- -
- 100%
- +
Что делать? Что теперь делать? – панически думала Кира. – Надо что-то написать. Сделать. Он же ждёт!
Она потянулась за телефоном, но рука замерла на полпути. Это казалось глупым. Сидеть в метре друг от друга и переписываться? Аджумма Пак их просто убьёт.
Лиам, казалось, переживал ту же внутреннюю борьбу. Взял ложку, повертел её в пальцах, положил. Взял стакан с водой, сделал глоток, поставил. Его движения были дёргаными, неуверенными. От того расслабленного парня с гитарой, который говорил с океаном, не осталось и следа. Перед ней сидел обычный, до смерти напуганный парень. И эта его уязвимость почему-то успокоила её. Он боится не меньше, чем она.
Он потянулся к телефону, но, поймав её взгляд, тоже остановился. Криво усмехнулся.
– Кажется, мы в ловушке, – сказал тихо, и его голос вблизи, без ветра и шума волн, оказался ещё глубже и бархатнее.
Кира кивнула, чувствуя, как щёки снова начинают гореть.
– И что теперь? – спросил, глядя на неё так, словно она знала ответ.
Она пожала плечами.
– Ладно, – вздохнул он. – Правило номер один в безвыходной ситуации: если не знаешь, что делать, ешь.
Решительно зачерпнул ложкой ледяную гору. Кира, поддавшись его примеру, сделала то же самое. Первые несколько минут они ели в полном молчании. Холодный, сладкий лёд приятно холодил горло и, казалось, замораживал панику. Это было неловко. И в то же время… уютно. Просто сидеть напротив кого-то в тишине, но не в гнетущей, а в общей, разделённой.
Старики за соседним столиком закончили свою партию в го. Один из них, кряхтя, поднялся, поклонился своему оппоненту и побрёл к выходу. Проходя мимо их столика, он остановился.
– Внучка, – сказал он, обращаясь к Кире. Кира вздрогнула от неожиданности. – Твой дед, мастер Чхве, – великий человек. Но слишком серьёзный. А этот парень, – он кивнул на Лиама, – выглядит так, будто несёт на плечах весь мир. Заставь его улыбнуться. Улыбка – лучшее лекарство.
Подмигнул ей и вышел.
Лиам уставился на старика, потом на Киру.
– Он со всеми тут разговаривает?
Кира снова кивнула и едва заметно улыбнулась.
– Понятно, – протянул Лиам. – Кажется, в этом городе уединение – платная услуга.
Они снова замолчали. Но тишина стала легче. Она достала телефон.
«Он прав. Ты выглядишь так, будто не улыбался со времён династии Чосон».
Лиам прочитал сообщение, и по его губам скользнула слабая, но настоящая улыбка. Та, что достигла его уставших глаз.
– Это неправда, – возразил он вслух. – Я улыбался. Вчера. Когда ты написала про хомяка.
От этого простого признания у неё внутри всё перевернулось. Он помнил.
И снова начала печатать.
«Это была улыбка из вежливости. Я имею в виду настоящую. Такую, от которой появляются морщинки в уголках глаз».
– Это уже опция класса люкс. За неё нужно доплачивать.
«Чем? Ужасным кофе?»
– Как минимум. И ещё одним пирожным».
Их странный диалог, наполовину вслух, наполовину в мессенджере, продолжался. Он рассказывал ей смешные истории о жизни стажёра в агентстве, о нелепых костюмах, которые их заставляли носить, о дурацких правилах, вроде запрета на кока-колу. Она слушала, и её беззвучный смех отражался в сияющих глазах, писала ему о забавных привычках своего деда, о характере кота Норана, который считал себя истинным хозяином дома.
Они не говорили о важном. Не говорили о музыке, о молчании, о боли. Говорили о всякой ерунде. В этом лёгком, ни к чему не обязывающем общении, они строили свой хрупкий мост друг к другу. Неловкость уходила, сменяясь чем-то тёплым и уютным.
Когда гигантская гора патбинсу была почти побеждена, а в чашках давно остыл тот самый «ужасный» кофе, который на самом деле оказался вполне сносным, Лиам вдруг стал серьёзным.
– Знаешь, – сказал он, глядя на свои руки, лежащие на столе, – вчера, когда я играл… я был зол. Очень зол. Я хотел просто… сломать что-нибудь. Гитару. Или себя.
Он поднял на неё глаза.
– Но потом ты написала, что музыка была честной. И злость ушла. Я не знаю, как это объяснить.
Он замолчал, подбирая слова.
– Просто… спасибо.
Кира смотрела на него, и сердце сжалось от нежности. Взяла телефон и начала печатать, тщательно подбирая каждую букву. Затем развернула экран и показала ему.
«Честность – единственный язык, который понимают все. Даже те, кто не может говорить».
Прочитал. Один раз. Второй. Затем медленно поднял руку и, преодолевая какое-то невидимое сопротивление, осторожно, почти невесомо, коснулся кончиками пальцев её руки, лежавшей на столе.
Его пальцы были тёплыми.
Кожа под его прикосновением вспыхнула огнём.
Это было не просто прикосновение. Это был ответ.
И в этот момент они оба поняли, что их странный, безмолвный разговор только начинается.
Он убрал руку, но ощущение тепла осталось, пульсируя на коже, как эхо отзвучавшей струны. Смотрели друг на друга, и Кира впервые не захотела спрятаться или убежать. Хотела остаться в этом моменте навсегда.
Идиллию разрушил громкий звон колокольчика над дверью. В кафе ввалилась шумная компания старшеклассниц в школьной форме, их смех и щебет наполнили тихое помещение энергией и хаосом. Они тут же заметили Лиама. Одна из девушек замерла, глаза расширились, она толкнула подругу локтем. Начался возбуждённый шёпот.
Магия момента лопнула. Лиам напрягся, его лицо снова стало непроницаемой маской. Он инстинктивно ниже натянул бейсболку, которую принёс с собой. Стена, которую они только что с таким трудом преодолели, снова начала расти между ними. Он больше не был «парнем с грустной гитарой». Он снова стал Кан Мин-Джуном из ASTRUM, добычей, на которую могут начать охоту.
– Кажется, наше время вышло, – сказал он тихо, и в его голосе снова появились стальные нотки.
Встал, бросив на стол несколько купюр, которых с лихвой хватило бы и на кофе, и на десерт. Кира тоже поднялась, чувствуя укол разочарования.
– Мин-Джун-а! Кира-я! Уже уходите? – прокричала из-за стойки аджумма Пак, явно недовольная вторжением, нарушившим её идеальный план.
– Спасибо за всё, аджумма, было очень вкусно, – вежливо, но холодно ответил Лиам, слегка поклонившись. Он уже был в образе айдола, непроницаемом и далёком.
Направился к выходу. Кира поспешила за ним, бросив на прощание аджумме виноватую улыбку.
Они вышли на залитую солнцем улицу. Шум города снова обрушился на них.
– Я… – начал Лиам, но осёкся, когда одна из школьниц, самая смелая, выскочила из кафе следом.
– Простите! Вы ведь… вы ведь Кан Мин-Джун? – пролепетала она, краснея и пряча лицо за телефоном.
Лиам замер. Кира видела, как напряглась его спина. Он мог проигнорировать её. Мог рявкнуть. Просто уйти. Но вместо этого медленно повернулся.
– Да, – сказал он устало.
– Можно… можно с вами сфотографироваться? Пожалуйста!
Посмотрел на Киру, и в его взгляде она прочла извинение. Затем повернулся к девушке и выдавил из себя тень своей былой профессиональной улыбки.
– Конечно.
Пока девушка, дрожа от счастья, делала селфи, Кира отошла в сторону. Смотрела на эту сцену, и сердце сжималось от странной, непонятной боли. Она видела не его. Видела маску, которую он надел. Идеальную, красивую, пустую. Она поняла, что тот парень, с которым только что сидела за одним столом, снова спрятался.
– Спасибо! Огромное спасибо! – девушка рассыпалась в благодарностях и убежала обратно в кафе, чтобы похвастаться подругам.
Лиам проводил её взглядом, и улыбка тут же растаяла. Повернулся к Кире.
– Прости за это, – сказал глухо. – Старые привычки.
Он не предложил её проводить.
– Мне в ту сторону, – кивнул он в сторону своей съёмной комнаты.
Кира кивнула в противоположную.
Они постояли ещё секунду в неловком молчании.
Спасибо… за пирожные, – написала она быстро в телефоне и показала ему.
Он криво усмехнулся.
– Спасибо… за компанию.
И, не говоря больше ни слова, развернулся и пошёл прочь, засунув руки в карманы. Кира смотрела ему вслед, на его одинокую, напряжённую фигуру, и чувствовала, как хрупкое тепло внутри неё снова сменяется привычной меланхолией.
Она вернулась домой опустошённая и сбитая с толку. Дед был во дворе, возился со своими бонсаями. Он не стал её расспрашивать. Просто посмотрел на неё поверх своих очков, и в его взгляде было всё: любопытство, понимание и молчаливое сочувствие. Он всё понял без слов.
Вечер тянулся бесконечно. Кира пыталась читать, рисовать, но ничего не получалось. Все мысли возвращались туда, в кафе. К его улыбке, к теплу пальцев. И к той стене, которая снова выросла между ними в самом конце.
Может, это была ошибка? Может, нам не стоило выходить из тени пляжа? Может, мы можем существовать только там, в сумерках, где нас никто не видит?
Она лежала на футоне в своей комнате, глядя в потолок, и чувствовала себя так, словно её подняли на огромную высоту, а потом просто отпустили.
Телефон, лежавший на груди, завибрировал. Сердце подпрыгнуло.
«Иногда мне кажется, что вся моя прошлая жизнь была просто шумом. Громким, ярким, но пустым. Здесь хотя бы честная тишина».
Кира смотрела на эти слова, дыхание перехватило. Он думал о том же. Тоже почувствовал эту стену. Он тоже вернулся в свою клетку. Говорит о тишине, но на самом деле об одиночестве.
Что можно написать на такое? «Да, я понимаю»? Это было бы ложью. Она не понимала. Не до конца. Её тишина была другой.
Она начала печатать.
«Тишина не всегда честная. Иногда она лжёт громче любого крика».
Это было самое откровенное, что она когда-либо писала кому-либо. Это был крошечный кусочек её правды. Отправила и затаила дыхание, ожидая реакции.
Его ответ пришёл через несколько минут.
«Тогда давай будем слушать то, что между строк. Завтра. На пляже. Я сыграю тебе что-то новое».
Она перечитала сообщение. Ещё раз. Улыбнулась в темноту своей комнаты.
«Я буду слушать».
Глава 6: Призраки Сеула
В сонном, пыльном Соридо, где самой большой новостью за неделю была необычайно крупная скумбрия, пойманная старым рыбаком, появление чёрного, блестящего, как панцирь жука, седана Genesis G90 произвело эффект разорвавшейся бомбы. Машина не ехала. Она плыла по главной улице, разрезая воздух своим хищным капотом, и её тонированные стёкла отражали искажённые, испуганные лица местных жителей. Она двигалась медленно, с высокомерием акулы, забравшейся в пруд с карпами.
Старики, игравшие в го под навесом, замерли. Торговки на рынке прекратили кричать и проводили машину настороженными взглядами. Даже бездомные собаки, казалось, поджали хвосты. Эта машина была символом другого мира – мира денег, власти и проблем, от которых все в Соридо бежали.
Машина остановилась прямо у кафе «Утренний прибой». Из неё вышел водитель в строгом костюме, открыл заднюю дверь, и на улицу ступила лакированная туфля стоимостью в годовую зарплату местного рыбака.
Высокий, подтянутый, с идеальной причёской и загаром, который можно получить только на элитных гольф-курортах. Он был одет в безупречно сшитый костюм, а на лице играла холодная, хищная улыбка.
Оглядел сонную улицу с выражением брезгливого любопытства, словно энтомолог, изучающий жизнь насекомых. Затем уверенно направился к двери кафе, над которой весело звякнул колокольчик.
Аджумма Пак встретила его с преувеличенной, почти подобострастной вежливостью, которая была её главной защитной реакцией на опасность.
– Добро пожаловать, господин! Чем могу помочь?
– Кофе, – бросил он, выбирая столик у окна, с которого открывался лучший обзор на улицу. – Американо. Без сахара.
Аджумма Пак поклонилась, её лицо было непроницаемым.
Она не знала, кто этот человек. Но она знала одно. Когда в тихий пруд приплывает акула, карпам лучше спрятаться.
День обещал быть идеальным.
Кира проснулась от мягкого солнечного света, пробивавшегося сквозь бумажную ширму, и впервые за много лет её первой мыслью была не тревога, а предвкушение. «Я сыграю тебе что-то новое». Эти слова эхом звучали у неё в голове, обещая не просто музыку, а откровение. Чувствовала себя так, словно ей предстояло не просто пойти на пляж, а отправиться в путешествие к центру новой, неизведанной вселенной.
Она провела утро, помогая деду в саду. Они молчали, но это было уже другое молчание. Не стена, а пространство, наполненное пониманием. Училась у него искусству бонсай, не просто подрезать ветки, а видеть в маленьком дереве душу большого, чувствовать, куда оно хочет расти, и лишь мягко направлять его.
– У каждого листа, у каждой ветки есть своя песня, – сказал дед, аккуратно обрезая крошечный побег на старой сосне. – Задача не в том, чтобы заставить их петь по-твоему. А в том, чтобы услышать их собственную мелодию и помочь ей зазвучать чище.
Кира слушала, и его слова о деревьях казались ей словами о ней самой. Помочь зазвучать чище. Может, в этом и был ключ?
После обеда вернулась в свою комнату, чтобы собраться. Надела простые шорты и ту же белую футболку, что и вчера. Больше не хотела прятаться. Хотела быть просто собой. Взяла с полки книгу, чтобы почитать на пляже, но знала, что не откроет её. Сегодня она будет только слушать.
Уже была готова выйти, когда её телефон завибрировал. Сердце подпрыгнуло в радостном предвкушении. Может, он уже ждёт её?
Посмотрела на экран. Сообщение было не от него. От аджуммы Пак.
«Кира-я, твой друг-музыкант сегодня зайдёт ко мне?»
Кира нахмурилась. Странный вопрос.
«Не знаю. А что?» – напечатала в ответ.
Ответ пришёл почти мгновенно, и он был полон тревоги.
«Тут к нему гости. Из Сеула. На очень дорогой и очень чёрной машине. С такими лицами, будто приехали не кофе пить, а покупать нашу деревню со всеми потрохами. Один из них сейчас в моём кафе. Ждёт».
Холодок пробежал по спине Киры, смывая всё тепло утреннего солнца. Гости. Из Сеула. Его прошлое, от которого он бежал, нашло его.
Лиам насвистывал.
Сам не заметил, как это произошло. Просто шёл по улице в сторону пляжа, чувствуя, как солнце греет плечи, и вдруг поймал себя на том, что его губы сами собой сложились в мелодию. Она рождалась прямо сейчас, из этого солнца, из солёного воздуха, из предвкушения встречи с девушкой. Впервые за месяц чувствовал не пустоту и не ярость, а лёгкость. Чувствовал, как внутри него снова начинает прорастать музыка. Что-то новое. Ведь он обещал ей.
Проходил мимо начальной школы, откуда доносился весёлый гвалт детских голосов. На школьном дворе несколько мальчишек гоняли футбольный мяч. Один из них, совсем маленький, неуклюже ударил по мячу, и тот, вместо того чтобы полететь в ворота, вылетел за ограду и покатился прямо под ноги Лиаму.
Мальчишка замер, глядя на него.
Лиам улыбнулся. Остановил мяч, подбросил его лёгким движением, поймал на колено, потом на грудь, и мягким, точным пасом отправил обратно на поле.
– Лови.
Мальчишки на поле замерли, глядя на него с открытыми ртами.
– Уау! – выдохнул один из них. – Вы как Сон Хын Мин!
Лиам рассмеялся.
– Почти. Только он забивает голы, а я просто… бью по мячу.
Подмигнул им и пошёл дальше, чувствуя на себе их восхищённые взгляды. Это было приятно. Не обожание фанатов, а простое, честное мальчишеское уважение.
Уже почти дошёл до поворота, ведущего к пляжу, когда телефон завибрировал. Достал его, ожидая увидеть сообщение от Киры. Но это была аджумма Пак.
«К тебе гости. Не самые приятные».
Лёгкость мгновенно испарилась, сменившись ледяным предчувствием беды.
«Кто?» – коротко напечатал он.
«Не знаю имени. Но лицо знакомое. Из тех, что показывают по телевизору в новостях про бизнес. В очень дорогом костюме. Ждёт тебя в моём кафе. Сказал, что это касается твоего контракта».
Контракт.
Одно это слово – и весь мир вокруг Лиама потерял краски. Призраки, которых он так долго пытался игнорировать, материализовались. Они были здесь, в его убежище. И ждали его в самом безопасном, самом уютном месте этого города.
Остановился, чувствуя, как сердце забилось тяжело и гулко. Посмотрел в сторону пляжа, где его ждала она, его новая музыка. А потом в сторону города, где ждало прошлое.
Быстро напечатал сообщение Кире.
«Планы меняются. Прости. Появились дела. Я напишу позже».
Развернулся и медленно, с тяжёлым сердцем, пошёл обратно в город. К человеку, которого он надеялся больше никогда в жизни не увидеть.
Лиам толкнул дверь кафе, и весёлый звон колокольчика прозвучал как удар гонга, возвещающий о начале поединка. Сделал глубокий вдох, пытаясь унять дрожь в руках, и вошёл.
Директор Квон сидел за столиком у окна, идеально прямой, как манекен в витрине дорогого бутика. Перед ним стояла чашка с американо, к которой так и не притронулся. Он не смотрел на улицу. Смотрел на своё отражение в тёмном стекле, и его лицо было абсолютно непроницаемым. Аджумма Пак за стойкой бросила на Лиама взгляд, полный тревоги и сочувствия, и демонстративно начала с грохотом переставлять чашки, создавая шумовую завесу.
Лиам медленно подошёл к столику. Он не стал садиться. Остался стоять, возвышаясь над Квоном, пытаясь сохранить хотя бы иллюзию контроля.
– Директор Квон, – произнёс ровным, холодным голосом, в котором не было и тени его былого подобострастия.
– Мин-Джун-а, – Квон наконец оторвался от своего отражения и поднял на него глаза. Его улыбка была такой же безупречной и фальшивой, как автотюн в попсовой песне. – Присаживайся. Выглядишь… отдохнувшим. Деревенский воздух пошёл тебе на пользу.
Отдохнувшим? – мысленно усмехнулся Лиам. – Я выгляжу как бомж, сбежавший из цирка, а ты говоришь, что я отдохнувший. Лжец. Ты всегда был лжецом.
Он не сел.
– Что вам нужно? – спросил прямо.
– Как нелюбезно, – вздохнул Квон, делая вид, что обижен. – Никакого уважения к старшим. Я проделал весь этот путь из Сеула, чтобы проведать тебя, а ты даже не хочешь выпить со мной кофе? Аджумма! – крикнул он, не поворачивая головы. – Ещё один американо!
– Я не буду кофе, – отрезал Лиам.
– Ну как знаешь, – Квон пожал плечами. – Тогда перейдём к делу. Я здесь, чтобы сделать тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
Говорил он мягко, почти отеческим тоном, который Лиам так хорошо знал. Этим тоном ему сообщали, что его песню нужно «немного доработать», убрав из неё всю душу. Этим тоном ему объясняли, почему ему нужно сняться в рекламе отвратительного газированного напитка. Этим тоном его кормили ложью, пока он не начал в неё верить.
– Я уже отказался от всех ваших предложений, – сказал Лиам.
– Ты отказался от предложений моих ассистентов, – поправил его Квон. – А теперь с тобой говорю я. Агентство готово простить тебе твой… маленький отпуск. Мы готовы предложить тебе сольный контракт.
Он сделал паузу, оценивая эффект.
– Представь, Мин-Джун. Никакой группы. Только ты. Твоя музыка. Мы дадим тебе лучших продюсеров, лучших авторов. Альбом, мировой тур. Всё, о чём ты мечтал.
Это был удар ниже пояса. Сольная карьера была той самой морковкой, которую вешали перед носом Лиама все эти годы.
Твоя музыка? – снова усмехнулся про себя Лиам. – Вы заберёте мои демо-записи, отдадите их своим «лучшим продюсерам», они вывернут их наизнанку, добавят модный бит, заставят меня спеть под фонограмму, и от «моей музыки» останется только моё имя на обложке.
– Я не заинтересован, – сказал Лиам.
– Не торопись, – улыбка Квона стала шире, хищнее. – Я ещё не закончил. Мы понимаем, что в прошлом были… некоторые трения. В частности, с Чон Юном.
При имени Юна у Лиама что-то похолодело внутри.
– Так вот, – продолжил Квон, наслаждаясь моментом. – Юн очень сожалеет о случившемся. Он был молод, амбициозен… совершал ошибки. Он готов принести тебе публичные извинения. Мы можем организовать пресс-конференцию. Он скажет, что был неправ, что ты настоящий гений группы, и что он будет счастлив, если ты вернёшься.
Это было уже не просто предложение. Это был искусный, жестокий театр. Он предлагал Лиаму не просто карьеру. Он предлагал ему реванш. Публичное унижение его врага.
Квон полез во внутренний карман своего пиджака и достал оттуда не контракт. Достал веер. Изящный, дорогой веер из сандалового дерева с нарисованной на нём тушью веткой сакуры. Раскрыл его с лёгким щелчком и принялся обмахиваться, хотя в кафе было прохладно. Это был жест. Жест власти. Символ статуса, способ скрыть свои истинные эмоции, создать дистанцию. Сейчас Квон, обмахиваясь этим веером, словно говорил: «Я аристократ, а ты простолюдин. Я играю, а ты фигура на моей доске».
– Подумай, Мин-Джун, – глаза хитро блестели. – Весь мир увидит, как он извиняется. Твоё полное и безоговорочное возвращение. Триумф.
Лиам смотрел на веер, на самодовольную улыбку, и его тошнило. Вспомнил, как Юн, плача у него на плече, клялся, что никогда его не предаст. Вспомнил, как Квон, по-отечески обнимая его, говорил, что видит в нём будущее корейской музыки.
Театр. Всё это грёбаный театр. И вы оба первоклассные актёры.
– Нет, – сказал Лиам. Голос был твёрдым, как сталь.
Улыбка Квона застыла. Медленно закрыл веер. Щелчок прозвучал в тишине кафе, как выстрел.
– Что, прости? – переспросил он, и в голосе больше не было и тени дружелюбия.
– Я сказал: нет. Я не вернусь. Ни на каких условиях.
– Ты, кажется, не понял, в каком ты положении, мальчик, – прошипел Квон, наклоняясь вперёд. – Ты нарушил контракт. Ты принадлежишь нам. Я могу уничтожить тебя. Я могу подать на тебя в суд на такую неустойку, что ты до конца жизни будешь расплачиваться, выступая в дешёвых барах для пьяных рыбаков.
Лиам молчал. Он ожидал этого.
– Я вижу, тебя это не пугает, – Квон откинулся на спинку стула. – Упрямый. Всегда был упрямым. Что ж. Значит, придётся зайти с другой стороны.
Полез за своим планшетом. Несколько быстрых движений пальцами – и развернул экран к Лиаму.
На экране было видео. Зернистая запись с камеры наружного наблюдения. Лиам сразу узнал место, ворота дома деда Чхве. Увидел на записи… её. Киру. Как она выходит из дома. Видео было без звука, но всё было предельно ясно.
– Милая девушка, – протянул Квон. – Немного странная, правда? Я навёл справки. Волкова Кира. Русская. Приехала недавно. И… – он сделал драматическую паузу, – не разговаривает. Совсем. Очень трагичная история. Какая-то травма в прошлом.
Холод, который Лиам почувствовал в начале разговора, вернулся, но на этот раз он был ледяным, сковывающим. Понял, куда клонит Квон.
– Знаешь, как пресса любит такие истории? – вкрадчиво продолжал директор. – Я уже вижу заголовки. «Сломленный айдол Кан Мин-Джун нашёл утешение в объятиях немой деревенской девушки». Звучит, а? Романтично. Трагично. Публика будет в восторге. Конечно, им захочется узнать подробности. О её прошлом. О том, что с ней случилось в России. Журналисты – такие любопытные ребята. Они раскопают всё. Каждый грязный секрет. Каждую старую рану.
Он выключил планшет.
– Мы можем контролировать этот нарратив, Мин-Джун. Мы можем представить её как твою музу, твою спасительницу. Создать красивую историю для публики. Или… – он снова улыбнулся своей хищной улыбкой, – мы можем просто пустить всё на самотёк. И посмотреть, как стая гиен разорвёт эту бедную, беззащитную девочку на куски.
Это был мат.
Он не угрожал ему. Не угрожал его карьере, его деньгам.
Он угрожал ей.
Взял в заложники единственное чистое, настоящее, что появилось в его жизни за последний год.
Лиам смотрел на него, и в голове не было ни одной мысли. Только белый, раскалённый шум ярости. Сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. Ещё секунда и перевернёт этот стол, и вобьёт самодовольное, холёное лицо в пол. Но не мог.
Посмотрел в окно. И увидел на другой стороне улицы её.
Кира.
Она стояла там, прячась за углом здания, и смотрела на них. И в её глазах увидел не страх. Он увидел сомнение.
Кира не могла сидеть на одном месте и ждать.
Выскользнула из дома, стараясь не попадаться на глаза деду. Она не знала, куда идёт, просто ноги сами несли её к кафе аджуммы Пак. Она держалась на расстоянии, прячась за углами зданий, за торговыми палатками. Увидела чёрный, хищный седан, припаркованный у входа. Видела водителя в строгом костюме, который курил у машины, оглядываясь по сторонам, как тюремный надзиратель.