Глава 1
Самолёт мягко подрагивал, как будто и он не был до конца уверен, стоит ли подниматься в небо. За окном – белёсое утро, обнажённое и тёплое, как начало чего-то важного. Я сидела у иллюминатора, с рюкзаком на коленях, вцепившись пальцами в ремень безопасности так, будто он был последней ниточкой к прежней мне.
– Перелёт займёт около трёх часов, температура в Риме +29, – раздался в динамиках голос стюардессы.
Я выдохнула. Сама себе. В этот момент во мне уживались сразу три девушки: та, что уехала из дома, не попрощавшись по-настоящему с родными; та, что поступила в университет в Москве, не зная, как переживёт одиночество; и та, что наконец-то сделала себе подарок, о котором мечтала с детства.
Италия.
За свои.
Заработанные переводами, бессонными ночами, текстами, что никто не читал, кроме заказчиков.
Это был мой первый взрослый шаг, мой личный старт.
Я не искала приключений – я просто хотела почувствовать себя свободной.
Но, как назло, настоящая свобода почти всегда начинается с турбулентности.
Самолёт слегка качнуло. Я закрыла глаза.
А где-то в недалёком будущем уже звучала музыка, которой ещё не было.
Мелодия, которая изменит всё.
Комната была именно такой, как я хотела: ничего лишнего, но всё – со вкусом.
Светлая простыня, светлое дерево, мягкий плед на кресле. Даже крохотная ваза с засушенными лавандовыми ветками на тумбочке – как будто её поставили специально для меня.
Это не был дорогой номер. Но он выглядел дороже, чем стоил. А я ведь знала – как выглядят вещи «с претензией» и как – по-настоящему.
Я открыла чемодан, разложила косметичку, аккуратно повесила платье на плечики. Даже если это просто короткая поездка, я должна была чувствовать себя достойно.
Сотовый завибрировал на прикроватной тумбе.
Эльмира. Конечно.
– Алло?
– Зарина ну, ты жива вообще? – голос был громким, как всегда. – Вон уже Милана пишет мне в директ: мол, она где?
– Я только зашла в номер, – сказала я, проходя к балкону.
– Какой этаж? Какие шторы? Ты довольна? Или будешь ныть, что белая постель – это скучно?
Я усмехнулась едва заметно. Она знала меня лучше, чем я иногда хотела.
– Четвёртый. Шторы светло-серые, лен. Полочки ровные. В ванной – мрамор. Маленький, но настоящий.
– М-мм, – протянула она с одобрением. – Сама выбирала?
– Конечно сама. Я ведь взрослая теперь, если ты забыла.
– Ага. Восемнадцать тебе – и сразу Наполеон. Ладно, шучу. Просто мы с Миланой спорили: ты заплачешь в первый вечер или на второй.
Я посмотрела в окно. Улица внизу напоминала открытку, только звуки были настоящие.
– Ни в первый, ни во второй, – ответила я спокойно. – Это не побег. Это – мой выбор.
– Вот это я понимаю. Ладно, отдыхай. Если что – сразу звони, даже если будет три ночи. Я тебя прикрою, буду зевать рядом.
– Спасибо, Эля.
– Не забывай: ты не просто на отдыхе. Ты – в начале. Только не перепутай, что начало – не всегда красиво начинается.
Связь прервалась, а я всё ещё стояла с телефоном в руке, будто внутри звонка осталось что-то незавершённое.
Может, её слова.
А может, та самая мысль:
Я – в начале чего-то, о чём даже не подозреваю.
Вечерняя Римская жара медленно отступала, будто сама не спешила отпускать город из своих объятий. Улицы были живые, звенящие, наполненные голосами, вспышками камер, запахами кофе, старого камня и цветов.
Она шла медленно, будто боялась пропустить какой-то знак.
Миновала поворот – и остановилась.
Колизей.
Он был именно таким, как на открытках. И совсем не таким.
Реальный. Высокий. С трещинами времени и гордостью тех, кто его когда-то строил.
Она не двинулась вперёд. Не фотографировала. Просто стояла у фонтана, в котором играла лазурная вода, как будто солнце осталось в ней даже после заката.
В руке – холодное джелато. Ярко-клубничное, с оттенком свежести и ванили.
Её любимое. И её маленькая мечта.
Белое лёгкое платье ловило движения ветра. На голове – соломенная шляпка, прикрывающая взгляд от солнца, которое всё ещё цеплялось за крыши.
Светлые волосы спадали свободно по спине, мягко касаясь талии. Она выглядела как обычная туристка – белокурая, с голубыми глазами. Никто бы не догадался, что её корни – восточные, что в её крови текла совсем иная история.
Но здесь – в этой точке мира, в этом моменте – она была собой. Настоящей.
Девушкой, которая стояла у Колизея одна.
И не нуждалась в ничьём одобрении, чтобы чувствовать себя достойной.
– Как тебе Колизей? – прозвучало сзади на английском.
Она обернулась, едва не слизывая растаявшую каплю джелато с пальцев.
Мир на мгновение словно расфокусировался.
Перед ней стоял парень, которого невозможно было спутать с кем-то обычным.
Чёрные, чуть волнистые волосы падали на плечи. Высокий, в чёрной рубашке, расстёгнутой на одну пуговицу ниже нормы, в мрачных, почти театральных, но не фальшивых деталях.
Он выглядел как герой с обложки альбома, где песни – не просто тексты, а крик души.
Но не образ цеплял первым.
Голос.
Говорил он на английском – с мягким, глубоким баритоном, хрипловатым, как будто его связки знали, что такое крик со сцены и молчание после потери.
Такой голос не забывается. Он оставался внутри, даже если фраза была простой.
– Как тебе Колизей? – повторил он, и она наконец ответила, не спеша, глядя в глаза:
– Идеальные руины. Как всё, что пережило слишком многое.
(по-английски)
Он усмехнулся.
– Ты часто так говоришь? Или ты коллекционер парадоксов?
– Я их перевожу, – сказала она. – По профессии.
– Тогда у тебя опасная работа.
Он сел на край фонтана, не вторгаясь в её пространство.
Она сделала ещё один неторопливый шаг – не к нему, а в сторону. Но теперь между ними не было чужой тишины.
– Ты не из туристов? – спросил он всё так же на английском, внимательно глядя на её лицо, будто пытался угадать, кто она.
– Немного из всех. Но больше – из тех, кто приехал, чтобы почувствовать. Не сфотографировать. А ты?
Он чуть склонил голову.
– У меня выпал один свободный день. Решил потратить его на камни, которые пережили империи.
– Романтично.
– Скорее, трагично. Но эти вещи рядом стоят, не так ли?
– Ты всегда так говоришь?
Он взглянул на неё спокойнее, чем до этого, но с лёгкой, почти незаметной усмешкой.
– Только если думаю, что человек поймёт.
Она посмотрела на Колизей – величественный, усталый, живой. И снова на него.
Он не был похож на кого-то, кого она знала.
И в этом – был весь интерес.
– Я здесь не в первый раз. Колизей со временем надоедает. Как всё, что пережило свои лучшие годы.
– Грустно.
– Реалистично, – коротко ответил он.
Молчание. Он не делал попытки продолжить разговор. Просто сидел и смотрел куда-то вбок, будто её уже не было рядом.
Она присела неподалёку, не слишком близко, но и не на расстоянии.
– Ты всегда такой? Или просто плохо переносишь людей?
Он повернул к ней голову.
– Не люблю праздные беседы.
– А что ты называешь «праздной»? – мягко спросила она.
– Всё, что начинается с «как тебе Колизей».
Она усмехнулась.
– Ты же сам спросил.
– Мне было интересно, как ты ответишь.
– И что скажешь теперь?
– Не разочаровала, – сухо.
Она посмотрела на него внимательнее. Необычная внешность – да. Но не в этом было дело. Он ощущался как человек, который живёт за стеклом: видно, слышно, но потрогать нельзя. И не нужно.
Он посмотрел на её тающее джелато.
– Не слишком сладко?
– Мне нормально. Я не всегда сладкая.
На этот раз он чуть усмехнулся. Почти.
Она поднялась первой.
– Спасибо за компанию. Хоть и мрачноватую.
– Спасибо за диалог без искусственной теплоты. Это редкость.
– Пожалуйста.
Она сделала пару шагов прочь. И услышала его голос уже почти за спиной:
– Может быть, мы ещё пересечёмся. Этот город слишком стар, чтобы делать вид, что случайности не имеют значения.
Она обернулась, посмотрела на него в последний раз.
Он уже отвернулся.
Оставшиеся дни прошли быстро.
Она гуляла, фотографировала, слушала уличную музыку, сидела в кафе у окон, как в книгах, которые сама когда-то переводила.
Эльмира звонила каждый вечер, интересуясь то маршрутом, то погодой, то парнями вокруг.
– И что, ни одного достойного кавалера в городе любви? – в последний день подруга насмешливо поджала губы в камере видеозвонка.
– Никаких кавалеров, – ответила она, глядя в экран. – Только один странный тип у фонтана. Разговор на пять минут.
– А, тот мрачный? Ты о нём вчера говорила.
– Да. Я вообще уже начинаю думать, что он мне привиделся. Ну, честно. Он говорил так, будто его не существует. И с тех пор я его не видела. Ни в парках, ни у тех мест, где гуляют туристы. Ни разу.
И даже его голос… он у меня в голове как будто не полностью, обрывками.
– Ты, кажется, переутомилась.
– Или перегрелась.
Эльмира закатила глаза.
– Это всё твоя писательская фантазия. Ну ничего. Вернёшься – и забудешь. Такие «фантомы» сами рассасываются. Пиши лучше об этом – у тебя как раз сюжет для рассказа есть.
Она отключила звонок. Но на душе остался осадок.
Ведь на самом деле – она не могла забыть его лицо.
Не могла выбросить из памяти тот голос – сухой, спокойный, почти холодный, но пронзающий.
И выражение глаз, в которых не было желания понравиться.
Он не хотел её видеть снова. И всё же сказал: «Может, ещё пересечёмся».
И теперь она уже сама не знала – это была судьба, сон или плод её романтизма, так старательно спрятанного под взрослой маской.
Когда самолёт поднимался в небо, она посмотрела в иллюминатор – на старинные крыши Рима, уходящие в закат.
И подумала:
«Если он был настоящим – мы встретимся.
После возвращения из Италии всё казалось чуть менее ярким. Даже Москва, с её шумом, пробками и сияющими витринами, была будто на фоне.
Зарина прилетела ранним утром, в уставшем такси доехала до центра – и остановилась перед домом, в котором теперь должна была жить.
Квартира, снятая мамой, была на удивление просторной – большая кухня, светлая спальня, уютная гостиная с книгами, которые мать предусмотрительно расставила ещё до приезда.
Мама всегда была категорична:
– Я не отпущу тебя в общагу. Ни морально, ни физически. Москва – это не шутка. Живи в приличном месте.
И она была ей за это благодарна.
Но стены, даже самые уютные, не спасают от чувства пустоты.
Возвращение в тишину – самый резкий контраст после Италии.