КГТ. Сборник историй одного общежития

О позднем раскаянии и невозможности искупления грехов

Таранов безостановочно пил уже около месяца. От горя или радости – сложно сказать, но в промежутке одной недели от него ушла нелюбимая жена. В сердцах Таранов, конечно, любил жену, но свою жену из прошлого. Молодую, веселую, с ничем не сравнимым добрым взглядом, готовой быть с ним «в горе и радости, до конца дней». Нынешняя жена была прямо противоположной женщиной. Затюканная, иссохшая, с потухшим взглядом «баба», осознавшая, что «чудовище» после волшебного поцелуя и среднего миньета не превратится в принца. А останется чудовищем, которому отсосали. Заслуга Таранова в моральном убийстве своей жены безусловно была. Обоим больше сорока. Из недвижки только комната в аварийной общаге от мертвой бабки. Детей нет («А зачем?» – говорит Таранов), денег нет («Скоро будут». – говорит Таранов), дом и десятка лет не простоит, надо переезжать («На наш век хватит». – говорит Таранов). Несложно догадаться, откуда у жены Таранова такое количество неврозов и тиков и почему она решила с ним расстаться. Ссора была недолгой. Таранов думал, что это манипуляция. Но три дня тишины заставили его занервничать. Жена трубки не берет, везде кинула в ЧС. Начинает приходить осознание произошедшего. Друзья, так называемые, тоже не знают, куда могла податься бывшая супруга Таранова. Таранову хватило трех дней одиночества для понимания, что жена его любила, а он думал, что это данность навсегда. Но с таким отношением он должен был только радоваться, что его временное было таким несправедливо долгим. И теперь на целом свете он никому не нужен. А я рад, что его жена пошла искать дорогу к новой жизни.

На любимой работе ему указали на дверь. Работа была не любимая, а стабильная. И низкоквалифицированная. А Таранов по жизни был низкоквалифицированным во всех житейских и профессиональных сферах. Образование девять классов и бесконечная череда шабашек. Учиться не хотел, был откровенно ленивый. Причем с бракованной душой и корявой совестью. Поэтому на работе он больше филонил и меньше трудился. С чем остальной коллектив был категорически не согласен, вынужденно выполняя его работу. Таранову сперва делали замечания. Потом материли. Потом били. Потом увольняли. Буквально на каждом рабочем месте Таранов проходил этот путь. И этот раз не был исключением. «Не вписываешься ты в наш коллектив, дорогой Таранов. У нас ты работал неофициально, поэтому на соблюдение нами трудового кодекса можешь не рассчитывать». Таранова выперли. Так он и остался без работы и жены.

С самого детства он видел, как мама и папа редкую радость и постоянную печаль разделяли с дешевым пойлом. Сюжет этот был настолько постоянным, что молодой Тарашка уже в свои пять лет, играя в песочнице, имитировал вечерние застолья. Эта игра ему настолько понравилась, что он играет в нее до сих пор. И в данный момент он зашел в алкомаркет за игрушками, чтобы вечером поиграть с друзьями.

В первый день попойки собрались почти все друзья (общажные бичи в основном), те, кто не пришли, сказали, что придут на следующий день. Пили, закусывали, словесно закусывались, немного били. Но все в рамках дозволенного, и в целом неплохо посидели. Таранов изливал душу. Ноль семь водки не только развязывает язык, но и создает новые факты. Из которых следует, что жена его ебаная шлюха, убежала к другому, повелась на деньги. Бросила в такой тяжелый жизненный период, когда он остался без работы. И бабы все по сути одинаковые, нет и веры, всегда предадут. Да и хуй с ней, найду моложе и лучше.

По работе тоже не все так однозначно. Вот все на нем держалось, делал за всех и даже больше. Но коллектив конченный. Одни крысы и пидарасы, как только на работу устроился, сразу его подсиживать начали, конкуренции боялись, начальству стучали. Вот его, не разобравшись, по беспределу и уволили.

«Заебись сидим», – подумал Таранов.

На второй день у Таранова были запоздавшие гости и выжившие товарищи вчерашнего вечера. «Штрафные» принесли еще алкоголя и консервированной продукции. Комнатка к этому моменту начала наполняться характерными запахами веселья, а именно: пот, перегар, экскременты, подтухшая еда. Людей было немного, но все же было тесно. Ароматизированная духота начала принимать плотность и удушать гостей комнаты. Тараканы, учуяв сильные запахи продуктовой тухлятины и духовное разложение хранителя восемнадцати квадратных метров, стали вольготнее перемещаться по поверхностям, не боясь быть убитыми и обнаруженными.

Второй день напоминал первый, все те же разговоры, шутки, жалобы, претензии. Сегодня исповедь Таранова отличалась на сто процентов. Каялся, какой он плохой муж, не ценил свою любимую, ноги об нее вытирал, а она для него все делала, а он только бессовестно потреблял. Говорил, что готов измениться, но лишь бы вернулась. Все по-другому будет, и переедем, и детей сделаем, до конца жизни счастливы будем. И на работе правильно с ним поступили, такого опездола в первый день надо увольнять, а его терпели, в чувство пытались привести. А он в сердцах всех на хуй посылал, считая себя самым умным. На курсы, говорит, пойдет, в IT, там сейчас все деньги. Отучиться, устроиться, бывшая увидит, как он изменился, так сразу в объятья его упадет. Красиво все это было сказано. И слова сами по себе теплые. Только лицо Таранова становилось отреченным, а лицо, лишенное черт человеческих, более на животные похожие черты вырисовывались. Что вызвало у окружающих чувство, близкое к животному страху, но сдерживаемое общественными рамками. А тараканы продолжали свою экспансию.

С переходом второго дня в третий гости незаметно исчезали из поля видимости Таранова. Его замутненные глаза не видели исчезновения гостей, но уменьшение голосов говорило о том, что его все покинули. Почти все. Остался только Оградов.

Оградов тоже жил в этой общаге. Достаточно странный человек. Около тридцати лет, жил в одной комнате с мамой, большие проблемы с дикцией, работы не было, и по стороннему наблюдению все замечали, что он смахивает на дурачка. Доброго, безобидного, но активно пьющего.

Таранов радовался, что Оградов с ним остался. Из раза в раз звучала вся та же история про несправедливость жизни, плохих жен, конченных коллег, только в разных версиях. Где Таранов независимо от версии был положительным персонажем, а если и был антагонистом, то раскаявшимся в конце истории и вступившим на путь исправления.

Оградов только сидел, слушал, улыбался и что-то мямлил. Без алкоголя его речь была непонятной для окружающих, а уж после того как Оградов выпьет, его слова только черту понятны. Весь третий день так проходил: Таранов выл, Оградов мямлил. Тараканы вовсю расхаживали по поверхностям, не обращая внимания на два пьяных тела.

В одну из пауз, после выпитой рюмки, Оградов с чистой дикцией, поставленной речью сказал Таранову в глаза:

«Ты пропитое животное, которое проебало свою жизнь. Жена от тебя ушла, потому что ты пиздабол, нищеброд и кухонный боксер. С работ тебя прут, потому что тебе даже хуй в штанах держать не доверят, зная, что хер пойми куда засунешь. В своей жизни ты ничего не будешь менять. Найдешь новую шабашку и давалку с нашей общаги, вот и все твое счастье. Потому что большее тебе ты и вообразить не можешь. Потому что ты спившийся, тупой бич. Достойный сын своих родителей».

«Че, блять?» – спросил Таранов.

«А сто аое?» – спросил Оградов.

Кухонный нож вонзается в шею Оградова, оставляя после себя гладкое отверстие и широкий ручеек алой крови. Оградов падает на пол, немного дергается и умирает.

«Допизделся», – подумал Таранов.

Тараканы неорганизованной ордой, в триумфальном шествии шли испить кровь и вкусить плоть Оградова.

Таранов беэмоционально наблюдал, как по телу его убитого собутыльника роились тысячи людоедов. Он просто сидел, пил водку и говорил то ли с тараканами, то ли с Оградовым. В его речах были нотки раскаяния и жалости к Оградову, но накопившаяся ненависть ко всему миру сконцентрировалась на одном пьяном дурачке, на котором Таранов излил весь накопившийся негатив. А тараканы просто ели, будучи безразличны к речам пьяного млекопитающего.

Последующие дни Таранов только спал, пил, блевал и ел. Иногда он плакал. После сна, в относительно трезвом состоянии, он видел труп на полу, море тараканов. Вспоминал о содеянном, раскаивался. Пытался креститься и молиться, сам не понимая зачем. В какой-то момент закончилась вся еда, а ноги его отказали. С отсутствием волевых и физических сил Таранов пил водку, закусывая ее охапкой тараканов, они неприятно хрустели во рту и щекотали горло во время проглатывания. Но они так же были живучи и болезненно кусачи. Таранову в какой-то момент стало больно питаться тараканами. Его губы и рот покрылись язвами и гнойниками. Пришлось питаться гнилой плотью Оградова, хотя от него уже мало что осталось, тараканы оставили только кости и часть внутренностей. Таранов надеялся, что мама Оградова придет сюда, чтобы забрать сына, но, видимо, она была рада такому исчезновению.

Уже который день Таранов валялся на полу рядом с останками своего собутыльника, переосмысливая свою жизнь, жизнь Оградова, жизнь жильцов общежития. В его глазах был проблеск понимания, что он является частью закономерного процесса данного железобетонного биома. Он был выращен, чтобы исполнить чью-то злую волю, и не имел возможности ей препятствовать. Очередной козленочек был готов для трапезы. Понял он это в тот момент, когда дверь его комнаты открылась, а бесчисленные полчища тараканов накрыли его своим хитиновым одеялом и приступили к поеданию еще живого Таранова. Таранов и рад бы закричать, но существа, вкусившие сладкий вкус крови и плоти, уже забились во все головные отверстия. Так и лежал Таранов в немой агонии, пока новые хозяева восемнадцати квадратов отмечали новоселье. А я смотрел, как в последние мгновения своей непутевой жизни в болезненных конвульсиях дергается несчастный Таранов.