Истории гранитной мастерской

История эта случилась с моими знакомыми.

Дело было в середине лета. Две семейные пары, дружившие и работавшие вместе много лет, решили съездить куда-нибудь на пару дней отдохнуть. Взяли палатку, мангал и все, что к этому обычно прилагается, и отправились посидеть ночью на дикой природе.

Вы спросите, откуда под Москвой дикая природа? Это надо километров 300-400 отъехать, да и то не найдешь.

Однако, будете не правы. Говорят, и в Подмосковье встречаются глухие леса, никто туда почему-то не ходит, ни одной тропинки не протоптано. Живность в них не водится, не поют птицы, не растут цветы и даже кусты почти не встречаются. В остальном, они ничем особенным не выделяются. Живущие рядом люди, знают о них, но ничего не рассказывают. Может, опасаются, чего?

Вот в такое странное место случайно занесло моих знакомых.

Машины они оставили в деревне, а сами, взяв поклажу, отправились в зеленеющий в отдалении лесок.

Довольно прилично углубившись, нашли полянку и приступили к разбивке лагеря. С палаткой и разведением костра возились долго– умелых и опытных в этой компании не было. Закончили, когда стемнело. Наконец-то расположились вокруг костра, мужчины достали коньяк, их спутницы потеплевшее шампанское. Шашлык было решено готовить чуть позже.

Тихо было вокруг, ни малейшего дуновения ветерка, ни единого звука. Подозрительно тихо, как в пустой закрытой комнате. Лишь потрескивание дров раздавалось громче обычного, а собственные голоса звучали слишком гулко. Лес казался напряженным. Постепенно напряглись и люди. Ими стала овладевать беспричинная тревога. Шампанское вдруг показалось неуместным. Но напитки все равно сделали свое дело, и народ расслабился. Уже, как обычно, обсуждали любимые рабочие темы, смеялись и сплетничали.

Сидели долго, выпили немного, а мысли стали путаться у всех почти одновременно. Это они выяснили много позже, уже оказавшись дома.

Одна из женщин, глядя на подругу, сидевшую напротив через костер, с ужасом увидела в чертах ее лица образ своего отца, умершего много лет назад. Стало не по себе. Голоса мужчин, ведущих разговор, она уже едва различала, а вместо них явственно прозвучал неторопливый и глуховатый голос. Он настойчиво повторял один единственный вопрос: – «Где обещанный памятник?». В ужасе посмотрев по сторонам, женщина обнаружила, что никто не обращает на нее внимания, а значит, ничего особенного не слышит.

–Какой памятник,– она беззвучно пошевелила губами. В ответ отец с укоризной посмотрел на нее.

–Да, вспомнила. Обещала матери, что поставлю. Я поставлю, поставлю– она затряслась, как осиновый лист.

Вскоре, образ отца растворился и принял привычный вид подруги. Женщина даже перекрестилась незаметно.

А та и не смотрела в ее сторону. Она застыла, глядя в одну точку, по щекам текли крупные слезы, губы шевелились. Неужели и она с кем-то разговаривала?

Вскоре беседа мужчин сошла на нет, вокруг костра повисло молчание. Стало неуютно. Тревожно. Кто-то посмотрел на часы – они стояли. У остальных случилось тоже самое, стрелки замерли на 18-00, как раз в это время компания вошла в лес. Телефоны тоже не работали. Разрядить ситуацию шуткой не удалось.

Неожиданно из глубины леса раздался тоненький, но пронзительный плач ребенка. Все в недоумении переглянулись – «Откуда в ночном лесу ребенок? Может, заблудился? Но почему его никто не ищет?» Потом кто-то заметил – «Судя по голосу– это грудничок». Стало ясно, что здесь что-то не так.

Мужчин охватила тревога. Женщин– паника.

–Нужно выбираться отсюда.

–Ночью? Сейчас даже не вспомнишь, откуда пришли.

После долгих колебаний было решено, что мужчины с фонариком пойдут и проверят, кто плачет и, может, найдут тропинку на выход.

–Не уходите надолго– взмолились жены.

Их не было, казалось, вечность. Голос давно стих. Когда они вернулись, еще не светало.

–Никого не нашли. Тропинок тоже не увидели.

–Представьте, тут нет ни одной брошенной бутылки, никакого мусора вообще. Как будто, здесь и люди-то не ходили.

–Даже мухоморов нет. А ведь они на каждом шагу сейчас.

Голоса звучали с плохо скрываемым волнением.

–Куда же мы попали?

Так или иначе, но надо было дождаться рассвета.

Люди, тесно прижавшись друг к другу, сели у костра и, помимо воли, начали прислушиваться. В лесу стояла абсолютная, стерильная тишина. Над костром изредка вставали огромные тени, вставали и бесследно исчезали. Когда, наконец, постепенно стало сереть, все четверо выдохнули и стали быстро собираться. Теперь стало ясно, где находится выход из леса.

Эту историю мне рассказали однажды и только один раз, больше к ней никогда не возвращались. В лес даже за грибами никто из той компании больше не ходил. Одна из женщин через месяц поставила памятник своему отцу. А другая так и не объяснила, почему она плакала у костра той ночью.

Мишаня

Мишаня работал на городском кладбище, занимался благоустройством могильных мест. Работы летом бывает всегда много, вздохнуть времени нет. Мишане это нравилось. И не потому, что заработки хорошие, а потому, что не оставалось времени на собственные мысли. Только под дерево сядет передохнуть, задумается о своей бестолковой жизни, глядь– а уже заснул. Уставал очень.

Жизнь его и впрямь была бестолковая, не организованная какая-то. Жилья своего не было, семьей не обзавелся. Дочка, правда, росла в другом городе, он ее любил очень, навещал, подарки привозил. А здесь он был один, как перст, не считая подружки. Да и то неизвестно, долго ли продлятся их отношения.

Вот заснул он как-то под сиреневым кустом в тенечке, рядом с могилой своего друга– Бориса. Жара стояла несусветная, а тут прохладненько было. Сел дух перевести, его и сморило. И приснился ему сон.

Будто подходит к нему мужчина, весь строгий такой, в очках, в черном костюме, но только почему-то в белых тапочках. "Что это он в жару такую в костюме шерстяном? -думает Мишаня сквозь дрему,– и тапочки напялил белые, тенисные, что ли?"

Спит Мишаня и одновременно соображать пытается. Вдруг его осенило! «Да это же Борька, друг мой усопший!» От этой мысли Мишаня заволновался весь, но все равно не проснулся. Между тем, Борис подошел поближе к спящему, руку на плечо положил, вздохнул. Мишаня не испугался, предложил ему рядом присесть.

–Это хорошо,– проговорил усопший, – что ты нас не боишься. И работаешь ты тут на совесть, не халтуришь, как другие. Они думают, никто не видит. А мы все замечаем, за всеми тут приглядываем. Хороший ты человек, Мишка, всегда хорошим был. Хочу тебя отблагодарить. Не все, правда, мы тут можем. А что можем, то тебе, живому, и не нужно, наверное. Но вот одну вещь могу для тебя сделать.

–Какую вещь? – пробормотал сквозь сон Мишаня.

–Слышу я твои мысли печальные, все понять пытаешься, что в жизни не так сделал. Отчего она у тебя такая – вся наперекосяк. Так ведь?

–Так.

–Я тебя в прошлое верну, и ты там свою самую большую ошибку исправишь. Ту, с которой все не так пошло. Хочешь? Только вот, когда ты ее исправишь, то с того момента уже ничего помнить о том, что с тобой дальше было, не будешь. У тебя уже другая жизнь будет и память будет совсем другая.

Ничего не ответил Мишаня, а стал соображать, с какого момента у него все не так пошло. Стал потихоньку жизнь свою вспоминать, как будто кинопленку старую смотреть. Дремлет и смотрит. Во сне Мишаня то улыбался, то волновался, то плакать принимался. Столько чувств разных испытал за свой не очень долгий сон! Как будто, жизнь свою заново прожил. Он и не думал, что она у него такая интересная и неоднозначная была. И радости были, и страдание, и горечь, и печаль, и любовь. Много всего, оказывается, было. Он и не думал раньше.

–Ну, что? Надумал? Делать тебе мой подарок, Мишка? Мы тут таких вещей никогда не делаем, нельзя. Но ты мне другом был, и я нарушу правила.

–Нет, Борис. Спасибо тебе. Очень я благодарен за твое отношение. Не ожидал даже, что ради меня кто-то может правилами пренебречь. Но я хочу собой остаться. Я свою жизнь прожить хочу, не чужую. Мои ошибки– это мои ошибки, и счастье мое – это только мое счастье.

–Ну, тогда, прощай, друг.

–Спи с миром. Спасибо.

Подул влажный ветерок, деревья, наклонив свои кроны, зашелестели листвой. Набежавшие тучки закрыли солнце, собрался дождь. Мишаня немного озяб, проснулся, открыл глаза. Но непогода не испугала его, не заставила бежать с кладбища. Он еще долго лежал под раскидистым сиреневым кустом, прятавшим его от дождевых капель, и чему-то тихо улыбался.

Обещание

Александр Николаевич Зуев жил в квартире с гранитной плитой. Обколотая по краям, она была очень неудобна в переноске. Передвигать метровую и достаточно толстую стелу было вообще делом не легким, не говоря уж о том, чтобы переезжать с ней с места на место.

Зачем же Александр Николаевич таскал за собой этот камень?

А дело было в том, что много лет назад его мама и тетушка – родные сестры, завещали ему похоронить их в одной могиле и поставить памятник один на двоих. Достать в то время настоящий гранит было не легко, но они побеспокоились об этом заранее. Очень уж им хотелось, чтобы на их могиле стояла гранитная плита на двоих красного цвета.

Где они его нашли, неизвестно. Да и стоил он по тем временам не мало!

Однако, деньги у сестер были. Купили они плиту армянского гранита под красивым названием Лалвар, и оставили милому Сашеньке приличную сумму денег, коих хватило бы не только памятник поставить, но и прожить безбедно некоторое время.

Много лет с тех пор прошло. Жил Александр Николаевич – не тужил. Деньги, ему оставленные, долго не кончались. И машину купил, и дачу построил, и квартиру обустроил по последнему слову, и бизнес свой начал, и семьей обзавелся. Все в его жизни гладко шло, будто, помогал ему кто-то, от неприятностей оберегал, поддерживал в трудную минуту.

А несколько лет назад приснился ему сон, такой четкий и ясный, словно наяву все происходило.

Приснились ему мама и тетя Катя. Всю ночь они на него смотрели, глаз не отводили. Трудно словами описать, что в их взгляде было. Укоризна, любовь, сочувствие… Долгий взгляд, пронзительный. Все ему молча высказали.

С того самого дня все у него наперекосяк пошло. Бизнес затухать стал, жена от него ушла вместе с дорогой машиной, дачу продать пришлось, квартиру сдал, а самому пришлось переселиться в более дешевое жилье на окраине.

Понял он, в чем провинился, что произошло.

Камень тот красный, для памятника приобретенный, у Александра Николаевича на даче в дальнем углу сарая хранился. Веревки на нем висели, банки со старой краской стояли, садовый инвентарь, поломанный, рядом валялся. Теперь, когда дачу продать пришлось, нужно было решать, что с гранитом дальше делать.

Посидел Александр Николаевич на скамейке возле сарая, еще раз свой сон вспомнил и принял решение.

Гранит красный, под странным названием Лалвар, он отмыл, отчистил. Затем своих друзей позвал, чтобы помогли ему камень в квартиру перенести– больше некуда было.

Водрузили камень в комнате возле окна– напротив дивана, на котором Александр Николаевич спал.

Тяжко было ему с камнем этим в комнате жить, да еще напротив спального места – как немой укор с того света он стоял.

А дела его, тем временем, все хуже и хуже шли.

–Скоро и с этой квартирки меня попросят,– думал.

Вот как-то ночью не спалось ему. Открыл он глаза, на камень взглянул, а тот, как живой, будто светится изнутри каким-то изумрудным светом.

–Вот это, да…,– подумал. Аж рот от удивления открыл.

Заснуть той ночью Александр Николаевич уже не смог. Сидел на диване, смотрел на странный камень и думал. А потом и говорит: – "Мамочка моя родная! Тетя Катя, любимая! Простите меня, дурака! Не сдержал я слова. Теперь вот расплачиваюсь. Я поставлю вам этот памятник. Обещаю! Через год стоять будет!"

Дела в бизнесе постепенно налаживаться стали. Не быстро, но постоянно. Квартиру дешевую менять на более престижную не стал– деньги на памятник собирал. Ведь это же не просто– плиту поставить!

Мастерскую нашел хорошую, чтобы камень в порядок привели– форму красивую ему придали, крест вырезали, розочки каменные, чтобы художники вручную, по старым фотографиям, портреты сделали.

Не прошло и полгода, как отправился Александр Николаевич в гранитную мастерскую, портреты принимать. Так заведено было, что, когда художник заканчивал работу, заказчика приглашали в мастерскую портрет принимать. Только после этого памятник можно было устанавливать.

Александр Николаевич зашел к художникам. На улице солнце светило– жара, июль, а там было немного темновато, прохладно. Кругом стелы стояли с ликами усопших. "Свой" камень Александр Николаевич сразу нашел, он в полумраке опять, словно, светился изнутри каким-то изумрудным светом, а на нем, как живые, мама с тетей Катей улыбались ему приветливо. Глаза их как будто от счастья искрились.

Александр Николаевич долго смотрел на портреты, по щекам его текли слезы. Казалось, он ведет с ними свой немой диалог, и ему хорошо. Никто не мешал, не докучал вопросами.

Через несколько дней памятник поставили.

Кстати, эпитафию на памятнике он написал необычную, не такую, как все обычно пишут.

Только два слова. "Простите. Спасибо."

Ошибка

Производство и установка памятников в нашей гранитной мастерской было делом сезонным. Работать мы начинали в первых числах апреля и заканчивали в ноябре, когда снег ложился.

В конце октября художники дорисовывали последние портреты, а бригада, уже не медлила с установками, как летом. Когда морозы наступят -конец работе! Это было железное правило.

Все нервничали, торопились, как оно обычно и бывает в конце сезона.

Наконец, остался всего один памятник -нарисовать, установить и …все.

Расслабились– подумаешь, один памятник! Считай, уже все закончили, можно на зиму в отпуск уходить. Народ начал вещи потихоньку собирать, резчики и полировщики домой уехали. Остался только художник Ванечка на последний портрет, Славик – менеджер по заказам и два установщика. Скорее бы уж! Устали.

Но в этот раз получилась «история».

Перед тем, как приступить к последнему портрету, художник решил зайти к Славику.

–Я тут по поводу последнего портрета зашел. В бланке написано– старушка в платочке! А фотку ты мне на комп скинул без платка. Мне что, в каталоге платок самому выбрать?

Смотрит на него Славик, никак не поймет в чем дело.

–Я тебе фотку скинул?

–Да уж два месяца тому назад.

–Ну так что?

–Да я ж тебе объясняю, что на бланке заказа написано "в платке", а на фотке женщина без платка!

–Ну и что? У нас же есть услуга "переодевание"? Вот и одень на усопшую платок, как клиент хочет.

– А какой? У нас их штук семь в каталоге. Может позвонишь клиенту? Уточнишь?

Менеджеру звонить было не охота, тем более, что клиенту обещали еще три недели назад памятник поставить, а все никак! Не успели. «Сейчас, -думает Славик, – позвоню и скандал начнется. Спрашивать будет заказчик, почему обещание не выполнили и только сейчас приступаем к работе». Ох, как звонить не хотелось. Да и вообще, сезон -то завершен, некогда уже заморачиваться. Быстрее бы все закончить.

–Вань, ну ты сам какой-нибудь подбери платок, раз в бланке номер не указан.

А художник все на своем стоял.

–Да я подберу, а вдруг не понравиться заказчику? Что тогда? Полировщик уехал– уже затирать ошибки некому будет! Да и гравировщик в Тунис вчера с семьей улетел. Кому, если что, снова надписи наносить?

Славик тяжко вздохнул. Делать было нечего. Пришлось клиенту звонить.

Заказчик оказался человеком адекватным. Поднимать скандал из-за срыва сроков он не стал, ведь все равно скоро поставят и гарантию на установку дадут. Если что не так пойдет из-за морозов– фирма все исправит за свой счет. Правильно рассудил, не стоило «копья ломать» и нервы портить себе и людям.

Но суть не в этом, а в том, что мужчина по прошествии трех месяцев не мог вспомнить, какую он фотографию послал на памятник.

Славик передал трубку художнику, даже вникать не стал. Художник клиенту долго и подробно объяснял, что не каждый платок под лицо подходящим будет. Может так получиться, что заказчик бабушку свою в новом платке и не узнает.

–Делайте, как считаете нужным, – наконец сказал клиент. Давайте без платка, хотя бабушка его всю жизнь не снимала.

На том и порешили. Ваня понял, что проблему не решили, а Славик, тем не менее, радостно «галочку» для себя поставил.

Сомнения в Ваниной голове переросли в уверенность – не та была фотография, что-то напутал менеджер, а разбираться не захотел. Раз не снимала женщина платочка почти всю жизнь, почему на фотографии она оказалась с непокрытой головой? Ведь фотография была любительской, а не на паспорт. Да и лицо у нее такое улыбчивое, моложавое, волосы вьющиеся – на старушку, что косыночку носит, не тянет. Судя по фотке, она при жизни была веселой, посмеяться любила.

Но делать нечего, начал Ваня портрет набивать, хоть и не лежала у него к нему душа. Чувствовал, что делает что-то не то. Посидел он возле камня с гравировальной машинкой, подумал, на фотографию внимательно еще раз посмотрел и начал с ней о чем-то разговаривать. Неискушенному человеку это могло бы показаться странным и даже ненормальным. Но у талантливых художников, да еще на таком поприще – свои «заморочки». А Ваня был исключительно талантлив. Когда заказчики приходили его портреты принимать, то невероятное сходство портрета с усопшим вызывало в них бурю эмоций. Кто-то пугался, кто-то рыдать безудержно принимался, а кто-то бросался к портрету, чтобы холодный камень обнять. С портретами других художников такой реакции не наблюдалось. Ваня, когда рисовал портреты, всегда с ними разговаривал, диалог вел одному ему понятный, шепотом. Может поэтому такие «живые» они у него получались? Между портретом и художником возникал какой-то незримый контакт.

В этот раз Ваня решил черты лица усопшей так изобразить, чтобы их потом можно было в другое лицо трансформировать. Работа эта была невероятно сложная, практически не выполнимая. Но в этом заказе последней инстанцией был он, после уж никто ничего не исправит. Славику этот портрет был «до фонаря», он в деле -не помощник.

– Было бы хорошо этого халявщика проучить, нельзя к такой работе легкомысленно относиться,– думал Ваня, пригорюнившись рядом с камнем.

А наш менеджер тем временем тоже вдруг забеспокоился. Может почувствовал, что накосячил?

На следующий день с утра прилетел Славик в офис и начал почту проверять, искать фотографию – ту, что клиент прислал.

– Может там еще какая фотография была, а я не заметил,– думает.

Полдня письмо искал, никак найти не мог. Наконец, ближе к полудню, обнаружил он послание от заказчика и вложенный файл с фотографией. Там была старушка в платочке. Совсем не то лицо, над которым сейчас художник трудился. Уже, поди, заканчивал! Менеджер от неожиданности и от осознания своей ошибки аж вспотел, крупные капли пота покатились по лбу.

–Что же я наделал! Не та фотка!

Он сидел и тупо смотрел в окно остановившемся взглядом. Запорол я заказ! Исправить его теперь уж некому. Все по домам разъехались. По курортам. Взгреет меня начальство. Хорошо, если не уволят!

–А откуда же фотография взялась женщины с вьющимися волосами? – его сиплый голос глухо прозвучал в пустом офисе.

Почему-то сделалось не по себе. Снова стал он в почте рыться. Просто так, из интереса. Теперь уж все равно. К концу дня нашел! То была фотография на пластиковый памятник от прошлого года! Суть в том, что фамилии у усопших и инициалы полностью совпадали. Как тут в почте эта старая фотка оказалась?

– А я и не посмотрел! Заказ-то не на гранит, а на полимер! Да еще прошлогодний!

Оговоримся, что наш менеджер Славик занимался только гранитными памятниками. Заказы на пластик он принимал, но на фотографии особо не смотрел – сдавал сразу ретушеру в офис. Потому и не запомнил он лицо этой женщины со смеющимися глазами.

И смешно, и плакать от безысходности хотелось!

Направился Славик в мастерскую к художникам. Выдохнул и вошел. Понимал, что портрет уже давно готов.

С памятника на него смеющимися глазами смотрела кудрявая женщина, да еще в несуразном цветастом платочке. Сел он рядом на скамеечку и закрыл лицо руками.

–Конец! Накосячил! Что, клиенту-то скажу! Это же обида какая! Насмешка просто!

Первый раз Славика пробрало. Сидел он, голову свою полулысую, «пеплом посыпал», чуть не плакал. Долго сидел. Совсем на улице стемнело. В мастерских один сторож остался, да собака в будке. Так около портрета и заночевал.

Утром пришел Ваня. Открыв дверь и увидев скрюченного Славика, он почему-то не удивился.

–Ну, я закончил, вызывай клиента портрет принимать.

Славик, обычно самоуверенный и заносчивый, посмотрел на него глазами побитой собаки. Аж слезы выступили. Начал он Ване каяться в своем разгильдяйстве. «До того – говорит,– я зазнался, что вникать в заказы перестал. Не хотел даже заморачиваться».

–Знаешь, Слава, ты у женщин этих, чьи фотки перепутал и разбираться не захотел, прощенья попроси от всей души, если ты еще на такое способен. Иди к себе в офис. Оставь меня. Мне вещи собрать нужно.

Славик вышел.

Прошло часа два. Что там в офисе делалось? Чем там наш Славик занимался в это время? Какие слова говорил? Опустим. Но только, когда он в мастерскую снова зашел, Ванечки там уже не было, свет был выключен.

Славик нащупал выключатель, нажал на клавишу и……яркий свет осветил единственный памятник, стоявший в мастерской. Седенькая старушка в платочке тихо улыбалась ему с гранитной плиты.

Почему Коля любит сладкое

Многие клиенты нашей гранитной мастерской, особенно те, что кресты заказывают, на предложения увековечить на граните лик усопшего только машут руками.

Мне долго было это непонятно, пока я не стала свидетелем одной истории.

Как-то раз бригада установщиков надгробных сооружений, проще говоря памятников, задержалась на кладбище до самой темноты. Дождь шел, ветер дул, но ребята взяли "халтуру" и надо было заканчивать. Работали под светом фар своей "Газели". Когда закончили, стерли со лба пот, с дождем перемешанный, и огляделись по сторонам. Любому человеку страшно бы стало. Ветер, дождь и ни одной души– лишь с памятников лики усопших смотрят неживыми глазами. Оговорюсь, что в последнее время портреты на граните забрызгивают спецсредством – «антидождь» называется. После него и в дождь, и в туман портреты не исчезают с памятников, как раньше, а видны также хорошо, как и в хорошую погоду. Смотрят ребята на памятники, ими же в последнее время поставленные, покуривают в кулачок, чтобы сигарета не намокла. Вот Плотникову памятник, вот Мурыгину, вот голубочек каменный на стелу Петрова присел (долго резчики того голубя вырезали, несколько раз переделывали, все он больше на гуся какого-то был похож), вот каменные розочки на памятнике Арентьева рассыпаны по периметру.

Вдруг, что такое? Заметили, что портретов на памятниках нету. Ну, думают, художники на "антидожде" сэкономили или вообще забыли забрызгать в суматохе. Подошли наши установщики к памятникам поближе, не поленились по раскисшей глине прошлепать. А портретов-то совсем нет! Где же они? «Смылились», что ли? Не может такого быть!

Вынули фонарик из "Газели" и пошли памятники проверять, те, что за последнее время поставили. Вот– Параховец, Королева, Северкова, Крылова Матрена Акимовна, Берилова – девушка-красавица, Сашины– отец с сыном, Лискин дважды переделанный (родственники никак даты не могли правильно назвать). Ни на одном памятнике нету портретов! Что за чертовщина!

Испугались мужики наши. По лужам, по грязи, не разбирая дороги помчались к "Газели". Еле ноги унесли. Еще застряли по дороге. На базу приехали – нет никого, некому рассказать. Все уже давно разошлись. Домой ребята не поехали, в вагончик строительный забились, водки напились и «отрубились» ненадолго. Еле утра дождались, чтобы рассказать об увиденном.

Утром все на работу в гранитные мастерские подтянулись, посмотрели на них – всклоченные, грязные, лица помятые, да еще перегаром пахнут. Никто им не поверил. Один Миша, хороший такой мужичок, добрый, отзывчивый, их пожалел – сгонял на кладбище, проверил памятники. Все было, как всегда. Усопшие – на своих местах. Словом, посмеялись над ними– "Пить надо меньше!»

Один только художник Коля напрягся. Не ухмыльнулся ни разу и сразу ушел в мастерскую есть торт.

Когда Коля нервничал– он начинал есть сладкое. В тот раз он сразу полторта съел. Куда только влезло? Колюня – мальчик лет тридцати, стройный, миниатюрный, с вьющимися до плеч волосами и умопомрачительно красивыми, тонкими пальцами. Дико смотреть, когда он жирный торт с кремовыми башенками, с глазурью цветной, с черносливом в сливках в себя запихивает. Но ему почему-то быстрые углеводы не вредят.