Старая любовь – новые неприятности

Зато после смерти жены Артемий перестал стесняться и с удовольствием поедал домашнюю стряпню Вероники Георгиевны, которую она вдохновенно готовила в просторной кухне коттеджа, пока любовник прогуливался по окрестностям или уезжал с утра на рыбалку.

Через несколько лет из ставшего почти родным особняка ее вытеснила Виолетта…

И вот теперь Артемий вновь позвал ее, и Вероника Георгиевна надеялась, что на этот раз уже навсегда.

– Темочка, где ты, милый? – пропела Вероника Георгиевна, легко вспорхнув по ступенькам крыльца в коттедж, несмотря на тяжеленную сумку с продуктами.

Пройдя в знакомую кухню, она принялась проворно выкладывать покупки на столешницу, одновременно успевая извлечь из шкафчика сковороду. Пока жарились сочные стейки, Вероника Георгиевна нарезала и разложила по тарелкам сыр, помидоры и колбасу, прислушиваясь к звукам, доносившимся из комнат. Но как ни была женщина внимательна к малейшим шорохам, она все же подпрыгнула от неожиданности, едва не ошпарившись кипятком, который наливала в заварочный чайник.

– М-м-м! До чего вкусно пахнет! – внезапно раздался у нее за спиной такой знакомый и в то же время непривычно протяжный голос.

Лиховцева резко развернулась. Перед ней стоял, слегка покачиваясь и глядя на нее мутноватыми глазами, ее любимый Темочка.

– Тема, ты что, выпил? – В этом вопросе странным образом смешались беспокойство, облегчение и досада.

– Ну а что? – преспокойно отозвался ее любовник, с размаху опускаясь на стул и ухватив кусок колбасы. – Водка откуда-то взялась, ну я немного…

– «Откуда-то»! – раздраженно передразнила Вероника Георгиевна, ставя перед любовником тарелку с дымящимся ароматным паром стейком. – За водкой не забыл прогуляться, а продуктов не догадался себе купить. Разве так можно?! Так ведь и умереть недолго.

– Ну уж сразу и умереть, – протяжно отозвался Артемий, жуя стейк. – Вкусная штука! Не каркай, Никуш.

Беспокойство слегка отпустило Лиховцеву – не так уж Артемий и напился, это вообще не в его правилах.

Вероника Георгиевна принялась убирать оставшиеся продукты в холодильник и тут в дверце заметила бутылку, еще не открытую. Она вновь встревожилась и, оставив любовника наедине с пиршеством, прошла через просторный холл в комнату, служившую спальней. Так и есть – на прикроватном столике стояла почти пустая бутылка.

Он что же, решил с горя напиться? Не хватало еще, чтобы ее Артемий превратился в алкоголика.

Вероника Георгиевна, взяв бутылку со столика, потихоньку пробежала во двор через другой вход, минуя кухню, и вылила остатки водки под куст возле дома. Бросив бутылку в мусорный контейнер, она с улыбкой вернулась в кухню. Артемий уже подбирался ко второму стейку и выглядел, как ни странно, вполне сносно. Видимо, своевременная возможность подкрепиться пошла ему на пользу.

– Ох, Верника, ты моя муза и спасительница! – высокопарно заявил он.

Это довольно сложное высказывание далось ему без особого труда, и Вероника Георгиевна вновь успокоилась. Ну в самом деле, выпил немного человек, имеет право, как-никак жену только что похоронил. И чего она так запаниковала?

Лиховцева улыбнулась еще шире и, подсев к столу, налила любовнику чашку чая.

– Вот, попей чайку, – проворковала она, и Артемий послушно сделал несколько глотков.

– Ты и вино привезла? – спросил он, указывая на бутылку, которая так и осталась на столешнице.

Надо было убрать в шкафчик, мысленно подосадовала на себя Лиховцева, а вслух весело прощебетала:

– Привезла! Наше любимое. Устроим посиделки при свечах.

– При свечах… – машинально повторил Артемий.

Он вновь показался Веронике Георгиевне каким-то заторможенным, но на этот раз она решила не поддаваться своей тревоге.

А Артемий внезапно заявил:

– Ты бы лучше постелила мне, Никуш. А то спать что-то хочется, да и темнеет уже.

Вероника Георгиевна бросила взгляд в окно. Действительно, она и не заметила, как подкрались летние сумерки, хотя до наступления полной темноты оставалось еще два-три часа. Рановато Артемий собрался в кровать, видимо, романтичный ужин придется отложить. Ничего, у них впереди еще много времени.

Вероника Георгиевна послушно встала и направилась в спальню. Она старательно расстелила свежую простыню и взбила подушки. Артемий, не раздеваясь, растянулся на постели. Вероника Георгиевна, улыбаясь, принялась расстегивать пуговицы на блузке. Но тут Артемий внезапно вскинулся и рывком сел на кровати, свесив ноги.

– Нет, ты лучше поезжай, – заявил он, неприязненно глядя на свою любовницу. – Давай лучше без этого.

Пальцы Лиховцевой замерли на пуговице посередине блузки. От неожиданности она так и осталась стоять в наполовину расстегнутой блузе, в вырезе которой виднелся кружевной бюстгальтер. Женщине показалось, что она ослышалась. Сама же она словно лишилась дара речи.

– Ну правда, не надо всего этого, Никуш, – повторил Белорецкий менее резким тоном. – Мне сейчас не до того, да и вообще…

– Что – вообще? – спросила Вероника Георгиевна внезапно севшим голосом.

– Никуш, ты только не обижайся, – начал было Артемий и тотчас осекся, обхватив руками голову и раскачиваясь из стороны в сторону. – Ну и дурак же я! – заявил он опешившей Лиховцевой. – Самый что ни на есть набитый старый дурак. Ведь это же с самого начала было направлено против меня! Вот все это – против меня!

Тут он сделал пространный жест, словно обводя рукой комнату.

– Темочка, ты бредишь? – тихо спросила Вероника Георгиевна.

Она уже пожалела, что вылила остатки водки. Может, надо было сдать на анализ и Темочке что-то подмешали? Внезапно в ней заговорил врач.

Артемий вновь уставился на свою любовницу тяжелым враждебным взглядом.

– Никуш, ты пойми. Ты хорошая добрая баба, – медленно заговорил он тем тоном, каким обычно пытаются что-то втолковать неразумному ребенку. – Ты медик, хозяйка замечательная, укол можешь сделать, продуктов купить. Но как женщина, – тут он многозначительно поднял указательный палец, – именно как женщина, ты меня никогда не интересовала. Ни-ког-да.

Веронике Георгиевне показалось, что она вот-вот задохнется. От обиды, гнева, внезапно накатившей усталости она не могла вымолвить ни слова и лишь смотрела на своего любовника расширившимися от ужаса глазами.

А Артемий, словно не замечая ее состояния, преспокойно продолжал:

– Вот разве что в первый наш год, ну и потом, на фоне старой жены. А после… Но я всегда ценил тебя за то, что ты не истеричка, ты не думай. Ну да, спали мы с тобой периодически, ходили куда-то, но это все так… – Он пошевелил в воздухе пальцами. – А нравились мне молоденькие, стройные, красивые. Такие, как Ви…

Он икнул, словно подавившись именем своей погибшей жены, и вновь повалился на кровать. И тут у Вероники Георгиевны наступила реакция, да еще такая, какой она от себя и ожидать не могла. Впервые в жизни она очень длинно и не менее грязно выругалась, высказав таким образом все, что думает о своем любовнике, о его отношении к ней, о попусту растраченных на него годах жизни. Потом она развернулась и, выбежав из спальни, принялась пинать все, что попадалось на пути. Попалось ей, впрочем, не слишком много – пара пуфиков и подставка для обуви.

Схватив сумочку с телефоном, она выскочила из коттеджа, промчавшись через сад, с размаху пнула калитку и побежала по дорожке между коттеджами, на ходу вызывая такси. Кода женщина бежала к калитке, ей на секунду почудилось, будто кто-то опрометью бросился на задний двор. Она даже подосадовала на себя, что кто-либо мог увидеть ее в таком состоянии. Еще и блузка расстегнута…

– Стоп! – прервала я свою собеседницу, когда она слезливым голосом поведала, как брела в одиночестве в сторону шоссе, на ходу приводя в порядок одежду. – Вы действительно кого-то видели, выбегая из сада?

– Нет, – уверенно заявила Лиховцева, – я никого не видела, это точно. Просто мне показалось, что кто-то метнулся или прошмыгнул сбоку от меня. Или послышался какой-то шорох. Позже я вспомнила, как Артемий жаловался на соседских кошек, которые постоянно шныряют через сад. Он ведь их терпеть не мог, и кошек и соседей.

– Хорошо. – Я сделала пометку в блокноте. – А почему вы шли в сторону шоссе?

– Это ближайшая точка, где останавливается такси, – пояснила Вероника Георгиевна. – Таксисты предпочитают не заезжать непосредственно в поселок, их можно понять, там ведь придется попетлять, чтобы найти нужный коттедж. К тому же у всех свои машины и услугами такси пользуются редко. Да и идти недалеко, метров сто или двести, точно не знаю.

– Понятно, – коротко отозвалась я. – А теперь расскажите, как именно умер Артемий Белорецкий.

– Его нашли мертвым на постели, – отрывисто произнесла Лиховцева. – Он задохнулся в дыму.

– В дыму? – изумленно переспросила я, ожидая услышать, что Белорецкий умер от алкогольного отравления или, например, от обширного инфаркта. Но Лиховцева кивнула.

– Да. Следствие установило, смерть наступила в результате отравления продуктами горения. Так мне сказали.

– Кто сказал? – быстро спросила я.

Лицо Лиховцевой внезапно потемнело.

– Следователь, кажется. Не помню фамилию. Ко мне домой пришли на следующий… хотя нет, через день после его смерти.

– К вам приходил следователь? Зачем?

– Меня опрашивали, соседи сказали, что видели меня в коттедже в тот вечер, – пояснила Лиховцева, отводя глаза. – Опрашивали, оказывается, для проформы, такой порядок. Но я очень испугалась, очень.

– И что же сказал этот следователь?

– Сказал, что смерть наступила в результате несчастного случая, в каминную трубу попала птица, и дым шел внутрь помещения. Темочка во сне надышался дымом и умер. Заснул и не проснулся.

Вероника Георгиевна коротко всхлипнула и тут же взяла себя в руки.

Я знаком подозвала официанта и попросила принести стакан воды.

– Спасибо. – Лиховцева отпила из стакана и продолжила: – Я боялась, что подумают на меня, но оказалось, что соседи видели, как я уходила, а после Темочка вышел из коттеджа, потом за калитку. Кто-то из соседей сказал, что он пошатывался, когда заходил обратно в коттедж. Следователь предположил, что Темочка был в состоянии алкогольного опьянения, да и вскрытие это подтвердило.

Вероника Георгиевна немного помолчала и грустно улыбнулась.

– Сволочь я все-таки, – с какой-то бесшабашной удалью заявила она, но меня не мог обмануть ее наигранно веселый тон.

– Почему же? – поинтересовалась я, рассчитывая вывести мою собеседницу на откровенность на случай, если она что-то недоговаривает.

Та в ответ усмехнулась:

– Темочка погиб, а я только и думаю, как бы меня не привлекли. У меня ведь и мотив был – обманутая любовница, кинутая в очередной раз.

Я вновь подивилась умению моей собеседницы безупречно выстраивать логические цепочки.

– А почему вы все же решили обратиться ко мне, Вероника Георгиевна? Ведь вердикт следствия – несчастный случай, ничего криминального.

– Потому что, когда я уходила, никакого дыма в каминной трубе не было, – отчеканила Лиховцева, твердо глядя мне прямо в глаза. – Темочка его в тот вечер не топил.

– Но он мог затопить его после того, как вы ушли, – возразила я.

– Мог, – послушно согласилась Вероника Георгиевна, – теперь уже не узнаешь.

Она немного помолчала и вдруг вновь горячо заговорила быстрым, каким-то неистовым шепотом:

– Понимаете, он ведь тоже чего-то боялся! – заявила Лиховцева. – Ведь не просто так он тогда сказал, что против него что-то направлено. И не захотел мне сказать, что именно. И ведь убили его почти сразу после смерти, точнее самоубийства, его жены! О чем-то это говорит?

– Вы все-таки считаете, что его убили? – не удержалась я от вопроса.

– А разве нет? – запальчиво возразила Лиховцева. – Я уже потом поняла, что и меня он так гадко выставил, потому что хотел защитить. Он специально наговорил мне всех этих мерзостей, чтобы я разозлилась и ушла. А на самом деле он так не думал. Он любил меня все эти годы, просто жениться не мог! А я-то, глупая, поверила в этот спектакль. Надо было мне остаться, и Темочка сейчас был бы жив. А я оставила его на растерзание…

Лиховцева внезапно замолчала, словно выдохлась, и жадно допила воду.

Ах вот оно что. Теперь все стало ясно – влюбленная женщина скорее смирится со смертью возлюбленного, чем с тем фактом, что он ее разлюбил. Вероника Георгиевна, зрелая неглупая женщина, в душе осталась романтичной девчонкой, мечтающей о великой любви. Она вбила себе в голову, что ее Темочка – рыцарь без страха и упрека, ценой собственной жизни спасавший свою возлюбленную, и никакие, даже самые неопровержимые доводы не убедят ее в обратном.

Я могу хоть на тарелочке преподнести ей доказательства, что Артемий Белорецкий погиб в результате несчастного случая, она и тогда будет цепляться за выдуманную ею версию, притворяясь перед самой собой, что действительно в нее верит. От меня не укрылось, как во время нашей беседы Лиховцева цепко держалась за свою сумочку, в которой наверняка ждал своего часа пухлый конверт с моим гонораром. Мысленно я уже представляла внушительную пачку купюр в другой сумочке, на этот раз в своей собственной.

А почему бы и нет, в конце концов? И все же я обязана предупредить потенциальную клиентку, что предположение о криминальном характере смерти ее старинного друга может оказаться надуманным и не имеющим ничего общего с реальностью.

– Вероника Георгиевна, – начала я чуть ли не торжественным тоном, – прежде чем мы заключим договор, я все же…

Однако Лиховцева вновь умудрилась меня удивить, уже в который раз во время нашей недолгой беседы.

– Я знаю, что вы хотите сказать, – решительно перебила меня моя собеседница. – Вы не верите, что это убийство, и собираетесь меня предупредить, что гонорар в любом случае останется у вас. Что ж, вам ведь все равно предстоит проделать немалую работу, так что я согласна.

Я не ошиблась – Лиховцева извлекла из сумочки довольно пухлый конверт и умелым незаметным движением передала его мне. В полном соответствии с моими пожеланиями конверт очутился в моей сумке, а я, в свою очередь, протянула Лиховцевой стандартный бланк договора.

Когда необходимые формальности были улажены, я напоследок попросила клиентку сообщить, с кем обычно контактировал Артемий Белорецкий. Вероника Георгиевна назвала по памяти несколько фамилий и пообещала позвонить, если вспомнит какие-нибудь подробности.

На том мы и расстались. Моя клиентка поспешила в клинику, где ее ждали пациенты, а я вернулась в уединение своей уютной квартиры, где между ноутбуком и кофеваркой собиралась распутывать очередное хитросплетение человеческих страстей.