Отзвуки прошедших лет

– А зачем Вы сказали про Монголию? – удивлённо спросила Маша?

–Там в северной Африке, постоянно шли небольшие военные действия, но только в соседней стране; – между ополченцами и правительством, поэтому я не хотел, чтобы она это знала. Мой приятель мне сказал, что лучше будет не говорить ей всю правду. Что я и сделал.

–Хорош товарищ, – язвительно сказала Маша.

– Да, Володька был смышлёный и хороший тактик, – Если сказать честно, то он никогда не скрывал, что Аня ему нравилась, и потому он считал, что совершенно нет никакого смысла её лишний раз расстраивать, да ещё и в таком положении.

Через несколько дней я отправился в Москву и, получив паспорт с необходимой визой и прочими бумагами, плотно загрузившись необходимыми реактивами, – отправился в Африку.

– Приехав туда, я окончательно понял, что просто так деньги никому не платят. Это была ужасная жара, полная разруха, отсутствие мало-мальски нормальных дорог и неимоверное количество всевозможных тварей, летающих в воздухе и ползающих везде и всюду. Проработав там с пару недель, я взял все пробы грунтов с необходимых мест и, сделав первичные анализы на скорую руку, я решил, что осталось взять ещё несколько проб и можно будет ехать домой с чистой совестью. Но той же ночью, к нам на карьер приехали два джипа с вооруженными людьми и приказали нам быстро садиться в машины и не задавать им никаких вопросов. После этого они сделали очередь из автомата поверх наших голов на тот случай, чтобы мы не вздумали с ними пререкаться.

Было понятно, что шутить с нами они не собираются, и мы вдвоём с переводчиком, беспрекословно сели в машину. Затем они подожгли наше жилище и увезли нас в ночь… Никого из рабочих они не тронули и стало ясно, что им нужен был я. Через пару дней нахождения в их лагере, я понял, что им нужны были наши анализы парод и, что они хотят продать их каким-то людям и заодно получить за нас хороший выкуп.

Время шло, но никаких изменений не происходило. Нас кормили какой-то мастикой из зелени и консервами не известно, из чего приготовленных, но со специфическим, кисло сладким вкусом. Проходил день за днём, но ничего не менялось, и это всё говорило о том, что у них на самом деле не очень гладко получалось с их планами. Через неделю я понял, что подхватил какую-то заразу так как ночью покрылся холодным потом и ко мне в голову лезли всевозможные галлюцинации.

Я прекрасно знал, что мне сделали пару прививок за три дня до вылета из Москвы, и, что ничего страшного не должно быть со мной после этого. А когда на следующий день озноб не прошёл, мой переводчик позвал охранника и сказал, что дело плохо и надо будет срочно отправить меня в больницу. Тот передал своему командиру, но до следующего утра никто не пришёл.

Николай помолчал и потом продолжил: – Через какое-то время, я пришёл в себя и понял, что я нахожусь в какой-то больнице, где все разговаривают на французском и когда медсестра увидела, что я открыл глаза, она побежала за доктором, и он мне сказал на английском, что меня подбросили к дверям госпиталя, и он не знает кто я, и кто будет оплачивать моё лечение? Затем он улыбнулся и сказал, что особых надежд на моё выздоровление у них не было до этой минуты.

Как выяснилось позже, я пролежал без сознания более двух недель. Я не знал, что я должен был сказать своим лекарям и какому-то офицеру о своём гражданстве: как я сюда попал и с какой целью? Свалив всё на амнезию, я лежал в палате и стремился понять, где меня держат, в какой стране и как в конце концов меня смогут найти наши представители?

– Чтобы тебя сильно не утомлять, – пояснил Николай, – Скажу, что в общей сложности я провёл там после госпиталя в тюрьме почти полгода. В конце концов меня привезли в наше посольство в Судане, а оттуда уже переправили в Москву. В Шереметьево я прибыл зимой и, посетив пару обязательных заведений, я получил доступ к телефону и тут же позвонил Анне, желая доложить, что я жив и здоров, а заодно спросить, как у неё дела?

Николай замолчал и долго смотрел в одну точку. Пауза продолжалось с минуту, которая показалась ей нескончаемой. Мария нервно передёрнула плечами и, не стерпев, спросила: – И что она сказала?

– А ничего, – спокойно ответил Николай. – За месяц до моего звонка, она уехала рожать к родителям, как она сказала своим подругам, но и там её не оказалось.

– После такой новости я приехал к себе на работу чтобы получить расчёт и уволиться. Там мне рассказали, как она месяцами обивала пороги начальства, обращалась в Москву, но на все её запросы ничего конкретного ей не ответили. Только и сказали, – что я пропал без вести. И что никаких данных на меня, о том, что я отбыл в Монголию, – нет.

Так все и решили, что я просто сбежал под видом командировки, оставив свою девушку в положении найдя себе в Москве – другую. Мой друг Володька, – тоже исчез. Он точно так же вскоре рассчитался и уехал куда-то на другую стройку? Так я прибыл в никуда и ни зачем…

Николай опять замолчал и немного осунулся после этих грустных слов.

– И что? Вот так просто никуда и ни зачем? И не нашли свою любовь? Так не бывает… – прострочила Маша.

– Почему же? – ответил Николай. – Я сделал запросы везде куда только смог, но наступила перестройка и в стране начался передел власти, а затем полный разброд. Как позже выяснилось, к родителям она не приехала, видимо побоявшись их осуждения, а куда она могла уехать, никто не знает? – это как искать иголку в стоге сена.

Немного помолчав, он продолжил: – В Москве я устроился в один ещё не совсем закрытый трест обычным инженером, но потом всё у нас в стране пошло разваливаться и после нескольких лет переоформлений предприятий в частные фирмы, – я оказался на улице. Поэтому мне пришлось пойти работать в мастерские по производству гранитных надгробий «новым русским», павшим в боях между собой за свои тёплые места в новой России.

Так прошло несколько лет в моих мытарствах и однажды один мой школьный товарищ пригласил меня к себе на работу в компанию по продаже минералов в Европу через каких-то западных посредников. Дела шли в гору, вскоре я купил себе машину, квартиру, а однажды встретил добрую и приятную женщину; после года знакомства мы с ней поженились и у нас родился сын. Вот так всё и сложилось: само собой в моей судьбе.

– И что? – не унималась Мария. – Вы хотите сказать, что это всё и ваша любимая испарилась?

– Нет, – как-то сухо сказал Николай. – Через полгода после рождения сына я получил ответ из МВД, в котором значилось, что моя Аня живет в Сибири, что у неё есть дочь Мария, как и ты, и ещё есть сын от её мужа. И что сейчас её фамилия, – Гончарова. А это означает только то, что она живёт с моим приятелем Володькой. Поэтому я не стал её беспокоить и дал себе клятву-обещание, что не буду её тревожить и далее. Время уже всё расставило по своим местам и нет смысла ворошить прошлое, которое нас давно покинуло – закончил свой грустный монолог Николай.

Затем он поднялся с кровати, убрал сумку под столик и искоса посмотрел на Машу. Она безмолвно сидела на своей постели с закрытыми глазами и не чувствовала под собой ничего, только слышала отчётливые удары собственного сердца.

Николай подумал, что он утомил девушку своими историями, и выключив свет, тихо улегся на своё место. Поворочавшись минут десять, он ровно задышал и заснул. Только теперь Мария пришла в себя и поняла, что в одном купе с ней, на противоположной постели спал её родной отец. Она не поверила сама себе и с маленькой дрожью во всём теле, быстро достала из своей сумки и, крадучись как будто воруя, посмотрела в свой паспорт. Там было чётко написано: Гончарова Мария Владимировна.

Она долго сидела в полном оцепенении и совершенно не знала, что ей надо делать? Разбудить этого приятного мужчину и объявить, что она и есть та самая его дочь!? И то, что она едет к его той самой бывшей, любимой, но совсем глупо потерянной Анне, которая в эти минуту ждёт его родную дочь!

Она тихонько смахнула набежавшие слёзы, и не зная, что ей делать, продолжала неподвижно сидеть на своём месте, боясь разбудить этого случайного попутчика, а может и своего отца? Просидев в таком состоянии очень долго, она никак не могла понять своего нового состояния и, не сумев это всё принять одновременно и однозначно…

За окном мелькали полустанки, небо занялось очередным, розовым рассветом и, судя по времени, надо было уже готовиться на выход. Вскоре она услышала голос проводницы, которая сказала, что ей скоро надо выходить, на что Мария подойдя и открыв дверь, ответила, что она уже проснулась и всё в порядке.

Мария достала свой багаж из-под сиденья, накинула куртку, и осмотрев на всякий случай перед выходом купе, чтобы ничего не забыть, неожиданно увидела в блокноте Николая закладку из бизнес-карты. Вытащив её из странички, она быстро прочитала: Никулин Николай Семёнович. Канд. геол.-минерал. наук. АО «Кристалл плюс». Дальше шли обычные номера телефонов и факсов. Сунув визитку в карман своей куртки, она открыла дверь, затем на прощание ещё раз посмотрела на Николая, но даже мысленно не смогла назвать его отцом. Она совершенно не представляла, как она будет смотреть матери в глаза, отлично понимая, что она сразу же заподозрит неладное с её дочерью и выпытает из неё всё!

–Будь что будет, – выдохнула Мария, и слегка сжавшись, вышла в коридор, закрыв за собой дверь в купе со спящим чужим и немного уже близким ей человеком. Тут она вспомнила свой сон, улыбнулась и уверенно пошла на выход.

II.

От резкого толчка вагона Николая Семёновича резко прижало к стене купе, вынудив тем самым окончательно проснуться. Он открыл слегка припухшие веки и понял, что никого в купе нет он находится в своём купе один. Вчерашняя его попутчица Мария видимо уже вышла на одной из станций, пока он сладко спал несмотря на повышенную болтанку вагона. Вроде как серьёзных оснований для огорчений по этому поводу не было, так как это была обычная, кратковременная попутчица, которых в его жизни было не мало. Однако какое-то странное чувство вины ему долго не давало покоя. То ли он посчитал себя излишне болтливым с этой девушкой, то ли его шатание по вагону и выпивка с друзьями среди ночи, не очень красило его в глазах девушки, но всё-таки, на душе было как-то не спокойно. Но затем, убедив себя в том, что это была просто временная попутчица, которая завтра о тебе и не вспомнит, он немного успокоился и стал прибираться на своём месте, убрав под полку постельные принадлежности. Начальник поезда осипшим голосом сообщил по внутренней радиосвязи, что их поезд остановились на перегоне и очень категорично предупредил пассажиров не покидать вагон, так как поезд может начать движение без всякого на то предупреждения.

Семёныч передвинулся к столику и безразлично посмотрел в слегка запотевшее окно. Далеко впереди просматривался какой-то мощный мост и большая река, уходящая вдаль со всей мощью своего потока. Сибирские реки всегда вдохновляли его к внутренней самоуверенности, вселяя своей мощью к оптимизму в собственной, личной жизни. В них есть что-то жизнеутверждающее, способное противостоять затишью и покою, который обычно приводит к полному, душевному заболачиванию, подходящему только для мелких кровососущих паразитов и их поедателям, – лягушкам. На память пришли эпизоды из прошлых лет работы в геологических партиях точно в таких же таёжных местах. Он вспомнил свои незабываемые рыбалки на таких реках, и непредвиденную встречу с медведями на Камчатке во время нереста лосося, и поездки по всевозможным речкам на «казанках», глубоко вздохнул с каким-то сожалением о прожитых годах, поднялся и пошёл в туалет приводить себя в порядок.

Как только поезд набрал скорость, он аккуратно привёл в порядок свою слегка измятую за ночь футболку, пригладил непослушные волосы и, слегка перекусив завалявшимся в сумке подсохшим бутербродом, молча подсел к окну, и стал смотреть на мелькающие, дикие прелести сибирского пейзажа, находясь в своём ненамеренном, купейном одиночестве. Природа практически ничем не отличалась от его родной уральской, и ему вспомнилось как он, учась на факультете геологии, уже после третьего курса, поехал со своей группой на первую практику на горно-обогатительный комбинат в Челябинскую область. Тогда та поездка была намного интереснее: было много шума, лишней суеты и какого-то молодого задора.

–Тогда я был Колян и жизнь мне представлялась совсем другой: полной романтики, чудились открытия новых месторождений, открытие залежей неизвестных минералов или кимберлитовой трубки. Да, мечтать и впрямь не вредно. – подумал Николай и отодвинулся в сторону от окна.

Но надо сказать честно, что за весь период его трудовой деятельности, ему удалось повидать основную часть всевозможных ископаемых: как на территории Урала, так и на Дальнем Востоке, начиная с элементарных запасов угля и заканчивая редкоземельными элементами. Вот и сегодня, по поручению своего начальника, он ехал на встречу со старыми знакомыми, чтобы обсудить варианты разработки брошенных в советское время отходов в виде так называемых «хвостов», после добычи основного сырья, а всё остальное, включая и «Осмий 187», цена за грамм которого находится на уровне двухсот тысяч долларов, было сброшено в болотистые низины среди мелких кустарников до лучших времён, предполагая, что они когда-то наступят именно для таких работ.

У нашего правительства, ещё в те госплановские времена, а если быть честным, то и у настоящего сегодняшнего, вечно не хватает времени или желания доводить всё начатое до конца. Наверное, это вполне закономерно, когда на территории страны есть всё, а вот как это всё разрабатывать на таких безграничных просторах по-хозяйски, – это никому не понять. Судя по сегодняшним временам, это всё довести до ума, будет не под силу ещё нескольким поколениям. Отсюда вся наша полнейшая бесхозяйственность, и вечная невозможность объять необъятное, которое ещё долго будет ждать своего часа, который может не наступить никогда. Так было при его родителях, и при родителях его родителей, и скорее всего так будет всегда.

Отец Николая был заслуженным специалистом на УЗТМ, где выпускались в те времена самые мощные экскаваторы в стране, а мать была простой домохозяйкой, вырастившей и непрерывно воспитывающей четверых детей. Сам он был старшим ребёнком в его семье и с раннего детства успел наработаться и на покосах, и на выращивании картофеля на зиму; как для семьи, так и для домашней скотины, которую его родителям приходилось держать в своём домашнем хозяйстве, далеко не для удовольствия.

Затем вспомнились первые рабочие экспедиции на Камчатку, где он впервые увидел, как идёт на нерест сплошным потоком красная рыба лососёвых парод. Такого обилия рыбы даже невозможно было представить, вот там-то он впервые встретился нос к носу с медведями. Его счастье, что они были в это время сытыми и потому у них не возникло желания съесть молодого специалиста нашей великой страны.

Мимо окон нескончаемым потоком проплывали всевозможные пейзажи необжитых, таёжных просторов, чередуя скальные участки с болотами и лиственничными, непроходимыми зарослями. Сплошное однообразие глухомани начало его немного утомлять, да и скорость поезда заметно замедлилась, так как поворотов стало намного больше, что говорило о том, что строителям этой дороги приходилось обходить как непреступные скалы, так и частые совершенно непроходимые заболоченные места.

Впереди у него было ещё как минимум два дня путешествия, и он уже начал сожалеть о том, что не полетел самолётом, а решил проехать по стране и посмотреть воочию на всю слегка забытую прелесть сибирской природы, чтобы тем самым немного окунуться в своё прошлое. Для принятия такого опрометчивого решения ему откровенно надоела московская суета: бесконечные потоки людей, спешка не известно куда и зачем, превращающая людей в каких-то муравьёв, вечно куда-то бегущих в общечеловеческом, непонятно зачем ритме.

А спроси любого из спешащих о его главной цели, так практически все ответят банальными словами о необходимости зарабатывать деньги на жизнь, или скажут о намерении расти как личности, но опять же, всё с той же самой целью, чтобы суметь выжить в этом запутанном мире. Но ведь и правда, людям некогда сесть и задуматься о том, что эта суета пожирает их жизнь; медленно – изо дня в день, сглаживая все прожитые годы в одно серое пятно. Для того чтобы это не происходило с такой безнадёжностью и не было окончательным приговором, необходимо хоть один раз в год оставлять свой привычный ритм: работа – дом – работа; чтобы запросто собрать только самые необходимые вещи и уехать на неделю: хоть куда – но уехать…

Подумав об этом, Николай отбросил все тягостные мысли, временно нахлынувшие на него, и понял, что он сделал всё правильно, когда отказался от самолёта и сел на поезд.

Он вспомнил, как когда-то в детстве, он страстно любил смотреть Клуб кинопутешествий и всегда мечтал увидеть своими глазами наш бескрайний, волшебный мир природы. А больше всего, ему нравилось слушать своего соседа дядю Витю, когда тот приезжал к себе домой из своих дальних экспедиций после полугодового отсутствия.

В те дни он мог часами рассказывать Николаю про минералы, про природу, про чистый воздух, зарождая в нём тот самый детский романтизм, который будоражил его незрелые фантазии и не давал заснуть маленькому Коле до полуночи, маня его в неведомые дали…

Однажды сосед посоветовал ему прочитать книги: «Дерсу-Узала», «Тропою испытаний» и «Смерть меня подождёт». Это было что-то неописуемое! Они его захватывали полностью своим миром глубоко порядочных людей, своей откровенностью и своим тёплым отношением к нашей природе, такой прекрасной в своём великолепии и неповторимости. Только поэтому, ещё будучи школьником, Николай твёрдо знал, что он станет геологом и сможет путешествовать по стране; так как ни одна другая профессия не сулила ему возможностей исполнить свою давнюю мечту.

С малых лет он был очень практичным ребёнком, и все свои игрушки мастерил себе сам, за очень малым исключением немногих подарков на его день рождения, которые иногда ему дарили его родители и родственники. Приходилось самому мастерить первые рогатки, затем машины из деревянных кубиков, а в шестом классе он смастерил подобие шагающего экскаватора из тех же кубиков и шпагата с катушками.

Про всевозможные свистки из веток деревьев и обычное строительство шалашей, так и говорить не приходится, – это было основным занятием дворовой братвы в летнее время. Прихватив с собой самодельную удочку и кусок хлеба, они могли с рассвета и до темна бродить по местным окрестностям и жарить на костре пойманную в небольших озёрах рыбную мелочь. За что он не раз получал взбучку от родителей, которые переживали за него, пока они дворовой ватагой дружно путешествовали по округе.

Однажды они ушли в дальний лес и незаметно для себя зашли слишком далеко, а когда уже к вечеру собрались возвращаться домой, то тут им стало ясно, что заблудились окончательно. Вот тут-то и пригодилось его увлечение книгами о таёжниках. Он смог по веткам деревьев определить все стороны света, но как бы высоко они ни залезали на деревья, кругом была сплошная тайга. И только после двух часов движения строго в одну сторону, они наконец-то увидели полусгнившую геодезическую вышку, забравшись на которую, смогли увидеть в далеке дым от городской ТЭЦ.

С тех пор Николай очень отчётливо понял, что с тайгой шутить не стоит и надо всегда помнить о том, что из неё можно не вернуться и там погибнуть. Он это читал не единожды в книгах бывалых путешественников по настоящей тайге. В тот раз он это всё понял на своей «шкуре», прилично испугавшись за легкомысленное поведение. Самое главное было в том, что он не поддался панике, начавшейся среди его окружения. Именно это стало для него ещё одним чётким подтверждением того факта, что любое большинство мнений, это далеко не главное при решении проблем в критических ситуациях.

Оставаясь верным своей мечте, Николай поступил на геологическое отделение с первого раза, да и сама учеба в университете давалась ему очень легко. Кроме того, он обычно успевал немного подрабатывать на кафедре химии, – лаборантом на полставки. Возможно потому, что он был самым старшим в семье, а может таким его сотворила природа-мать, но он всегда и всюду был общепризнанным авторитетом среди своих сверстников Он мог запросто организовать любое мероприятие вне университета: будь то обычный поход на природу или маленькая вечеринка в неофициальной обстановке, несмотря на то, что никогда не был ни комсоргом, не профоргом и никаким другим штатным организатором: как в школе, так и в университете. Видимо поэтому его близкие товарищи частенько называли Николая «серым кардиналом», что в общем-то было вполне заслуженно и импонировало ему.

Вспоминая о прошлой жизни под монотонный перестук колёс, Николай с лёгкой тоской об уже прошедших, молодых годах всё же про себя отметил, что сегодня ему ни о чём сожалеть не приходится, кроме нескольких эпизодов потери друзей и расставания с любимыми девушками. С первой он расстался после школы, не сумевшей поступить вместе с ним в университет, а второй раз – на БАМе, так глупо и так безвозвратно.

Наконец-то поезд остановился на очередной станции, и как ему показалось, судя по зданию вокзала, это был довольно большой город. Уже через минуту по вагону дружно пошли крикливые продавцы газет и прочих мелких развлечений для пассажиров, превратившихся в бездельников во время столь длительной поездки. Только теперь он выяснил, что они прибыли в город Иркутск и, остановив одного из таких торгашей-крикунов, приобрёл у него небольшую газетёнку местной администрации.

Выйдя на не очень чистый перрон, он нисколько не торгуясь купил пару тушек копчённого омуля, у излишне толстой и сильно загорелой тётки. Он знал и любил омуль всегда, прекрасно помня его нежный и ни с чем несравнимый вкус. Побродив между продавцами разнообразной, домашней снеди, которая не очень-то внушала ему желание это всё попробовать на вкус, он вернулся в купе, и нежданно обнаружил в нём своего нового попутчика в лице Александра Петровича, пожилого преподавателя местного Аграрного университета. Как затем выяснилось при кратком знакомстве, он был биологом и проработал в своей профессии более двадцати лет.

Петрович оказался очень даже общительным человеком. Он был среднего роста, немного упитан, с небольшими залысинами, которые всегда желательны для российского, среднестатистического интеллигента. С первого взгляда он выглядел степенным и очень спокойным человеком. Немного осмотревшись и после непродолжительной паузы с распаковкой своего чемодана, он предложил Николаю отведать припасённой им «Чачи», которую ему вручил его приятель из Армении, чтобы он не скучал в пути и крепче спал.

Семёныч не стал отказываться и положил на стол своего омуля, которого он только что купил на станции у местных торговцев. Про себя отметил, что не так давно этого самого омуля, продавали «из под полы», так как его свободный лов был запрещён практически полностью.

После первой рюмки самоделки Николай понял, что шутить с таким крепким напитком надо поосторожнее, так как его крепость была под семьдесят процентов, и эта чача согревала очень даже хорошо. После пары небольших доз он сразу ощутил реальную силу народного творчества, использованного при её производстве.

Похвалив угощение, слегка расслабившись, Николай решил начать застольный разговор, так как за прошедший день немного засиделся в одиночестве. Да и ко всему его сильно интересовало всё то, что происходит в этом чертовски далёком регионе, куда надо добираться так долго, как пешком до Луны.

Достигнув полного разогрева, чтобы отсрочить третью рюмку «бронебойной» Чачи, он попросил своего попутчика рассказать про жизнь в их городе и об общем настроении населения, а заодно и о местном колорите современного быта, учитывая их удалённость от столицы.

Петрович потер затылок ладошкой, немного сморщил нос, несколько секунд собирался со своими мыслями, тихонько закряхтел и начал с того, что вопрос очень хороший, и, что он даже не знает с чего начать?

– Ежели, не думая описать жизнь людей в нашем регионе, да ещё и одним словом, то это всё можно охарактеризовать простым словом – «бардак». Лично меня как профессионального биолога, пугает отношение к тайге, рекам, животному миру, живущему в этой тайге, к Байкалу, который мало того, что при Советской власти засоряли отходами производства Целлюлозно-бумажного комбината, так ещё и чехам позволили выловить омуля браконьерским способом. А теперь его разводят искусственно; а рыба не знает куда ей идти на нерест с их «интернатным» взрослением и где кормиться? Теперь он живёт полностью дезориентированным в своей жизни, точно так же, как и современная молодёжь во всём нашем регионе и в стране.

Помолчав немного, он продолжил: – Люди перестали чувствовать свою ответственность за страну, за сохранение природы. Каждый понял, что никто его не собирается кормить и поить из ладошек государственных субсидий как это было раньше при СССР. Все уяснили, что надо суметь оторвать от жизни что-то самому, а отсюда пошла повальная вырубка леса, явное браконьерство, полная безответственность людей и чиновничий беспредел! Всё что можно продать, – всё продаётся за бесценок в Китай – за «нал». Страшно смотреть на всё, что творится у нас в регионе сегодня. Сплошная коррупция, а если сказать ещё точнее, – воровство.