Золотой брегет императора. Хроника русской смуты

- -
- 100%
- +
Легенда эта имеет под собой весьма прозаическую основу, связанную с технологией, заимствованной пришлыми зодчими у строителей египетских пирамид. При сооружении Никольской церкви вместо лесов применялась земляная насыпь. По завершении работы землю отгребли – вот церковь и явилась во всей красе поражённым ныробцам.
Однако и каменный храм не остался без грозного внимания неба. Вскоре после освящения в купол церкви ударила молния, повредив при этом глаз Сатане в росписи, отражающей муки адские. Фреску восстановили, но молния ещё дважды ударяла в то же место с поразительной точностью.
Пермский архиерей Иоанн, прослышав о том, дал распоряжение больше с небом не спорить – запретил поправлять фреску.
В четвёртый и последний раз молния обожгла купол храма в 1814 году, на сей раз оставив след чуть выше заклятого места. Больше Господь не обращал на Ныроб внимания.
Что же до родника, пробудившего интерес монаршего дома к далёкой ныробской земле, то он по сей день благополучно существует и даёт святую воду и многочисленным экскурсионным группам, и заключённым последней из оставшихся в Ныробе колоний.
А вот от пня над родником, на котором явилась икона Николая Чудотворца, не осталось и следа. По достоверным записям очевидца – священника Георгия Попова, вскорости после обретения чуда пень был вчистую обглодан богомольцами, полагающим, что древесина его является верным средством от зубной боли. Попросту говоря, богомольцы святыню сожрали. Как это сказалось на количестве и качестве их зубов – неизвестно.
Над ямой, в которой якобы томился ныробский узник, в дни его почитания устраиваются театрализованные представления. А насколько достоверна связанная с нею легенда, разве в этом суть?
Показывают же веронцы экскурсантам балкон, с которого Джульетта обменивалась с Ромео любовными признаниями.
Глава 6.
Проклятие Марины
Лжедмитрий не мог не появиться: слишком много представителей самых разных сословий, как в самой России, так и за её пределами, связывали с ним свои честолюбивые планы. А что было нужно самому Самозванцу?
Российский трон? Да, но не сам по себе, а лишь как средство самоутверждения в глазах красавицы-полячки, которую он, на свою погибель, искренне полюбил.
Своим походом на Москву Самозванец – почти за два столетия до Петра Великого – стремился прорубить для России «окно в Европу». Правда, с той существенной разницей, что Пётр I хотел вывести Россию в Европу, а Лжедмитрий I повёл Европу на Россию.
Ежи Мнишек, будущий тесть Самозванца, снарядил ему в сопровождение небольшое войско из охочей до приключений и наживы шляхты да нескольких тысяч малороссийских и донских казаков.
Что же до официальной Польши, то она к наобещавшему ей с три короба Дмитрию отнеслась весьма благосклонно, но вместе с тем никак документально не засвидетельствовала своё расположение.
Встрепенулась и Папская курия, увидевшая в походе Лжедмитрия желанный шанс к обращению Московского государства в католичество. И претендент на российский престол, убеждённый в том, что сама суть христианства выше разногласий проповедуемых им течений, легко пошёл на совершение над ним католического обряда крещения.
Перейдя в октябре 1604 года российскую границу, Лжедмитрий начал брать город за городом и наголову разбил высланное ему навстречу войско, почти в четыре раза превосходившее по численности его армию.
Не было в этом ничего удивительного. Великая русская Смута началась в головах россиян. Именитое боярство ждало Лжедмитрия как альтернативу безродному выскочке Годунову. А народ в якобы чудесным образом спасшемся цесаревиче видел воплощение своей неизбывной до сегодняшних дней мечты о настоящем, следовательно, правильном царе.
Триумфу Самозванца способствовала внезапная смерть Бориса Годунова. Она же оттянула на некоторое время начало первой гражданской войны в России.
После кончины царя Бориса московский люд пошёл бить челом подступающему к городу Лжедмитрию, войско перешло на его сторону, а боярство толкалось в очереди присягавших на верность новому царю. Первым при широком скоплении народа признал в самозванце истинного царевича Дмитрия князь Шуйский. Но практически тут же Василий Иванович организует против нового царя заговор, чтобы самому дорваться до вожделенного трона.
Всё-таки странной личностью был человек, вошедший в историю под именем Лжедмитрия I. Обладателя невысокой коренастой фигуры, с некрасивым, но задумчивым лицом и вечно грустными глазами, отличали незаурядный ум и полное отсутствие кровожадности.
Когда Лжедмитрию стало известно о затеваемых боярами против него кознях, он для подтверждения своего права на престол созвал первый в России Земский собор с широким представительством всех сословий: духовенства, бояр и простого люда. Народный собор потребовал казни Василия Шуйского и двух его братьев.
Но Самозванец заменил смертный приговор весьма символической ссылкой, а сразу же после венчания на престол и вовсе простил смутьянов, возвратив им и имения, и боярство. Или сам поверил в свою избранность, или посовестился, признавая в душе правоту обличителей?
Скорее всего, опрометчивое великодушие было продиктовано торжеством триумфатора. Только зря он так поступил: прощённый враг – самый лютый враг. Это хорошо понимали большевики, вышедшие на арену истории во время второй великой смуты начала XX, уже как будто вполне цивилизованного, века. Они, захватывая власть и пользуясь ею, не церемонились ни с врагами, ни со вчерашними союзниками, ни друг с другом.
Первым, кого пощадили, стал разоблачитель культа личности Н. С. Хрущёв. На дворе стоял 1964 год, записывать Никиту Сергеевича в шпионы было уж как-то неловко, вот и отправили на пенсию, не дав достроить коммунизм, до которого, по его прогнозам, оставалось менее двадцати лет.
Однако методов своих верные ленинцы не поменяли и вплоть до следующей, третьей великой смуты, отлучившей их от власти, применяли к инакомыслящим более изощрённые, растянутые во времени убийства: изгнание, крушение социальной жизни, психушка.
Василия Шуйского великодушие Лжедмитрия напугало больше, чем опала, и он снова начал плести интриги. Таяло расположение к своему ставленнику у короля Сигизмунда вкупе с католическим священством. Дмитрий вдруг наотрез отказался удовлетворять территориальные притязания поляков и вводить на Руси католицизм. Всё-таки человек-то он был точно русский.
Самозванец умел легко решать вопросы, над которыми в Боярской думе полагалось подолгу зависать, был совершенно лишён сановной спеси. Это способствовало росту популярности в народе, но значительно мешало боярам, в среде которых росло раздражение непривычным царём.
Пустота вокруг Дмитрия ширилась. Заполнить её должен был приезд Марины Мнишек. Так казалось царю. Но он планировал, а Бог до поры до времени скрывал улыбку.
Не заговорщики бояре, не интриганы иезуиты погубили нового царя. Погибель таилась в возлюбленной. И не успевшую начаться династию нового «Рюриковича», и правящую три столетия династию Романовых сгубили бабы. Спесивая полька принадлежала к той породе женщин, которые умеют любить только себя. Любовь эта ослепляла её и без того не сильный рассудок. Любовь ослепила и Самозванца. Он действительно воспринимал благосклонность красавицы как подарок, ниспосланный свыше. Марина же, одаривая собой влюблённого, позаботилась о том, чтобы подарок, то бишь себя, подороже упаковать.
Ещё до начала похода, во время помолвки, она озаботилась составлением «брачного контракта», потребовав от Лжедмитрия расписку о том, что он уступит ей в полное владение Великий Новгород и Псков. Города должны были остаться за Мариной даже в случае её бездетности. Это не считая денег, драгоценностей и права оставаться в католической вере. Расчётливая полька предусмотрела даже возможность выйти замуж за другого, если проект «Царевич Дмитрий» провалится.
Кортеж Марины Мнишек вступил в Россию в самый разгар весенней распутицы 1606 года. В этот период дороги в российской глубинке и сегодня остаются малопроходимыми, можно представить, каково было передвигаться поезду кандидатки в царицы.
Чёрный люд готов был костьми ложиться под вязнущие в грязи колёса польского каравана. Мужики с энтузиазмом клали гати и наводили переправы – ещё бы! – ведь они мостили путь для невесты законного царя!
Карета и платье Марины были унизаны золотом и жемчугами. Роскошно и пьяно выглядела свита из польских и малорусских панов, в которой, как пятна на Солнце, чернели сутаны иезуитов. Европа шла на Русь, а Русь распахивала ей объятия!
Триумфальное путешествие разжигало аппетиты Марины. Вступив в Москву, она потребовала от жениха, чтобы одновременно со свадьбой состоялось её коронование как русской царицы. Таким образом, честолюбивая полька стала первой женщиной, коронованной на русский престол, и единственной, которая стала царицей при живом муже, обретая с ним равные права. Вот такая семейка собиралась править Россией! Что из этого дуумвирата могло получиться, не узнает никто и никогда.
Если немка София Фредерика Августа Ангальт-Цербстская, вступив на российский престол, стала более русской, чем многие русские, и по праву вошла в историю как Екатерина Великая, то безоглядно рванувшая к трону полька своим открытым пренебрежением русскими обычаями и нравами в короткое время сделала всё, чтобы благосклонность к ней сменилась активной неприязнью. Марина остановилась в Вознесенском монастыре, где была тепло принята Марией Нагой. Мать царевича Дмитрия тоже признала в Самозванце сына! Что заставило женщину, постриженную после кончины сына в монахини, гневить Бога лжесвидетельством? Скорее всего, так исходила из неё неутолённая ненависть к Годуновым.
Марина с первых же дней пребывания в Москве начала демонстрировать свою стервозность. Из стен монастыря, где, как предполагал народ, будущая государыня постигает суть обрядов православной церкви, неслась светская музыка, которой ублажали себя полячка, готовая стать русской царицей, и окружавшие её шляхтянки.
Мнишек кривила рот от русской пищи, и царь прислал её повара-поляка. Лжедмитрий унизительно умолял невесту потерпеть и хотя бы внешне соблюдать обряды православия. И в то же время сам назначил свадьбу на четверг, восьмое мая, хотя на Руси не принято венчаться накануне постных дней. Но царь спешил к обладанию вожделенной добычей.
Марина попыталась смирить свой нрав, но даже на один день не получилось. На свадьбу она облачилась в русское платье с длинными рукавами, а вот волосы убрала на польский манер. В Успенском соборе, где проходило венчание, во время целования икон новоявленная царица и сопровождавшие её польки стали целовать изображения святых в уста! Шалили девки.
А тут ещё втесавшийся в свадебный поезд ксендз по окончании обряда венчания закатил долгую проповедь на латыни. И чего сунулся? Во все времена в идеологи шло немало никчёмных идиотов с завышенной самооценкой.
С грехом пополам, в истинном понимании этих слов, обряд венчания завершился. Началось свадебное гуляние, растянувшееся на неделю. Гудели роскошные пиры с невиданными на Руси танцами под неслыханную музыку.
По русскому обычаю нужна была драка. И драка будет, причём самая громкая их тех, что когда-либо случались на русских свадьбах.
Добившись своего: Самозванец – Марины, а Марина – короны, оба впали в абсолютное легкомыслие. Между тем по Москве поползли вредные для них слухи, усиленно распускаемые боярской оппозицией во главе с Василием Шуйским.
Говорили страшное: будто бы на свадебном пиру пищу принимают с чёртовых рогатин. Поляки просто привезли в Москву незнакомые ей доселе вилки.
Слухами же утверждалось, что ни царь с царицей, ни гости их ни разу не были в бане! Европа в те времена действительно не мылась. Сейчас там с личной гигиеной всё в порядке, но в отношении к России запашок остался.
16 мая молодожёнов разбудили гул набата, многоголосый ор и треск выстрелов. Это заговорщики с криком: «Поляки бьют бояр и государя!» – повели народ на Кремль, решив под шумок расправиться с Лжедмитрием.
Толпа охоча до эпатажных зрелищ. Зная об этом, Ленин влезал на броневик, Ельцин – на танк. Василий Шуйский в сваре не участвовал, но на имидж тоже работал: гарцевал по Красной площади на коне, держа в одной руке меч, в другой распятие, чему ничуть не мешало не единожды свершённое им отступничество от клятв, даваемых на кресте.
Царь, правивший без году неделю, бросился за помощью к стрельцам, но был выдан мятежникам и убит. Толпа беспощадна к проигравшим. Тело Лжедмитрия, как и его предшественника на престоле Фёдора Годунова, за «срамные уды» вытащили на лобное место, туда, где немногим ранее стояла плаха для помилованного им Шуйского.
Свадебные мероприятия сменились не менее увлекательным зрелищем. Три дня охочий до забавы народ состязался в изуверстве над обезображенным телом вчерашнего кумира. Припомнили и то, что отличавшийся весёлым нравом царь узаконил скоморошество – художественную самодеятельность того времени: в рот ему воткнули дудку, а в руки вставили волынку. Исчерпав глумливую фантазию, Лжедмитрия закопали на кладбище для тогдашних бомжей.
Но были москвичи, искренне оплакивающие недолгого царя. Это из их среды пошли легенды о чудесных знамениях, связанных с прахом убиенного. Ухвативший долгожданную корону Шуйский, желая пересуды прекратить, приказал тело от земли отлучить, сжечь, а пеплом зарядить пушку и выстрелить в ту сторону, откуда Самозванец пришёл, – в направлении Польши. Чуть к власти прикоснулся, как тотчас же вернулся.
К слову, Василий Иванович Шуйский, по сути, был самым самозваным из всех предшествующих царей, при которых он служил и активно пакостничал. В отличие от Бориса Годунова и Лжедмитрия, настаивавших на народном признании их права на престол, Шуйский не рискнул пройти через процедуру избрания Земским собором, поосторожничал.
В ночь погрома, которым так неожиданно закончилась её свадьба, Марина, скрываясь от гнева толпы, бросилась в покои к своим придворным дамам. Все шляхтичи куда-то подевались. Лишь юный паж Матвей Осмольский, тайный вздыхатель царицы, встал с обнажённой саблею в дверях, в которые рвалась чернь, искавшая ненавистную еретичку. Молодой храбрец был тут же сражён пулей. Но пока бунтовщики с увлечением кромсали алебардами и саблями его тело, невысокая и хрупкая Марина, проявив завидную находчивость, успела юркнуть под юбку своей охмистрины панны Гербуртовой. Спасая жизнь, высокомерная полячка не погнушалась отсидеться возле чужой задницы.
Тем временем подоспели бояре во главе с Михаилом Татищевым, прадедом знаменитого государственного деятеля и энциклопедиста, основавшего ряд уральских заводов. В их числе был и Егошихинский, из которого выросла Пермь.
Бояре спасли Марину. Они уже исполнили то, ради чего замутили бунт, – прикончили царя. Мнишек могла сгодиться для торга с поляками. Чернь, отыгравшая свою роль, была изгнана из царских покоев.
Наступившее утро 17 мая стало для первой русской коронованной царицы началом неминуемого пути вниз, но она ещё этого не понимала. Впрочем, так никогда и не поняла.
В то утро Марина понесла двойную утрату: потеряла жениха, который так и не успел в полной мере стать супругом, и поляка-повара, который тоже был убит в ночной заварухе. Марина и сама себе не смогла бы сказать, какая из этих утрат огорчила её больше: ведь со смертью супруга корона русской царицы, как казалось польке, осталась при ней, а утрата повара была невосполнимой. Впрочем, предупредительный Шуйский, зная о нелюбви Марины к русской пище, распорядился подавать ей кушанья из дома, где поселился отец незадачливой царицы Ежи Мнишек.
Папа царицы – вот кто скорбел более других. Если дочь его обуял бес властолюбия, то бывший сандомирский воевода всю жизнь испытывал одну, но пламенную страсть: он любил деньги.
Наступив на горло собственной скаредности, Ежи Мнишек немало вложился в поход потенциального зятя, и вот, когда потраченный капитал начал отбиваться: жених стал-таки русским царём и уже успел щедро осыпать тестя златом и драгоценными камнями – всё рухнуло.
Пройдёт пять лет, и предприимчивый поляк испытает сладость возмездия, когда публично сдаст королю Сигизмунду III и сейму пленённого царя Василия Шуйского – виновника своих несчастий. Но и для самого Ежи Мнишека пять лет треволнений, в течение которых он, беззастенчиво торгуя дочерью, судорожно пытался вернуть хоть часть выпавших однажды славы и богатства, не прошли даром. Дочь ещё при жизни потерял окончательно, а вскоре и сам покинул бренный мир, представ перед тем, с кем торг неуместен.
А пока москвичи забрали у Мнишека десять тысяч рублей деньгами и весь его обоз, включая две телеги с венгерским токаем, который так и не допили на свадьбе.
Марину же, в счёт тех 55 000 рублей, что жених послал ей в Польшу с дьяком Афанасием Власьевым, проводившим заочный обряд обручения, обобрали дочиста, словно в насмешку прислав ей на другой день пустые сундуки.
Из венчанной на царство государыни всего русского народа она вмиг обратилась в никому не нужную вдову Самозванца.
Наступило время короткого перемирия с Польшей, и Марину вместе с отцом решено было отправить в родные пенаты. Брать-то с них уже было нечего.
Русью в полной мере овладела Смута – в разных концах молодой страны начали появляться новоявленные «цесаревичи Димитрии». Наиболее прочно вошёл в историю тот, который после ряда успешных побед над войском Шуйского встал лагерем в селе Тушино, всего лишь в восьми верстах от Москвы, за что и получил прозвище Тушинского вора.
Общеизвестно утверждение Гегеля, запущенное в обиход Карлом Марксом, о том, что история повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса. Явление дублёра Лжедмитрия народу действительно очень смахивало на фарс, только стоил он немалой крови.
Дублёр Самозванца объявился в городе Стародуб, где квартировалась панская вольница, желавшая реванша после московской резни. Получив задание объявиться царём, теперь избежавшим смерти во время майского погрома, новый претендент, не обладая ни способностями, ни отвагой первого Самозванца, решил поначалу закатить пробный шар: назвался дядею царевича Нагим.
Тем временем его подельник – подьячий Алексей Рукин – более резво приступил к исполнению возложенного поручения: активно повёл по городам и весям агитацию за чудесно спасшегося царя. Недоверчивые жители Путивля отправили с ним в Стародуб делегацию, которая должна была воочию узреть государя. Когда выборные во главе с оробевшим Рукиным предстали перед самозванцем, тот понял, что сейчас, возможно, начнут бить, и на вопрос: «Где Дмитрий?» – пролепетал: «Не знаю».
Бить начали, но не его. Извиваясь под ударами кнута, Рукин завизжал, тыча пальцем в побелевшего от страха самозванца:
– Вот, вот он Димитрий Иванович! А не объявил себя сразу, не ведая, рады ли вы будете его приходу!
На самозванца накатила отвага кошки, загнанной в угол. Срывающимся голосом он прокричал:
– Да, я государь! А вы мои неразумные чада.
Он замахнулся на толпу палкой, на которую опирался.
И надо же, сработало: народ повалился в ноги новоявленному царю.
Главный парадокс всей истории с Лжедмитрием II заключался в том, что он назваться-то назвался, но, в отличие от первого Самозванца, власти не желал и всячески от неё отбивался. Но шляхте был нужен повод для нового похода, а русских взбодрила новость о возвращении правильного царя. Войско Лжедмитрия II росло не по дням, а по часам, и русские города один за другим открывали перед ним ворота.
Прослышав о том, что внедрение дублёра прошло удачно, повалило на Русь польское панство, каждый со своим вооружённым отрядом. Среди искателей приключений и наживы был и Адам Вишневецкий, у которого ранее служил Лжедмитрий I, – красноречивое подтверждение того, что поляки ничуть не заблуждались насчёт личности второго самозванца. Впрочем, и первого тоже.
Вставший во главе шляхетской вольницы князь Рожинский так откровенно глумился над русским «царём», что тот дважды совершал побег из собственного лагеря, ставшего для него концентрационным. Оба раза был пойман и возвращён. Тогда самозванец ушёл в ту глухую оборону, в которую, как правило, отступают при неудачах русские, – запой. Но и это у него плохо получилось – новый царь демонстрировал универсальную бездарность.
Когда самозванец встал под Москвой, потянулась к нему российская знать, кто с обидой, кто с нереализованными амбициями. Одним из первых прибыл профессиональный возмутитель спокойствия князь Дмитрий Трубецкой. Позже Дмитрий Тимофеевич с атаманом Заруцким и воеводой Ляпуновым возглавят Первое русское ополчение, рассорятся, и соратники предадут Ляпунова. Заруцкий сделает ставку на Марину Мнишек, а Трубецкой прозорливо примкнёт к ополчению Минина и Пожарского, получит титул «Спаситель Отечества» и на Земском соборе 1613 года станет одним из претендентов на царский престол. Лагерь самозванца, выступающего под вторым номером, являл собой сброд, в котором и речи не было о единстве. Разгульное пьянство, обостряющее зависть и соперничество, вело к постоянным ссорам. Усугубляли раздрай стекавшиеся в лагерь интернациональные отряды женщин с пониженной социальной ответственностью, дабы ублажать конных дальнобойщиков. Профессиональные вояки и жрицы коммерческой любви, в сущности, занимались одним и тем же делом: и те и другие торговали телом.
Среди шляхтичей, желавших погорячее, вошло в обиход похищение русских молодиц, дававшее двойной доход: утоление похоти и выкуп, привозимый униженными родственниками. Были среди юных дев такие, кто, познав недоступную в прежней жизни сладость распутства, вновь сбегали из семьи в развесёлый лагерь. Но были и те, кто от перенесённого стыда накладывал на себя руки.
Тем временем, соблюдая условия перемирия с Польшей, царь Василий отпустил Мнишека с дочерью домой, взяв с них клятвенное обещание, что отец никогда не признает во втором самозванце зятя, а дочь позабудет о претензиях на царский престол. Нашёл кому верить! Василий Иванович по себе должен был знать цену подобным обетам, когда на кону стоят власть и деньги.
Уже с дороги незадачливый царский тесть начал тайно посылать королю письма, в которых убеждал Сигизмунда в том, что царь Дмитрий действительно спасся и призывал поляков оказать ему вооружённую поддержку.
Одновременно старый пройдоха направил гонца в Тушинский лагерь с известием, что царица готова к воссоединению с законным супругом. Самому новоявленному Дмитрию известие это радости не прибавило, а вот окружавшая его шляхта взбодрилась: Рожинский послал в погоню за Мариной небольшое войско под предводительством отважного буяна Сапеги.
Сборы отряда сопровождались нарочитой шумихой: следовало как можно шире продемонстрировать готовность царя встретиться с супругой, что подтверждало его легитимность. Вместе с тем гетман, не будучи полностью уверенным в согласии Марины на участие в этой чёрной комедии, негласно порекомендовал Яну Сапеге не торопиться с исполнением приказа.
Но и Ежи Мнишек, перекрестивший себя в Юрия Ивановича, валял дурака, придумывая для сопровождавшего их с дочерью русского конвоя в тысячу ратников различные поводы, чтобы замедлить продвижение к границе.
Петух не спешил догонять, но и курица не торопилась убегать.
Юрий Мнишек переиграл тушинскую погоню: она таки настигла «царский поезд» практически у самой границы. Сопровождавшее Марину воинство не было расположено к тому, чтобы защищать её непонятно от кого и неведомо для чего, потому охотно расступилось.
Ян Сапега, скрывая улыбку, уверял Марину в том, что царь Дмитрий действительно спасся и ждет её в Тушино. Всё знающий папа Мнишек помалкивал. Поначалу Марина и верно поверила, что возвращается к законному супругу.
Но нашёлся среди рыцарей Сапеги юный шляхтич, который, видя радость царицы, решил спасти её от горечи разочарования – открыть правду. Обескураженная Марина тут же завыла в голос, чем и выдала прекраснодушного правдолюба. Раздосадованные шляхтичи повязали товарища и увезли в лагерь самозванца. Тот, не от жестокости (не было в нём пороху даже на жестокость), а от страха быть обличённым, приказал посадить молодого дворянина на кол.
Знал бы несчастный шляхтич, сколь напрасной была его жертва! В то время, когда он принимал мученическую смерть, папаша Мнишек, а вслед за ним и успокоившаяся дочурка уже вели с представителями самозванца торг, выгадывая дивиденды, которые должно было принести им очередное лжесвидетельство.
Служители истины – как правило, удел их печален. Но они были всегда и, слава Богу, остаются сегодня, чтобы поддерживать человеческое в человеках.
Таковым был воевода Пётр Басманов, сын известного фаворита Ивана Грозного. Пётр Фёдорович поначалу выступил против Лжедмитрия I, но, уверовав в истинность царевича, стал его верным сподвижником. В роковую майскую ночь лишь один Басманов отважился встать на защиту того, кого принял за настоящего царя. У Лжедмитрия выбора не было, у Петра Басманова выбор был. Пётр Фёдорович стойко принял столь же мученическую, сколь и зряшную с точки зрения здравого смысла смерть, и изуродованное тело его было брошено на позорном месте рядом с телом самозванца.