Потомок. Пробуждение

Глава 1: Запах сосны и озона

Для Андрея мир имел понятные, четкие законы. Законы физики, геометрии и сопротивления материалов. Он верил в то, что можно измерить штангенциркулем, расчертить на миллиметровке и воплотить в жизнь при помощи рук и инструментов. Его вселенная пахла свежей сосновой стружкой, которая вилась из-под рубанка тугими, ароматными кольцами; терпкой горечью нагретого металла от паяльника и едва уловимым, сладковатым запахом озона от 3D-принтера, который тихо гудел в углу, слой за слоем выращивая из пластика чью-то мечту. Школьная мастерская, гулкая и просторная, залитая дневным светом из огромных окон, была его царством – упорядоченным, предсказуемым и абсолютно реальным.

Здесь, среди верстаков и станков, он был на своем месте. Высокий, с широкими плечами, которые, казалось, могли выдержать любую тяжесть, и спокойными серыми глазами, Андрей двигался с уверенностью хозяина. Его руки, в мелких царапинах и застарелых мозолях, знали язык дерева – как оно отзовется на резец, где у него слабость, а где – сила. Он мог отличить по весу и текстуре дуб от ясеня с закрытыми глазами. Он находил почти медитативное спокойствие в монотонном гуле токарного станка, превращающего бесформенный брусок в изящную балясину.

– Андрей Сергеевич, у меня паз криво пошел… – протянул виновато девятиклассник Витька, нескладный парень, чьи руки, казалось, еще не договорились с его мозгом. Он со страхом демонстрировал испорченную дубовую заготовку для будущей шкатулки.

Андрей подошел, отложив собственную работу – сложную резную панель с кельтским узором, которую он делал для души. Он провел пальцем по кривому срезу, почувствовав заусенцы.

– А почему криво, как думаешь? – спросил он, вместо того чтобы ругать.

– Рука дрогнула… Торопился, – буркнул Витька.

– Вот. Торопливость – главный враг столяра. Дерево суеты не любит. Но это не страшно, – его голос был ровным и басовитым. – Смотри, сейчас мы можем не пытаться это скрыть, а наоборот, подчеркнуть. Пустим здесь вот такую декоративную фаску. Ошибка превратится в особенность. В жизни так тоже бывает, запомни.

Он улыбнулся своей фирменной, чуть усталой улыбкой, и Витька, ободренный, вернулся к верстаку, уже не чувствуя себя полным неудачником. В этом был весь Андрей. Он не просто учил технологии, он учил созидать, исправлять ошибки и видеть в несовершенстве возможность. Но когда раздавался последний звонок, резкий и требовательный, и гулкие коридоры школы пустели, он оставлял свой понятный мир за массивной дверью мастерской.

Он тщательно убирал рабочее место, сдувал стружку с верстаков, раскладывал инструменты по ящикам. Этот ритуал помогал ему переключиться, оставить работу на работе. Он выходил из школы, вдыхал свежий вечерний воздух и отправлялся домой, в другую вселенную. Во вселенную Алёны.

Его жена была художницей. Если мир Андрея был миром точных углов и выверенных размеров, то мир Алёны состоял из полутонов, предчувствий и ароматов. Она двигалась по их небольшой, залитой светом квартире плавно, словно танцуя, ее длинные пальцы всегда были испачканы то в охре, то в ультрамарине. Квартира жила ее настроением. На стенах висели ее картины – туманные леса, древние дольмены под свинцовым небом, лица, которые, казалось, смотрели на тебя из глубины веков, зная что-то, чего не знаешь ты.

Андрей любил ее до безумия. Любил ее странности, ее веру в силу трав, которые она собирала в лесу, ее тихие медитации на рассвете. Он, человек из мира материи, находил в ее духовности покой. Их миры не конфликтовали. Они дополняли друг друга. Его вселенная пахла сосной и озоном. Ее – вереском, мятой и тайнами.

В тот вечер все было как обычно. Андрей ужинал, с аппетитом уплетая веганское рагу, которое приготовила Алёна, и рассказывал о новом проекте учеников – они собирали сложный механический театр теней по мотивам старых сказок. Алёна слушала, подперев щеку рукой, и ее глаза цвета лесного озера светились теплом и неподдельным интересом.

– Ты так увлеченно рассказываешь, – улыбнулась она. – Ты настоящий творец, Андрей.

– Я просто трудовик, – отмахнулся он.

– Нет. Ты учишь их создавать. Это самое важное, что есть в мире.

Идиллию нарушил телефонный звонок. Не громкая трель, а тихая, мелодичная вибрация, которую Алёна поставила на избранные номера. Андрей не видел номера, но заметил, как жена, взглянув на экран, мгновенно подобралась. Ее расслабленная поза стала напряженной, а улыбка исчезла.

Она отошла к окну, и он услышал обрывки фраз, тихих и серьезных:

– Да, старейшина… Я чувствую это уже несколько дней. Возмущение усиливается… Нет, он ничего не замечает… Я буду на закате. Да, одна. Я понимаю риски… Узел стягивается… Я буду готова.

Она положила трубку и обернулась. На ее лице была привычная нежная улыбка, но Андрей, знавший ее лучше всех на свете, уловил в ней едва заметное напряжение, которое она пыталась скрыть. В ее глазах на долю секунды промелькнула тень, похожая на страх.

– Снова ваш клуб любителей старинных книг спасает мир от бездуховности? – мягко поддразнил он, вставая из-за стола, чтобы обнять ее и развеять эту внезапную тревогу.

Алёна прижалась к нему, но ее объятия были не такими крепкими, как обычно.

– Что-то вроде того, – прошептала она ему в плечо. – Просто… энергии сейчас очень нестабильны. Будь осторожен, хорошо?

«Будь осторожен?» Эта фраза была новой. Обычно они желали друг другу хорошего вечера.

– Я всегда осторожен, – ответил он, целуя ее в макушку. – У меня же станки в классе.

Он обнял жену, вдыхая родной, знакомый аромат ее волос, и не знал, что эта тихая, понятная жизнь уже дала свою первую, невидимую трещину. И что шторм, способный разрушить все, что он знал, уже собирался на горизонте.

Глава 2: Трещины на холсте реальности

Несколько дней после загадочного звонка Андрей старательно делал вид, что все в порядке. Он погрузился в работу с головой, находя в предсказуемом мире дерева и металла спасение от необъяснимой тревоги. Он убеждал себя, что беспокойство Алёны – лишь следствие ее тонкой душевной организации, а ее таинственный «орден» – не более чем кружок по интересам для увлеченных эзотерикой интеллектуалов. Он был человеком из мира материи, и ему отчаянно хотелось, чтобы мир оставался простым, понятным и подчинялся законам физики. Но мир больше не спрашивал его мнения.

В четверг, на последнем уроке, его хрупкая стена отрицания рухнула, раздавленная реальностью.

День был обычным. В мастерской стоял гул работающих инструментов и несмолкаемый гомон подростков. Андрей как раз принимал почти законченный проект у Витьки – того самого нескладного девятиклассника. За последний месяц парень преобразился. Под руководством Андрея он создавал сложную деревянную шкатулку с потайным механизмом в виде шестеренок, которые он сам смоделировал и напечатал на 3D-принтере. Это была удивительная работа, в которой старый мир дерева встречался с новым миром технологий. Витька, обычно забитый и неуверенный, сейчас стоял с прямой спиной, и его глаза горели от гордости за свое творение.

– Вот, Андрей Сергеевич, почти готово, – он с благоговением провел пальцем по гладкой поверхности крышки. – Осталось только отшлифовать и покрыть маслом.

– Это великолепно, Виктор, – Андрей искренне восхищался. – Я говорил тебе, что у тебя талант. Главное – терпение.

В этот момент дверь мастерской с грохотом распахнулась, и в помещение вальяжно зашел Сашка Коршунов, освобожденный с физкультуры из-за очередной «травмы». Он лениво прошелся вдоль верстаков, и его хищный взгляд зацепился за Витькину шкатулку.

– О, че это у нас тут? Гробик для хомяка? – хмыкнул он, подходя ближе. Его аура, как теперь видел ее Андрей, была грязной, буро-красной, полной кипящего раздражения и скуки.

– Не трогай! – пискнул Витька, пытаясь заслонить свою работу.

Коршунов усмехнулся и, прежде чем кто-либо успел среагировать, небрежно, но с выверенной точностью, смахнул шкатулку с верстака. Деревянная конструкция с сухим, трескучим звуком ударилась о бетонный пол. Одна из стенок, соединенная тонкими шипами, откололась. Крошечные, напечатанные на принтере шестеренки разлетелись в стороны, как сломанные зубы. Месяц кропотливой, почти ювелирной работы был уничтожен за одно мгновение.

Витька застыл, глядя на обломки, и в его глазах блеснули слезы бессильной, горькой обиды. Его аура, только что сиявшая ровным светом гордости, вспыхнула болью и тут же начала тускнеть.

Именно тогда Андрей это увидел.

Мир моргнул, словно старая кинопленка. Гул станков исказился, став ниже и протяжнее. За спиной Коршунова, повторяя его самодовольную позу с гротескной, нечеловеческой усмешкой, проявилась фигура. Она была полупрозрачной, как марево над раскаленным асфальтом, но отвратительно реальной. Багровая, жилистая тварь с непропорционально длинными руками и клыкастой пастью. Ее глаза горели, как два раскаленных угля. Андрей почувствовал, как от нее исходит волна холода. Но страшнее всего были тонкие, почти невидимые темные нити, которые тянулись от сущности к ауре плачущего Витьки. Они впивались в его свечение, и Андрей физически ощутил, как тварь питается чистой, незамутненной эманацией детского горя.

– Коршунов, стоять! – голос Андрея прозвучал непривычно твердо, почти как металл, перекрывая шум станков.

Сашка обернулся, его лицо скривилось в наглой усмешке. Демоническая сущность за его спиной оскалилась еще шире, предвкушая новую порцию эмоций.

– А то что, трудовик? Двойку в четверти поставишь?

Андрей шагнул к нему. Весь мир для него сузился до двух фигур: наглого мальчишки и твари, стоящей за ним. Он не знал, что делать. В нем не было ни плана, ни понимания. Был лишь первобытный, защитный инстинкт. Ярость, но не на глупого подростка, а на паразита, который им манипулировал. Он сфокусировал всю эту холодную, праведную ярость в своем взгляде, глядя сквозь Сашку, прямо в горящие глаза демона.

– Собери то что уронил и извинись! Твёрдо произнёс Андрей. Просто сделай, как я сказал.

На долю секунды тварь за спиной Сашки съежилась, словно от удара раскаленным железом. Ее силуэт замерцал и почти исчез. Подросток вздрогнул, его наглость вдруг испарилась, как дым. Он растерянно посмотрел на Андрея, потом на обломки шкатулки, и что-то похожее на стыд промелькнуло на его лице. Он неуклюже наклонился, сгреб в кучу остатки проекта и, не глядя на Витьку, буркнул:

– Извини… я не хотел…

И пулей вылетел из мастерской.

Видение исчезло. Андрей почувствовал, как его отпускает напряжение. Ноги стали ватными, в висках застучало. Он оперся на верстак, чтобы не упасть.

По дороге домой он уже не мог обманывать себя. Плотина рухнула. Он сел в автобус, и мир вокруг него взорвался невидимыми красками и формами. Уставшая кондукторша с неожиданной нежностью помогла подняться в салон пожилой женщине, и за ее плечами на мгновение проступили огромные, теплые, золотистые крылья, сотканные из чистого сострадания. Двое мужчин в дорогих костюмах с жадностью обсуждали какую-то сделку, и вокруг них вились скользкие, похожие на пиявок, темные сущности, питающиеся их алчностью. Влюбленная пара подростков на заднем сиденье светилась таким ярким, розово-золотым светом, что на них было больно смотреть.

Мир больше не был единым холстом. Он расслоился на тысячи вибрирующих, светящихся и гниющих слоев. Андрей чувствовал себя так, словно всю жизнь смотрел черно-белое кино, и вдруг кто-то включил цвет, звук, запахи и 3D одновременно. Сенсорная перегрузка была почти невыносимой. Голова раскалывалась. Он вышел из автобуса, шатаясь, и побрел домой, прижимаясь к стенам домов, чтобы не упасть от приступа головокружения.

Он почти бегом ворвался в подъезд, надеясь на спасительную тишину своей квартиры, на островок нормальности. Но и этот островок уже ушел под воду.

Алёна сидела на полу в гостиной, окруженная незажженными свечами. Она не медитировала. Она обхватила колени руками и тихо плакала, раскачиваясь взад-вперед. Ее собственная аура трепетала и была пронизана иглами острой, панической тревоги.

– Алёна, что случилось? – он бросился к ней, его собственная паника на мгновение отступила перед страхом за нее.

Она подняла на него заплаканные, полные вселенского ужаса глаза.

– Ты тоже это чувствуешь? – прошептала она. – Оно повсюду, Андрей… Словно что-то треснуло. Окончательно.

Он рухнул на колени рядом с ней. Он не мог ее утешить. Он не мог сказать, что все это ей кажется. Потому что он чувствовал то же самое. Что-то действительно треснуло. И трещина прошла прямо через его собственную жизнь, расколов ее надвое. Они обнялись, два человека посреди рушащегося мира, находя единственное утешение в общем, разделенном на двоих, страхе.

Глава 3: Взгляд «Видящих»

Алёна чувствовала это уже несколько дней, и с каждым часом ощущение становилось все невыносимее. Мир, который она привыкла воспринимать как сложную, но гармоничную симфонию энергетических потоков, вдруг зазвучал фальшиво. Словно в слаженном оркестре один из инструментов начал издавать низкую, давящую, вибрирующую ноту, которая пронизывала все вокруг. Эта нота заставляла светлые ауры тускнеть, а темные – становиться плотнее и агрессивнее. Это отражалось даже на ее творчестве. Она стояла перед холстом, пытаясь запечатлеть утренний туман над лесом, но краски ложились неправильно, цвета казались грязными, а линии – рваными и тревожными. Ее кисть, обычно послушная, больше не могла уловить гармонию. Потому что гармонии не стало.

Она пыталась говорить об этом с Андреем. Но он, ее якорь в мире материи, ее опора, лишь крепче обнимал ее и списывал все на осеннюю хандру и творческий кризис. Она видела, что он не понимает, и это пугало. Но еще больше ее пугало то, что происходило с ним самим.

Его аура, всегда ровная и спокойная, как гладь озера в безветренный день, пошла рябью. В ней появились всполохи незнакомой, сырой и невероятно мощной энергии, похожей на зарождающуюся грозу. Алёна, обученная видеть мир в четкой дихотомии света и тьмы, не могла классифицировать эту силу. Она не была ни холодной, геометрически-правильной энергией ангельского Порядка, ни хаотичной, голодной энергией демонической Тьмы. Она была… первородной. Дикой. Как сама земля, как огонь в недрах планеты. И эта первобытная мощь, пробуждающаяся в самом близком ей человеке, вызывала в ней священный трепет и столь же священный ужас.

Вечером того же дня ее вызвали на экстренное собрание ордена «Видящих». Она шла по вечернему городу, и ее обостренное зрение видело агонию мира. Агрессивные, колючие ауры людей, спешащих домой, мелкие сущности страха и раздражения, цепляющиеся к ним, как репьи. Мир болел.

Вход в их цитадель был замаскирован под авангардную художественную галерею в центре города. Яркие, экспрессивные полотна на стенах служили ширмой. Алёна прошла мимо них, кивнула молчаливому хранителю и вошла в неприметную дверь в конце зала. За ней был совершенно другой мир.

Тайный зал Ордена был полной противоположностью хаотичной галерее. Идеально круглый, со стенами из полированного белого мрамора, который, казалось, поглощал любые звуки. Здесь всегда царила абсолютная, почти звенящая тишина. Освещение исходило не от ламп, а от нескольких крупных кристаллов, установленных в нишах. Они излучали ровный, белый, непоколебимый свет, который казался холодным и стерильным. В этом зале не было места теням. Не было места сомнениям.

В центре на высоком кресле из мореного дуба сидел Старейшина, наместник Малахии, – седой, суровый мужчина по имени Валентин. Его собственная аура сияла таким чистым, почти ослепительным белым светом, что рядом с ним становилось холодно. Он был воплощением Порядка.

– Возмущение усиливается, – произнес он, и его голос, лишенный интонаций, заставил всех замолчать. – Я получил весть от Архитектора Порядка. В наш мир вторглась неучтенная сила. Хаотическая. Древняя. Она не принадлежит ни Свету, ни Тьме. Это раковая опухоль на теле реальности, угроза всему порядку, который мы строили веками.

Алёна сидела в одном из задних рядов, и ее сердце сжалось от ледяного предчувствия. Она понимала, о какой «опухоли» говорит Старейшина. Эта «опухоль» сейчас была у нее дома и, скорее всего, разогревала в микроволновке ужин, даже не подозревая о своей природе.

– Что мы должны делать, Старейшина? – спросил Иероним, молодой и фанатичный воин, чья аура трепетала от нетерпения.

– Искать источник, – ответил Валентин. – Эта сила должна проявить себя. Наша задача – найти ее носителя. И либо «очистить» его, поставив на службу Порядку, либо… нейтрализовать. Как любую угрозу. Будьте бдительны. Следите за аномалиями. Эта сущность, кем бы она ни была, оставляет за собой след дикой, неконтролируемой энергии.

После собрания Алёна возвращалась домой с тяжелым сердцем. Клятва верности Ордену, вытатуированная светящимися рунами на ее душе, требовала немедленно сообщить о своих подозрениях. Но клятва любви, данная Андрею, кричала ей молчать. Она была раздавлена между двумя жерновами – долгом и чувством.

Когда она вошла в квартиру, Андрей сидел на кухне и что-то сосредоточенно читал в ноутбуке, просматривая сложные трехмерные чертежи. Он поднял на нее глаза, и она снова увидела эту перемену. Его серая, спокойная аура стала ярче, в ней проступали золотые и серебряные искры, как молнии в грозовом облаке. Он выглядел сильнее, увереннее, но в его взгляде была растерянность, которую он тщетно пытался скрыть. Он был похож на ребенка, которому в руки дали непонятный, но невероятно мощный инструмент.

– Всё в порядке? – спросил он, заметив ее тревогу.

«Нет! – хотелось закричать ей. – Ничего не в порядке! За тобой будут охотиться, тебя хотят или подчинить, или уничтожить!» Но вместо этого она солгала:

– Да, просто устала.

Она подошла к нему сзади, чтобы обнять, как делала тысячи раз. Это был их ритуал, их способ без слов сказать друг другу, что все хорошо. Но в тот момент, когда ее пальцы коснулись его плеча, она почувствовала эту новую энергию как ощутимый электрический разряд. Это была не теплая, живая энергия человека. Это была дикая, первобытная, не знающая законов сила, как удар молнии.

Она отдернула руку, словно обжегшись, и отшатнулась.

Андрей медленно обернулся. Боль и непонимание в его глазах ударили ее сильнее любого упрека.

– Алён, что происходит? Ты меня боишься?

– Нет, – прошептала она, но знала, что это тоже ложь. Это был не страх перед ним, Андреем, ее мужем. Это был первобытный, инстинктивный ужас перед неведомой силой, о которой ее предупреждал Старейшина. Она боялась не его, а того, чем он становился. И она понятия не имела, что делать, когда ее Орден, ее семья, придет за ним.

Глава 4: Белый Свет

(Повествование от лица Алёны)

В шестнадцать лет Алёна была уверена, что сходит с ума. Мир, который для других был простым и понятным, для нее превратился в непрекращающийся, лихорадочный кошмар. Она не просто видела людей. Она видела их насквозь, и это было невыносимо.

Ее дар, как позже назовет его Старейшина, проснулся внезапно, на школьном осеннем балу. В один миг гулкая музыка, смех и яркие огни дискотеки для нее исказились. Она увидела не просто танцующих одноклассников, а бурлящий котел эмоций. Кислотно-желтые шипы зависти, исходившие от девочки, которую не пригласили на танец. Липкая, серая паутина тоски вокруг парня, страдавшего от неразделенной любви. И над всем этим – багровые, хищные вспышки похоти и пьяной агрессии. Воздух стал густым, тяжелым, его было почти невозможно вдохнуть.

Но страшнее всего были они. Сущности, которых не видел никто, кроме нее. Полупрозрачные, дрожащие, как марево, они цеплялись к ее одноклассникам. Мерзкие, похожие на слизней твари ползали по ауре «королевы бала», питаясь ее гордыней. Темные, похожие на насекомых тени вились вокруг компании ребят, куривших за углом, подпитываясь их мелким бунтарством.

Алёна закричала. Она кричала от ужаса, от сенсорной перегрузки, от вида монстров, пирующих на душах ее друзей. Для всех остальных это выглядело как внезапный приступ истерики.

После того случая ее жизнь превратилась в ад. Она стала затворницей. Школьная столовая была для нее полем битвы невидимых тварей, переполненный автобус – пыточной камерой. Она не могла находиться в толпе, не рискуя потерять сознание от какофонии чужих эмоций. Родители, испуганные и растерянные, водили ее по врачам. Ей ставили диагнозы: острая социофобия, паническое расстройство, даже шизофрения. Горы таблеток лишь притупляли чувства, превращая мир в серую, безрадостную муть, но не убирали видений. Она чувствовала себя прокаженной, сломанной, проклятой.

Точка невозврата наступила, когда ее на месяц положили в психиатрическую клинику. Там, среди людей с настоящими ментальными болезнями, она почувствовала себя еще более одинокой. Их ауры были искажены, разорваны, но они не видели того, что видела она. Она молчала о своих видениях, боясь, что ее запрут здесь навсегда. Она научилась делать вид, что ей лучше, и ее выписали с диагнозом «ремиссия». Но выйдя за ворота, она знала, что это не так. Она была на самом дне.

Именно тогда он ее и нашел.

Она сидела на скамейке в парке, подальше от людей, и рисовала в своем альбоме – единственный способ хоть как-то упорядочить хаос, выплеснув его на бумагу. Ее рисунки были страшными: люди, опутанные тенями, светящиеся фигуры с холодными, безразличными глазами.

– У вас талант, – раздался рядом спокойный, ровный голос. – Вы видите структуру.

Перед ней стоял седой, строго одетый мужчина. От него исходила аура такой чистоты и порядка, что Алёне на мгновение стало легче дышать. Словно холодный, чистый горный воздух ворвался в душную, затхлую комнату ее кошмаров.

– Я не понимаю, о чем вы, – пробормотала она, инстинктивно закрывая альбом.

– Понимаете, – мягко, но настойчиво сказал он. – Вы видите их так же, как и я. Тени, что цепляются к душам. И свет, что им противостоит.

Алёна подняла на него глаза, полные слез и недоверия.

– Вы… вы тоже это видите?

– Да, – кивнул он. – И я здесь, чтобы сказать вам: вы не больны. Вы одарены.

Эти слова стали для нее спасательным кругом. Впервые за долгие годы кто-то не просто поверил ей, а понял ее. Мужчина представился Валентином. Он рассказал ей об Ордене «Видящих», о вечной войне Света и Тьмы. Он говорил о «даре», который нужно научиться контролировать, о «священном долге» тех, кто может видеть.

Он привел ее в цитадель Ордена. Войдя в идеально круглый, белый, залитый ровным светом зал, Алёна почувствовала, как многолетний шум в ее голове наконец-то стих. Это была тишина. Абсолютная, идеальная тишина. Это был рай.

Валентин стал ее наставником. Он был терпелив и мудр. Сначала он научил ее создавать «фильтр» – энергетический барьер, который позволял ей отсекать большую часть чужих эмоций, оставляя лишь то, на чем она хотела сосредоточиться. Затем он дал ей простую и понятную картину мира. Все, что она видела, было разложено по полочкам: вот Свет – чистый, упорядоченный, благой. Вот Тьма – хаотичная, грязная, злая. Ее дар был не проклятием, а оружием в этой великой войне. Она была не изгоем. Она была избранной.

За годы в Ордене Алёна из напуганной девочки превратилась в уверенного и сильного воина Света. Орден стал ее семьей, Валентин – отцом, а Белый Свет – ее религией и спасением. Он дал ей цель, порядок и избавил от безумия.

Воспоминание обожгло ее. Она посмотрела на Андрея. На его мечущуюся, дикую ауру. Он был болен. Той же болезнью, что и она когда-то. Но если ее спас Белый Свет, значит, он сможет спасти и его. Любовь к нему смешивалась со страхом за него и паническим ужасом перед той силой, что в нем пробуждалась. Она не могла больше ждать.

Глава 5: Голос изначального огня

Алёна не знала, что делать… как сохранить свой уютный мир, наполненный спокойствия и нежных чувств, зная, что теперь Андрей, ее муж, ее любовь, человек, которому она доверила свое израненное сердце, стал частью того мира, который был чужд для неё – мира тьмы и хаоса.

Этого она принять не могла. Это было бы равносильно предательству своего спасения, своего второго рождения. Это был бы шаг назад, в тот кошмарный, хаотичный мир паники и видений, из которого ее однажды вытащили. Она посмотрела на него в последний раз, и в его глазах, полных боли и непонимания, она увидела лишь подтверждение своих худших страхов – хаос, который пожрал ее любимого. Сдавленный всхлип сорвался с ее губ. Она развернулась и выбежала из квартиры, спасаясь не от него, а от той тьмы, которую, как она теперь была уверена, он впустил в их дом.