Золотой брегет императора. Хроника русской смуты

Глава 2.

Племянники Анастасии

Трое из четырёх сыновей Ивана Грозного – потенциальных наследников русского престола – ушли из жизни при загадочных обстоятельствах, словно Господь не желал царствования этого гнилого рода. Пощадил он лишь одного – Фёдора, человека благостного, но наименее подходящего для возложенной на него миссии.

Последний сын Анастасии стал и последним Рюриковичем в истории русской монархии. Власть всё прочнее прибирал к рукам выходец из незнатных костромских бояр Борис Годунов.

Кострома, вообще, играла на заре Российского царства весьма заметную роль. Из Костромы был родом Алексей Адашев, из Костромы пришёл Борис Годунов, и именно из Костромы начнёт свой путь на царствование первый Романов – Михаил.

Добросердечный, но слабовольный, к тому же беспредельно влюблённый в жену, царь Фёдор охотно уступил шурину бразды правления. Роль серого кардинала Бориса вполне устраивала. Поначалу он вовсе не помышлял о царской власти, довольствуясь предполагаемым опекунством при малолетнем наследнике престола, который, как он надеялся, родится у его сестры. Об этом Годунов ежедневно просил Господа в горячих молитвах.

Уповая на Бога, европейски ориентированный Борис предпринял и практические шаги для достижения желанной цели – направил письмо английской королеве Елизавете с просьбой прислать опытную акушерку и доктора для бездетной царицы. Елизавета просьбе вняла. Но история эта стала достоянием недоброжелателей Годунова, нашедших в ней повод поднять православный вой: брат царицы хочет доверить рождение наследника еретичке!

Но в тишайшем царе – вот она – сила любви! – проснулся на миг строптивый характер батюшки: он подверг опале не супругу, а самих советчиков. Однако поднятая ими буча достигла цели: акушерку тормознули в Вологде, она бесцельно провела там год и ни с чем вернулась в Англию.

Возможно, после этого случая почувствовавшему угрозу для себя и своего рода Борису впервые пришла мысль о шапке Мономаха. Укрепила честолюбивое желание загадочная гибель в Угличе сына последней супруги Ивана Грозного Марии Нагой, родственники которой тут же обвинили в этой смерти царского шурина.

Но вряд ли глубоко верующий Годунов мог быть причастным к этой смерти, уж очень воплощение заговора, если таковой имел место, было рисковым и нелепым. Но Борис не мог не посчитать смерть единственного наследника царя для себя благодатным знаком. Был бы он в состоянии предвидеть, на какие бедствия и его семью, и всю Россию обречёт это кажущееся везение!

Мы строим планы, а Бог улыбается.

Царь Фёдор уходил из жизни так и не обзаведясь наследником. Перед кончиной он призвал к себе тех, кто по статусу имел преимущественное право на российский престол – братьев матери своей Захарьиных. Распластанный на ложе, царь протянул державный скипетр старшему из них – Фёдору. Но Фёдор молча передал его брату Александру, тот, тоже молча, Михаилу, Михаил – Ивану, Иван – Василию, а Василий вернул скипетр Фёдору Ивановичу.

– Мне невмоготу больше держать его, – голос царя был едва слышен, а скипетр покачнулся в ослабевших руках.

Тогда присутствовавший при встрече Годунов протянул через плечи Романовых руку и подхватил символ державной власти. То ли не давая ему упасть, то ли примеривая к себе.

В этом незначимом инциденте просматривается трагедия как первых, так и последних Романовых: и те и другие не желали власти, тяготились ею, даже боялись её, но окружающие честолюбцы, не веря в истинность порывов, на которые сами были неспособны, жестоко мстили им за кажущуюся неискренность.

Честный человек в чистоте своей не может предугадать и понять поступков бесчестного. Но и нечистый представитель рода человеческого, не умея постичь самой природы порядочности, раздражается, наполняясь обидой и злобой, но не к себе, а к объекту своего непонимания.

Годунов запомнил не то, что Захарьины отказались от престола, а то, что престол этот был им царём предложен, а ему нет. Не поверил Борис и в саму искренность их отказа, посчитав его лишь соблюдением сохранившегося до наших дней в российской глубинке ритуала, когда от любой почести, будь это даже приглашение к столу, поначалу трижды отказываются. Правда, это не мешает после есть за троих. Надо отдать должное Борису: сам он, когда ясно определился его шанс, решился в полной мере соблюсти сей негласный обычай.

После кончины Фёдора Боярская дума и народ присягнули было супруге царя Ирине. Но абсолютно чуждая властолюбия, царица удалилась в Новодевичий монастырь. Вслед за нею последовал брат. Борис даже заявил о своём желании совершить монашеский постриг.

Управление государством перешло на время в руки патриарха Иова. Борис не сомневался в надёжности духовного глашатая, навсегда благодарного Годунову за то, что именно его стараниями бывший митрополит был введён в сан первого патриарха Московского и всея Руси.

Однако определенный риск был. После загадочной смерти царевича Дмитрия по Москве ходило множество слухов, оборачивающих против Бориса даже самые благородные поступки его.

Так, после московского пожара, истребившего весь Белый город, Борис щедро оказывал помощь погорельцам, а молва утверждала, что это он нарочно поджёг Москву, чтобы оказанными милостями расположить к себе её жителей! Годунову вменяли в вину даже нашествие на Москву хана Казы-Гирея, вспоминая легенду о том, что род Годуновых происходил якобы от татарского князя Чета.

Чем нелепее молва, тем в неё охотнее верят, если к тому же несёт она хулу.

Захотел служить пороку – всяко лыко будет в строку!

Борис понимал, что рискует, и понимал, чем рискует, но решил пройти испытание до конца. Может быть, для того, чтобы самому укрепиться в вере в свою избранность, может быть, для того, чтобы повязать Думу и народ их же решением.

Иов не сплоховал. Патриарх организовал народное шествие, умолявшее Бориса учиниться государем. Правда, недоброжелатели распространили слух, что нежелающих идти на поклон к Годунову подгоняли батогами. Но важен ведь результат. Иов сам встал во главе крестного хода и, сопровождаемый боярами, духовенством, длинной вереницей простого люда, направился к Новодевичьему монастырю, чтобы просить Бориса принять царство, и… получил от того решительный отказ!

Годунов был готов испить чашу до дна. Созывается Земский собор, который единогласно постановил:

«Бить челом Борису Фёдоровичу и кроме него никого на государство не искать». Патриарх грозит Годунову отречением от церкви.

И только тогда Борис согласился.

Если это был спектакль, задуманный Борисом и Иовом, то исполнен он был безупречно.

Как бы то ни было, но Годунов становится первым русским царём, избранным истинно демократическим путём, воцарением своим явив, по сути, прообраз президентской власти.

Его примеру хотел последовать в 1918 году великий князь Михаил Александрович Романов, брошенный запутавшимся братом на царство. Он отложил принятие решения о форме правления России до созыва Учредительного собрания – как народ скажет! Народ ничего сказать не успел. За него убедительное слово произнесли опоясанные пулемётными лентами матросы.

Годунов венчался на царство в новогодний праздник – 1 сентября 1598 года.

Оборотясь к толпе, он рванул на себе ворот золотом расшитой рубахи:

– Бог свидетель – в моём царстве не будет нищих и бедных, последнюю срачицу сниму, сию последнюю разделю со всеми!

В ту минуту он сам верил в искренность слов своих. Вот так же четырьмя веками позже другой всенародный избранник, тоже именуемый в просторечии «царём Борисом», с такой же истовостью пообещает лечь головой на рельсы, если цены на продукты первой необходимости продолжат расти. Но и срачица Бориса I осталась цела, и голова Бориса II так и не покинула плеч, хотя беды, обрушившиеся на Россию в период их правления, были соизмеримы масштабами. Венчание на царство было для Бориса Годунова минутой высшего торжества.

Больше подобных минут в его коротком царствовании не будет.

Статью, умом, образованностью и многими иными качествами Годунов стяжал право быть достойным царём. Но не случилось. Обольщённый стремлением создать собственную династию, Борис сам не замечал, как благие помыслы и незаурядный ум хиреют под натиском подозрительности и жестокости, которые всегда сопутствуют властолюбцам, обременённым комплексами. Впрочем, властолюбие само по себе уже один из самых калечащих душу комплексов.

Процедура избрания Годунова на царство была проведена безупречно, но он становился первым царём не по крови – не Рюрикович! А такая власть была непривычна Руси, только что начавшей осознавать себя единым государством. Тех, кто по крови имел большее право на престол, кружило вокруг царя немало. И первые среди них – Захарьины. Нежелание братьев воспользоваться этим правом только усиливало подозрительность Годунова.

А между тем Фёдор Никитич Захарьин, которому тёзка его и двоюродный брат царь Фёдор, умирая, первому предложил царский скипетр, придя домой после избрания Бориса, радостно крикнул с порога жене:

– Милая, как я счастлив: Борис Фёдорович избран царём всея Руси! Но Ксения в ужасе отпрянула от мужа и залилась слезами:

– Стыдись! Отняв корону от нашего рода, тем и погибель на него накличешь! Фёдор, от которого раньше в доме и худого слова не слышали, в этот раз наградил жену увесистой оплеухой. Видно, испугался её правоты.

Знай Годунов об этом случае, он бы всё равно в него не поверил. Тем более, что была мелкая деталь, уколом своим омрачившая Борису главный праздник жизни. Перед венчанием на царство Годунов примерял пошитое по заказу убранство, а портной, вертясь вокруг него, возьми и брякни:

– Ладно сидит, как на Фёдоре Никитиче!

Фёдор Захарьин был высок, статен, в целом хорош собой, и любая одежда смотрелась на нём как влитая, вот среди московского бомонда той поры и гуляла такая присказка, отпускаемая в адрес того или иного щёголя.

Годунова не к месту брошенное сравнение больно кольнуло и прочно засело в памяти.

Душевную смуту Бориса умело подпитывал дальний родственник Семён Годунов, прозванный в народе правым ухом царя.

Семён Никитич настырно продвигал во власть и себя, и свою родню. А с братьями Захарьиными, точнее с одним из них – Александром, у Семёна Годунова были личные счёты ещё со времён правления Фёдора Ивановича.

Семён Никитич был при царе Фёдоре стольником, а Александр Никитич – кравчим, так что пути их часто пересекались, что допускало присутствие негласного соперничества. Однако Александр Захарьин и сам от соперничества этого старательно уходил, и слугам своим наказывал холопам Годунова не перечить. Тем паче, что дворню Семён Никитич подбирал под себя – такую же бесцеремонную и нахрапистую. Стычки избежать не удалось. Случилась она на пути в Троице-Сергиеву лавру, куда царь Фёдор отправился на богомолье. Царский двор вставал на постой в селе Воздвиженском, куда загодя посылались боярские холопы, чтобы занять крестьянские избы. Захарьинская дворня оказалась проворнее, а годуновская – хамоватее: холопов Захарьина она просто вышвырнула из занятых ими изб. Возмущения Александра хватило лишь на то, чтобы доложить царю о самоуправстве его стольника. Один слабак пожаловался другому. Что дельное могло из этого выйти?

Фёдор попенял шурину на разнузданность его родственника. Но царский укор был больше похож на причитание:

– Ах, Борис, Борис, взаправду сказывают, что ты слишком много позволяешь себе в моём царстве. Всевидящий Бог взыщет на тебе!

Царь сказал – и забыл. Борис Годунов поставил на вид Семёну Годунову – и забыл. А Семён не забыл, восприняв слабую попытку Александра Захарьина отстоять своё достоинство как личную обиду.

Прав оказался царь Фёдор Иванович: наступит время, и всевидящий Бог за алчность и хамство одного по полной мере взыщет со всех Годуновых.

Но поначалу он взыскал и с Захарьиных, и со всей России.

Среди прибранных к рукам должностей и обязанностей Семёна Годунова находилось ведение придворными докторами и аптеками. Именно общение с различными травниками и ворожеями подсказало Семёну Никитичу ход, по сей день широко применяемый недобросовестными сотрудниками правоохранительных органов: подбросить в дом братьев Захарьиных «наркоту» – мешок с дурными кореньями и травами, а потом с помощью подкупленных слуг обвинить Захарьиных в колдовстве с целью извести царя Бориса.

– Бойся Захарьиных! – нашёптывал Семён Годунов.

– Не верю! – чурался доброхота Борис Годунов.

– А я докажу! – не сдавался Семён Никитич.

К исполнению задуманного он привлёк бывшего землевладельца-вотчинника, оставшегося в истории под именем Бартенев Второй. На царской службе у того что-то не заладилось, земли, собранные папашей, сын разбазарил и пошёл в услужение к Захарьиным, сначала к Фёдору Никитичу, а потом, по рекомендации старшего брата, стал казначеем у Александра Никитича.

Казначей с готовностью согласился подбросить мешок с дурными травами приютившим его Захарьиным. Так, часто холопы наибольшую злобу питают к обласкавшим их благодетелям.

Все братья Захарьины, за исключением Михаила Никитича, отселившегося в Китай-город, жили в родовой усадьба на Варварке. Примечательная деталь в череде фатальных совпадений, коих немало в истории русской монархии: именно отсюда поведёт свои полки на штурм Кремля Дмитрий Пожарский!

А пока в одну из осенних ночей 1559 года из Кремля к усадьбе Захарьиных направлялась назначенная Семёном Годуновым следственная комиссия в сопровождении нескольких сотен стрельцов с горящими факелами. Вооруженная толпа нужна была для подавления ожидаемого сопротивления. Таковые опасения имели основание: усадьба Захарьиных напоминала неприступную крепость, преданная челядь готова была встать за господ горой, и сопротивление, случись оно, с большой долей вероятности было бы поддержано московским людом. Но братья, стоявшие у истоков монархии Романовых, проявили ту же покорность судьбе, что и их далёкие потомки, смиренно позволившие поставить крест и на их династии, и на их жизни…

Ворвавшись в дом, члены комиссии сразу же направились к кладовой, где были схоронены мешки со злополучными корешками.

Казалось бы, доказательства налицо. Но царь Борис объявил над Захарьиными гласный суд. То ли сам себя хотел убедить в их виновности, то ли стремился явить народу объективность следствия. Точно так же, по приговору «беспристрастного» суда, будет убирать своих соратников большевистский царь.

Участь братьев была предрешена. Для Захарьиных наступило время испытаний.

Глава 3.

Царь Борис держит слово

Восходя на царство, Борис повелел слухачам и соглядатаям (а их в период его царствования развелось великое множество) якобы тайно, но повсеместно распространять слух о взятом на себя обете не проливать крови в течение пяти лет. И надо сказать, слово своё старался держать. Насколько иезуитским способом исполнялся этот обет православным царём, наглядно демонстрирует судьба братьев Захарьиных.

Их начали высылать с 1 июля 1600 года. Пятерых братьев (шестой избежал наказания по малолетству) по приговору суда решено было отправить в бессрочную ссылку на дальние рубежи земли Русской. Самого старшего и известного – Фёдора – выслали в Холмогорский уезд, где насильно постригли в монахи и заточили в Антониево-Сийский монастырь под именем Филарета. Сделано это было для того, чтобы новоявленный Филарет и в мыслях никогда не мог претендовать на царскую власть. Только божий промысел рассудил иначе.

Мягкого и слабовольного Александра царь Борис, не без влияния Семёна Никитича, ненавидел особо люто. Слабые люди всегда вызывают желание покуражиться над ними. Возможно, Александр Захарьин кротостью своей напоминал Годунову усопшего царя Фёдора Ивановича, чей трон он занял.

Борис повелел отвезти Александра Никитича с маленьким сыном Феденькой на Вологодчину, в Усолье-Луду. Вскорости оттуда в Москву пришла весть, что оба ссыльные, отец и сын, до смерти истомились в горячей бане. Так и останется навсегда загадкой: то ли сами стражники проявили излишнее рвение, то ли действовали по наказу Бориса. Если и был наказ, то исходил он, скорее всего, от Семёна Годунова. Но, главное, крови-то пролито не было!

Ивана и Василия Никитичей отправили в далёкий Пелым – русский форпост, основанный после похода Ермака на землях воинственных вогульских князей, периодически совершавших набеги на острожки Перми Великой. От Соли Камской до Верхотурья братья брели пешком по только что проложенной Бабиновской дороге, с открытием которой начался расцвет будущего Соликамска. Через десяток лет он примет статус столицы пермских земель от начавшей хиреть Чердыни. В чердынскую глухомань будет сослан Михаил Никитич.

В Пелыме братья Захарьины короткое время томились, прикованные цепями в разных углах избы. В середине января 1601 года по царскому указу цепи были сняты, но Василий вскоре скончался на руках у брата. По причудливой иронии судьбы ссылку, помимо Фёдора, пережил лишь Иван Захарьин, обречённый, казалось, первым расстаться с жизнью: от роду был среди братьев самым хилым, к тому же давно страдал чёрной немочью – так в те времена называли паралич.

«А изменник твой Государев болен старою болезнию, рукой не владеет, на ногу маленько приступает, и язык отнял, лежит при конце», – доносил Годунову сопровождавший Ивана в Пелым стрелецкий голова.

Ан нет! Недаром в народе говорится, что скрипучее дерево дольше стоит. Иван, переведённый в Нижний Новгород, благополучно, насколько ему позволяла хвороба, дождался конца опалы и стал свидетелем триумфа своего рода.

Михаил был самым видным из Захарьиных. Статью не уступавший сводному брату Фёдору (тот, единственный из Никитичей, рождён от первой жены) Михаил был и лицом пригож. Красавец богатырского сложения и здоровья, по тем временам весьма образованный баловень судьбы, любимец простонародья – вот такому человеку была уготована судьба при таинственных обстоятельствах окончить жизнь на окраине пермских земель. Парма навсегда укроет тайной кончину и его тёзки, столь же пригожего душой и телом, последнего в роду прямого наследника престола.

Тем временем Господь вконец оставил Бориса Годунова. В 1601 году, на Успенье Пресвятой Богородицы, по причине ранних морозов на корню погиб хлеб. Начались небывалый голод и сопутствующий ему мор. Годунов, верный данному во время венчания на царство обещанию разделить с нуждающимися последнюю рубашку, проявлял чудеса милосердного бескорыстия. Но проведение распорядилось так, что все его благие начинания оборачивались злом и неумолимо вели к катастрофе.

Царь повелел открыть государевы житницы, продавать хлеб по низким ценам, а беднякам раздавать деньги. Но в результате, как обычно и бывает, зерно перехватили ушлые перекупщики, а в Москву со всех окраин хлынули толпы обездоленных. Так же, в преддверии другой российской смуты, четырьмя веками позже рванёт в столицу иногородний люд на электричках и поездах, прозванных «колбасными».

В правление царя Бориса всё было гораздо жёстче. Изголодавшиеся люди щипали позднюю траву, а зимой начали жевать солому. По улицам столицы бродили обтянутые кожей скелеты, тяжело таская болтавшиеся у колен непомерно раздутые животы. Падая, эти люди уже не могли подняться. Рты мёртвых были забиты навозом и человеческим калом. Повсеместно разрасталось людоедство. Стало опасно ходить в гости, останавливаться на постой.

Летописцы описывают случай, когда бредущая по улице женщина, тащившая грудного младенца, вдруг хватила его по голове кулаком и вцепилась зубами в крохотную ручку, грозным рыком не подпуская к себе очевидцев.

Обезумевший народ искал объяснения сошедшей на него каре. Тут-то и начал расползаться слух, что неисчислимые беды, обрушившиеся на Русь, есть кара за грехи царя, убийством в Угличе цесаревича и опалой Захарьиных затоптавшего последние побеги законной царской власти. На Углич напирал тешивший собственные честолюбивые планы знатный боярин Василий Шуйский, а о Захарьиных напоминали сами оставшиеся в Москве представители поредевшего рода.

Рождение слухов совпало с бедами, которые начали сокрушать семью самого Годунова. 26 октября 1603 года умерла его сестра Ирина – вдова царя Фёдора Ивановича, добровольно обменявшая мирскую суету на монашеский постриг. Она и жизнь покинула от не отпускающей душу скорби. Личное горе Бориса усугублялось растущим неприятием его растревоженной чернью.

Набожный царь частенько прибегал к советам волхвов и юродивых. На Руси к блаженным издавна относились с почтением и робостью. Россия – единственная в мире страна, столица которой увенчана храмом, посвящённым юродивому – Василию Нагому, более известному как Блаженный.

Юродивые на Руси в чести и поныне. Показательна история Порфирия Иванова, который, как Василий Блаженный, в любое время года пренебрегал одеждой.

Клубы, а точнее секты, его почитателей в конце XX века широко распространились по стране. Забавную картину представляли собой последователи Иванова, которые, стоя на одной ноге в неудобной позе ласточки, умудрялись при этом хором распевать немудрёные слова гимна, сочинённого их кумиром. После ухода учителя на 82-м году из жизни адепты его учения с выработанной тренировками резвостью разбежались. Видимо, не смогли пережить разочарования от столь скорой кончины наставника, обещавшего им если не бессмертие, то, по крайней мере, долголетие. За фанатичным преклонением скрывается подчас личный мелкий интерес, в угоду которому человек готов встать в любую позу.