- -
- 100%
- +
Но она была там.
Сидела на песке, обняв колени, и смотрела на море. Та самая девушка. Немая. С глазами испуганного оленёнка и какой-то скрытой, упрямой силой. Она тоже сбежала. От чего-то своего.
Первым его импульсом было развернуться и уйти. Он пришёл сюда не для того, чтобы устраивать сеанс молчаливой психотерапии. Пришёл, чтобы кричать. Но что-то его остановило. Её поза. Она не выглядела испуганной, как на рынке. Не выглядела заворожённой, как в прошлый раз на этом же пляже. Она выглядела… потерянной. Словно её вынули из привычного мира и бросили здесь, а она не знает, как вернуться обратно. Между ними было метров пятьдесят тяжёлого, неловкого молчания, полного невысказанных вопросов.
Чёрт, – подумал он. – И что теперь? Подойти? Сказать что-то? Что? «Привет, меня только что публично унизил мой бывший лучший друг, а у тебя как дела?»
Понимал, слова сейчас самое худшее, что можно придумать. Слова были тем, от чего они оба бежали. Вздохнул. Ладно. Он не будет уходить. Это и его пляж тоже. Просто сядет и будет делать то, за чем пришёл.
Отошёл немного в сторону, чтобы не вторгаться в её пространство, сел на песок и расстегнул чехол. Его Gibson Hummingbird блеснул в лучах заходящего солнца. Провёл пальцами по струнам. Они были холодными.
Не стал настраивать гитару и искать мелодию. Просто ударил по струнам.
Резкий, злой, рваный звук, полный боли и ярости. Ударил снова. И снова. Выплёскивал в эту музыку всё: унижение, предательство Юна, фальшивые улыбки продюсеров, пустые глаза фанатов, свою собственную ненависть к тому мальчику с экрана, которым он когда-то был.
Это была уродливая музыка. В ней не было гармонии. В ней были осколки разбитых надежд, осколки дружбы, осколки его собственной души. Играл жёстко, агрессивно, пальцы грубо скребли по струнам, извлекая почти металлический скрежет. Это был его крик.
Играл, закрыв глаза, полностью погрузившись в этот хаос. Не знал, сколько времени прошло. Может, пять минут. Может, полчаса. Когда наконец выдохся, пальцы горели, а плечи болели от напряжения. Открыл глаза.
Она всё ещё была там. Не ушла. Сидела в той же позе, но её голова была повернута в его сторону. Смотрела на него. И во взгляде не было ни страха, ни осуждения. Глубокое, почти пугающее понимание. Словно слышала не просто злой, хаотичный набор нот, а каждое слово, которое он вложил в этот шум.
Музыка стихла. Диссонанс растворился в мерном шуме прибоя. Он смотрел на неё. Она смотрела на него.
Медленно, не отрывая от него взгляда, достала свой блокнот.
Ну вот, сейчас начнётся, – подумал он. – Сейчас она напишет что-то вроде «У тебя всё в порядке?». Или «Может, тебе нужна помощь?». Всегда одни и те же дурацкие, бесполезные слова.
На мгновение она замерла, словно сомневаясь. А затем решительно подняла блокнот так, чтобы он мог видеть.
Буквы были крупными, написанными с нажимом.
ASTRUM?Лиам застыл. Воздух, казалось, перестал поступать в лёгкие. Это был не вопрос. Это был удар под дых. Она не спрашивала, в порядке ли он, не предлагала помощь. Просто назвала имя его боли. Показала, что видит не просто парня с гитарой на пляже, не его прошлое. Она видит его демонов.
Слово, написанное в её блокноте, повисло в воздухе между ними, видимое и почти осязаемое в густеющих сумерках. ASTRUM. Пять букв. Имя его славы, его падения, его тюрьмы.
Первой реакцией был гнев. Холодный, колючий, как зимний ветер. Кто она такая? Какое она имеет право? Он почувствовал себя как животное в зоопарке, на которое показывают пальцем. Захотелось вскочить, вырвать у неё этот дурацкий блокнот, разорвать его на мелкие клочки.
Уже напряг мышцы, готовясь подняться, но что-то его остановило.
Её глаза.
Во взгляде не было ни злорадства, ни фанатского обожания. Там было спокойное, усталое узнавание боли. Она не нападала. Протягивала ему руку.
Где-то вдалеке, на набережной, зажглись первые фонари. Пробежала бездомная собака, остановилась, посмотрела на них своими умными глазами, а потом трусцой побежала дальше.
И тогда она сделала то, чего он ожидал меньше всего.
Медленно, очень медленно, опустила блокнот. Затем так же медленно поднялась на ноги. И пошла. Прямо к нему.
Каждый её шаг отзывался гулким ударом в его груди. Он замер, не зная, чего ждать. Она двигалась с какой-то отчаянной, почти ритуальной решимостью. Подошла почти вплотную, так, что он мог видеть песчинки, запутавшиеся в её волосах, и солёные кристаллики на ресницах. Она пахла морем и ветром.
Остановилась в шаге от него, склонила голову в традиционном корейском поклоне, неглубоком, но полном уважения. А затем, выпрямившись, протянула свой телефон. Экран был разблокирован, на нём был открыт QR-код для добавления в друзья в мессенджере KakaoTalk. Рука, державшая телефон, слегка дрожала.
Посмотрел на экран, на светящийся код, потом на лицо. На её серьёзные, напряжённые глаза. Это был самый смелый, самый отчаянный и странный жест, который он когда-либо видел. Немая девушка, которая боится всего на свете, первая подходит к нему и молча требует его контакт.
Что я делаю? – пронеслось у неё в голове, пока она стояла с протянутой рукой, чувствуя себя полной идиоткой. – Сейчас он просто рассмеётся и уйдёт. Или пошлёт меня. Зачем я это делаю?
Но он не рассмеялся. Смотрел на неё, долгую, бесконечную секунду. А потом медленно, словно не веря в происходящее, полез в карман своей толстовки. Достал побитый телефон. Несколько неуверенных движений пальцами и камера его телефона отсканировала код. На экране высветился профиль. Имя пользователя – «Кира». На аватарке – до смешного самодовольный рыжий кот, нарисованный карандашом. Нажал кнопку «Добавить».
Она не убрала телефон. Дождалась, пока у него в кармане не раздастся короткая вибрация, подтверждающая, что они теперь в контакте. Лишь тогда опустила руку, снова поклонилась и так же молча пошла назад.
И вот тогда, когда она снова села на песок и уткнулась в свой телефон, он усмехнулся. Впервые за этот бесконечный, отвратительный день.
Посмотрел на свой экран. Новый контакт. «Кира». И тут же пришло первое сообщение.
«Так ты звезда. Я теперь должна попросить у тебя автограф?»
Она шутила. После всего этого напряжения. Она видела его боль, ярость, и выбрала не жалость, а иронию. Это было настолько неожиданно, настолько… смело, что он растерялся. Посмотрел на неё. Она всё так же сидела, но теперь в её глазах, он видел пляшущие искорки.
Его пальцы, которые несколько минут назад грубо терзали струны, теперь неуверенно зависли над клавиатурой. Что написать?
«Автографы не даю. Говорят, они приносят несчастье.»
Нажал «отправить» и поднял на неё глаза. Увидел, как она посмотрела в свой телефон, плечи едва заметно вздрогнули от беззвучного смеха.
И лёд тронулся.
Их пальцы летали над экранами, и в этом холодном, бездушном цифровом пространстве между ними рождался диалог, который был невозможен в реальности…
Кира: «Например, толпы визжащих фанаток?»
Лиам: «Например, толпы визжащих стилистов, которые пытаются натянуть на тебя розовый пиджак со стразами».
Кира: «Сочувствую. Розовый тебе точно не пойдёт. Слишком оптимистично».
Лиам: «Вот и я о том же. А ты откуда знаешь про ASTRUM? Тоже была одной из них? С плакатом и светящейся палочкой?»
Отправил это сообщение и тут же пожалел. Слишком прямо. Слишком грубо. Но ответ пришёл почти мгновенно.
Кира: «Нет. У меня был только один плакат в жизни. С котёнком. И то его съел мой хомяк. Про тебя я узнала случайно. Интернет – страшная сила. Он помнит всё, даже то, что ты сам хочешь забыть».
Последняя фраза ударила его, как наотмашь. Она снова это сделала. Снова показала, что понимает…
Когда совсем стемнело, и на небе высыпали первые, самые яркие звёзды, он отправил ей последнее сообщение.
Лиам: «Спасибо».
Её ответ пришёл через минуту.
«Ты сегодня играл очень громко. Весь пляж слышал. Но музыка была честная. Мне понравилась».
Посмотрел на эти слова. «Музыка была честная». Никто и никогда не говорил ему такого. Ему говорили, что его музыка модная, коммерческая, хитовая. Но не «честная».
Поднял на неё глаза. Она вставала, отряхивая песок. Кивнула ему, тот же короткий, едва заметный жест, что и в прошлый раз. И пошла прочь, в сторону города.
Лиам остался один на пустом пляже. Ярость ушла. На её месте была гулкая, звенящая пустота. Но на этот раз она не была такой страшной. Потому что знал, в этой пустоте он больше не один.
Глава 5: Шёпот в лунном свете
Дорога от пляжа до дома пролетела как во сне. Кира шла, не чувствуя под ногами гравия, не замечая тёплого, пахнущего ночными цветами воздуха. Весь мир сузился до маленького светящегося прямоугольника в руке и до ощущения хрупкого, звенящего чуда, которое поселилось в груди. Несколько раз перечитала их короткий диалог, и каждый раз на губах появлялась слабая, неуверенная улыбка. «Музыка была честная». Она и не подозревала, что эти простые слова могут обладать такой силой.
Проскользнула во двор и в дом так тихо, как только могла. Дед уже спал, или делал вид, что спит. Его комната была тёмной и безмолвной. Рыжий кот Норан встретил на веранде, потёрся о ноги, издавая глубокое, вибрирующее мурлыканье, и проводил до самой двери.
Комната была залита холодным, серебристым лунным светом, который проникал сквозь большое окно, превращая привычные вещи в таинственные, незнакомые силуэты. Воздух был прохладным. Задвинула за собой ширму, отрезая себя от остального дома, и осталась одна. Но на этот раз одиночество не было удушающим. Оно было… желанным. Ей нужно было это пространство, эта тишина, чтобы понять, что, чёрт возьми, с ней только что произошло.
Подошла к старому, потемневшему от времени зеркалу, висевшему на стене. Отражение в тусклом лунном свете было бледным, почти призрачным. Огромные, тёмные глаза на худом лице. Вечно спутанные волосы. Мешковатая толстовка, которая скрывала фигуру, превращая её в бесформенную тень.
Так вот кого он видел. Просто странная, молчаливая девчонка.
Медленно, словно совершая какой-то ритуал, стянула через голову толстовку. Потом футболку. Прохладный воздух коснулся кожи, и по телу пробежала дрожь. Не от холода. От ощущения. Впервые за годы она почувствовала своё тело не как обузу, а просто как… своё.
Расстегнула джинсы, позволила им упасть на пол глухим, мягким комом. Осталась стоять только в чёрных трусиках.
Лунный свет был безжалостным и честным, как его музыка. Он не скрывал ничего. Он очертил контуры её тела, превращая его в произведение искусства из света и тени. Худые, но сильные плечи. Едва заметные ключицы, в ямочках над которыми, казалось, скопилась ночная тьма. Небольшая, но упругая грудь, соски которой затвердели от прохлады. Тонкая талия. Плавный, женственный изгиб бёдер, переходящий в длинные, стройные ноги.
Это я? – подумала глядя на своё отражение так, словно видела его впервые.
Привыкла думать о своём теле как о клетке. Клетке, в которой заперт её голос. Она не заботилась о нём. Прятала его под мешковатой одеждой. Наказывала его, забывая поесть, игнорируя его потребности.
Но сегодня… сегодня что-то изменилось. Этот парень с грустной гитарой, смотрел не на её молчание. Смотрел на неё. Он не отвёл взгляд. И в его взгляде не было жалости. Было… что-то другое. Что-то, что заставило её сейчас, в этой тихой комнате, посмотреть на себя его глазами.
Медленно подняла руку и коснулась кончиками пальцев своей шеи. Кожа была прохладной, гладкой. Провела рукой ниже, по ключице, чувствуя, как под кожей бьётся тоненькая, испуганная жилка. Это тело. Оно живое, дышит, чувствует. Это тело слышало его музыку. Кожа ощущала его взгляд.
Пальцы скользнули ниже, очерчивая нижнюю линию груди, затем ложбинку между ними. Сердце забилось чаще. Вспомнила его руки. Длинные, сильные пальцы, которые так уверенно и в то же время нежно касались струн. Представила, как эти пальцы…
Нет. Стой. Что ты делаешь? – одёрнула она себя. – Он просто поговорил. Не придумывай.
Но тело не хотело слушать разум. Оно проснулось, хотело чувствовать. Провела ладонью по своему плоскому животу, вниз, к кромке трусиков. Почувствовала тепло собственной кожи под ладонью. Это было странно. Волнующе. Пугающе. Впервые за много лет она не чувствовала к себе отвращения. Только… любопытство.
Закрыла глаза, снова вызывая в памяти его музыку. И лицо в лучах заката. Усталое. Красивое. Такое одинокое. Представила, как он сидит сейчас в своей комнате. О чём думает? Вспоминает ли о ней? Или она была лишь странным эпизодом в его…
Бзззт-бзззт.
Звук был настолько резким, настолько чужеродным в этой лунной тишине, что Кира вздрогнула всем телом и едва не вскрикнула. Сердце рухнуло куда-то в желудок. Распахнула глаза, дико оглядываясь.
Телефон.
Он лежал на полу, рядом с брошенной одеждой, и вибрировал, настойчиво и требовательно. Экран светился в полумраке.
Он. Сейчас. Из всех моментов на свете написал именно сейчас.
Щёки вспыхнули огнём, словно он мог видеть её сквозь стены, сквозь расстояние. Словно знал, о чём она только что думала. На ватных ногах подскочила к телефону, чувствуя себя полной идиоткой, застигнутой врасплох.
Схватила его. На экране светилось имя. «Парень с гитарой». Так она, недолго думая, записала его.
«Ты дома?»
Просто. Прямо. И от этой простоты неловкость стала ещё сильнее. Она стояла посреди комнаты, абсолютно голая, в лунном свете, и смотрела на эти два слова. Что ответить? «Да, стою тут, думаю о тебе»?
Пальцы, всё ещё дрожащие, начали печатать.
«Дома. И в отличие от некоторых, не пугаю по ночам бездомных собак своей игрой на гитаре».
Отправила и тут же закусила губу. Слишком дерзко? Слишком фамильярно?
Ответ пришёл почти мгновенно.
«Собакам понравилось. Одна даже подпевала. А чайки аплодировали».
Кира не смогла сдержать беззвучного смеха. Опустилась на пол, подобрав под себя ноги и кутаясь в собственное тело, словно в одеяло.
«Чайки в это время спят. Ты разбудил их своим творческим порывом. Теперь они подадут на тебя в суд за нарушение общественного порядка».
«Я найму хорошего адвоката. Слушай. Я тут подумал…»
Пауза. Он печатал. Кира затаила дыхание.
«Этот пляж… отличное место для музыки. Но не очень – для разговоров. Может, завтра попробуем что-то более цивилизованное? Я знаю одно место. Там варят ужасный кофе, но у хозяйки доброе сердце и самые вкусные в городе пирожные».
Он приглашал её на свидание.
Нет. Не на свидание. Просто… встретиться. В кафе. Днём. На людях.
Это было нормально. Почти. И от этой нормальности было ещё страшнее и волнительнее, чем от их тайных встреч на пляже.
«Ты приглашаешь меня на ужасный кофе? Очень романтично».
«Я приглашаю тебя на лучшие пирожные. Это тактический ход. Соглашайся».
Кира улыбнулась. Посмотрела на своё отражение в зеркале. Бледная девушка в лунном свете. Но в глазах больше не было того вселенского ужаса. В них плясали озорные, живые искорки.
Она напечатала ответ.
«Ладно. Но если кофе будет действительно ужасным, ты мне должен новую песню».
«Договорились. Завтра. В полдень. Кафе «Утренний прибой». Не опаздывай».
Отложила телефон, экран тут же погас, погрузив комнату в серебристый полумрак. Подошла к окну и посмотрела на луну, на далёкие, холодные звёзды, которые, казалось, подмигивали ей в ответ.
А потом внезапно осознала, что всё ещё стоит посреди комнаты абсолютно нагая. Холод, которого не замечала раньше, вдруг пробрал её до костей. Щёки снова вспыхнули. Метнулась к кровати и нырнула под прохладное одеяло, кутаясь в него до самого подбородка.
Хоть в комнате и было тепло, голое тело пробрала мелкая, нервная дрожь. Она лежала под одеялом, чувствуя, как грубая ткань касается её внезапно ставшей чувствительной кожи, и смотрела в потолок, на котором плясали лунные блики.
Утро началось с войны.
Война развернулась не в тихом дворике и не в голове у Киры, а перед её шкафом. Это была битва, которую она не вела уже много лет, битва под названием «Что надеть?». Вчера, в лунном свете, тело казалось ей чем-то новым и волнующим. Сегодня, в резком утреннем свете, оно снова стало проблемой.
Вытащила из шкафа привычную униформу: мешковатые джинсы и бесформенную серую толстовку. Уже почти натянула их, но остановилась, поймав своё отражение в зеркале. Бледная, испуганная тень.
Ты хочешь, чтобы он снова увидел это? Чтобы видел не тебя, а твой страх?
Со вздохом бросила одежду на футон. Нет. Не сегодня.
Начался второй раунд. Достала единственное платье, которое у неё было, простое, тёмно-синее, купленное мамой для какого-то школьного праздника, на который она так и не пошла. Надела его. Платье сидело хорошо, подчёркивало тонкую талию и открывало худые, но стройные ноги. Повертелась перед зеркалом.
Слишком… нарядно, – тут же решил её внутренний критик. – Он подумает, что ты старалась и для тебя это… свидание.
Слово «свидание» вызвало новую волну паники. Сорвала с себя платье, словно оно было охвачено огнём.
Третий раунд. Четвёртый. Пятый. К одиннадцати часам вся комната была завалена одеждой, а она сидела на полу в одном белье, на грани слёз.
Да какая разница, в чём ты придёшь? – зло спросила она саму себя. – Ты всё равно не сможешь сказать ни слова.
И эта мысль, как ни странно, отрезвила. Да. Она не сможет говорить. Значит, за неё будет говорить всё остальное. Её вид, жесты, глаза.
Встала, спокойно подобрала с пола простые, но хорошо сидящие чёрные джинсы и белую футболку. Ничего особенного. Не слишком мешковато, не слишком нарядно. Просто. Чисто. Как пустой холст. Пусть он сам решает, что на нём рисовать.
Вышла из дома ровно в половине двенадцатого, чувствуя себя так, словно идёт на эшафот. Дед сидел на веранде и чистил свои инструменты для Инхва, раскладывая их на шёлковой ткани.
– Хороший день для кофе, – заметил он, не поднимая глаз.
Кира замерла.
Он знает? Откуда он может знать?
– Аджумма Пак сегодня утром присылала свою племянницу за травами, – продолжил он, полируя серебряный стилус. – У неё очень громкий голос. Она рассказала всему нашему двору, что «тот красивый мальчик из Сеула снова придёт к ней в кафе».
Он поднял на неё глаза, и в них плясали лукавые искорки.
– Надень панаму. Солнце сегодня злое.
Кира вспыхнула до корней волос, схватила с вешалки старую соломенную панаму и пулей вылетела за ворота под тихий смешок деда.
Дорога до кафе заняла десять минут, но для неё они растянулись в вечность. Каждый звук, каждый взгляд прохожего казался ей направленным на неё. Вот двое рыбаков, чинивших сеть, посмотрели в её сторону и что-то сказали друг другу. Они говорят обо мне? Вот школьницы, евшие мороженое, захихикали, когда она проходила мимо. Они смеются надо мной? Она ниже натянула панаму, пытаясь спрятаться. Мир, который вчера казался обновлённым и полным надежды, снова стал враждебным.
Колокольчик над дверью кафе «Утренний прибой» издал весёлый, мелодичный звон, анонсируя её прибытие. Внутри пахло кофе, корицей и чем-то сладким, сдобным. Аджумма Пак, стоявшая за стойкой, тут же просияла.
– О! Кира-я! Заходи, заходи!
Кира неловко поклонилась. В кафе было почти пусто. За столиком у окна сидели двое стариков, игравших в го. Из динамиков лилась тихая, ненавязчивая джазовая музыка.
Я пришла слишком рано. Какая идиотка.
Выбрала самый дальний и тёмный столик в углу, надеясь, что там её никто не заметит.
– Чего ты спряталась как мышка? – тут же прогремел голос аджуммы у неё над ухом. – Садись у окна, там вид красивый!
Кира вздрогнула и отрицательно замотала головой. Аджумма Пак вздохнула, но спорить не стала.
– Ладно, сиди, партизан. Тебе как обычно? Латте с карамелью?
Кира кивнула. Аджумма ушла, а она осталась одна со своей нервозностью. Достала телефон. Экран был тёмным. Никаких сообщений. Положила его на стол, потом спрятала под стол. Потом снова достала.
А что, если не придёт? Что, если передумал? Что, если это была просто шутка?
Ровно в двенадцать, колокольчик над дверью звякнул снова.
Она не посмела поднять головы. Но почувствовала. Тот самый резонанс. Он был здесь.
– О, Мин-Джун-а! – радостно воскликнула аджумма Пак. – А мы тебя уже ждём!
Кира медленно подняла глаза.
Он стоял у входа, щурясь от полумрака после яркого уличного света. Сегодня он выглядел иначе. Не как мифическое существо с пляжа. А как обычный, немного уставший и чертовски красивый парень. На нём были простые серые брюки и чёрная футболка, которая подчёркивала широкие плечи. Платиновые волосы были влажными после душа, и он выглядел моложе, уязвимее.
Увидел её. На долю секунды на лице промелькнуло что-то похожее на облегчение, которое тут же сменилось растерянностью.
Взгляды встретились. И вся лёгкость ночной переписки мгновенно испарилась. Осталась только неловкость реального мира. Что делать? Помахать? Улыбнуться? Кира просто застыла, как статуя.
Лиам, казалось, тоже был в замешательстве. Кивнул аджумме, а затем, вместо того чтобы пойти к её столику, сделал немыслимое. Подошёл к соседнему столику, пустому, и сел за него. Спиной к ней.
Мир Киры рухнул.
Он не хочет сидеть со мной. Передумал. Это была ошибка. Какая же я идиотка.
Холодное, липкое отчаяние начало затапливать её. Она уже готова была вскочить и убежать, когда её телефон завибрировал.
«Прости. Я идиот. Я не знаю, как это делается».
Она перечитала сообщение. Ещё раз. Он не передумал. Он боялся. Так же, как и она. От этой мысли по телу разлилось неожиданное тепло. Она быстро напечатала ответ.
«Что именно? Сидеть в кафе? Или разговаривать с девушками, у которых есть плакаты с котятами?»
«И то, и другое. И третье. Я не хочу тебя напугать».
«Чтобы меня напугать, нужно что-то посерьёзнее, чем ты. Например, таракан».
Он не ответил, но она заметила, как его плечи затряслись от беззвучного смеха. Они сидели за соседними столиками, в метре друг от друга, спиной к спине, и яростно переписывались, пряча телефоны под столом. Это было абсурдно.
Всё это время за ними с неодобрением наблюдала аджумма Пак. Она вытирала чашки, принимала заказ у зашедшей парочки, но её взгляд постоянно возвращался к этой странной паре. Наконец, её терпение лопнуло.
– Айгу, эта молодёжь! – прогремела она на всё кафе, заставив стариков-игроков вздрогнуть. – С ума можно сойти!
С грохотом поставила на стойку огромный поднос. На нём была гора белоснежного, как первый снег, молочного льда, щедро политая реками сладкого красного бобового соуса и сиропа, увенчанная шапкой из взбитых сливок, кусочков фруктов и разноцветных рисовых пирожных тток. Гигантская, рассчитанная на четверых, порция патбинсу.
Аджумма Пак с видом триумфатора водрузила это ледяное чудовище на столик Киры.
– Вы пришли друг к другу, – заявила она, уперев руки в бока. – Значит, и сидеть будете вместе! И есть будете вместе! Это, – она ткнула пальцем в десерт, – за счёт заведения. Для укрепления зарождающихся отношений!
Протянула им две длинные ложки.
– Ешьте. И разговаривайте. А не с этими вашими шайтан-машинами.
Кира и Лиам застыли, как два провинившихся школьника, пойманных директором. Лицо Киры пылало. Лиам выглядел так, словно хотел провалиться сквозь землю. Старики за соседним столиком откровенно посмеивались.
Аджумма Пак, довольная произведённым эффектом, победоносно удалилась за стойку.
Лиам медленно, очень медленно, поднялся. Взял свой стакан с водой. И с видом человека, идущего на казнь, пересел за её столик.
Он сел напротив. И мир сузился до размеров их маленького столика.
Внезапно всё стало слишком реальным. Слишком близким. Она могла видеть крошечные капельки воды на его ещё влажных волосах, маленькую родинку у уголка его губ. Увидела усталость в тёмных глазах, которую не скрывал ни один фильтр в телефоне. Он пах свежестью, чем-то вроде мяты и дождя, и этот запах смешивался с ароматом кофе и корицы, царившим в кафе.