Дело об архиве рейха

- -
- 100%
- +
Орлов молчал. Холод снова сжал его внутренности. Это не были дилетанты. Это были профессионалы высочайшего класса. Из тех, кто работал в «спецлабораториях», о которых в их ведомстве говорили только шепотом.
– Спасибо, Матвеич, – глухо сказал Орлов, поднимаясь. – Я твой должник.
– Брось, – отмахнулся Фомин. – Просто будь осторожен, Андрей. Тот, кто умеет так убивать, не любит оставлять свидетелей.
Выйдя из морга на залитую холодным дождем улицу, Орлов почувствовал, как кольцо сжимается. Враг был не просто силен. Он был вездесущ и безжалостен. И следующей в списке, он это знал, была Анна. Соколов приказал держаться от нее подальше. Но как он мог? Как он мог сидеть сложа руки, зная, что она – следующая мишень? Он должен был хотя бы убедиться, что она в порядке.
Вечером он подъехал к ее дому. Старый профессорский дом недалеко от университета. Он не стал выходить из машины. Поставил «Победу» в тени деревьев на другой стороне улицы и стал ждать. Дождь барабанил по крыше, дворники лениво размазывали воду по стеклу. Он курил одну папиросу за другой, глядя на освещенные окна ее квартиры на третьем этаже. Это было глупо и опасно. Если за ним следят, он приведет их прямо к ней. Но он не мог уехать.
Через час он ее увидел. Она вышла из подъезда, закутанная в темное пальто, с платком на голове. Она шла быстро, опустив голову, словно пытаясь спрятаться от дождя и всего мира. Она дошла до угла и остановилась у телефонной будки. Орлов напрягся. Она вошла внутрь, опустила монету. Он видел ее силуэт за мутным стеклом. С кем она говорит? Директору? Подруге? А может, кому-то еще?
В этот момент из темной арки напротив вышел человек. В таком же сером, неприметном пальто и шляпе. Он не смотрел в сторону будки. Он просто остановился, достал папиросу и стал ее прикуривать, прикрывая огонек от ветра. Но его поза, его неподвижность, то, как он стоял, – все выдавало в нем наблюдателя. Он ждал. Он следил за ней.
Кровь застучала у Орлова в висках. Громов не ждал. Он уже выставил посты. Анна была не просто приманкой. Она была под колпаком, как и он сам.
Анна вышла из будки и почти бегом пошла в сторону булочной. Наблюдатель не двинулся с места. Он докурил папиросу, бросил окурок в лужу и не спеша пошел в противоположную сторону, растворившись в вечерних сумерках. Это была сменявшаяся слежка. Профессиональная. Один ведет до определенной точки, потом передает другому. Они не просто следили, они ее «пасли», как волка в лесу.
Орлов дождался, когда Анна вернется с авоськой, в которой белела булка хлеба, и скроется в подъезде. В ее окне зажегся свет. Он почувствовал и облегчение, и новую волну страха. Она была дома. Она была жива. Но надолго ли? Он нарушил приказ Соколова. Он приехал сюда и, возможно, своим появлением только усугубил ее положение. Он завел мотор. Нужно было исчезнуть. Стать тенью. Но как стать тенью, когда за тобой самим неотступно следует другая, еще более темная тень?
На следующий день его вызвал Громов.
Кабинет генерал-полковника находился на том же этаже, что и кабинет Соколова, но был словно из другого мира. Огромный, с тяжелой дубовой мебелью, персидскими коврами и гигантским столом, на котором стоял лишь один телефон – знаменитая «вертушка». Огромный портрет Сталина со стены уже убрали, но на дорогих обоях остался более светлый прямоугольник, как призрак ушедшей эпохи. Сам Громов, массивный, в идеально сидящем кителе, стоял у окна, глядя на площадь Дзержинского.
– Входи, майор, – сказал он, не оборачиваясь. Голос его был глубоким, рокочущим, привыкшим повелевать.
Орлов вошел, четко отрапортовав.
Громов медленно повернулся. Его лицо было крупным, высеченным из камня. Но глаза – маленькие, светлые и очень холодные – смотрели пронзительно, словно бурили насквозь.
– Садись, – он указал на стул перед столом. – Рассказывай. Как продвигается твое дело о «трофейном имуществе»? Нашел что-нибудь интересное?
Это был допрос, замаскированный под служебный разговор.
– Работаем, товарищ генерал-полковник, – ровным голосом ответил Орлов. – Контейнер находится в спецхране. Ожидаем прибытия специалистов из инженерного управления для безопасного вскрытия. Опрашиваем свидетелей. Дело рутинное.
– Рутинное? – Громов усмехнулся одними губами. – В нашем ведомстве, майор, не бывает рутинных дел. Особенно тех, что связаны с находками из сорок пятого года. Это как старая мина. Может пролежать в земле десять лет, а потом оторвать ногу случайному мальчишке. Или генералу. – Он сделал паузу, внимательно глядя на Орлова. – Свидетельница твоя… Зайцева, кажется. Как она? Не слишком напугана? Молодая, говорят, симпатичная. Надо ее беречь, майор. Свидетели – ценный материал. И очень хрупкий.
Это была прямая, неприкрытая угроза.
– Она держится хорошо. Помогает следствию, – так же бесстрастно ответил Орлов.
– Вот и хорошо, – Громов прошелся по кабинету. – Ты, Орлов, воевал. СМЕРШ. Я читал твое дело. Характеристики хорошие. Исполнительный, смелый. Но не карьерист. Это плохо. Человек без амбиций – непредсказуем. Чего ты хочешь, майор?
– Служить Родине, товарищ генерал-полковник.
Громов остановился и посмотрел на него в упор.
– Родина – это не абстракция, майор. Родина – это порядок. Система. И у этой системы есть те, кто ее защищает. Мы с тобой. И наша задача – убирать все, что может этот порядок нарушить. Даже если это «наследие предков». Понимаешь? Не нужно копать слишком глубоко. Не нужно проявлять излишнего рвения. Просто сделай свою работу. Напиши отчет, что внутри оказались старые карты и бесполезные бумаги. Сдай в архив, и дело закрыто. Получишь благодарность. Может, и звездочку новую на погоны. Я похлопочу. Иди.
Выйдя из кабинета, Орлов чувствовал себя так, словно его окунули в ледяную грязь. Громов не просто угрожал. Он предлагал сделку. Он пытался его купить. И это было хуже всего. Это означало, что Громов не был уверен, что сможет просто убрать Орлова. Значит, за Орловым стоял Соколов, и Громов это знал. Шла игра двух титанов, а он, Орлов, был фигурой на доске, которую один пытался сдвинуть вперед, а другой – смести.
Вечером этого же дня, когда он вернулся в свою комнату на Арбате, зазвонил телефон. Он снял трубку.
– Андрей? – голос Соколова был напряженным и глухим. – Срочно приезжай. Боткинская больница, седьмое неврологическое.
– Что случилось?
– Вайнштейн. На него напали в подъезде.
В трубке повисла тишина, нарушаемая лишь треском линии.
– Он жив? – выдавил из себя Орлов.
– Жив. Но говорить не может. Езжай.
Орлов ехал по ночной Москве, не разбирая дороги. В голове билась одна мысль: «Это я. Это из-за меня». Он привел их к нему. Он сделал старого, запуганного профессора мишенью. Первая тень, которую он заметил в своей комнате, теперь накрыла и другого человека. Она расползалась, как чернильное пятно, поглощая всех, к кому он прикасался.
В больнице пахло лекарствами и бедой. Дежурный врач, усталый человек с потухшими глазами, провел его в палату. Профессор Вайнштейн лежал на высокой койке, его голова была забинтована. Лицо превратилось в сплошной сине-багровый синяк. Глаза были закрыты. Он дышал тяжело, с хрипом.
– Тяжелая черепно-мозговая травма, – тихо сказал врач. – Били чем-то тяжелым. Ублюдки. Но мозг не задет. Жить будет. А вот с речью… пока неясно. Сильнейший шок. Он ни на что не реагирует.
Орлов подошел к кровати. Он смотрел на разбитое лицо человека, единственной виной которого было то, что он слишком много знал и согласился помочь. В этот момент Орлов понял, что все изменилось. Это больше не было расследованием. Это больше не было игрой. Это стало войной. Его личной войной. И он, майор Андрей Орлов, только что получил свой первый приказ от врага. Приказ, который он прочитал в синяках на лице профессора: «Стой, где стоишь. Следующим будешь ты. Или та девчонка».
Он вышел из палаты и остановился у окна в тускло освещенном коридоре. За стеклом была тьма. И в этой тьме, он знал, за ним наблюдают. Тень была не просто снаружи. Она была внутри. Она была в нем самом – в его чувстве вины, в его ярости, в его отчаянной решимости идти до конца. Он не знал, кто именно прятал архив. Он не знал, для кого он предназначался. Но теперь он знал имя своего врага. И этот враг носил генеральские погоны и сидел в кабинете с призраком вождя на стене. И чтобы добраться до этого врага, Орлову нужно было самому стать тенью. Незаметной, бесшумной и смертоносной.
Буквы на пергаменте
Конечно. Вот текст четвертой главы, «Буквы на пергаменте», написанный в строгом соответствии с вашими требованиями, продолжающий сюжет предыдущих глав и выдержанный в заданном стиле.
***
### Глава 4. Буквы на пергаменте
Он вышел из больницы в ночь, которая уже перестала плакать дождем и теперь просто смотрела на него тысячами мокрых, безразличных глаз-окон. Воздух был плотным и холодным, он пах прелой листвой, бензиновым выхлопом и бедой. Орлов закурил, и огонек «Казбека», вспыхнувший в сложенных лодочкой ладонях, на мгновение вырвал из темноты его лицо – не лицо майора госбезопасности, а маску, высеченную из камня и усталости. Синяки на лице профессора Вайнштейна стояли у него перед глазами, словно проклятое клеймо. Он не просто привел к нему врага. Он, майор Орлов, ветеран СМЕРШа, прошедший войну от Москвы до Берлина, стал невольным наводчиком для тех, кто добивал своих же в тылу.
Война. Слово, которое он считал похороненным в сорок пятом, теперь обрело новый, удушливый смысл. Это была война без линии фронта, без артиллерийских канонад и криков «Ура!». Она велась в тишине кабинетов, в полумраке подъездов, в шепоте телефонных трубок. И он, как оказалось, был на этой войне не офицером, а дичью. Преследуемой, загоняемой дичью, которая своим отчаянным бегом выдает тех, кто имел неосторожность оказаться рядом. Сначала старый завхоз, теперь профессор. Следующей в этом списке, он знал это с абсолютной, леденящей душу уверенностью, была она. Анна.
Мысль об Анне была как заноза под сердцем – острая, болезненная, не дающая дышать. Приказ Соколова – «держись от нее подальше» – был единственно верным. Любой его шаг в ее сторону, любой звонок, любой взгляд превращали ее из свидетельницы в соучастницу. Громов не зря упомянул ее. Он расставлял флажки, очерчивая охотничьи угодья. И Анна была самым ярким, самым заметным флажком, приманкой, на которую должен был выйти зверь. То есть, он.
«Победа» нехотя завелась, ее мотор кашлял в сыром воздухе. Орлов повел машину по пустынным улицам, подчиняясь не разуму, а въевшейся в плоть привычке контрразведчика. Он не ехал домой. Дом перестал быть крепостью. Он ехал в никуда, петляя по лабиринту переулков, топя в них возможное наблюдение, но не в силах утопить собственную ярость и страх. Ярость была чистой, холодной, как сталь финского ножа. Она требовала действия. Страх был липким, грязным, он сковывал, нашептывая о последствиях. Он боялся не за себя. Война научила его принимать возможность собственной смерти как данность, как профессиональный риск. Он боялся за нее. За эту девушку с серьезными серыми глазами, которая верила в науку и правила, и которая по его вине оказалась в центре игры, где правил не было, а единственным законом было право сильного.
Громов предложил ему сделку. Сдать дело в архив, написать отчет о старых картах, получить звездочку и забыть. Забыть о смерти завхоза, об избитом старике, о смертельной опасности, нависшей над Анной. Громов не просто угрожал, он его покупал. И это было хуже всего. Это означало, что генерал не был до конца уверен в своей силе. Он боялся чего-то или кого-то. Возможно, он боялся Соколова. А может, он боялся того, что было в контейнере. Боялся настолько, что предпочел не убирать любопытного майора сразу, а попытаться сделать его своим. Это давало Орлову крохотный, призрачный шанс. Шанс нанести удар первым.
Но для этого нужно было оружие. А единственным оружием в этой войне был сам контейнер. Содержимое ящика, ради которого убивали и калечили. Он должен был узнать, что там. Не дожидаясь официального вскрытия, которое Громов мог контролировать, подменить, сфальсифицировать. Он должен был увидеть все своими глазами.
Машина остановилась у телефонной будки на Смоленском бульваре. Тусклый свет из стеклянного колпака падал на мокрый асфальт. Решение созрело. Рискованное, почти безумное, но единственно возможное. Он вышел из машины, плотнее закутавшись в шинель, и вошел в будку. Пахло сыростью и карболитом. Он набрал номер, который знал наизусть, но никогда не записывал. Домашний номер Соколова. Звонить ему домой было грубейшим нарушением всех неписаных правил их ремесла, почти самоубийством. Но ситуация была из тех, где правила уже не работали.
После нескольких длинных, тягучих гудков в трубке щелкнуло.
– Слушаю, – сонный, раздраженный голос жены полковника.
– Попросите, пожалуйста, Федора Семеновича. Скажите, из гаража беспокоят. По поводу его «Волги».
На том конце провода повисла пауза. Орлов слышал, как женщина тяжело вздохнула. «Волга» была условным паролем для самой крайней, самой экстренной ситуации. Они придумали его еще в Германии, когда однажды оказались отрезаны от своих в небольшом городке, и связь была вопросом жизни и смерти. С тех пор они им не пользовались. Ни разу.
– Сейчас, – коротко бросила женщина.
В трубке послышались шаркающие шаги, потом приглушенный разговор. Наконец, Орлов услышал голос Соколова. Спокойный, ровный, но Орлов уловил в нем едва заметное напряжение.
– Да. Что там с машиной?
– Карбюратор барахлит, Федор Семенович. Срочно нужно взглянуть. Иначе завтра может не завестись.
– Где ты? – так же ровно спросил Соколов.
– На старом месте. Где москворецкие туманы.
Это было еще одно условное обозначение. Небольшой сквер на набережной, недалеко от Каменного моста. Место было глухое, плохо освещенное.
– Через двадцать минут, – сказал Соколов и повесил трубку.
Орлов вышел из будки, чувствуя, как по спине стекает капля холодного пота. Он заставил полковника пойти на огромный риск. Теперь отступать было некуда. Он сел в машину и поехал к набережной, внимательно всматриваясь в зеркало заднего вида. Хвоста, кажется, не было. Но это ничего не значило. Лучшие наблюдатели были теми, кого ты не видишь.
Соколов приехал ровно через двадцать минут на своей личной «Победе», не на служебной «Волге». Он остановил машину рядом с машиной Орлова, но не вышел. Орлов понял знак. Он быстро пересел на переднее сиденье машины полковника. В салоне пахло дорогим табаком и чуть уловимым запахом одеколона «Красная Москва».
– Что случилось, Андрей? – спросил Соколов, не глядя на него, всматриваясь в темную, маслянистую воду реки. – Такими паролями не бросаются.
– Вайнштейна нашли.
– Я знаю, – голос Соколова был тверд, как гранит. – Мне уже доложили. Работа Громова. Грубая, но эффективная. Он зачищает концы. И посылает сигналы. Тебе и мне.
– Это я его подставил, – глухо сказал Орлов.
– Войну прошел, а сентиментальности не растерял, – отрезал Соколов. – Вину на себя не бери. Ты делал свою работу. Он делает свою. Сейчас это не важно. Что ты хочешь?
– Мне нужно попасть в спецхран. Мне нужно увидеть, что в контейнере. До того, как его вскроют официально.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.