По рельсам судьбы

© Татьяна Сергеевна Леготина, 2025

ISBN 978-5-0055-1144-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Танюша, совсем сонная, сидела на крыльце, обняв руками худенькие коленки. Занимался рассвет: солнце уже слегка позолотило верхушки раскидистых яблонь, кусты сирени и яркие шапки георгинов. Утренний холодок приятно освежал кожу девочки, и она даже немного задремала, сидя на широких деревянных ступенях. Двери большого бревенчатого дома были открыты настежь. Наполненный жаром июньской ночи, он только начинал «дышать» утренней прохладой. Закрыв глаза, девочка сидела в тени, и ей совсем не хотелось возвращаться в ночную духоту дома. Сквозь полуприкрытые ресницы Таня заметила серого кота, который украдкой выбрался из сарая после ночных гуляний. Он уселся подле неё и начал приводить в порядок свою запылившуюся шёрстку. Девочке было приятно ощущать локотком тёплый пушистый бок кота, слушать его убаюкивающее мурлыканье. Но тут до её слуха донёсся всплеск воды и, в удивлении открыв глаза, она увидела, как над крышей сарая, над зелёными кустами малины взлетела в небо прозрачная водяная струя. Она поднималась всё выше и выше к небу. Затем серебристая струя выгнулась в дугу, и под ней возникла волшебная радуга! Таня ахнула, засмеявшись, вскочила с крыльца и побежала в огород. Открыв калитку и устремившись вперёд по дорожке, она увидела, как радуга, покачиваясь, переливается и дрожит над верхушками малиновых кустов, а ниже, среди мокрых веток виднеется порыжевшая от старости зимняя шапка. Как будто сказочный гном ходил по огороду и поливал его, пока хозяева дома ещё спали. «Дедушка…» – с нежностью подумала девочка. Она еще несколько минут любовалась красотой радуги, родившейся из поливального шланга, но так и не решилась пойти вперёд по вязкой от воды земляной дорожке. Танюша почувствовала, что продрогла на утреннем свежем ветерке, и, помахав напоследок ладошкой человеку, скрывшемуся в высоченных зарослях малины, побежала в дом.

Уже лежа в тёплой постели, Таня продолжала улыбаться увиденному ею чуду. «Деда… Надо же! Радуга! Поливает так рано! Мой дедушка, мой хороший деда…». Крепкий сон смежил её веки, и она уже не слышала, как под окном прошаркали сапоги из грубой воловьей кожи, как затявкал рыжий Тузик, радостно приветствуя хозяина. И во дворе снова стало тихо.

Андрей Евдокимович, приподнявшись на руках, с трудом уселся на крыльцо. Запахнув стёганую фуфайку, он принялся счищать с подошвы сапог налипшую чёрную землю. Удавалось ему это с трудом: старый столовый нож то и дело выскальзывал из пальцев, а нагибаться вперёд, чтобы дотянуться до подошвы больших несуразных сапог, было тяжело. Массивную и высокую, эту обувь лишь с натяжкой можно было назвать сапогами. Но зато их необычная форма позволяла ему пусть худо-бедно, но всё же ходить. И не только ходить, но и подметать двор, чистить снег, носить воду и даже вскапывать огород, что Андрей Евдокимович и делал каждую весну и осень. На своих натруженных уставших коленях. Потому что ниже колен ног у него не было.

Наконец добравшись до кухни, он уселся на железную кровать, стащил сапоги, снял с культей мягкие чулочки и ладонями принялся разминать покрасневшие колени. Откинувшись на подушку, Андрей Евдокимович устало вздохнул. Долго глядел в окно на позолоченный солнцем край крыши и кусочек голубого неба, по которому бежали пушистые облака. Потом он закрыл глаза и, улыбаясь, подумал, что жизнь, какая-никакая, а все-таки вещь хорошая! И, несмотря ни на что, он человек счастливый. Выросли дети, внуки… Всё у них складывается как будто неплохо. О стариках не забывают, уважают. Вот Танюшка, младшенькая внучка, каждые выходные торопится к бабушке с дедушкой, частенько у них ночует, а как приведёт с собой гурьбу подружек, так весь их старый дом наполняется заливистым детским смехом. А уж как она деда любит! Бежит по улице к его скамейке, и скорее обнимать! Да ещё и поцелует его несколько раз в колючую щеку. А малышкой-то, бывало, возьмёт, да и заснёт, положив голову ему на колени. Ну, а сегодня утром, надо же, он увидел, проснулась ни свет, ни заря и прибежала в огород. И всё-то ей удивительно, всё радостно: и вода, бьющая из шланга, и роса на цветах, и солнце в небе. И всех-то собачек и кошек она любит и жалеет, никого не обидит. А уж как начнёт про книжки свои рассказывать, заслушаешься! Растёт девочка – отрада для дедова сердца!

Старик лежал, закинув руки за голову, и улыбался этим мыслям. В свои семьдесят лет он всё еще был добр и наивен, словно ребёнок, никак не желая принимать неизбежное – жизнь не дарит подарков просто так, ничего не беря взамен. Но порой ему думалось, что пришёл он на эту землю, дабы преодолеть все возможные испытания, какие только могут выпасть на долю человека. Многое уже совсем забылось, многое притупилось и отболело. Но только одно горькое воспоминание о самом страшном дне в его жизни всё ещё резало по сердцу острым ножом, пытало его нервы калёным железом, потому что осталось оно с ним навсегда. Потому что в тот судьбоносный день он утратил часть себя самого.

Глава 2

В октябре одна тысяча девятьсот первого года, пятнадцатого числа по новому стилю, в сибирской казачьей станице Копыловке родился мальчик Андрюша с небесно-голубыми глазами и рыжим пушком на нежном темечке. Он был настоящим богатырем, пухлощеким и спокойным. Спал, прижавшись розовой щекой к материнской груди, и причмокивал во сне. Все дивились, что растёт он, долгожданный первенец, как в сказке – не по дням, а по часам. Не прошло и месяца, а уже смеётся и хватает ручкой привезённую отцом с ярмарки погремушку, и старается повернуться на живот.

Вот только матери достался сынок так тяжело, что не выдержала она двух суток мучительных родов и занемогла. Грустно улыбалась, глядя на малыша, и кормила своим молоком, да недолго. Не хватало у нее сил нянчить сына на руках – плакала она, положив его рядом с собой на подушку, да молилась о нём Богу и тихо угасала. Когда же Евдоким наконец привёз из города доктора, тот, взглянув на бледное лицо и обведенные синевой глаза его жены, тут же сурово попенял мужу: «Почему так поздно? Чего ждали?». Он похлопотал немного вокруг больной, выписал ей какую-то микстуру, но, выйдя в сени, с горечью сказал Евдокиму: «Вы о своих лошадях лучше заботитесь! О коровах! А о жене, видимо, не надо! Почему не приехали раньше? А теперь, извините, слишком поздно! Ничем не могу помочь! Берегите сына! Он, к счастью, здоров».

Так Андрюша в два года потерял мать, а, немного погодя, отец женился снова, и в их дом пришла мачеха. Она была женщина неплохая, беззлобная, но не до Андрюши ей было – одна за другой родились у неё три дочки. Маленький Андрюша сам по себе тихонечко играл в уголке, стараясь никому не докучать, и рос молчаливым и застенчивым ребенком. Сыт, одет, обут – чего еще надо? Бабушка, видя, как здоровый весёлый мальчик попросту «дичает» в отчем доме, забрала малыша к себе.

В восемь лет бабушка отдала Андрюшу в приходскую школу, где он учился читать, писать и шалить. После уроков выходил во двор с маленькой деревянной сабелькой воспитывать петуха, да учить кота Слову Божьему. Кот внимательно слушал, а потом они вместе засыпали на прогретом солнышком крыльце. Бабушка в те годы заменила мальчику мать, но, хоть и воспитывала его строго, всё же иногда баловала, наказывая отцу привезти с городского базара то яркую лошадку, то свистульку, то красного сахарного петушка. Глядя на Андрюшины пшеничные кудри и голубые глаза, она молилась о дочери, что оставила ей родную кровиночку, такую радость на старости лет.

Ох, как же тяжело было ей отпустить от себя мальчика, когда отец решил, что хватит – пора девятилетнего сына приучать работать по хозяйству! Школа отошла на второй план, и теперь Андрюша ходил туда очень редко, уроков не делал – некогда было, но зато очень полюбил читать. Книжки давал ему новый учитель, что сменил приходского дьячка в школе.

Единственный сын Евдокима Аксенникова, самого зажиточного хозяина в селе, стал жить так же, как все работники в доме. Он пахал, сеял, ходил за скотом, чистил стойла лошадей, задавал им овёс и помогал в кузне. Но, приехав с поля, еле-еле передвигая ноги от усталости, Андрюша ждал, когда все в доме угомоняться. Тогда мальчик залезал с головой под одеяло, прикручивал фитилёк керосиновой лампы и читал. Особенно нравилось Андрею бывать летом с другими мальчишками в ночном. Стреножат коней, разожгут костёр и давай страшные истории рассказывать! Но больше любил Андрей долго сидеть у затухающего костра и читать. Тогда его любимый Каурка, подойдя ближе, громко фыркал и, выпрашивая сахар, щекотал мягкими губами щёки мальчика.

«Не балу́й!» – Андрюша, пытаясь подражать строгому тону отца, отмахивался рукой от жеребёнка. Но, в конце концов, вскакивал, и, смеясь, обнимал и целовал его тёплую мордашку да кормил его припасённым сахаром. Думал ли тогда Андрейка, лёжа на спине в пахучей траве и глядя в бездонное звёздное небо, что всего через несколько лет этот конь станет его верным товарищем на войне. И не раз над их головами будут свистеть пули, не раз вражеские клинки заставят его взглянуть в глаза близкой гибели. И не раз верный конь умчит его от, казалось бы, неминуемой смерти. Но тогда, подростком он ещё представлял мир понятным и простым. Вот только небо было для него сплошной загадкой, не вписывающейся в рассказы местного батюшки о Боге. Сколько не вглядывался мальчик в голубую или бархатно-чёрную высоту, нигде не увидел ни Божьей десницы, ни светлого лика. А пока его сердце сладко замирало каждый раз, когда он видел, как падают с неба таинственные звёзды, а над головой, в вышине, слышатся крики журавлей.

Глава 3

Юность Андрея пришлась на самые тяжёлые для России годы. Войны и революции сменяли одна другую, перемалывая человеческие судьбы, унося их в безвестность. Наступало время, когда новым поколениям будет запрещено даже помнить свое прошлое и свои корни, когда отказаться от отца и матери станет означать – выжить, порой ценой не только уничтожения всего, что было свято и любо, но и ценой невероятных лишений и мук. Новый мир строился на кургане из людских жизней и изувеченных человеческих душ.

В конце ноября семнадцатого года в сибирском захолустье, старинном городе Петропавловске, бури революционных перемен закружились быстро и неистово, почти как в революционном Петрограде, внося смятение в мысли простых людей. Городская железнодорожная станция, на открытии которой четырьмя годами ранее присутствовал последний Российский император – Николай второй, стала «воротами», распахнутыми навстречу новой жизни, призывам к свободе, равенству и братству. Совсем скоро здесь, над крышами, заполыхают красные флаги, на перекрестках будут собираться люди, чтобы послушать «правду о новой жизни» от очередного уличного оратора, а главной приметой времени станет никому непонятный лозунг – «Пролетарии всех стран объединяйтесь!» Исполняя волю трудящихся масс Петропавловска, городской совет уже 5 декабря 1917 года торжественно объявит об установлении Советской власти в Петропавловске и на местах, а Петропавловский Совет рабочих и солдатских депутатов отправит своё приветствие в Петроград. Кто же тогда мог подумать, что и в Сибирь придёт время кровавых крестьянских восстаний, массовых расстрелов и невероятной по своей жестокости братоубийственной гражданской войны.

Но сейчас ещё только начался октябрь, и наступила пора большой осенней ярмарки. Шестнадцатилетний Андрей вместе с отцом ехали по городу. Как и полагалось потомственному казаку, он ехал верхом на своем кауром жеребце, одетый в бешмет и мерлушковую кубанку, лихо заломленную на затылке. Мельник – дед Никодим, с помощником правил большущей телегой, с верхом нагруженной мукой, медом и маслом. Двигались они за потоком рыбных возов, на которых, укрытые зеленой травой, лежали сомы и налимы, до того огромные, что их хвосты волочились по земле. Длинные обозы двигались к базару – многолюдному, разношерстному, громкоголосому. Ярмарка на Вознесенской площади оглушала невообразимым шумом: мычали откормленные бычки, ржали лошади, ревели диковинные двугорбые верблюды. От гомона, разноцветья красок и ароматов у Андрея захватило дух: с каждым годом Петропавловская ярмарка становилась всё многолюдней и ярче! Звучно кричали белозубые узбеки в ярких полосатых халатах, зазывая народ и наперебой расхваливая ароматные дыни, лежащие на соломе золотистыми горами. Румяные торговки блинами и кренделями в цветастых платках отражались в медных боках своих двухведёрных самоваров. На шеях у торговок, словно бусы, перекатывались связки маковых сушек. 1 2

У самоваров всегда было людно – пили чай с кренделями, с гречневыми блинами в сметане и с имбирными пряниками. В котлах кочевников-казахов, расставивших здесь же свои белые юрты, варилось жирное мясо. Казаки с удовольствием присаживались на цветные кошмы и пили из глубоких пиал горячую ароматную шурпу, крепко приправив ее красным острым перцем, купленным тут же в лавке у китайского купца. Здесь, на ярмарке в Петропавловске – последней остановке караванов, пришедших сюда по Великому шёлковому пути, можно было найти самые редкие товары. Громко играла музыка, в балагане смеялся и плясал Петрушка в красном колпаке, на веселой разноцветной карусели катались ребятишки и даже взрослые. Рослый цыган в алой шелковой рубахе бил в бубен, заставляя танцевать и кувыркаться ручного медведя. Мишка протягивал лапу и кланялся, прося угощения. Многоголосая ярмарка была настоящим народным праздником, особенно в краю, где мирно жили рядом разные народы. Казаки носили дома пёстрые восточные халаты и для «куража» частенько разговаривали на тюркских языках, дети татарских купцов и казахских баев учились в русских гимназиях, чтобы потом уехать на учёбу в Омск и даже в далекий Санкт-Петербург. 3 4 5

По дороге домой Андрей пустил Каурку рысью, оставив далеко позади свой обоз. Расторговавшись на ярмарке, его отец с казаками залегли в возах на душистое сено и ехали потихоньку, а их протяжная казачья песня лилась в высокое осеннее небо. Казалось, всё ещё продолжается прежняя жизнь. Разная она была, эта жизнь, как у кого сложилась: не всегда счастливая, но привычная и понятная, в благословенном краю, открытом для Руси атаманом Ермаком почти четыре столетия назад. Край русских крепостей Горькой линии и казачьих станиц, куда с Дона, Кубани и Малороссии пришёл славянский народ искать себе лучшей доли. Казаки, крестьяне, торговцы, обосновавшись здесь, дивились тому, как несказанно богата была здешняя земля. На жирной ниве, не знавшей до сих пор крестьянского плуга, хорошо роди́лась рожь и пшеница, в лугах паслись тучные стада. Это был край чистых рек и озер, белоствольных берёзовых колков, полных грибов и ягод. Несказанно щедрая земля давала неленивому человеку всё для жизни и была к нему благосклонна. Казалось, что «вихри враждебные», уже надвигавшиеся с запада, обойдут эти места стороной. Но с какой же стати? Нет, не обошли – нагрянули неожиданно, понеслись над городами, станицами и аулами, сметая и уродуя на своем пути человеческие жизни. Люди-песчинки в руках судьбы: куда направит – что посулит – неизвестно! 6

Глава 4

Когда Андрею исполнилось восемнадцать, мачеха взялась чуть ли не каждый день сильно докучать отцу: «Пора Андрейку женить! Вон, какой вымахал! Голова под потолок, косая сажень в плечах! Время ему своим домом жить!» Отец суропился, хмурился – кому ж охота такого помощника из дома отпускать! Андрей вёл все отцовские дела, заправлял работами на новой мельнице, придирчиво следил, как грузят на подводы бочонки со сливочным маслом, на матовой поверхности которого им было Высочайшим указом дозволено ставить собственное клеймо с витиеватой буквой «А» по семейной фамилии. Сделав Андрея своей правой рукой, отец частенько задумывался, что пора бы ему самому уже и отдохнуть, отойти от дел, передав их сыну. Но не по душе такое было мачехе, которая больше пеклась о родных дочерях, чем о пасынке. Она настаивала: пусть на первых порах отец уделит какую-никакую долю сыну, а дальше видно будет. И как Евдоким Михайлович не сопротивлялся, всё же ему пришлось уступить. 7

В тот год снег лег уже в октябре – настоящий зимний, твердый. И по этому снегу на веселых тройках покатил Андрей с друзьями за невестой в соседнюю деревню – в своей-то жениться не дозволялось!

«Эй! Встречайте, хозяева, дорогих гостей!» – приговаривал сват, опоясанный красным кушаком. – У вас товар, у нас купец! Говорят, лебедушка белая тут у вас в тереме грустит-тоскует. Засиделась лебедушка в девушках, вот и возьмет её наш лебедь под своё крыло им обоим на счастье, а вам на радость!» – кланялся сват в пояс родителям невесты.

Только не радовались те, прятали глаза, жениха сесть к столу не приглашали и невесту не показывали. «Не серчай, Андрей Евдокимович! Парень ты хоть куда, да и не бедный к тому же. Отца твоего знаем, уважаем. Но ведь у тебя мачеха! Не хотим мы своей дочке такой доли – на углу стола сидеть да всю чёрную работу по дому выносить. Не для того мы её растили – берегли!» Вот таков был ответ. И летели тройки в следующее село, где их также ожидал от ворот поворот.

К вечеру Андрей не просто загрустил, а уже совсем пал духом. Не думал он, что судьба над ним так посмеётся. Как он теперь на глаза отцу покажется, что тот скажет? Не знал Андрюша в отчем доме особой любви, но и обижать его отец никому не дозволял. Воспитывал сам, настоящим хозяином хотел сына вырастить, своим преемником. А тут – вот оно как! А уж мачеха услышит, почему не сосватал он невесту, насупится, будет долго обиду помнить.

На пригорке засветилась окнами маленькая деревушка – Лужки. Приподнявшись в возке, Андрей задумался и долго смотрел на эти огни. И вдруг сердце сильно так ворохнулось в груди: «Может там меня ждут?» – Усмехнулся он невесело, да и махнул друзьям рукой: «Едем!»

«В первую избу постучусь, посватаю любую девку, какая есть!» – с отчаяньем думал Андрей, настёгивая коней. И вот она – маленькая избушка на окраине села с подслеповатыми окошками. На стук из ворот вышел высокий бородатый мужик в грубом суконном переднике.

– А мы вашу дочь сватать приехали, – уже без прибауток устало начал сват, – коли есть у вас дочь?

– Есть, а как же! Только вот которую? – усмехнувшись, спросил мужик. – У меня их две. Ну, так…

– Старшую! – наобум сказал Андрей.

– Кто такие будете? – Мужик пристально посмотрел на незваных гостей.

– Копыловские мы. Андрей я, Евдокима Аксенникова сын.

– Слыхал, слыхал… Крепкий хозяин! – Мужик уважительно покачал головой. – Что ж, проходьте, гости дорогие!

В полутёмной избе бедность смотрела из каждого угла – земляные полы, скособоченная русская печь, которая занимала почти всю крохотную кухоньку, «слепые» окошки затянуты сухим бычьим пузырем. За жужжащей прялкой у лучины сидела баба в старенькой душегрейке. Масляная лампа едва освещала выскобленный добела стол, на который девочка в домотканом сарафане собирала к ужину. Ребята, не решаясь пройти, смущённо столпились у дверей и, низко поклонившись, поздоровались с хозяйкой.

– Вот, мать, к нам жених пожаловал. К Варваре нашей сватается! – Хозяин сел на деревянную лавку и указал ребятам на скамью под матицей. 8

– Да как же, отец? Мы же…, – испуганно начала женщина.

– Молчи! Не твоего ума дело! Иди, позови Варвару!

– Да, ведь она ж…, – мать завздыхала, заохала, бросив веретено и теребя передник руками.

Тут послышалось, как на дворе залаяла собака. Широко распахнулась дверь, и в избу вошла девушка. Разрумяненная с мороза, она радостно улыбалась. Андрей невольно ею залюбовался, а девушка, увидев в избе столько незнакомых молодых парней, тут же засмущалась, покраснела и, опустив глаза в пол, тихо их поприветствовала. Андрей успел заметить в неярком свете, что все её лицо испещрено следами оспы. Он обречённо вздохнул и подумал: «Что ж, назвался груздем…». С горечью подумал он, что так и не встретил ни одной девушки себе по душе, не гулял, не целовал еще ни одну, а теперь вот… Такая «красавица» ему досталась!

– Вот, Варвара, сватают тебя! – нарочито громко сказал отец. – Когда свадьбу-то играть будем?

Девушка вскинула на него глаза, ставшие от изумления огромными и тёмными.

– Батюшка! Да, как же так?! – голос девушки едва не сорвался в крик. – Ты же уже обещал! Звать хотел на сговор! – Она вдруг резко отвернулась и отошла в тёмный угол. Отец грозно поднялся во весь свой богатырский рост и твёрдо сказал, как отрезал:

– Пойдёшь! Вот тебе мое последнее слово. Жених! Назначай день!

Обратно ехали молча, кони шагом везли сани по выпавшей пороше, а как почуяли дом, побежали резвее. Во дворе Андрей с трудом выпростал ноги из-под стеганой полости, бросил вожжи конюху и побрел в подклеть – никого не хотел ни видеть, ни слышать. Не знал он, ворочаясь на лежанке без сна, что в недалёких Лужках его теперешняя невеста рыдала от горя из-за неизбежной разлуки с любимым. Друг сердечный её рос сиротой. Сговорились, что пойдет он к ним в дом примаком, и свадьбу назначили после Рождества. Но отец теперь вдруг всё переиначил и сурово пригрозил ей: заартачится – выпорет на конюшне вожжами. Мать обнимала и со слезами уговаривала: «Доченька, в такую богатую семью пойдешь! Будешь хозяйкой! Белый хлеб будешь есть каждый день и маслом заедать! От нужды нашей будет тебе избавленье! Слезами-то горю не поможешь!» На том и порешили – играть свадьбу. 9 10

Глава 5

В раскрытых створах ворот била копытами тройка горячих коней, запряжённая в нарядные сани. Свадебный поезд, состоящий из трех упряжек, украшенный яркими лентами и бубенцами, уже готов был сорваться с места, и унестись по свежему снегу, но тут на крыльцо выскочил отец жениха. «Андрей! Доху-то забыл! Заморозишь невесту!» С этими словами он кинул на руки Андрею белый полушубок и цветастую шаль. Кони рванули с места и, оглашая округу перезвоном бубенцов, понеслись к дому невесты. 11 12

В окружении многочисленной родни по направлению к церкви важно вышагивал Евдоким Михайлович под руку с женой. Над крышами деревни гудел и переливался колокольный звон. Желающих поглазеть на венчание в маленькую церквушку невозможно было вместить: всем хотелось рассмотреть невесту самого богатого в деревне жениха. Та вошла в церковь тихо, под руку с отцом, не поднимая глаз и не открывая лица, прикрытого поверх кокошника белым прозрачным свадебным платком. На ней была юбка из светлого кашемира и новые нарядные сапожки. На груди по белой кофте с длинными рукавами струились нитки монисто из мелкого речного жемчуга, а плечи покрывала гарусная шаль. Андрей привез Варе этот наряд накануне свадьбы, как и подарки её родителям, но она так и не вышла к нему из горницы, сказав, что ей нездоровится. Теперь на венчании, когда молодые стояли рядом, а дружка с дружкой держали над их головами венцы, Варя смотрела только на священника. Но вот хор певчих запел «Благословляю брак сей…», а батюшка, трижды обведя их вокруг алтаря, предложил жениху поцеловать невесту. Андрей повернулся к Варе, но она засмущалась и залилась таким алым румянцем, так низко опустила голову, что Андрею ничего не оставалось, как просто поцеловать её в лоб. Вскоре вся процессия направилась к выходу из церкви. Не так Андрей представлял свою свадьбу, отчего было ему особенно горько. И, только подъезжая к дому, он понял, с каким размахом затеял празднество Евдоким Михайлович. „А как же иначе?!“ – говорил его отец людям. – Ведь единственный сын женится! Неужто я в грязь лицом ударю?» 13 14

Взлетали в небо белые мохноногие турманы, над головами молодых друзья и подружки бросали горстями пшеницу, просо и хмель, а бабушка Чиричиха, вместо родной матери вышла встречать жениха и невесту пышным свадебным караваем. Совсем чуточку отломила Варя от его румяного бока, а когда Андрей сильной рукой потянул к себе кусок, расписная солонка, стоявшая на самой верхушке каравая, вдруг накренилась, упала, да и покатилась по красному самотканому половику, оставляя за собой широкую полосу соли. Раздалось дружное «Ох!», и среди гостей воцарилась полная тишина. Несколько минут все, не отрываясь, оторопело смотрели на соляную дорожку: вот ведь какая напасть – рассыпать соль на своей свадьбе! Что может быть хуже? Но Евдоким Михайлович не растерялся, подхватил молодых под руки и повёл в дом. На крыльце их с поклоном встретила мачеха Агафья и провела жениха и невесту к образа́м в Красном углу избы, а хозяин повернулся к гостям и радостно воскликнул: «Чего примолкли-приуныли? Негоже нам на всякую безделицу рот разевать да охать! И что с того, что соль просыпалась? Всё это – бабкины сказки! Праздник у нас! Сын женится! Прошу, гости дорогие, к столу!» 15