США.

Детство американского шпиона.

Ник рос тихим, задумчивым мальчиком в русскоязычной семье эмигрантов. В их доме пахло старым деревом, воском и тонкими духами бабушки – княжны Надежды Гагариной. Она была женщиной с осанкой статуи и голосом, в котором слышались отголоски Смольного института. Когда-то, в юности, она читала в оригинале Вольтера и Мопассана, танцевала на балах в Париже, знала наизусть Пушкина и говорила по-русски, по-французски и по-английски так, словно выбирала из трёх языков самый точный оттенок смысла.

Но внук – Коленька – рос уже в ином мире. Его родители, американцы по духу и гражданству, говорили между собой только по-английски. Русский язык для них был чем-то вроде старинной мебели: пыльной, красивой, но ненужной. Мальчик слушал, как бабушка с трудом вставляет русские слова в разговор, и думал, что это язык призраков, которых давно не существует.

– Учись, внучек, – наставляла бабушка, подавая ему потрёпанный букварь с дореволюционными буквами. – Без языка родного человек как без корня.

– А зачем? – спрашивал Коленька по-английски. – Всё равно ведь с кем говорить?

Бабушка вздыхала и отвечала своим вечным присловьем:

– Пригодится хоть воды напиться. Не плюй в колодец, внучек, – Бог велел помнить родину предков. Возьми к примеру наших евреев. Израиль их родина предков и они все на нее молятся. Поэтому они тут в Вашингтоне, да и что говорить, по всей Америке понастроили синагог и еврейских школ.

По воскресеньям она водила его в русскую церковь. Там пахло ладаном и свечным воском. Батюшка говорил с сильным акцентом, хор пел старинные песнопения, и Коленьке казалось, будто он попал в страну, которой нет на карте. Нику нравились православные праздники. В таких случаях все прихожане привозили свои национальные домашние кушания. Они существенно отличались от местной американской кухни.

В таких празднованиях Ник познакомился с русскими пирогами с различной начинкой. Пирожки и пельмени всегда были с капустой, картошкой, мысом и другим наполнением. Охотники привозили кушанья сделанные из оленины.

Однажды один прихожанин привез жаркое, изготовленное из медвежатины. Он получил лицензию на отстрел косолапого мишки. Где -то в труднопроходимых лесах ему удалось подстрелить бурого мишку. Также Нику еще нравился студень. Но его русские ели и при этом смазывали русской горчицей. Ник попробовал и от нее у него сперло дыхание в горле и слезы выступили из глаз.

-Надо же -подумал тогда Ник- эта приправа еще сильнее, чем васаби.

Так же он любил выпить русский квас. Особенно хорошо он утолял жажду в жаркие дни. Бабушка не доверяла магазинному квасу и сама делала его из черных сухарей. Ей этот секрет рассказывала и передала ее бабушка. Бабушка была ярой противницей всяких американских напитков. Она считала их вредными для здоровья. Особенно детского.