Культурная ДНК. Онтология невозможного творчества

Художник выбирает масло вместо акварели. Писатель начинает предложение с подлежащего, а не с обстоятельства. Композитор разрешает диссонанс в мажор, а не в минор. Каждый из них уверен в собственном выборе, в авторском решении. Но откуда приходит само желание выбрать именно так? Почему масло кажется более подходящим для данного замысла? Почему подлежащее встаёт на первое место само собой? Почему мажорное разрешение ощущается как естественное?

Эти вопросы обнажают фундаментальное непонимание природы культурной ДНК. Мы привыкли думать о ней как о чём-то, что можно обнаружить постфактум – проанализировать готовое произведение и выявить культурные маркеры. Как криминалисты находят отпечатки пальцев на месте преступления. Но культурная ДНК – это не след, оставленный после действия. Это само действие в его непрерывном развёртывании.

Вернёмся к формуле из предыдущей главы: если сознание есть процесс оперирования культурными кодами, и других инструментов у него нет, то каждый акт сознания есть акт воспроизводства культурных структур. Не влияния. Не отражения. Воспроизводства. Различие критично. Влияние предполагает внешнее воздействие на некую автономную сущность. Отражение подразумевает пассивное копирование. Воспроизводство же – это активный процесс, в котором культура осуществляет себя через конкретное сознание.

Процессуальная природа культурной ДНК

Представим музыканта, импровизирующего на фортепиано. В каждый момент его пальцы выбирают следующую ноту из бесконечного множества возможных звуков. Но выбор этот иллюзорен. Предыдущая нота уже создала гармоническое поле, которое делает одни звуки «правильными», другие – «напряжёнными», третьи – «невозможными». Эти категории не существуют в физике звука. Они существуют только в культурной матрице, которая структурирует восприятие музыканта.

Более того, само движение пальцев подчинено годам обучения, мышечной памяти, закрепившей определённые паттерны движения. Дыхание музыканта следует фразировке, усвоенной из тысяч прослушанных произведений. Даже момент, когда он решает нарушить правило, сломать ожидание – это культурно обусловленный жест, потому что само понятие нарушения возможно только внутри системы правил.

Культурная ДНК здесь – не нечто, что музыкант «использует» или чему «следует». Она есть сам процесс музицирования в его целостности. Остановить этот процесс означало бы остановить само сознание. Даже тишина между нотами культурно маркирована – это не отсутствие звука, а музыкальная пауза, имеющая длительность, место в метрической структуре, драматургическую функцию.

Процессуальность культурной ДНК означает её тотальность. Нет момента, когда сознание функционировало бы вне культурных кодов, чтобы потом к ним обратиться. Пробуждение утром уже структурировано культурными ожиданиями дня. Первая мысль формулируется в языковых категориях. Ощущение собственного тела проходит через культурную схему телесности – что нормально, что требует внимания, что стыдно, что приятно.

Эта непрерывность делает культурную ДНК невидимой для носителя. Рыба не замечает воду, пока не вытащена на берег. Но для сознания нет берега. Есть только переход из одной культурной воды в другую, и в момент перехода становится видимой не культура вообще, а различие между культурами. Японец, впервые попавший в Италию, остро ощущает итальянскость жестикуляции, громкости разговора, вторжения в личное пространство. Но он ощущает это через призму японской сдержанности, которая в этот момент тоже становится видимой – как отсутствие жестов, тихий голос, соблюдение дистанции.

Процесс воспроизводства культурной ДНК не требует сознательного участия. Более того, сознательные попытки контролировать его обычно приводят к сбоям. Писатель, слишком внимательно следящий за каждым словом, теряет живость стиля. Танцор, думающий о каждом движении, теряет грацию. Культурная ДНК работает лучше всего, когда работает автоматически, когда сознание полностью отождествлено с процессом.

Это объясняет, почему великие произведения часто создаются в состоянии потока, когда авторское «я» как бы отступает, и творчество происходит само собой. На самом деле отступает не «я», а иллюзия контроля. Культура получает возможность беспрепятственно осуществлять себя через данное сознание. Чем меньше сопротивления, тем чище проявление культурной ДНК, тем мощнее произведение.

Фундаментальное отличие от стиля

Здесь необходимо провести критическое различение. Стиль и культурная ДНК – не синонимы, не разные названия одного явления. Их смешение ведёт к фундаментальному непониманию природы культурной обусловленности творчества.

Стиль – это совокупность сознательных и полусознательных выборов, формирующих узнаваемую манеру. Писатель может решить писать короткими предложениями, как Хемингуэй, или длинными периодами, как Пруст. Художник может выбрать палитру Ван Гога или технику Вермеера. Эти выборы образуют стилистическую поверхность произведения.

Но под стилем всегда лежит культурная ДНК – глубинная структура, которая делает сами эти выборы возможными и осмысленными. Хемингуэй мог выбрать короткие предложения только потому, что английский язык и американская культурная матрица делают такую краткость выразительной. В японском языке с его системой вежливости и косвенности та же краткость читалась бы как грубость или незавершённость.

Рассмотрим конкретный пример. Современный русский поэт решает писать в стиле японских хайку. Он соблюдает формальную структуру: три строки, образ природы, момент озарения. Это стилистический выбор, и он может быть выполнен мастерски. Но культурная ДНК проявится в том, чего поэт не выбирает сознательно: в самом понимании природы как отдельной от человека сущности (чуждое традиционному японскому мировосприятию), в стремлении к метафорической глубине там, где японец увидел бы простую констатацию, в неизбежной литературности там, где должна быть повседневность.

Стиль можно имитировать. Талантливый пародист способен воспроизвести манеру любого писателя так, что читатель не сразу отличит пародию от оригинала. Но культурную ДНК имитировать невозможно. Она либо есть, либо её нет. Европеец, сколько бы лет ни прожил в Японии, как бы ни освоил язык и обычаи, будет создавать произведения с европейской культурной ДНК, проступающей сквозь японскую стилистику.

Это не вопрос качества или аутентичности. Произведение европейца в японском стиле может быть прекрасным, может даже открыть японцам что-то новое в их собственной традиции. Но оно будет нести двойную культурную подпись – японскую на уровне стиля и европейскую на уровне глубинной структуры. И именно это делает такие произведения особенно интересными: они обнажают обычно скрытые культурные механизмы через их столкновение.

Стиль может быть эклектичным, собранным из разных источников. Постмодернистские художники сознательно смешивают стили разных эпох и культур, создавая коллажи и палимпсесты. Но культурная ДНК при этом остаётся единой – это ДНК постмодернистской западной культуры, для которой такое смешение является естественным жестом.

Более того, попытка избавиться от стиля, создать нечто стилистически нейтральное, только ярче проявляет культурную ДНК. Минималистская архитектура, стремящаяся к универсальности чистых форм, несёт отчётливую печать западного модернизма с его верой в рациональность, функциональность, прогресс. Белый куб галереи, призванный быть нейтральным фоном для искусства, является продуктом специфической культурной матрицы, где искусство понимается как автономная сфера, отделённая от повседневной жизни.

Многоуровневая архитектура проявления

Культурная ДНК не проявляется на каком-то одном уровне произведения. Она пронизывает все уровни одновременно, от выбора материала до структуры смысла. Эта многоуровневость делает её неустранимой – даже если удаётся контролировать один уровень, другие продолжают транслировать культурные коды.

Начнём с материального уровня. Выбор медиума уже культурно обусловлен. Масляная живопись появилась в определённый момент европейской истории и несёт в себе целый комплекс культурных значений: индивидуальное авторство, уникальность оригинала, музейную ценность. Даже когда современный китайский художник пишет маслом, он вступает в диалог с европейской традицией. Его выбор масла вместо туши – это культурный жест, который был бы невозможен до встречи Китая с Западом.

На уровне композиции культурная ДНК проявляется в организации элементов. Западная живопись организуется вокруг центральной перспективы, единой точки зрения, что отражает культурную матрицу индивидуального субъекта, смотрящего на мир как на объект. Традиционная китайская живопись использует подвижную перспективу, где зритель как бы путешествует по картине, что соответствует иному пониманию отношений человека и мира.

Темпоральная организация тоже несёт культурную подпись. Западная музыка построена на линейном развитии от начала к кульминации и развязке. Индийская рага разворачивается циклически, без чёткого начала и конца. Эти различия не стилистические, а структурные, отражающие разное понимание времени в культурах.

На символическом уровне культурная ДНК проявляется в том, какие образы и метафоры кажутся естественными. Европейская поэзия полна метафор пути, движения вперёд, преодоления препятствий – отражение культуры, ориентированной на прогресс и достижение. Японская поэзия чаще обращается к образам временности, мимолётности, принятия неизбежного – иная культурная матрица даёт иной набор естественных образов.