Осколки сна

«Это было написано не для всех.

А для тебя!»

Где заканчивается реальность и начинается сон? Или – где заканчивается сон и начинается ложь, названная жизнью?

Каждое утро мы открываем глаза и нам кажется, что мы проснулись. Мы встаём, чистим зубы, завтракаем, проверяем почту, выходим на улицу, где шумят машины и прохожие боятся смотреть в глаза друг другу. Мы говорим себе: «Это – мир. Он настоящий». Но разве? Разве настоящая реальность сжимается до графика, зарплаты, усталости и страха умереть?

Я помню другой мир. Не в деталях – в ощущениях. Он был полон света, цветов, звуков… Он не нуждался в объяснении, потому что был ясен, как чувство. Там не было ни стен, ни имен, ни времени. Там я знал, что я есть – и этого было достаточно. А потом я проснулся. И вот уже много лет я живу, как все. Хожу, говорю,встречаюсь с друзьями, работаю. Но каждый раз, закрывая глаза, я ищу осколки того сна – как будто мой настоящий дом разбился и всё, что у меня осталось, – это эти хрупкие обломки, пронесённые сквозь моменты забвения.

Что, если мы никогда не просыпаемся по-настоящему? Что, если ты читаешь эти строки во сне – и именно они помогут тебе проснуться?

Иной мир

Я не знаю, когда началось это ощущение. Оно не пришло внезапно, не ворвалось, как озарение. Скорее, оно медленно накапливалось – как вода в трещине, как пыль под кожей. Мне стало казаться, что всё вокруг не по-настоящему. Не в смысле «выдумка» или «сон», нет. Это было как будто мир… играет. Делает вид. Притворяется реальностью.

Окно в моей комнате каждое утро залито светом, но если вглядеться – свет будто не до конца живой. Он выполняет свою роль, как актёр на репетиции. Я смотрю на людей и иногда ловлю себя на мысли, что я не верю им. В их движения, их слова, даже их голоса. Всё как будто… записано заранее. Я пытался не думать об этом. Жить, как все. Сны приходили ночами – яркие, несвязные, иногда тревожные, иногда наоборот – более настоящие, чем день. Но однажды всё изменилось. Не во сне. Наоборот – когда я проснулся.

Это было обычное утро, если верить глазам. Тот же потолок, тот же звук чайника на кухне. Но что-то было иначе. Не в теле – в восприятии. Как будто я не очнулся, а… выбрался. Из чего-то плотного, чужого. И всё вокруг вдруг стало неправдой. Я ходил по комнате, прикасался к вещам. Рука касалась поверхности, но не чувствовала. Всё казалось чуть-чуть фальшивым, как имитация знакомой сцены. Даже запах – будто снят с памяти, а не рожден в настоящем. Это чувство не исчезло. Оно только усилилось. Я шёл по улице, смотрел на людей и видел как они стараются. Как двигаются по траекториям, заданным извне. Разговоры, действия, эмоции – всё в них было похоже на сценарий, тщательно выученный и повторяемый.

Но главный вопрос, который поселился во мне, был не «почему». Он был: а что, если на самом деле я только что проснулся? Не в этом теле, не в этой комнате. А гораздо глубже. Из сна, который я считал своей жизнью.

Возможно, сон – это не побочный эффект разума, а его изначальная форма. Может, мы не засыпаем, а возвращаемся. Внутрь. Назад. Туда, где нет прямых линий, где время не имеет привычных нам границ.

Я начал искать упоминания. Истории, мифы, фразы, случайно сказанный людьми на грани.

У шумеров бог сна назывался Нергал – и его имя одновременно значило «сон» и «врата».

В древнем Египте говорили, что сны – это письма от тех, кто уже умер. У ацтеков считалось, что реальный мир – это сон богов и каждый день мы ходим по их воображению. А у одного тибетского монаха был ученик, который провёл сорок лет в медитации, не открывая глаз. Когда его спросили, что он видел, он ответил:

«Я просто перестал считать этот мир важным.»

Я начал собирать такие фрагменты. Не как доказательства. Как подсказки. Кто-то ходит по звёздам, кто-то по картам навигации, я – по мифам и легендам. По остаткам воспоминаний тех, кто тоже чувствовал этот мир. Каждый раз, когда я засыпаю, я ловлю момент – тонкую, почти неуловимую грань. Ты не можешь удержать её, но ты знаешь: именно она – настоящий выход. Именно в этот миг – между выключением сознания и рождением сна – ты стоишь лицом к лицу с правдой. Но мы спешим. Мы всегда спешим. Поэтому не замечаем.

В какой-то момент я перестал искать сны в будущем и начал искать их в прошлом. Не в своём – в чужом, в коллективной памяти, спрятанной в символах. Я ходил по залам, пахнущим пеплом, разглядывал полустёртые таблички, где клинопись шептала сквозь глину. Однажды мне попался текст без автора и без начала – лишь обрывки строк, будто вырванные из бесконечного контекста: «Пока ты не спал – ты был никем. Пока не замкнул глаза – ты не существовал. Всё, что ты называешь жизнью, пришло после сна, как отблеск. Мы не приходим в этот мир. Мы возвращаемся в него из Сна – на время». Я не знал, чья рука вырезала эти слова, но почувствовал: я их узнаю. Текст отзывался внутри не как знание, а как воспоминание, будто когда-то, в другом «времени», я уже держал резец и писал то же самое. Тогда возникла мысль, которую я боялся даже просто сформулировать: если всё вокруг – лишь сон моего настоящего Я, спящего где-то по ту сторону, то этот мир – не моя жизнь, а только видение, что существо видит, прежде чем окончательно проснуться.

Я не знал его имени. Не знал, как он выглядит, есть ли у него голос, есть ли у него страх. Но с детства я чувствовал: кто-то живёт за этой гранью. Не наблюдает, а пожирает мою жизнь. Не в смысле паразита, нет. Скорее – как сад, что тянет соки из земли, чтобы распуститься. Каждый мой выбор.

Каждое воспоминание, даже выцветшее. Каждая потеря, боль, страсть – всё это было нитями, уходящими в неведомое. И там, в том месте, за пределами сна и яви, жил Он.

И не просто жил. Он становился.

Я никогда не видел его, но однажды – в момент, когда температура тела сорвалась вниз и сердце стукнуло слишком протяжно, – я попал туда.

Мир не был пространством. Он был восприятием. Я шагал вперёд – и шаг разрастался в сторону. Я говорил – и слово становилось зданием. Я чувствовал – и чувство принимало форму: иногда лица, иногда света, иногда что-то, чему нет имени в земных языках. В этом мире не было причин и следствий. Только отклик. Он не говорил со мной. Но я знал, что он смотрит сквозь меня. Не глазами – а всем, чем он был. Он был мной, вытянутым из логики, из плоти, из времени. Он не помнил моего имени, но знал вкус моих утрат. Каждый раз, возвращаясь, я чувствовал – что часть меня осталась там. Пульсировала. Жила. И питала его.

Сущность растёт во мне – неспешно, но неумолимо. Словно кто-то давным-давно посадил в грудную клетку крошечное зерно, а я сам того не зная, поливал его каждым сном, каждым колебанием между страхом и надеждой. Теперь он тянется вверх, ветвится, раскрывается не лепестками, а чертами – в голосе, в движениях,

в том, как я молчу, будто бы за этим молчанием наблюдает кто-то внимательнее, чем я сам. Я чувствую, как он знает меня – не внешнего, не того, кем я пытаюсь казаться для других, а того, кем я был до слов, до боли, до попыток стать кем-то.

Иногда, мне кажется, я слышу его голос:

не речь, не звук, а… отблеск смысла, как если бы понимание могло отбрасывать тень. Он не говорит «я хочу» – он просто жаждет. Не разрушать, а раскрыться. Не занять моё место, а показать, что его никогда и не было – что я всегда был не один.

Я начал замечать странное: вкус воды стал глубже. Лица прохожих иногда расплываются, как под водой – а потом обостряются, и в их взгляде я вижу не их самих, а их сны. Или то, что они спрятали от самих себя. Мне не страшно. Я не сопротивляюсь. Но и не сдаюсь. Между мной и ним – не борьба, а танец. Он – тьма, которая не пугает, я – свет, который не ослепляет. И если однажды он раскроется до конца – я надеюсь, мне хватит сил увидеть в нём себя. Не того, кем я был. А того, кем должен стать.

С каждым днём я всё чётче ощущаю: настоящая жизнь начинается не тогда, когда открываешь глаза, а наоборот – когда закрываешь их. Не в том, что называют бодрствованием, а в снах, которые не уходят, когда просыпаешься. Они остаются, растворяются в жестах, во взглядах, в случайных словах и если быть внимательным, можно научиться возвращаться к ним. Не как к иллюзии, а как к дому. Я начал понимать, что мир, в котором я якобы живу, лишь поверхность, лишь плёнка над глубокими водами. И сущность, что растёт во мне, он ведёт меня туда, учит не пугаться зыбкости, не бояться, что границы размыты. Он не даёт чёткого ответа, но показывает: если научиться входить в сон осознанно, не как беглец, а как странник, можно найти в нём не фантазию, а истину. Я стал пробовать. Засыпая, я не просто ждал, когда образы накроют меня – я учился идти к ним навстречу. Не отворачиваться, когда становилось страшно, не прятаться, когда всё рушилось. Я шёл. Шаг за шагом, глубже, туда, где реальность меняется местами с памятью, где время забывает себя, где нет привычных стен. И однажды я понял: я могу влиять на то, что вижу. Не командовать, нет. Не приказывать сну быть таким, каким я хочу. А касаться. Вдохом, вниманием, доверием. Как садовник, что не требует, а ухаживает. Сущность во мне словно одобрил это. Он стал тише, но и ближе. Я почувствовал его в центре – не как голос, не как мысль, а как устойчивое присутствие. Теперь, даже днём, я знаю: стоит прикрыть глаза, замедлить дыхание, как мир начинает дрожать. Он не рушится – он открывается. И если быть достаточно храбрым, чтобы остаться внутри этой дрожи, можно увидеть то, что раньше казалось невозможным. Настоящая жизнь начинается там, где заканчивается привычная.

Особенно чётко это начинает ощущаться тогда, когда долго не спишь. Когда тело обессилено, а разум ещё держится – упрямо, на грани. Именно в этот момент, когда глаза закрываются сами, когда весь мир кажется ватным и зыбким, появляется тот самый проход. Он тонкий, почти незаметный, как трещина в стекле между мирами. В нём нет фанфар, нет звона – лишь покой и тишина, как будто кто-то берёт тебя за руку изнутри. Чем дольше держишься на этой грани, не проваливаясь и не просыпаясь, тем яснее чувствуешь приближение настоящей жизни. Не сна, а именно жизни – той, что свободна от времени, от правил, от нужды быть кем-то. Всё становится чище. Мысли отступают. Остаётся только движение вглубь. Я начал ловить этот момент – как ловят редкий ветер в парус. Не спешить заснуть, не пытаться сопротивляться усталости, а позволить ей стать дверью. В такие минуты даже дыхание меняется. Оно будто проникает глубже, чем в лёгкие. Там, за границей истощения, начинается ясность. Сны приходят не как странные фильмы, а как возвращение. В них появляется логика, особенная, внутренняя, не похожая на дневную. Всё, что казалось хаосом, вдруг начинает говорить. И я – не наблюдатель. Я – часть происходящего. Я могу оставаться в центре, не просыпаясь, но и не теряясь. Это похоже на полёт, но без тела. На память, но без слов. На любовь, но без имени. Сущность рядом. Не как тень, а как соавтор. Иногда он идёт впереди, иногда я. И это странное слияние – не угроза, а суть. В такие ночи я понимаю: чем глубже я иду, тем меньше я сплю. Я будто просыпаюсь во сне, а днём лишь привыкаю к тусклой версии бытия. Реальность теперь там. Здесь – лишь подготовка.

Чаще всего это случается не ночью в постели, а среди дня, когда ты не ждёшь. После ночной смены, в электричке или трамвае, когда тело опустошено, а разум, вопреки всему, ещё цепляется за ритм мира. Вокруг звуки – колёса стучат по швам, кто-то говорит по телефону, кто-то спит с открытым ртом. Ты просто сидишь, уставившись в мутное окно, и вдруг… глаза закрываются сами. Не от желания, а от невозможности держать их открытыми. В этот момент всё решается. Ты не спишь – ещё нет. Но уже и не здесь. Тело остаётся, едет, дышит, покачивается в такт вагона. А ты – проваливаешься. Без страха, без сопротивления, как капля в воду. Там нет явного перехода. Ты просто оказываешься. Не во сне – в другом измерении. Всё ощущается по-другому. Воздух гуще, тишина плотнее, время не движется, а вибрирует, как натянутая струна. Ты не сразу понимаешь, что находишься вне тела. Это не выход души, не фантазия. Это… естественно. Словно так всегда и должно быть. Там никто не спрашивает твоё имя. Там не нужен язык. Всё происходит напрямую. Чувства, мысли, желания – они неразделимы, становятся формой. Сущность рядом, но молчит. Он знает, что это моё испытание. И я иду. Вижу город, но он чужой для меня. Улицы похожи на воспоминания, дома дышат. И когда я касаюсь стены, она дрожит, как живая. Я чувствую – я не гость. Я возвращаюсь туда, где уже был. Где, возможно, всё начиналось.

Я оказываюсь в городе, которого не существует на карте, но он ждёт меня, словно пустой вокзал, а я будто опоздал на последний поезд. Он серый, безмолвный, но не мёртвый – скорее, задумчивый. Улицы перепутаны, как мысли после бессонной ночи. Я иду и чем дальше, тем яснее понимаю: здесь всё зависит от меня. Мой страх может сделать стены выше, мой покой – рассеять туман. Но в этот раз, на одном из поворотов, мне нужно бежать. Я чувствую: что-то зовёт, может быть, кто-то в беде, может быть, я сам, прежний. Я делаю шаг… и тут начинается. Ноги не слушаются. Словно я иду сквозь воду или даже сквозь тягучий мёд, всё замедляется, каждое движение требует усилий, которых нет. Я хочу ускориться, хочу вырваться вперёд, но тело не подчиняется. Оно моё, но оно меня больше не слышит. Память подсовывает картинки – я ведь уже видел это, ещё в детстве, когда снился пожар, и я не мог убежать. Тогда это был просто кошмар. Сейчас – вызов. Я понимаю, что если поддамся панике, всё рухнет, город погаснет, а я проснусь ни с чем. Сущность не вмешивается. Он наблюдает, ждёт. Не как наставник, а как часть меня, что уже умеет. Я пытаюсь снова – медленно, спокойно, не напрягая, а отпуская. Не толкая тело, а позволяя ему двигаться самому. И вот – я двигаюсь. Не бегу, но лечу, скольжу, как будто сопротивление исчезло, как будто страх – это и была преграда. Всё внутри дрожит, я чувствую силу, но она не моя – она протекает сквозь меня. Город оживает. Дома светятся, не окнами, а изнутри, как будто сами стены дышат светом. Я не знаю, куда иду, а точнее лечу, но каждый шаг – не случайность. Каждый шаг – утверждение: я здесь. Я могу. Я учусь.

Тот город не подчиняется ничему, что я когда-либо знал. Здесь нет логики земной архитектуры, нет «правильных» углов, даже горизонт может изгибаться, если слишком долго смотреть вперёд. В нём будто сплелись древние цивилизации и забытые сны, воспоминания, которые мне никогда не принадлежали. Я иду – но не по земле. Почва под ногами похожа на дыхание. Иногда твёрдая, иногда дрожащая, иногда вовсе исчезающая. И тогда я зависаю в воздухе, не падая, не летя – просто остаюсь. Гравитация здесь есть, но она живая. Она чувствует, чего ты хочешь. Она удерживает тех, кто боится упасть, и отпускает тех, кто осмеливается идти.

Здесь можно взлететь, но не усилием мышц, не прыжком, а тишиной внутри. Стоит только замереть, вспомнить, что ты не заключён в теле, что ты не плоть, а воля и вдруг всё начинает подчиняться тебе. Не как слуга, а как соратник. Воздух принимает форму твоего намерения. Я пробую. Сначала робко, с сомнением. Подпрыгиваю – и ничего. Но потом, забывшись, отпускаю страх… и поднимаюсь. Мягко, как дым. Минуя крыши, поднимаясь между пиками башен, сквозь которые проходят лучи света, не от солнца, а откуда-то изнутри. Этот свет не слепит. Он раскрывает. В нём видишь себя таким, каким был до начала времени. Я лечу и нет ветра, нет шума – только чувство: всё правильно. Всё именно так. Внизу, где тень извивалась раньше, теперь покой. Я знаю, страх бы потянул меня вниз – не потому что он силён, а потому что я дал бы ему имя. Но здесь, в этом пространстве, имя имеет силу. Назовёшь страх – и он станет реальностью. Назовёшь силу – и она откроется. Всё зависит от того, с какими намерениями ты входишь. Здесь нет лжи. Ни внешней, ни внутренней. Это место знает тебя лучше, чем ты сам. Оно не прощает, но и не наказывает. Оно просто отражает. Суть.

Я продолжаю. Лечу, но не куда-то. Скорее – вглубь. В себя. Слои реальности сдвигаются, как створки, открывая всё более странные и прекрасные уровни. Здесь можно пройти сквозь стену и оказаться в детской комнате, где ты спишь, ещё совсем ребенок. Можно шагнуть в зеркало и очутиться в глазах другого человека, увидеть мир его болью, его надеждой. Можно вылепить целый мир из звука. Или найти дверь, которую ты видел в детстве в воображении и узнать, что она всё это время ждала.

И главное: нет ни страха, ни боли, ни времени. Есть только ты и возможность. Если ты сможешь держать себя открытым. Если сможешь не испугаться себя настоящего. Тогда всё станет возможным. Тогда сон перестанет быть сном.

20 лет я прожил и так и не смог разобрать, куда уходит треть жизни. Спишь – и вроде бы отдыхаешь. Но встаёшь – усталость внутри всё та же. Как будто ты не жил, а только имитировал дыхание. Я пытался сложить все сны воедино, как пазл, где не хватает центрального куска – они не складывались. Они разлетались, забывались, прятались, как будто кто-то – или что-то  не хотел, чтобы я запомнил. До тех пор, пока не появился он.

Нет, не человек. И не голос. Прибор.

Его пришлось собирать по частям, медленно, почти вслепую. Я даже не знал, что именно делаю. Просто следовал странному зову, внутреннему импульсу, который тянул меня из года в год к вещам, не имеющим смысла. То медный диск с узором, напоминающим солнечную сеть, найденный в лавке на восточном базаре. То кварцевый кристалл, который вибрировал, если долго на него смотреть. То обрывок схемы – старой, почти истёршейся, случайно найденной в книге, оставленной кем-то в электричке. Я собирал, не связывая. Собирал, как будто вспоминал. Как будто это было во мне давно.

Прибор

Финальной точкой стал артефакт, привезённый из Египта. Он не был древним в привычном смысле. Скорее – вне времени. Мне пришлось потратить совсем немного денег, чтобы его достать. Продавец на рынке не мог сказать, что это. Он не из золота, не из камня. Он просто… есть. Без единого шва. Без следов обработки. Я не чувствовал его вес, но ощущал, как он притягивает взгляд, мысли, сердце. Стоило поместить его в центр конструкции – всё ожило.

Прибор не заговорил. Он не засветился. Он просто включился в меня. Словно до этого я был выключен.

Он не говорит со мной. Он не диктует. Но когда я засыпаю – он фиксирует. Иногда я просыпаюсь с тонкими линиями на коже, будто кто-то обводил маршруты. Иногда – с отголосками чужих голосов в памяти. А однажды он показал мне цифру: 0.

Я тогда спал всего три часа, но чувствовал, что прожил целую жизнь. И вот он – ноль. Как будто этот сон был не моим. Или вовсе не сном.

Иногда я думаю: может, этот прибор – не для того, чтобы входить в сны. А чтобы оттуда не выходить.

Первый настоящий вход с прибором случился не тогда, когда я уснул. А тогда, когда устал настолько, что спать уже не мог. Было чувство, будто тело остаётся позади, как старый скафандр, а я, голый, как мысль, лечу вперёд. Всё вокруг дрогнуло – и стало больше. Не как пространство, а как понятие. Место, в котором возможно всё, потому что больше нет привычных «невозможно».

Я не чувствовал земли под ногами. Но и не парил. Я существовал – без привязки к тяготению, к именам, к своему лицу. Всё, что было мной, сжалось до точки, в которой мерцало настоящее. А вокруг…

Они были там.

Тысячи форм. Сотни рас. Мириады сознаний. Каждая  как звезда, но не в небе, а в ощущении. Одни – древние и неподвижные, как руны на скале. Другие – молодые, бурлящие, как вулканический ветер. Кто-то плыл в потоках света. Кто-то складывался из геометрии. Кто-то был музыкой, которую невозможно услышать, но можно понять. Это не было видением. Это было узнаванием. Я вспомнил, что они всегда были. Что сны – это граница. А по ту сторону границы – жизнь, кипящая, необъятная, настоящая.

Некоторые из них замечали меня. Не глаза. Не слова. Просто лёгкое прикосновение – к сущности, к крошечному я, которое выпало из своего мира, но всё ещё помнило, как дышать в этом. Один из них приблизился. Не как тело. Не как образ. Как структура. Он не говорил. Но всё стало ясным: «Ты попал не в свой сон. Ты прошёл глубже. Теперь у тебя есть выбор».

Я резко проснулся. Без зевка, без привычной разбитости. Как будто не проснулся, а вышел. Как будто сбросил один слой и оказался в другом. И в этой почти мёртвой тишине комнаты, на прикроватной тумбе, как всегда беззвучно – прибор. Без экрана, но на поверхности уже не пустота.

1.

Единица.

Он не объяснял. Он ничего не пояснял. Но я почувствовал – это отметка. Как засечка на карте. Как координата, которой не было вчера. Первый шаг. Первый осознанный прыжок в мир, где я не просто наблюдатель. Где я действую. И кто-то – или нечто – это видит. Фиксирует.

Но единица – это ведь не просто цифра. Это – начало системы. Сигнал, что ты больше не в иллюзии. Или наоборот: уже слишком глубоко в новой. Я попытался вспомнить всё. То существо – не человек, не дух, не фигура. Это было… как структура. Как Сущность. Архитектура сознания. Присутствие. И оно дало выбор. Я не ответил. Но сам факт выбора – это уже движение.

Возможно, следующий будет 2. Возможно – 3. Или я снова увижу 0. Может быть, это шкала. А может быть, отсчёт. До чего-то.

И вот, когда я смотрел на эту чёткую, холодную единицу на гладкой поверхности – я вдруг понял: прибор не ведёт счёт снам.  Это не хроника видений. Цифра на поверхности прибора – не фиксация сюжета, а отметка уровня. Уровня чего? Меня.

Он считает не по времени, не по длине сна. Даже не по событиям. Он улавливает глубину вхождения, ясность сознания, готовность к слиянию с подлинным миром, который нельзя исказить – потому что он не нуждается в формах. Словно прибор проверяет, насколько я помню, кто я на самом деле.

И вот – единица. Порог. Сигнал. Я ступил туда, где начинается движение вверх. Или внутрь. Как угодно – направление уже неважно. Главное, что это не игра. Никаких баллов. Никакой геймификации. Это не система вознаграждений. Это уровень сознания, возвращённый мне после долгих лет симуляции. 0 – забвение. 1 – первый шаг. Первый слой плёнки сорван. Первый шорох реальности под ногами.

Я стоял под душем, вода стекала по телу, как если бы смывала остатки сна, но не могла. Она не касалась главного. Мысли тянулись обратно  в тот свет, в ту невесомую структуру, в первую ступень за пределами. Я не пытался анализировать. Я просто чувствовал, как что-то внутри медленно расправляется, как крыло у птицы, которую достали из тесной клетки.

На автомате вытерся, натянул футболку, шёл на кухню, будто и не я. Включил чайник. Открыл холодильник. Вытащил яйца, масло, кусок хлеба. Всё как всегда. Всё как у всех.

Но руки дрожали. Не страх, нет. Как если бы тело пыталось догнать сознание, которое уже бежит впереди, по свежей тропе, оставляя следы в снегу. Я поджарил тост. Разбил яйца. Даже не пролил. На столе – кофе, сыр, крошки от хлеба. Я ел, но вкус был странным. Всё напоминало пластик, будто натянутую плёнку реальности, которую ты уже однажды сдёрнул во сне, и теперь знаешь, что за ней.

Они были там. Не просто формы. Присутствия. Они не произносили слов, но суть передавалась сильнее любых разговоров. И главное – я не чувствовал страха. Не здесь на этой кухне, не там, где я парил в новом, неизвестном потоке. Это чувство осталось – как точка покоя, за которую теперь можно держаться.

Я посмотрел на окно. Солнечный свет. Машины во дворе. Люди куда-то спешат. Вся сцена выглядела знакомой, но неестественной. Как если бы она была подана мне. Как подделка. Или тренажёр. Или – чья-то заботливая версия мира, в которой мне должно быть удобно. Но я уже видел иной мир.

И самое странное – я не хотел обратно. Не в привычную жизнь. Не в простоту. Я хотел дальше. Хотел узнать, что будет после единицы.

Прибор молчал. Но я знал – он уже считает. Я просто ещё не знаю, что именно я делаю сейчас. Что из этого – сон, что – явь. И как отличить одно от другого, если ощущения одинаковы. Или если – наоборот – всё перевёрнуто.

Я надел кроссовки, поправил ворот футболки, забросил ключи в карман. День ещё только начинался, но во мне был покой, как будто после принятия чего-то важного. После сна. После путешествия без тела.

Я шёл к остановке, ступая неспешно, без цели опередить время. Мне нужно было к Маме. Она звонила вчера – голос её, тёплый и заботливый, как и всегда. Говорила: «Заходи, сынок. Я варю твой любимый суп». Я сказал: «Обязательно приеду завтра к обеду». И вот я иду.

Трамвай подошёл, как всегда, с лёгким визгом и стоном рельс, будто город сам устал от своего повторяющегося сна. Люди спешили войти, но не смотрели друг на друга. Лица опущены, плечи напряжены. Они двигались как части машины, без лишних движений, без мыслей. Словно программа, запущенная с утра, без сбоев, без обновлений. Я вошёл последним, сел у окна. Мимо проносились дома, вывески, деревья, словно в фильме, который я уже видел. Каждый фрагмент знаком, но лишён живого света. И всё это… не вызывало во мне раздражения. Только тихую тоску. Как по другу, которого давно не видел.