- -
- 100%
- +
– Приятная жидкость, – с удовольствием сказала она, обращаясь к Ёжикову.
«Сигареты, коньяк, – подумал Ёжиков, – Кажется, ничто человеческое, как говорится… что еще?»
– А, – сказала девица, – наш … ну скажем, наставник, так тебе понятней будет, советует не привязываться ни к чему, быть свободными от любых желаний, а особенно избегать всего, что приносит вред. Мы конечно следуем советам, но когда бываем у вас, в первом внимании, сдвигаем сознание, и вы начинаете видеть нас как биологические тела. А ему, телу, кое-что нравится, не всегда полезное. Ну, мы и отрываемся, пока здесь. Вот, вибратор на днях купила. А, ну да, ты знаешь. «Боже, вибратор», – подумал Ёжиков.
– Кто это «мы», вообще?, – он скривился.
– Мы Крии, я тебе уже говорила, – с нажимом, как неразумному школьнику, сказала девица, – когда то и мы жили в первом восприятии, в мире твердых объектов, были привязаны к планете. Нас называли – древние Крии. Но это было давно. Сейчас мы просто Крии. А меня зовут Таа. Красивое имя, правда?
– Правда. Очень приятно, блин. Наставник, это ваш начальник? И как, к примеру, вы размножаетесь? Делением, что ли? Если вы теперь не… биологические, – Ёжиков поёжился.
– Мы не можем формировать сознание сами, это правда, – сказала Таа, – Сознание зажигается энергетической вселенной. Мы называем ее Аквилой. Именно Аквила формирует сознание посредством своих энергетических полос. Когда то давно, в первом внимании, мы увидели, что великое энергетическое нечто напоминает образ из сферы известного, уходящий в бесконечность, ну мы и назвали его Аквилой. Так и прижилось.
Девица, назвавшаяся именем Таа, сладко потянулась всем телом, отчего все изгибы тела ясно обозначились под одеждой.
– Отвечая на твой второй вопрос, – она протяжно зевнула, – скажу, что наши вечные сознания не нуждаются в увеличении их количества. И тем не менее, нам иногда попадаются экземпляры, типа тебя, болваны с подходящей энергетической структурой. Мы их обучаем, наставляем, то, сё. В общем, ты все поймешь. Со временем.
– Э-э, не гони лошадей, подруга, мне на работу десятого, – Ёжиков сердито посмотрел на девушку.
Таа махнула рукой:
– Ай, успокойся. Решили, что ты будешь обучаться во сне. Познавать, так сказать, искусство сновидения, без отрыва… от подушки. А давай еще выпьем, а? Иску-у-усство сновидения, иску-у-усство сновидения, – пропела она на мотив Травы у дома.
– Что-то я не понял, – слегка возмущенным тоном сказал Ёжиков, оставив без внимания ее просьбу, – вы решили меня чему-то там учить, а меня спросить что? Забыли? Вот хрен вам, не буду я учиться, – Ёжиков впал в подростковое буйство.
– Мне говорили, что ты упрямый, – девица внимательно рассматривала оставшийся кусочек копчености, – Энергетическая структура у тебя такая. Четырехкамерная. Такие не становятся знающими по доброй воле.
«Ага, четырехкамерная. С электронным впрыском. Плюс коробка-автомат», – Ёжикову начинал надоедать этот тихий дурдом.
– Верни меня домой!, – потребовал Ёжиков.
– Расслабься, никто тебя насильно удерживать здесь не собирается. Вот выпьем и…
– Подожди, – Ёжиков подозрительно посмотрел на Таа, – ты говорила, что мы можем видеть вас в биологическом теле только в первом осознании.
– Восприятии, – поправила Таа.
– Восприятии. Тогда почему я тебя сейчас вижу?, – он даже не заметил, когда перешел на «ты».
– А ты не такой уж и тупой, Ёжиков, – смеясь, сказала Таа,– просто ты еще не привык. Твое энергетическое тело осознает пока только образы из известного. Но все впереди. Ну так что?
– Нет, – сказал Ёжиков, – У меня дела. «Любимцевы, наверное, заходили. А я вот инопланетянку клею».
– Надо еще маме поз…, – начал фразу Ёжиков, но получил хорошую затрещину чуть пониже плеча, на уровне лопатки. В ушах зазвенело, а из носа вытекла струйка крови… и он тут же оказался в своей кухне. На столе стоял французский коньяк Курвуазье.
«Вот хабалка драная, – Ёжиков закашлялся, – наглая невоспитанная баба. Больно же».
10
Ёжиков посмотрел на часы. Без двадцати четыре. «Четыре чего? Ночи? Или дня?» Он совершенно не представлял сколько прошло времени с того момента, как он оказался в гостях у этой чокнутой. Не от мира сего. В прямом, самом непосредственном, смысле. Ему казалось, что пролетела уйма времени. Он прошел в комнату и открыл балкон. С улицы потянуло зимой. Было темно. «Ночь, – констатировал Ёжиков, – значит маме звонить не время, надо поспать, завтра суетливый день». Он вернулся на кухню, взял коньяк в руку, убедился, что это все еще Курвуазье, аккуратно налил в пузатую рюмочку. «Что мы, инопланетяне какие-то, из горла пить». «Ну, – Ёжиков поднял рюмку. Что «ну» он так и не придумал, и пришлось просто выпить.
«И правда приятная жидкость». – Ёжиков уселся на табурет, закурил и в тишине начал прислушиваться к своим ощущениям. «Ну и ну, – протянул в уме Ёжиков, – надо же, правду и ту никому не расскажешь. Не поверят, хоть из штанов выпрыгни. Еще и издеваться начнут. Таа. Он вспомнил, как она пила коньяк, и усмехнулся, – А она ничего, фигуристая, – Ёжикову припомнились ее слова: «тогда вы видите нас как биологическое тело», – Оболочка, понятно. Но все равно. Вот бы мне так. Аполлон Ёжиков! – это звучит гордо. Когда захотел, тогда и аполлон. Да, еще какие-то объяснения были. Что-то насчет восприятия. Второго. И Первого. Океан какой-то.»
Память Ёжикова снова заволокло туманом.
«Нет, все-таки я устал. Надо поспать».
Он лениво и медленно почистил зубы, пришел в спальню и устроился под одеялом, раскинув руки и ноги на полкровати.
Завтра превратилось в сегодня, ночь стала днем, солнце пробивалось сквозь шторы, знаменуя наступление последнего дня в году. Часы на прикроватной тумбочке показывали 11:55. «Почти обед. Сколько же я проспал?, – думал Ёжиков, натягивая штаны, – а, ладно. Время… иллюзорно, время обеда… еще иллюзорнее». Он встал, потянулся и, делая на ходу взмахи руками, пошел на кухню варить яйца. Холодильник, его холодильник, слава богу, был полон. Ёжиков достал лоток яиц, фруктовый творог, включил чайник и, наконец, позвонил маме.
У мамы все давно было на мази. Гусь-гигант со вчерашнего дня размораживался и уже просился в духовку, салаты, под шубой и без, резались, заливное ждало своего часа на балконе, а шампанское, Советское полусладкое, разумеется, охлаждалось в холодильнике.
– Ты во-сколько придешь?
– Не знаю, мам, я еще с Любимцевыми не созванивался. Ты же знаешь, мы там Новый год встречаем, – Ёжиков сделал акцент на слове «там», – А потом я к тебе.
– А давай наоборот. Сначала ко мне зайдешь, а потом пойдешь к своим Любимцевым.
«А что, в этом есть… соль. И перец, – подумал Ёжиков, – хотя…»
– Вполне возможно мы у меня начнем. А там как получится. Вы, если что, начинайте без меня.
– Как же мы без тебя начнем. Сыночка, давай приходи. Надо посидеть вместе, старый год проводить. Оля придет.
– Ольга?!, – Ёжиков взвился, – ты ей передай… Тут он вспомнил, что Ольга в этот раз ни в чем не виновата и сбавил тон.
– Ладно, ма, еще созвонимся в течение дня. Я в любом случае буду.
Следовало сделать еще один важный звонок.
– Аааааааа. Объявился, мать твою, – голос у Ромки был бодрее обычного.
«Похмелился уже», – понял Ёжиков.
– Ну и где ты шлялся весь вечер, Ежидзе? Я весь телефон оборвал, – продолжал Роман.
– Что же ты там оборвал, – сказал Ёжиков улыбаясь, – я занят был.
– Слышь, Галка уже рагу приготовила, а он где-то шляется.
– Я сейчас не могу, матери обещал зайти. А ты смотри там, не нажрись раньше времени, имей совесть.
– И не собираюсь, – сказал Роман, – меня Галка с подтяжками сожрет. До прихода тёщи мне надо быть огурцом.
«Ну ладно, голос, вроде, бодрый», – облегченно подумал Ёжиков и они распрощались до вечера.
«Таак», – Ёжиков пошел в прихожую за щеткой, он хотел почистить пиджак, и увидел елку. Она одиноко стояла в углу с тех пор, как Ёжиков ее припер с работы, связанная белыми нитками по ветвям и лапам.
«А я про тебя забыл, – думал Ёжиков, – давай-ка мы тебя распеленаем». Он сходил за ножом, разрезал нитки, и ель сразу приобрела объемный вид. «Зря что ли я тебя тащил через весь город».
В комнате нашлось для елочки место, рядом с балконной дверью, в углу около шкафа. «Где-то у меня был… была… крестовинка пластмассовая, кажется в спальне». Ёжиков пошел в спальню и долго там копался под кроватью, как Винни Пух в поисках горшочка с медом, пока, наконец, среди прочего барахла ни обнаружилась крестовина. «Надо бы верхушку добыть, звездочку, например, – Ёжиков посмотрел на елку, – ладно, пока и так сойдет».
Ёжиков наскоро побрился, придал себе легкий аромат итальянской туалетной воды и отправился в гости к маме.
Прежде чем зайти, Ёжиков в соседнем цветочном павильоне купил букет чего-то красного с белым и желтым и, поднявшись на второй этаж, позвонил в дверь. Открыла сестра Ольга.
– О, – она весело глянула на Ёжикова, выхватила из его рук букет и упорхнула в комнату.
Ёжиков разделся, зашел в комнату, прошипел: Дай сюда!, – отобрал у сестры букет, который она нюхала, сделал ей «страшные глаза», и с букетом пошел на кухню поздравлять маму.
Виктория Аркадьевна Ёжикова пятидесяти двух лет, она же мама Иннокентия Ёжикова, была без сомнения человеком твердого характера. В своем доме чувствовала себя хозяйкой, была ею и никому не позволяла в этом усомниться. После рождения дочери, нареченной Ольгой, она развелась с мужем, растила детей одна, старалась о бывшем муже, которого считала моральным уродом, не упоминать, но и не препятствовала вопросам детей о папе, и фамилию его оставила. Дом, в широком смысле слова, создавала и хранила с учетом ее собственного советского прошлого, чтобы для детей, неважно в каком возрасте, он всегда оставался местом, куда можно вернуться, несмотря на любые жизненные невзгоды. Как, например, сейчас, когда с любимым сыночком Кешенькой случилась жизненная невзгода в виде развода, ни секунды не задумываясь, было подставлено мягкое мамино плечо (квартира была обеспечена, и в неплохом районе), и проблема, стараниями Виктории Аркадьевны, как всегда, была решена.
Приняв букет, мама подставила щеку для поцелуя и вручила Ёжикову тарелку с нарезанной копченой рыбой:
– На стол, я сейчас иду.
В комнате сестра, по ее словам, создавала Новогоднюю атмосферу – копалась в телефоне. В результате ее усилий, найденная Новогодняя радиостанция издавала мелодичные праздничные звуки.
– Что делал вчера? – спросила Ольга брата.
Ёжиков с подозрением уставился на сестру. Помыслить было страшно, чтобы рассказать ей о том, что происходило с Ёжиковым. Он же знал ее, как никто. Через час Ёжиков будет мечтать оказаться на вершине горы, набитый издевательскими сентенциями о том, что ему надо выспаться, что ага, вся вселенная только и думает, как заполучить Ёжикова, что в галактике Квантовых кроликов на планете Овощной бульон принцесса Морковка мечтает выйти замуж за Ёжикова и т.д. и т.п. С ее сумрачной фантазией, восприимчивостью и количеством прочитанных книг, остановить ее будет невозможно.
Ёжиков заметил, что давно уже, замерев, смотрит на сестру. Она с интересом наблюдала за Ёжиковым.
– С тобой что-то происходит, – уверенным тоном сообщила Ольга.
– Ничего со мной не происходит, – Ёжиков постарался придать голосу спокойный уверенный тон, – на´вот, – он отдал сестре тарелку с рыбой, взял бутылку минеральной и откупорил, – чего пристала?
Ольга придвинулась вплотную к Ёжикову, обхватила его локоть и нежным голоском стала упрашивать его:
– Кешенька, ну скажи своей единственной сестренке, что с тобой случилось?
Эти лицемерные поползновения Ёжиков помнил с детства. Еще он любил свою сестру, поэтому сказал, разделяя слога:
– Ни-че-го, – поцеловал ее в макушку и налил в бокал минералки.
– Ну и ладно, – Ольга с обиженным видом отодвинулась, – вот напьешься, все мне расскажешь.
Ёжиков удивленно помотал головой:
– Я не собираюсь напиваться, – он отпил минеральной, – по крайней мере у мамы.
Потом пришла мама, и начались уютные семейные разговоры, когда никого чужого нет, всё у всех, вроде бы, хорошо, все здоровы и, даст бог, в наступающем году ничего дурного – скверного не предвидится. Они выпили шампанского, кто-то посмотрел на часы, и все засобирались: Ольга к своим пенатам: с собакой Гердой – таксой полутора погонных метра и приятелю; мама договорилась с тетей Верой встречать Новый год, Ёжиков подозревал, что ему чего-то не договаривают; ну а он, Ёжиков, как и запланировал, заторопился к Любимцевым.
11
От автобусной остановки до дома, где жили Любимцевы, по прикидкам Ёжикова, было не больше двухсот метров. Зато в эти двести метров умещалась прорва всяческих магазинов: продуктовых, винных, фруктово-овощных, хозяйственных и даже один кожевенный, магазин Цветы был красиво украшен букетами из разных цветов. Ежиков постоял около витрины, полюбовался, подумал: не взять ли цветов Галке. Решил, что не дело, вроде бы, покупать цветы чужой жене, направился в винный и взял бутылку Кьянти. Около тротуара веселая девушка в костюме Снегурочки с какой-то передвижной тумбочки продавала не то апельсины, не то мандарины, Ёжиков купил килограмм, поздравил девушку с Новым годом и зашагал в сторону дома Любимцевых, вполне готовый к встрече Нового года: с бутылкой вина в одной руке, с пакетом не то апельсинов, не то мандаринов в другой.
Дверь открыла Галка, разгоряченная от плиты. В кухонном переднике в цветочек и с половником в руке она была особенно хороша. Они расцеловались, Ёжиков с пожеланиями отдал вино и апельсины-мандарины, прошел в кухню, где люди проводят большую часть жизни. На кухне за столом, над тарелкой рагу сидел Роман. Он был в тренировочных штанах и в майке, которую интеллигентные люди называют «алкоголичкой». Около него стояла початая бутылка коньяка Дербент.
– Знаешь, на кого ты сейчас похож?, – Ёжиков протянул руку поздороваться.
– Здоро´во, – рожа у Ромки была серьезной. Он потянулся за бутылкой. Галка поставила на стол вторую рюмку и бокал для вина.
– Вы что, уже Новый год встречаете?
– Не шкни, – сказал Ромка рабочим тоном, – давай по маленькой. Это аперитив. Давай, – он подал Ёжикову рюмку.
– Погоди, – Ёжиков взял бутылку вина и штопор, – эх ты, жентельмен недоделаный.
Пробка выскочила с оглушительным звуком. Потянув носом запах, Ёжиков налил две трети бокала и подал Галке. Потом взял рюмку коньяка и они выпили.
–Чё такой кислый?, – Ёжиков посмотрел на Ромку.
Галка боком присела на табурет и оперлась локтями на стол. Сделав глоток вина из бокала, она с улыбкой кивнула на мужа:
– Он мне про инопланетян рассказывает.
– Правда?, – брови Ёжикова поползли вверх. Он посмотрел сначала на Романа, потом на Галку. – И что же он тебе наплёл?
– Говорит, что инопланетян не бывает. Говорит, что это все происки американцев, – Галка улыбалась.
– А что, разве не так?, – тоном спорщика обратился к Ёжикову Роман, – каждое своё фиаско как страны, а их было немало, фи… фиасков, они прикрывают сказками про инопланетян.
– Кто?, – спросил Ёжиков. Он думал об одной конкретной инопланетянке.
– Кто, америкосы! Неудача с военным зондом в сорок седьмом – это инопланетяне прилетели, не смогли создать нормальное ПВО, – инопланетяне у них перед белым домом приземлились. Даже в глобальном своем провале с полетом на Луну не смогли без них обойтись. Пусть лучше народ о пришельцах думает, чем размышляет о том, почему их правители не способны ничего создать.
– Ладно. Может, начнем на стол накрывать?, – Ёжиков посмотрел на часы.
– Зачем было Арнк…Арм..стронгу, – Роман, наконец, осилил фамилию, – если он действительно, значит, по Луне ходил, рассказывать, будто он видит инопланетян? Им что, значимости события не хватило бы?, – Ромка тыкал сигаретой в пепельницу и говорил, – Они поэтому инопланетян и прилпе… приплели, блин, что не хватило им значимости. События никакого не было! Не было никакой Луны! Вот так, – он опять потянулся к бутылке.
– Придержи коней, – Ёжиков накрыл руку Романа, – так ты до Нового года не дотянешь. Он посмотрел на Галку.
Галка села рядом с мужем, нежно положила ладонь на его щеку и что-то зашептала ему на ухо. Она знала как с ним обращаться. Через минуту Романа было не узнать. Он встал и сказал трезвым, почти бодрым голосом:
– Да, останемся человеками.
Ёжиков сказал:
– Аминь, брат, – и они пошли раздвигать стол.
Минут через десять, Галка, с тарелками салатов в руках застала в комнате следующую картину: стол так и не был раздвинут, Ёжиков и Роман, стояли обнявшись, лицом к балкону, раскинув в стороны свободные руки, в полный голос горланили песню покорителей космоса:
– Заправлены в планшеты
космические карты
и штурман… э-э направляет, нет… объясняет….
– Черт… все время спотыкаюсь в этом месте.
Галка поставила тарелки на не раздвинутый стол, подошла к мужу, обняла его за талию и пропела:
– И штурман уточняет
– В последний раз маршрут, – грохнули они хором. Они допели куплет про 14 минут, уже раздвигая стол. Потом оба подумали о том, что Галка, несомненно, была редкой женщиной.
Уже собираясь садиться за накрытый стол, Ёжиков предложил:
– Давайте-ка ребята, покурим перед стартом, – и они пошли на кухню прихватив с собой уже изрядно отпитую бутылку коньяка.
Спустя полтора часа, когда Галка, в связи с Новым годом, разрешила курить в комнате при открытой балконной двери, за столом шел неторопливый разговор. Речь шла о женщинах. Роман, склонный к теоретизированию, пытался объяснить свою мысль:
– Женщины, – он поднял указательный палец, – хитры от природы. И дело здесь не в уме. Вернее, в уме, но особого рода, выработанного в результате эволюционных процессов. Их хитрость, – говорил он, – всегда прагматична. Это хитрая прагматичность. Или прагматичная хитрость, если хотите. Ты понимаешь меня?, – обратился он к Ёжикову. Роман время от времени прибегал к ораторскому приему для удержания внимания и спрашивал собеседника понимает ли он его.
– Вот взять хотя бы тебя, конкретного Ёжикова, – продолжал Роман, – ты думаешь почему от тебя Катька ушла? Из-за того, что вы ругались? Вот фиг тебе, – он скрутил дулю и показал ее Ёжикову, – то есть, это, конечно, был повод, но только для того, чтобы на него сослаться в удобный момент. На самом деле, – он кинул взгляд на Галку, – ты просто приносил в пещеру мамонта не того артикула, который ее устраивал.
– Если ты такой специалист по женскому вопросу, скажи зачем было ждать так долго? Мы все-таки пять лет прожили вместе, – сказал Ёжиков и выпил.
– Это…, – Ромка посмотрел в свою пустую рюмку и поставил ее, намекая на то, что пора налить, – это потому, что ты такой спокойный в жизни. Она не могла тебя понять. Им эмоции подавай. Если твои слова не сопровождаются эмоциями, они думают, что тебе на них плевать. А еще она опыта набиралась.
Ёжиков хотел сказать, что знает существо, для которого не эмоции главное, а разум, правда она не человек, но сдержался и промолчал.
Галка взяла бокал и сказала:
– Женщина знает, что врет, но врет во благо семьи, и поэтому хочет, чтобы ей поверили, отсюда эмоции. К тому же вы не знаете что такое месячные.
Ёжиков негромко произнес:
– Как же можно верить существу, которое семь дней каждый месяц истекает кровью и при этом не дохнет?
Роман собирался выпить, но остановился, посмотрел на Ёжикова и заржал.
12
И вот Новый год пришел! С шампанским, с боем курантов и поздравлением президента, объятиями и пожеланиями, телефонными звонками и веселыми разговорами. Ёжиков перепробовал все Галкины салаты, был восхищен ее кулинарными ухищрениями и сказал ей об этом. Веселый и поддатый Ромка с фужером джина в руке, коньяк давно кончился, притворно-официальным тоном поблагодарил Ёжикова за его гребаный визит в их гребаную квартиру и выразил надежду от лица всей семьи Любимцевых на ответный визит, никак не менее гребаный, что, однако, не помешает им со всем гребаным уважением выпить все запасы алкоголя у Ёжикова дома, а заодно и опустошить окрестные винные магазины до степени полного осушения. В знак одобрения сказанному все выпили стоя.
Ёжикову вдруг ни с того, ни с сего стало грустно, он почувствовал, что пора бы начать и домой собираться.
– Ну ладно, – сказал он и встал, – как выспитесь, я вас жду, – и уже пошел в прихожую надевать пальто и шапку, как Галка, после перемигиваний с Романом, вышла из кухни с жостовским подносом, на котором стояла рюмка водки. На посошок. Что ж, Ёжикову надо было соответствовать. Он по-ямщицки стянул с головы шапку, вытянулся, поклонился, сказал почему-то чинным окающим Вологодским говором:
– Благодарю, хозяйка, – взял свободной рукой рюмку и опрокинул ее в рот. В рюмке, конечно, был неаутентичный буржуйский джин, но все равно было весело. Ёжиков по этому поводу вспомнил старый анекдот, за который предложил выпить всем вместе. Стало еще веселей. А через пятнадцать минут решили, что всё, по самой что ни на есть предпоследней и всё! Когда стало ясно, что Галка пошла стелить Ёжикову в комнате на диване, он все-таки распрощался и двинулся домой.
Домой Ёжиков добирался в такси. Озверевшие таксисты, как всегда в новогоднюю ночь, ломили втрое, и, как всегда, никто не возмущался, все безропотно расплачивались, потому что выбора не было. Предположительно неженатые гаишники с гастритом, дежурившие в Новогоднюю ночь, отыгрывались на потерявших осторожность веселых водителях. Добравшись, наконец, до дома, Ёжиков захлопнул за собой дверь. Постоял, прислонившись к двери спиной, взял себя в руки, поборол почти непреодолимое желание раздеться, разбросав вещи по всей квартире, и начал аккуратно снимать с себя пальто. Туфли, которые он не снимал почти сутки, особенно были ненавистны. Тем не менее, Ёжиков сел на скамейку, которую он решил называть кушеткой, с превеликими стараниями расшнуровал обувь и аккуратно поставил туфли на место. Выдохнув, он встал и пошел на кухню. Открыл балкон, закурил и с минуту стоял, вглядываясь в темноту ночного города. С улицы слышался женский смех, громкие, но неразборчивые разговоры, хлопанье петард. Ночное небо то и дело освещалось разноцветным салютом. Новогодняя ночь продолжалась.
Спать расхотелось. Ёжиков повернулся и убедился в том, что на столе все еще стоит почти забытая бутылка Курвуазье. Он открыл холодильник, достал оливки, сыр, буженину, хлеб, Кьянти и быстренько организовал себе мировой закусон. Он понял, что проголодался. Так с ним бывало всегда, после застолий вне дома, где приходилось больше пить, чем есть. Открыв бутылку вина, достал граненый стакан, бокал доставать не стал, потом взял бутылку коньяка, налил в рюмочку и выпил для аппетита. Поглощая бутерброд с бужениной, Ёжиков запивал Кьянти из стакана и думал, что нет на свете ничего более подходящего для Кьянти, чем бутер с бужениной. Идеальная пара. И Кьянти чтобы из граненого стакана. Никаких буржуйских бокалов. «Или что? Вы со мной не согласны? Так обоснуйте свою позицию. Сознание у них вечное, видите ли», – Ёжиков не заметил, как монолог превратился в диалог с инопланетянкой. «И у меня, между прочим, уникальная конфигурация энергетическая, сама говорила. Структура классная, четырехкамерная. Может, для вечности тоже подходящая? Нам с детства твердят, что душа у нас бессмертна – она же вечна. А у меня структура подходящая. Надо спросить ее об этом обо всем. Где она ходит?»
Ёжиков вздохнул и посмотрел на часы. Поспать все-таки надо. Зазвонил телефон.
Звонила Галка.
– Вы чего там, уже выспались? А я еще не ложился, – сказал Ёжиков и зевнул.
– Я тоже, – голос у Галки был серьезный и совсем не сонный, – Ромка спит. Как только ты ушел, он сразу отключился. Как утюг. Ты дома?
– Дома, – ответил Ёжиков, – у вас все в порядке?
– Да. Можно я к тебе приеду? Поговорить надо.
– Э-э-э… да, давай, – Ёжиков встревожился, но Галка уже отключилась.
«Странно, – Ёжиков не любил, когда у друзей возникали проблемы. Всегда старался помочь и переживал, – Ладно, ехать до меня минут двадцать, ну, может, пятнадцать без пробок, успею взбодриться», – сказал себе Ёжиков и пошел под душ.
Потом он стоял в ванной комнате в банном халате и тапочках перед зеркалом и причесывался, когда раздался звонок в дверь. Это была Галка.
Она прошла в прихожую и Ёжиков жестом пригласил ее на кухню. На кухне Галка увидела новогодний спонтанно-холостяцкий завтрак Ёжикова.
– Иногда я тебе завидую, – Галка повернула коньяк этикеткой к себе, – о, французский коньяк.
– Хотел взять к вам, но он уже отпитый, – слегка сконфуженно объяснил Ёжиков и зачем-то добавил: – Давно здесь стоит. Будешь?
– Давай, – согласилась Галка. У нее был растерянный вид.
Ёжиков достал еще одну рюмку, налил ей и себе.