Человеческая ферма

И Он сказал мне безмолвно: -Не бывает никаких ударов судьбы и несчастий. Всё это глупости, выдуманные слабаками для оправдания своей никчёмности. Пропасть может лишь тот, то согласен пропасть. Для вечно устроенной души всякое событие-ступенька, чтоб подняться выше и стать сильнее. Горестное событие -тем более. Акунин. СОКОЛ И ЛАСТОЧКА.

Марс.

Давняя мечта человечества. Далёкая и близкая планета.

Как долететь?

А вот, как ни странно, уже всё потихоньку делается, незаметно решается. В России, Америке, Китае, Индии… Может, ещё где…

Решается. Дело двигается. Ракеты другие уже, топливо, двигатели.

Облегчённые сплавы, композиты. Вообще чёрт-те что уже. Снижение веса, объёма.

Громоздкая аппаратура ушла. Нельзя было летать далеко и быстро на радиолампах и брать с собой арифмометры со счётами.

Принципы были понятны, но материализация техники запаздывала. И вот более-менее всё в порядке, компьютеры на ладони. И как результат – увеличение свободного объёма под другое…

Ещё совсем недавно то, что сейчас в кармане уменьшается, было величиной с комнату, а энергии жрало, как дом отопить в двенадцать этажей.

Ну, так вот, комнаты под аппаратуру на космическом корабле уже не надо. Быстрее и дальше будем теперь летать. Расчёты суперточные, программы. Везде абсолютная точность по атомным часам.

Вот ещё слова: атомные часы! Это всё равно как дизельная ложка. Или электронный стул. Ну, тот, на котором сидят обычно или дерутся. Как драться электронными стульями? Вот то-то же. Можно, конечно, но жалко.

Почему, кстати, безногих космонавтов не используют для полётов в космос? Необъяснимая для меня загадка. Ну, понятно же всем, что на земле надо ходить, чтобы жить полноценно. А чем, если нет? А вот там, наверху, совсем другое дело. И вес меньше был бы, да и вообще сплошная для всех польза. Ну да ладно, тут не про это.

Ну, так вот, летим в космос.

Техника почти уже не подводит – совершенство. А вот люди… Люди людей подводят. Слаб, слаб человек и несовершенен. Многие классики это уже подмечали не раз, когда разделывали души людей, как Бог когда-то черепаху.

Слаб. И психоват. Все психи и сумасшедшие в той или иной мере. Почти все. А если нет, так какие же это люди тогда?

Вот если планшет или компьютер сломался, так и что? Элемент вынул, другой вставил, перегрузил программу. Работает, мать его ети.

А человек? Если у него банка свистнула, и он хвать топор и давай им махать, потому что он нервничает? Что тут менять? Поздно уже. Он уже всех разделал и тушёнку варит, песенку напевая.

Вот это и есть главная проблема для людей при полётах в космос – совместимость друг с другом. Как душу отвести? Как разбить харю или метко плюнуть в глаз тому придурку, который определённо не прав? Пусть, падла, с оплёванной харей теперь живёт в замкнутом пространстве.

Людей, конечно, пропускают через тесты всякие на совместимость. Вы пока поживите в сфере, а мы вон оттуда будем наблюдать, когда начнёте друг друга убивать при таком свете. А под рок-н-ролл если? Ускорится что?

Надо заранее всё рассчитывать, чтобы до тушёнки дело не дошло. Под рок-н-ролл.

И вот во всех космических державах те, кто более или менее серьёзно интересовался космосом, создали замкнутые сферы для людей и растений. Всё друг друга дополняло, жили люди, дышали, ели, гадили, – и всё это очень было нужно растениям. Лучок, чесночок, укропчик. Всё так классно устраивалось, что залюбуешься прямо. И выходить нельзя два года – примерно столько до Марса лететь в одну сторону. И сфера эта вся герметична. И выйти нельзя.

В таких сферах, чтобы создать экосистему, надо как минимум огород, а как максимум лес. Желательно, с обитателями. Ну, пчёлы там, белочки, ежи. В идеале ещё порося завести. Хрюшу. Отходы со столовки ему, а к ноябрю на сало боровка. С травой проблем не было. Росла себе, чего ей…

И деревья там даже были полезные всякие, как в райском детском садике. Всё разумно вроде. Со временем могли появиться и дупла. Для тех же белочек, пчёл. Сову завести опять же.

Как вдруг – рраааз!

Вылезла проблема, про которую ну никак не могли подумать: у яблони сучья отламываться стали.

Ё-моё!

И что делать? Не починишь же? Ходили, ходили вокруг яблони этой, галдели. Всё равно делать не фиг. За ствол трясли, пинали даже.

А она возьми и сломайся. Да как так-то? И у всех деревьев других, в этой сфере высаженных, то же самое.

Да в чём же дело? Ломали головы все, кто был в сфере. Ломал головы все, кто был вне её и наблюдал. Видео смотрели архивные. Вдруг кто там ночью подпиливал или бобёр какой-нибудь зайцем на Марс тоже готовился. Но нет ничего. На всех съёмках стоят себе деревья, только в ускорении видно, как растут.

Растут и растут. Неподвижно, правда, но растут же. Ничего им не мешает, не отвлекает. Получай питание из почвы да листву нагуливай, шишки да почки на бухивай.

Пошли методом отсекания. Солнце? Вон оно. Светит. Космос же. Тут оно всегда. Да и лампы вот, пожалуйста. Дождя нет? Да вот гидропоника. Капельное орошение. Углекислый газ? Ну как же, все дышат, да вон ещё внизу какашки преют. Тоже вырабатывают деревянный витамин. Всё и все при деле вроде. Вредителей нет. Ветром не качает.

Ветром? Ветер?! Ветра нет!

Ветра нет! Вдруг понял кто-то. Незачем дереву сопротивляться внешним колебаниям. Отсутствуют они – отсутствуют и мышцы сопротивления. В итоге стало дерево большим и толстым, да и сломалось как сухая палочка, хоть по ней что-то и текло.

А на земле же как? С самого первого мига, как из семечек начинает что-либо расти, так сразу и обрушивается внешняя среда. Ну и давай дуть, гнуть, ломать, терзать. Поливает его дождями, насекомые всякие противные и не очень грызут, гадят, живут в нём. Вроде бы зло по определению, мешает жить. Но выходит, и жить учит. И без этого и жизни нет. Стоит, сопротивляется, жизни истиной учится, крепче делается.

Вот ведь какой казус.

А где ж ветер-то брать на космической станции? Негде. Придумали, конечно. Просто начали трясти деревья каждый день. Когда жители сферы, когда машинка какая-то. Ничем внешне деревья новые не изменились, не отличить их о тех, которые без ветра росли. Такие же: кора, ветки, листья. Ломаться только перестали.

А вот людей можно отличить.

Вроде такой же, может, меньше даже и тоньше, худее, но посмотри в глаза.

Если получится, конечно.

Увидеть можно, как там, за радужной шторкой, струнами, натянутыми гудят стальные канаты, которые, может, и согнуть можно на какое-то время, но отскакивай, ибо сейчас стеганут так, что только кеды на месте останутся.

Поймёшь, что люди эти особой породы, из страшного леса, где ветра и гнули крону, и качали ветки, и рвали листья, но… стоит человек-дерево, не видны его мускулы снаружи. Да и не мускулы – это вовсе. Другое нечто. Воля к жизни. Пусть даже ломаной, но жизни. Попробуй, отними.

Ну, или присел он. Ему не важно. Он в любой момент встанет.

У всех, кто воевал или сидел в тюрьме, такие глаза, такие невидимые мускулы. По взгляду можно понять: вот на этого ветер дул, а вот этого даже сломал, но он зарастил перелом и рос дальше. Тут в чисто русской тюрьме у многих такие глаза. Не у всех, но у многих. С такими людьми можно что-либо открыть.

Завоевать, искать, найти и не сдаваться.

НЕ СДАВАТЬСЯ. Пусть думают, что ты прутик. Пусть. Но попробуй сломать. Шелестит время над этими людьми, дует со всех сторон. И? Ничего не может сделать. Летит дальше. А люди остаются. Такие же, как и все. Если б не глаза. Глаза воевавших или сидевших в тюрьме – они одинаковые. За ними канаты из стальных жил.

Глаза занимающихся восточными единоборствами, кстати, такие же.

Ничегошеньки этого я не знал. Жил и не тужил в Стране Россия, которую весь мир считал Мордором, под тиранией всех, кто бы ни пришёл к власти. Ну, кроме Горбачёва и Ельцина. По странному совпадению при их руководстве население страны уменьшалось. А потом пришёл Путин, и стало не так, как раньше. Не плохо вроде, но в то же время и не совсем хорошо. Кому как. Ну а я к этому времени вроде бы как-то вырос, стал взрослым. Но есть сомнения у меня в этом. Ой, есть! Вроде посмотришь в зеркало – вот он, Взрослый. Отвернёшься – опять детство вокруг. Вот и пожалуйста: лет до хрена сколько, а всё на мотоцикле накататься не могу. Ведь и бился на нём уже, и падал. А всё равно ну вот нужен, просто необходим.

Вот и сейчас. Прямо в секунду эту мой мотоцикл кидает назад километры, унося меня на юг. Летим, и музыка, накачиваемая из аудиосистемы, летит с нами, окутывая коконом. Куда же без неё? Невозможно без этого. Пунктиры трассы от города к городу и мой полёт. Летящее над дорогой одиночество. Можно говорить с собой. Никто не подслушает и не скажет: «Он же спятил!»

Я часто так спрашиваю себя о многом и не могу ответить. А вопросы набиваются в кофры и никуда не исчезают. Мотоцикл заметно тяжелеет к концу пути. И я знаю от чего.

Путешествие – это путь и иногда надо пройти, и проехать безумное количество километров что бы вернутся туда же и встретить себя. Вернутся и встретится взглядом. И помолчать.

Как много всегда в этом молчание слов. Разметки дороги сливаются в линии. И твой полёт по ним. Я многое спрашиваю у себя в эти часы пути. И почти всегда не могу ответить на вопросы. Пытаюсь, но мысли вязнут как в глине и отстают. Через какое-то время я забываю и вопросы. И они, тихо кружась как осенние листья ложатся на асфальт уже далеко позади. А я еду дальше.

Я долго так могу ехать. Часы и дни. И очень хорошо, что сама земля круглая. И по ней можно ехать бесконечно. Главное не заезжать в квадратные страны. Объезжать их надо вдоль по параболе. Ну ли перескакивать по радуге. Как угодно, но не заезжать.

Мне многое надо спросить у себя. И на многое ответить. И ещё мне надо помолчать.

Так мы вместе и едем. Мотоцикл, Одиночество, Вопросы без ответов. И звучащий в душе блюз. Медитация ли это какая-то? Нет медитация я знаю, как выглядит. Это просто, когда несёшь что-то тяжелое и все. Устал не можешь дальше.

Кажется, ВСЁ? Бросать?

А вот нет. Тут все просто. Представь, что спиздил. Спиздил это. И тут откуда что берётся? Столько сразу сил и энергии. Это и есть медитация. Взять в долг силы или терпение. А тут другое.

Тут- ДЗЕН.

Я долго так еду. Сотни. Тысячи километров. Дни. Разговариваю с собой. Спрашиваю что-то. Но всё же больше молчу. Я часто, зная ответы, всё равно молчу. Мне нечего сказать самому себе и поэтому я просто еду.

Я всегда гнал на юг в молчании и одиночестве. Быстрее! Быстрее! На море. Оно же волнуется без меня там. Я и гоню, чтобы не подводить его. Увидеть. Почти не сплю все эти две с половиной тысячи километров. Так, какой-то короткий обморок. И под закрытыми веками мелькающий бесконечной лентой асфальт.

Утро: кофе и в седло, и газ так открутить, что тело сползает с седла. Оно не успевает за скоростью, за стремлением ТУДА, где я уже в мыслях. Не нужно больше уже искать одиночество, если ты верхом на нём.

Первая остановка в Туле. К этому моменту уже не важен бег времени. Оно полностью куда уходит и становится не нужным. Теперь жизнь считается на километры. Бензин кончается. Как быстро! Бесят заправки. Они отвлекают. Но именно там ты покупаешь ещё 350 километров трассы радости. ДОН-4 шикарная дорога подхватывает меня и уже несёт сама. Следующий вечер за Ростовом. И тут уже пахнет югом.

Здесь сон уже дольше и глубже. Усталость берёт своё. Но кофе, седло и газ до упора. Сползаешь с седла назад от резкого броска скорости. Подтягивание самого себя на удобное положение. И ноги вперёд на вынос педалей. Их расставляет ветром в стороны и надо периодически поправлять.

Мотоцикл яростно хочет за горизонт. Что-то меняется на скорости сто пятьдесят километров в час. Шум мотора заглушает все звуки, а вибрация сливается с ритмами сердца в унисон. Ничто не ускользает от твоего внимания, и одновременно ты ни на чём не фокусируешься. Ты становишься частью дороги, её сутью и сущностью. Мысли или закольцовываются или уходят вообще. Уходишь куда-то и ты. Если в этот момент резко обернёшься, то сзади не увидишь ничего. Картинка не успевает прогрузиться. И ты понимаешь, что сзади уже ничего нет. И никого.

Остаётся в стороне Краснодар, и вдруг с равнинного драйва то, что издалека можно было принять за тучи, превращается в горы.

Впереди Джубга, то место между горами, где трасса Дон -4 втыкается в него. В МОРЕ.

Но ты не видишь его, только чувствуешь запах. Дыхание МОРЯ. Тут юг встречает тебя сиропом из воздуха. На душе расцветают сады.

Море почувствовало тебя уже. Втянуло твой запах и выдохнуло.

Узнало.

Ваше дыхание слилось с ним. Вы теперь вместе. Одним дышите. Мелькают всё видевшие горы. Всё слышавшая тишина.

Под шлемом сквозь стянутую усталостью и ветром кожей появляется лёгкая улыбка, а потом скалятся клыки.

Дорога в горах окружает тебя отвесными стенами и накидывает на тебя петли серпантина. Но это не удавка. Это спираль. Штопор бесконечности. Ты с восторгом сливаешься с этим родео.

Первые полчаса ещё осторожно. Шины и мотор привыкли к прямому движению. А тут бесконечный танец: повороты и резкие спуски, перегазовки и вынос вверх. Щелчки включения скоростей и затяжные спуски, где тормозов не хватает. И ты тормозишь мотором на пониженной скорости.

Мы привыкаем с ним к танцу дороги и быстро сливаемся в одно. Полчаса гона буквально, и мы одно целое. Руки уже не нужны для управления. Можно управлять ногами. Телом. Приходит полное соединение с байком.

Теперь можно начинать. Горы с утра ведут себя обычно тихо как мышки, чтобы никого не спугнуть. И тогда пугаю их я. Бешеный рок-н-ролл на полную взрывает горы. Рот открыт от восторга. Смех сумасшедшего. Прострел на дикой скорости там, где прямой участок, и лютый загиб почти кладёт мотоцикл на асфальт. Полотно дороги около глаз таак близко, что видны все его трещинки.

Все с самого рождения к ней идут. А я еду. И упоение скоростью вытесняет страх смерти.

А она собственно вот. Стоит только руку протянуть. Висок к виску. Можно её похлопать по плечу. Тонко с металлическим звоном свистит ветер об её косу. Она внимательна к тебе. Ждёт ошибки. Может, именно тогда, когда ты её и захочешь похлопать. Рано или поздно она меня поймает, и я в принципе не буду на неё в обиде.

В этот раз я Смерть проскакиваю. Она остаётся там, в горах, а мы летим дальше. Хотя это иллюзия. Если ты на байке нельзя от нее отделаться. Впрочем когда ты просто живёшь тоже.

Она чуть дальше. Чуть ближе. Сбоку. Сверху. Даже может быть под тобой. Она вокруг тебя. И это всегда так, стоит сесть в седло.

Тем не менее Жизнь на мотоцикле это не глотании минут часов и километров что бы быстрее приехать. Это сама жизнь. Её бесконечный зависший момент. Вечное сейчас. Остановившийся звук. Один вечный удар сердца.

Где каждая секунда не менее важна чем другая. И промежуток между секундами тоже не менее важен.

Жизнь сейчас. В этот миг не существует ни прошлого, ни настоящего тянется лишь бесконечное СЕЙЧАС. Великий миг жизни. Альфа и омега, слившаяся в точку. а смерть – это не конец – это следующая глава книги, та же история.

Тут в эти секунды ничего нельзя планировать. Наступит ли завтра день? Следующая ночь? А может следующая жизнь уже ждёт тебя вот уже через минуту. Ненужное и смешное твоё поломанное тело останется за теми вон кустиками, а жизнь начнётся. Новая. Во всех смыслах. С новыми событиями.

Так утверждал товарищ Гаутама -Будда. Уже в новом теле. И я ему верю.

Моё спасение только в перерождение. В рай я точно никогда не попаду. А и что мне там делать? Любимых сердцу напитков там нет. Девиц что дарили мне радость по жизни тоже. Кстати беспокойства и проблем от них совсем не было чего не скажешь про моих жён. Ну да ладно. Что там у нас вокруг?

А справа море. Оно в восхищении. Ты же скалишь зубы и орёшь от восторга. Лассо стоп-сигналов машин перед тобой, уходящее то вниз, то вверх по серпантину. Ты обходишь эти машины, словно они стоят на месте. В них мелькают погасшие, усталые лица. Им не важен путь. Им просто нужно приехать. Студень глаз провожают твой полёт мимо них. Тухлый мирок кондиционерного пространства. Им не понятна твоя скорость. Из машин торчит скарб для отдыха. Они явно планируют отпуск тщательнее чем всю жизнь.

Я такое видел раз в кронштадтском форте летом. Приехал злобный джип с такими же двумя толстыми существами. Они с трудом оттуда полчаса вытаскивали складные дорогие столы и стулья. Потом судки и коробки с жратвой. Отдуваясь сели и с ненавистью глядя на купающихся беззаботных людей стали все это жрать. А сожрав…

Засунули всё назад и злобно уехали. Такой вот отдых у некоторых.

И ведь готовились к нему. Ждали его. Чего? Пожрать без крыши над головой?

А я уже на другом горном подъёме. И через минуту на спуске с него уже, с другой стороны. Быть с ними – это не твоё. Это вообще параллельная реальность. Они даже дышат там не тем. Воздухом, который уже кто-то выпустил из себя.

А ты нет. Ты дышишь ветром скорости и моря. Горами и бешеным ритмом. Звуком мотора и пульсом сердца, сливавшимся с барабанами рока.

Туапсе спустит тебя с горы, мелькнёт улицей, мостом, нефтяными баками слева и поднимет снова. Ещё полсотни километров серпантина, пост ментов и всё.

Всё, море, друзья, снова море. Твоя походка как у монгола, который потерял коня, но не честь. Кабак. Воздух как виски. А потом, собственно, и виски с воздухом этим.

Я так езжу всегда.

Да и сейчас так же. Мчусь. Но только вот…

У меня важная миссия в этот раз. Я делаю то, что обещал. Хотя со стороны всё это выглядит несусветной дурью. Да я и сам бы так считал ещё три года назад. И хрена лысого поверил бы кому. Но тут как в это не верить? Если всё это произошло со мной.

В кофрах моего байка, кроме необходимого набора из дождевика, кружки, термоса, светоотражающей жилетки и других всяких необходимых мелочей, есть ещё кое-что. Увидев это, любой байкер скажет.

– А это что за хрень? Кто это вообще? А это тебе на хрена? Да в таких количествах ещё:

Я не смогу ответить.

Вернее, смогу. А вот зачем везу на море это – нет.

А если ещё скажу, что еду одно топить в Чёрном море, а второго выпускать… Так после этих слов на меня как минимум странно посмотрят. Хотя настоящие байкеры дорог видели много, но это, по-моему, и для них чересчур.

Сам понимаю. Поэтому и вам я про это рассказывать не буду. Во всяком случае, сейчас.

Рано ещё.

Так же не рассказывал я и близким мне людям. И адвокату, который невероятными ухищрениями передавал ЭТО на большую землю с вновь поднявшегося из поганого болота Архипелага. И тетрадки ещё, в которых обо всём, что я видел, писал лапой курицы. Почерк у меня – та ещё паутина. Это и спасало, кстати. Я видел, как свиньи Архипелага открывали тетради и, помогая себе губами, пытались прочитать. И? К моей радости и ликованию у них ничего не выходило. Не их это было. Так бывает у разных пород зверей. Вот у коз вертикальные зрачки. И они чётко пасут одним им видимую и ими понимаемую опасность. У орлов и прочих птиц из этого отряда зрение снайперское, чтобы с высоты мышь увидеть. У сов – чтобы ночью охотиться. А у свиней на другое зрение заточено. Им даже вверх трудно смотреть. Их фокус – это корыто. То, что было написано в тетрадях, не фокусировалось, не оставляло следа в рудиментарном мозге. Потому что человек разумный, если живёт по инструкции, он теряет его. А зачем он нужен? Вот же всё написано и разложено по пунктам, без полутонов и палитры цвета. Если вот так, то вот так. А если не так, то по-другому. Ну и всё. Какой тут мозг? Ненужный орган. Хотя сигналы что-то должно подавать, чтобы пасть открывалась. Ну, значит, исключительно для этого.

– Это очень важно! – пояснял я адвокату. – Пожалуйста, просто передайте её.

– Да я уже передавала в прошлый раз, – отбивалась, как могла, адвокат, – такую же.

– Та была другого цвета, – невразумительно молол я, чувствуя, что несу чушь и дичь. Но так было надо, а адвокат всё же получала деньги и должна была выполнять просьбы, даже такие странные, как эта.

Год как всё закончилось. Я вернулся раньше на один год. Но только сейчас развязались пальцы, свёрнутые в какой-то нервный не распутываемый морской узел. И видя, что всё происходит там, где сказка из прошлого на моих глазах превратилась в гнилую быль, видя, что там не хватает последнего шага, может быть, самого маленького, я еду выполнять обещания.

Выпускать ЕГО. Того, кто сидел там больше всех. И, быть может, это и будет той самой последней соломинкой, что сломает горб этому взбесившемуся верблюду, кораблю пустыни, который, подобно библейскому антипророку, уже скоро как четвёртый десяток лет ведёт свой народ из цивилизованного мира в пустыню.

Мы мчимся.

– Это ты что ли там воешь? – спрашиваю я его, уловив какие-то нетипичные звуки.

– И-хуу! – отвечает он мне прямо в голову. – Мне страшно просто. Тут два колеса, но мы не падаем. Это как?

– Не ссы. Смотри, чувствуй и запоминай. Это называется скорость.

– Скорость… – он пожевал это слово. – Я столько слышал и читал. Но представить не мог. Страшно, блин.

– Ты смотри там, особо не высовывайся. А то увидит кто, побьётся народ от удивления.

– Не, не, – отвечает, – я так, одним глазком. Хорошая вещь. ЭТА ВАША СКОРОСТЬ. Можно дышать, просто открыв рот.

–Согласен БРО-Хохочу я ему в ответ. И кричу от восторга дороге.

–Надышатся можно только ветром!!

–Сейчас я музыку поставлю тебе. Американский шансон. Она для этого и придумана.

Я нахожу подборку блюза и музыка, написанная на другом боку планеты, звучит у нас. Тут. Где когда-то шли так же на юг кочевники. Как и мы сейчас мчались на мотоцикле. К морю. К воде. Югу и солнцу. Месту, где зарождалась жизнь.

Ну ведь не могла же она крути не крути зародится там, где лёд.

Тут развилка дорог уже. И параллельного времени. Тот Я, у кого всё уже позади, съезжает на Тулу. Байк со мной. ценным грузом и своеобразным попутчиком пусть несётся на юг к бесконечно прекрасному морю со своим странным грузом. И ни гвоздя, ни палки ему. Мы догоним его в конце.

А тот Я, который только начинает путь, сворачивает в середину лета 2018 года.

Ой, как же не хочется, как противится всё внутри! Но нужно. Очень нужно. И мне, и другим, И ЕМУ!

Я вернусь. Вернусь в лето 2018 года, где жизнь моя дала трещину, и я заглянул в зазеркалье. Или в задницу.

И первое, и второе подходит.

Ну что ж … И там я тоже ехал. И тоже в сторону юга. Но немного западнее. Несло меня, как девочку Элли с Тотошкой, на запад.

Нас двое, сидящих спереди в новеньком корейском микроавтобусе. Именно отсюда начинается цепочка событий. Она достаточно длинная, но интересная.

А сзади весёлой и живописной гурьбой сидят кучей драже десять вьетнамцев. Три девочки и семь мальчиков. В паспорта я не заглядывал, но выглядят они именно так. Как мелкие конфеты. Горстью.

Задача у вьетнамцев попасть в Литву, а потом в Польшу, где они займут отведённое им место в каком-нибудь подвале и будут шить качественную одежду известных европейских брендов.

Они всю жизнь это делали. Вначале во Вьетнаме, получая за это двести-триста долларов. Потом уже в Москве за пятьсот. И вот их цель – Польша. Там тысяча обещана, причём евро. В принципе молодцы. И что здесь, собственно говоря, такого? Жизнь одна, и ребята хотят её прожить максимально плодотворно.

Наша же задача довезти их в Чисторуссию и доставить до точки на какой-то лесной дороге в Чисторуссом же лесу. Там их заберёт проводник, и они пешком скроются за туманом, идя навстречу своему лучшему будущему.

Ничего сложного вроде. У России и Чисторуссии нет закрытой границы в общем её понимании. С российской только стороны будка стоит, но выезжающие из России машины вообще не досматривают.

Так, заглядывают через окно и всё.

А вот с Чиструсской стороны смотрят, кто едет.

Так было не всегда. Вначале при СССР ничего не было. Ходи куда хочешь. Потом СССР кончился, и первое, что сделали царьки новых стран, это ввели госграницы. Ну, типа – это вот моё.

А местный правитель – нет. Он взял и снёс поставленные было столбы и шлагбаумы.

– Мы вместе типа и всё тут! – вот так он заявил. И это очень сильно понравилось всем в России.

Чем он руководствовался, вряд ли кто узнает. Но все русские свято верят, что из-за того, что очень любит Россию и вот-вот с нами соединится в одно супермощное государство. Почти как СССР. Но этому «вот-вот» постоянно что-то чуть-чуть мешает. И он уже не знает, что делать, так-как-сам-то он готов хоть сейчас.