- -
- 100%
- +
Я добрался до пруда, слез вниз по плитам. На меня из воды глядел растрёпанный мальчишка в помятой чёрной пионерской форме и в криво надетым на голову берете. Я умылся и поправил берет.
А во двор идти боязно. Что же теперь будет? Неужели галстук снимут?
Но я прошагал под ржавыми безжизненными высоковольтками, вышел на улицу и побрёл искать ребят. На душе скребли кошки.
"Заразы! – со злостью думал я, по дороге домой. – Как таких вообще в совет дружины выбрали? А Дашка? Дура она, а не вожатая! На всех ребят кричит. А завтра ещё будет звёздочки ноябрятам вручать…"
Я пролез в дыру в заборе и сел на трубу.
От всех этих невесёлых мыслей у меня опять защипало в глазах, заскребло в горле и я закрыл лицо руками, чтобы не зареветь.
"Но ведь это же не я разбил окно! – кричало у меня всё внутри. – Это не я кидался камнем!"
– Это не я-а-а! – словно эхом на мой беззвучный крик совсем рядом, за гаражами отозвался какой-то малыш. – Пусти! Это не я!
– А вот мы сейчас у председателя разберёмся, хулиган! – зловеще сказал кто-то из жильцов. – А ну-ка идём, паршивец!
Я вскочил, словно обжёгся. Моё горе сразу ушло куда-то в тень, потому, что сейчас, совсем рядом кто-то маленький и слабый попал в беду и ему было плохо до слёз. Может даже хуже, чем мне…
Под балконами стоял один из наших жильцов. Трубный Бормотун с водоканла… Вредный дядька, его ненавидели ребята со всех дворов. А рядом захлёбываясь, ревел малыш, размазывая по лицу слёзы. Дядька держал его за руку в другой держал перочиный ножик.
– Отпусти его, ты, лысый глобус! – грубо, совсем не по пионерски потребовал я. – А то сейчас свистну ребятам! Самого к председателю потащим!
Водоканальщик тут же отпустил мальчишкину руку. Малыш отбежал от него, схватил мою руку повыше локтя и прижался ко мне.
– Ах ты сосунок мелкий… – оторопело прохрипел Трубный Бормотун.
– Зато я ни одного малыша или слабого не обидел! – всё так же дерзко и с вызовом произнёс я. – А ты довёл дошколёнка до слёз!
– Ты как со взрослыми разговариваешь! – яростно прохрипел Трубный Бормотун. – Да я тебя сейчас…
Я машинально заслонил малыша.
– Что ты мне сделаешь? – уже более спокойно спросил я. – Крапивой отхлестаешь? Ремнём? Ну, давай, я же маленький, а ты вон какая орясина!
Водоканальшик потерял дар речи от такой дерзости.
– Твой? – спросил я малыша, кивая на маленький ножик, который жилец всё ещё сжимал в руке.
– Мой, – сглотнув, робко ответил дошколёнок. – Я его под окном нашёл, а он появился и отнял!
– Дайте сюда, – потребовал я у Трубного Бормотуна. – Он не ваш.
Водоканальщик раскрыл рот, намереваясь обрушить на меня шквал возмущений, но тут же снова его закрыл.
– Дайте сюда ножик! – жёстче повторил я.
– А ну-ка пойдём со мной! – злодей сделал молниеносный выпад, намереваясь схватить меня за руку. – Сейчас и тебя крапивой взгрею!
Но я отреагировал быстрее. С силой дал жильцу ногой по руке, в которой он держал ножик и тот, подлетев, воткнулся в ствол росшей под окнами душистой цветущей черёмухи.
– Вьюжанин! – ко мне подошёл Илья Громов. – Что здесь происходит?
Это был высокий двенадцатилетний мальчишка с выбивающимся из-под кепки вихром, с застенчивым лицом, но боевыми серыми глазами. В мае, перед каникулами именно он повязывал мне пионерский галстук.
– Эта драная сколопендра у него ножик отняла! – негодующе сказал я.
Илья слушал и с каждой секундой его лицо становилось суровым.
– Ещё раз во дворе кого-нибудь троните, – сквозь зубы сказал Илья Трубному Бормотуну, крепко взяв меня за руку, – мы вас в луже утопим!
И злодей ушёл в дом, вполголоса бранясь.
Я скинул кроссовки, слазал на черёмуху и достал ножик.
– Спасибо… – тихим голосом поблагодарил меня малыш.
Мы пошли по двору, проводить малыша домой.
– Вьюжанин, во что ты превратил свою форму? – отчитывал меня Илья.
– Ну я… – только и выговорил я.
– Чтоб к завтрашней линейке привёл её в порядок, – строго сказал вожатый, перевязывая мне пионерский галстук. – А то не пущу тебя в отряд.
– Есть! – отсалютовал я.
И снова заскребли на душе кошки. Что завтра со мной будет…
Мы проводили малыша к его товарищам и разошлись кто куда. Я вернулся домой и стал смотреть на себя в зеркало.
"А формой и вправду надо заняться, – подумал я, глянув на рубашку. – Завтра в отряд, а как я пойду такой?"
Можно было бы дождаться мамы, чтобы она постирала и зашила, но тогда она спросит, где я так её измочалил.
"Надо самому, – вздохнул я. – Что я, маленький что ли?"
Я решительно разделся и полез в душ, потом, как мог, выстирал форму и повесил сушиться, а сам одел свой синий матросский костюмчик, потому, что другой одежды не было, кинул бескозырку на диван и почесал на улицу.
– Серёнь! – навстречу мне бежали Владик, Костя, Витя Лагунов и командир знамённой группы Ваня Спицын. – Пошли с нами!
Мы зашлёпали босыми ногами по бетонке к подстанции.
– Сильно взгрели? – обеспоконно спросил меня Ваня.
Я тяжело вздохнул. Ребята конечно уже знали и о драке, и о разбитом окне…
– Ты не бойся, – обнял меня Владька. – У нас свой совет будет. Ребята хорошие.
Я опять вздохнул. Ребята-то хорошие, а вот поверят ли они мне?
– Давай искупаемся! – предложил жизнерадостный Витя Лагунов.
– Давай! – обрадованно кивнул я.
Мы прошли все улицы и выбрались на пустырь. Дошли до бассейна, уселись на бортик и опустили ноги в журчавшую внизу студёную воду.
Бассейны…
А сколько их было до войны! И все в них купались! А теперь либо осушены, либо мусор на дне, либо вода отравлена…
Мы искупались и двинулись назад, только через пустырь. Ветер качал травы бурьяна. На солнце искрились летающие над дорогой болотные мошки.
Стукались друг о друга провода на уцелевших среди всей этой зелени бетонных столбах, плясали солнечные отсветы на битых блоках, кое-где облицованных тускло блестевшей плиткой и мозаикой. Скрежетали ржавые железяки, и снова что-то хрустело под ногами, со скрежетом подавалась вниз…
А навстречу нам шли с глухими ударами две светящиеся точки.
Мы влезли на один поломанный, торчавший из разросшегося бурьяна замшелый блок с уцелевшей не нём плиткой. Замерли. С тихими ударами мимо нас пролетело существо в химзащите и противогазе. Оно держалось за провода, натягивая их до предела и чуть не валя своей тяжестью бетонные столбы.
Ничего живого не было в нём. Что-то скрежетало, стучало и бухало, слышалась жуткая музыка, и сверкали глазницы противогаза. И это что-то приближалось, как предвестник большой неминуемой тёмной беды…
2
Угасающий весенний день тускло блестел плиткой домов и оранжевыми отсветами на белых подоконниках распахнулых из-за жары окон. Тишину прерывали вязкий стук водокачки, бормотание радио, гул и дребезжание холодильников, доносившийся из гастронома.
Я забежал домой за самолётиком из картона и полез на крышу девятиэтажки, где был хороший ветер и мой самолёт взвился в небо.
С крыши был виден весь наш город. Утопавшие в зелени дома, атомная электростанция. А совсем рядом с девятиэтажкой находился перк развлечений с большим колесом обозрения с жёлтыми кабинами.
Я зевнул и провалился в сон…
Свиду ничего не было в этом месте странного, если не считать лежавшие в воде брошенные буксиры и мотоботы, а к ним тянул ржавый трос портовый кран и у всех у них облупилась краска. Они ржаво скрипели на ветру.
Был поздний вечер. Я стоял на крыше белой девятиэтажки, вокруг меня простирался незнакомый город. А снизу, с заросших сорняками дворов в небо поднималось синее свечение. Столбы синего света били в хмурые тучи и те тоже таинственно мерцали. Город стоял в тишине. А чуть в отдалении от него стояла заброшенная больница и туда-то мне было и надо. Я ощущал, что если зайду в неё, мне откроются все тайны нашего атомного мира…
И я добрался до неё, поглядел в чёрные провалы окон. Белая плитка и разноцветная мозаика сверкали на солнце и слепили мне глаза.
Я вошёл в темноту и проснулся, вскочил на ноги и огляделся…
– Ты чего здесь беспризорничаешь?! – выбежала на крышу дворничиха тётя Наташа. – Кто тебе разрешил лазать по крышам?!
– Не-не-не! – передразнил я дворничиху, поднырнул под её руку и по пожарной лестницы быстро сбежал во двор.
Я снял кроссовки и пошёл босиком по нагретым бетонным плитам. Все ребята сейчас плескались на озере. Я тоже хотел купаться, но не мог. У меня свело ногу. Танька до завтра запрещала соваться в воду.
– Серёня, покажи приёмчик! – пристали ко мне во дворе Симка и ещё трое его дворовых приятелей-дошколят. – Серёнька, ну покажи приёмчик!
Я еле от них отвязался, сказав, что иду в отряд.
Но в отряд я не пошёл, свернул на другую улицу и сразу посадил занозу в ногу. Сел на трубу и стал её выковыривать. Наконец я её вытащил, добрался до нашего пруда, сел на плите набережной, опустив ноги в воду.
– Серёня, вот ты где! – окликнул меня Даня. – Ти-и-им! Он здесь!
Братья опустились рядом и приткнулись ко мне.
– А мы думали ты на совете дружины, – отстранённо сказал Тимка, обнимая меня и дыша над ухом. – Ребята короче такое про тебя говорят! Будто ты избил Квакина… Мы в школу пошли, а там тебя нету…
– Ушёл, – угрюмо сказал я и сжал кулаки.
– Зачем?
– У них там, на совете правды не дождёшься… – огорчённо сказал я.
– Тебя на совет таскали?! – насторожились Тим и Даня.
– Ага…
– За что?!
– За то, что камнем стекло высадил, – подавленно ответил я. – И за драку…
– Но это ведь не ты, да? – развернул меня к себе Тим.
– Я не выбивал, – с чувством ответил я. – Это гад Андрюха выбил. Он мяч зажилить хотел, я ему и вделал за это. Галстук хотели снять…
– Я так и знал, что они врут! – с облегчением обнял меня Тим. – Ты держись Серёнька! Мы ещё им вделаем!
– Я держусь… – шмыгнул носом я.
Тим обнял меня и чмокнул в щёку. Данька в другую. Мы пошли смотреть мультики и как всегда устроили всесёлую возню на ковре.
В сумерках к нам пришёл Владька. Вид у него был хмурый.
– Пацаны, можно я у вас переночую? – попросил он. – Сеструха достала!
– Ладно, я у мамы спрошу, – сказал я и прошлёпал босыми ногами в её комнату. Мама разрешила и разобрала нам диван.
Мы сразу же устроили весёлую возню.
А потом мама узнала, что я подрался из-за мяча. И началось…
– Ну, как дела у наших головорезов? – с работы вернулся папа. Настроение у него было весёлое. Он снял свою старую целинку и не успел опомниться, как мы повисли на нём.
– Представляешь Владик, – сухо сказала мама, – твой сын опять подрался.
– Кого лупил на этот раз? – помрачнел отец.
– Андрюху Квакина, – вздохнул я и рассказал отцу почему подрался.
– С вами не соскучишься… – рассеянно сказал отец, включая радио. – И сильно он вас достал?
– Не то сло-о-ово…
– Ничего, я с ними поговорю, когда буду свобоен.
– Не надо пап, – попросил я, – а то мне потом будет стыдно.
– Чего ж стыдиться-то? – прищурился отец.
– Ну-у-у…
– У нас во дворе свои законы, – глубокомысленно заметил Тим.
– Ну, раз у вас свои законы… Только старайтесь больше не драться!
– Не будем! – поспешно отокликнулись мы.
На улице стало темнеть, но спать мы не ложились. Где-то играли на гитаре и пели большие ребята. Из клуба "Энергетик" выходили с последнего киносеанса весёлые люди. А мы снова устроили весёлую возню на диване.
За окном гудела водонапорная станция. Я зевнул и провалился в сон.
3
Утром мама включила приёмник и пришла нас будить. Я нырнул под одеяло и положил ноги на подушку. Мама засмеялась и погнала нас умываться и чистить зубы в ванную комнату, а из ванной мы вышли мокрые до нитки. Мама заявила, что мы хуже дошколят и ушла, а мы переоделись и влезли в кресло смотреть мультики. Потом они закончились и я полез на балкон.
У меня было много хлопот с отрядной рубашкой и шортиками. Я включил радио и начал пришивать то, что оторвалось в драке.
Ничего серьёзного не порвалось. Форма была крепкая, только надо было подшить шеврон, аксельбант, погончики и висящую на честном слове пуговицу.
– Серёня, айда в отряд! – заглянули ко мне на балкон Тима, Даня и Влад.
– Я сейчас! – откликнулся я, пришивая пуговицу.
Наконец форма была готова. Я оделся перед зеркалом, повязал пионерский галстук и напялил великоватый мне берет с блестящей кокардой ввиде якоря и четырьмя маленькими звёздочками на боку…
Мы побежали на улицу.
– Явились, – ехидно прищурившись, сказала Танька Аргонова, командир нашего отряда. – И как всегда первые. Вы хоть спали?
– Спали, – с весёлым прищуром ответил Владик.
– Ну тогда вымойте все полы, – распорядилась Таня. – Мои разбойники сюда пыли нанесли, когда с улицы бежали…
– Есть! – отсалютовали мы.
Таня ушла. У неё были занятия со вторым отрядом. Мы же полили пол водой и стали драить его швабрами. Но просто так мыть пол было не интересно и мы устроили швабрами фехтовальный поединок.
– Я так и знала, что этим всё и кончится! – сердито и без удивления сказала старшая сестра Влада Лизветаа, застав на за этим занятием. – Вам что, по-шесть лет, мальчики? Вам дело доверили, а вы… Неудивительно, что из-за вас то наводнения, то пожары! Ну-ка дайте сюда швабру.
– Вот, – мы дали ей одну швабру.
Лизавета сняла кроссовки и стала наводить порядок.
– И всё учишь их и учишь! – недовольно ворчала Лиза. – Людей пытаешься из них сделать, а они балуются, как дети.
– Сама ты дитё! – сердито нахмурился Тим.
– Ах, какие мы обидчивые! – язвительно фыркнула Лиза. – Смотрите, если ещё раз устроите пожар или ещё чего натворите…
Вскоре полы блестели, но мы не отваживались ходить по ним в кроссовках. Всех, кто приходил на кружки, мы заставляли разуваться.
– Тебе ещё с ноябрятами заниматься, – напомнила мне Лизавета.
– Знаю, – буркнул я и сел на подоконник.
Дёрнуло же меня согласиться стать вожатым у малышни!
Через час наша вахта закончилась, а после занятий каратэ и игры в вышибалы, когда мы чуть не разбили окно, мы с Тимой и Даней отправились гулять. По заросшему откосу простучала и прогудела электричка.
– Айда на пустырь! – предложил нам с Данькой Тим.
Стук и гул медленно затихали вдали, за лесом. Наверное поезд уже подходил к станции. У нас других станций здесь нет. Хотя есть неподалёку одна, заброшенная станция со странным названием "Гмохово", но на ней никогда не останавливаются поезда. Она уже была такой, когда мы впервые с мальчишками наткнулись на неё прошлым летом.
– А полезли на откос? – предложил мне и Даньке Тим.
– Нам же нельзя там лазать, – урезонил брата Даня.
– Чё, струсил? – ехидно улыбнулся Тим.
Мы пробежали пустырь и оказались возле пятиэтажки. Здесь валялась целая груда гаек и других железяк. Они ржавели на замшелой бетонной плите.
Внизу тянулась заросшая осокой и крапивой канава. На дне канавы журчал по бетонным плитам и кафелю ручей. Над канавой навис покосившийся забор. На этом заборе мы часто сидели и смотрели на поезда. Вдоль забора и рельсов шли покосившиеся бетонные столбы. Когда проходил мимо поезд, провода и ржавая сетка забора гудели и скрипели…
– А побежали на заброшенную станцию? – предложил братишкам я. – Это на которой поезда не останавливаются. Пацаны с наших дворов там лазали…
– А что там, на станции? – оживился Тим.
– Ну, не знаю, – всплестнул руками я. – Там иногда бывают путевые обходчики, а так лазать можно. Мы с мальчишками там играли…
Едва мы добрались до забора, как по рельсам пронеслась зелёным вихрем вечерняя электричка.
Даня спустился в канаву, под балконами пятиэтажки, которая стояла на её краю, мы за ним. Мелкая белая плитка горела золотом. На одном из балконов играл приёмник. На крыше сушилось бельё.
Пятиэтажки стояли и на той стороне путей, но у леса они обрывались. А на горизонте виднелись белые высотки. Мы спустились в канаву и двинулись по плитам, стараясь не ступить в ручей с зелёной водой. Из ряски торчали ржавые железяки, позеленевшие шины от автомобилей и поросшие мхом бетонные плиты с кусками мозаики. А впереди, среди буйствующей радиоактивной зелени затаилась заброшенная станция.
За пятиэтажкой из зарослей торчали покосившиеся бетонные столбы с дырками и оборванными проводами. Наверху шла бетонная площадка, на которой стояла ржавая платформа от какого-то вагона.
Полустанок и железяка выглядывали из-за крапивных зарослей.
– А давай залезем на платформу? – предложил Даня, когда мы обощли заросли жгучей радиоактивной крапивы. Для этого надо было влезть на столб и с него спрыгнуть на ржавый квадратный люк колодца.
С люка колодца, мы полезли на трубу, которая тянулась вдоль крапивного бурьяна и спрыгнули с неё уже за крапивой на бетонные плиты.
– Лезем, – согласились я и Тим с Данькой, и втроём взявшись за руки, зашлёпали босыми ногами по нагревшимся за день бетонным плитам в тень, ежесекундно ойкая и айкая, обжегая себе голые подошвы.
– Давайте кто больше вагонов обстреляет? – хитро сощурился Даня.
– Давай! – согласились мы с Тимой.
Вдруг вдали раздался тягучий гудок.
– Интересно, пассажирский или товарный? – рассеянно заметил Тима, пихая меня ногой в икру. – Спорим, что товарный?
– Не, пассажирный! – определил Данька.
– Один из них был жирный, как поезд пассажирный! – рассмеялся я.
– А может атомовоз? – хитро заметил Даня.
– Спорим? – с вызовом спросил я, и услышав уже совсем недалеко протяжный густой гудок, мне стало вдруг не по себе.
Мы влезли на железяку, чтобы лучше разглядеть приближавшийся поезд.
– Слышите? – спросил Данька, ёрзая на железяке.
– Угу, – откликнулись мы с Тимой и снова раздался тот же гудок.
Мимо нас пронеслась электричка.
– Лезем на трубы, а то в ручей как булькнемся! – подал идею я, влезая на ржавую трубу, которая тянулась от пятиэтажки вдоль канавы.
И зашвырнув в поросший зарослями радиоактивной крапиы, лебеды и дудников мусор свой страх, мы двинулись по трубам вдоль путей, держась за руки и кидая в разные стороны увесистые ржавые гайки.
Наверное в этом таинственном месте, это было лучшей защитой от той нечисти, которую наплодила ядерная война и радиационное заражение…
Глава III
Заколдованная звезда
1
В канаве лежало много мусора. Он скрипел и шуршал под ногами. А мимо нас часто проносились электрички, тепловозы и товарняки, неспеша гудели атомовозы дальнего следования. Мы приянлись их обстреливать. Гайки с железным стуком отлетали от вагонов и падали в траву и в ручей.
Немного погодя простучали по рельсам три длиннющих товарняка.
– Ехал поезд номер восемь в снежную пургу! – весело, непринуждённо пропел Тим. – Я лежу на верхней полке и как-будто сплю…
– Я летел четыре ночи и четыре дня, – подхватил я, кидая гайку, – сбил я восемь вертолётов и четыре пня!
– Гадом буду, не забуду этот паровоз, – весело вторил нам Даня. – А поймаю машиниста, вделаю до слёз!
Наконец мы обстреляли восьмой по счёту поезд и влезли на трубы. Стали считать вагоны. Тимка ходил по трубам. Даня взобрался на забор и дрыгал ногами, вертя в руках какую-то железку.
За тем мы вынули из карманов транзисторы и положили их на рельсы.
Мимо прогудела электричка и транзисторы со звучными хлопками лопнули, а на рельсах остался серый попошок.
И тут, уже совсем недалеко раздался странно медленный стук колёс приближающегося поезда с отзвуками какого-то пугающего эха и звук, с которым стукаются друг о друга провисшие провода.
Пугающие звуки приближались к нам…
– Слышали? – насторожился Даня, отходя к подрагивающему забору.
А странные звуки становились отчётливее. Они медленно растекались по откосу и нам стало не по себе. Забор дрожал, скрипела сетка. Воздух звенел, а там, за домами что-то стукало и скрежетало, направляясь в нашу сторону.
– Смотрите! – вымолвил Тим и показал на провода.
– А-а-а! – испуганно ахнули мы с Даней.
Провода на столбах раскачивались, звенели и стукались…
– Это что, поезд? – пролепетал Даня, хватая меня и Тиму за руки.
– Я не вижу никакого поезда… – непонимающе замотал головой Тим.
– И я не вижу, – нервно сглотнул я. – Ничего не видно!
Раздался гудок, совсем рядом, и подул ветер. Закачались сорные травы, провода всё больше раскачивались и стукались друг о друга. В воздухе висел звенящий гул, словно выходил дым из трубы на тепловой электростанции. И что-то невидимое, стуча по рельсам и шпалам шло прямо к нам.
– Он уже рядом, к станции идёт! – испуганнно воскликнул Тим.
– Сейчас оно нас накроет… – вздрогнул я, отпрянув назад, и чуть не полетел в замусоренный ручей с отравленной водой.
– Что? – стиснул мою руку Данька.
– Оно уже здесь! – пробормотал я, чувствуя, как меня бросает в холод.
Что-то без конца стукало и лязгало, но что это было, мы не видели.
– Никогда не слышал, чтоб поезда шли с такими звуками! – вздрогнул Тим, сжав мою руку и боязливо приткнувшись ко мне.
– А вдруг это вообще не поезд? – напряжённо вглядываясь вдадь, заметил я, и невольно вздрогнул от неясной тревоги.
Мы отступили к канаве, подальше от путей и затаили дыхание. Нам сделалось жутко. Мы уже жалели, что забрели в этот закоулок страха.
Звуки приближающегося зловещего поезда, неслись к нам, казалось отовсюду, отдаваясь эхом от домов. Раздавался прерывистый, с отзвуками эха гул, похожий на какую-то странную музыку, и глухие стуки, которые тоже отдавались эхом. Мы утонули в этих звуках, которые всё наростали, наростали и стали удаляться, едва невидимый поезд проехал мимо. Странные звуки начали медленно угасать. Мы стояли в канаве, боясь пошевелиться.
– Ничего не понимаю… – первым нарушил молчание Тим. – Что это сейчас пронеслось по откосу?
– Не знаю, – оторопело замотал головой Даня.
– Я слышал, от ребят, – заметил я, понизив голос, – здесь часто такое происходит, особенно на заброшенной станции…
– Где?
– Ну, там, на станции "Гмохово…" Не слыхал разве?
– Не-е-ет! – растерянно протиянул Даня и бросил взгляд в сторону видневшейся вдали заброшенной станции.
– На ней же не один поезд не останавливается, – заметил Тим, тоже бросив нервный взгляд в ту сторону, где затихали звуки невидимого поезда.
– А я слышал, что вечерами, один поезд там всё-таки останавлиивается! – вспомнил я. – Вот встанет он у платформы, двери открываются, а тамбуры тёмные. Это не простой поезд, и станция, говорят, не для живых там стоит…
– Это ты о той? – насторожился Тим.
– Ага, – кивнул я, и влез на трубу. – Всякий раз, как заброшенную станцию "Гмохово" заливает закат, на перроне появляются пассажиры, – таинственным голосом стал рассказывать я. – Это те, кто погиб на железной дороге! Но это случается не всегда и чаще всего, когда ты не смотришь…
Звуки удалялись, а провода всё звенели и стукались друг о друга. Издали послышался скрежещущий неживой вой. Ржаво скрипели какие-то железки, раскачивалась на ветру, что шёл от невидимого поезда, крапива.