- -
- 100%
- +
В аудитории стояла абсолютная тишина. Даже тот, кто дремал, теперь смотрел на него широко раскрытыми глазами.
– Так вот первое и последнее правило, которое я могу вам дать, – он повернулся к залу, и в его глазах вспыхнул холодный огонь. – Пока вы боитесь боли, вы не живете. Вы лишь защищаетесь от жизни. А самая надежная тюрьма – это та, которую вы построили сами, чтобы чувствовать себя в безопасности.
Он взял мел. Скрип раздался оглушительно громко.
– Откройте тетради. Сегодня мы будем учиться бояться правильно. Потому что именно страх – лучший компас к тому, что по-настоящему стоит делать.
Ян провел ладонью по поверхности кафедры, оставляя невидимый след на вековом дереве. Его взгляд, тяжелый и пронзительный, скользнул по последнему ряду, где сидели самые неуверенные студенты.
– Вы думаете, я читаю вам лекцию? – его голос внезапно стал тише, заставив аудиторию инстинктивно наклониться вперед. – Нет. Я описываю вам клетку. Клетку, которую каждый из вас строит себе ежедневно. Взгляд в зеркало утром – первая прутья. Прокрутка соцсетей вместо завтрака – вторые. Молчание, когда хочется кричать – третьи.
Он медленно вышел из-за кафедры, приблизился к первому ряду. Его тень легла на девушек в ярких худи, заставив их замереть.
– Кто-нибудь может назвать мне самый распространенный способ бегства от страха? – в аудитории повисла пауза. – Алкоголь? Наркотики? – он покачал головой. – Социальные сети. Бесконечный скроллинг, где вы ищете подтверждение, что другие тоже несчастливы. Это современная форма членовредительства.
Внезапно он подошел к окну и распахнул его. Ледяной воздух ворвался в аудиторию, заставляя студентов вздрогнуть.
– Чувствуете? – его голос прозвучал на фоне уличного шума. – Это и есть страх. Физиологический. Древний. Тот, что заставляет ваше сердце биться чаще прямо сейчас. Но через минуту вы адаптируетесь. Как адаптируетесь к унижениям на работе, к одиночеству по вечерам, к пустоте в отношениях.
Он закрыл окно и вернулся к центру аудитории. На его плече растаяла снежинка, оставив темное пятно на идеальном костюме.
– Так вот ваше первое практическое задание. – Он достал из кармана часы. – Ровно сорок восемь часов. Я хочу, чтобы каждый из вас сознательно совершил три действия, которые вас пугают. Не прыжок с парашютом. Нечто страшнее. Попросить о повышении. Прервать токсичные отношения. Сказать «нет» тому, перед кем вы всегда лебезили.
Он обвел аудиторию взглядом, и его глаза стали неожиданно человечными:
– Психология – не про то, как стать счастливым. Она про то, как перестать быть добровольным узником собственной психики. Следующая лекция начнется с ваших отчетов. Свободны.
Он повернулся к доске, демонстративно стряхнул мел с пальцев. Аудитория замерла на секунду, прежде чем взорваться шепотом. Но Ян уже не слышал – он снова остался наедине со своей тишиной, зная, что только что предложил им то, что самому давалось с трудом.
Ян стоял у окна, глядя на снег, укутывающий университетский двор. Слова только что законченной лекции висели в воздухе, смешиваясь с дыханием студентов, выходящих из аудитории. И вдруг его пронзила память – острый, как лед, образ из «Девушки с татуировкой дракона».
Тот самый момент. Маньяк – ухоженный, вежливый, пахнущий дорогим одеколоном – приглашает журналиста в дом. Зайдите, пожалуйста. И журналист… заходит. Зная. Зная, что это скорее всего убийца. Но ведь неудобно отказать. Невежливо. Вдруг ошибся, вдруг показалось, а ты уже обидел человека подозрением.
Ян сжал край подоконника, костяшки пальцев побелели. Как же это гениально и мерзко одновременно. Как точно подмечено.
«Заставлял ли я вас? – спрашивает маньяк, уже заковывая жертву в наручники. – Принуждал? Нет. Я просто попросил. А ваш страх оказаться невежливым, страх чужого осуждения оказался сильнее инстинкта самосохранения. Забавно, не правда ли?»
«Забавно», – мысленно повторил Ян, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Не забавно. Гениально. И ужасно.
Он обернулся к пустой аудитории. Его аудитории. Где он только что вещал о страхах.
А сам? Разве не так же он вошел в ловушку к Shiki? Не физическую, нет. Эмоциональную. Он знал, что что-то не так. Чувствовал ложь на каком-то подкорковом уровне. Еще до Арбата, до этих жалких оправданий. Но ведь неудобно было показаться параноиком. Невежливо – требовать доказательств, проверять, не доверять. Вдруг обидишь человека своими подозрениями?
И он, доктор психологии, знающий наизусть все механизмы манипуляций, все личины социопатии, предпочел игнорировать внутренние сигналы. Ради призрачной возможности не оказаться «плохим», невежливым, осуждающим парнем.
Он горько усмехнулся в тишине.
Мы все в какой-то мере тот журналист. Связанные по рукам и ногам наручниками собственных социальных условностей. И наши маньяки не всегда носят маски серийных убийц. Иногда они носят маски милых девушек с растрёпанными волосами и виноватым взглядом. Или строгих начальников. Или «друзей». И они не требуют у нас. Они просто «просят». А мы заходим. Добровольно.
Он вздохнул, смотря на последних студентов, исчезающих в конце коридора. Его лекция была правдой. Но не всей. Самый страшный страх – не тот, что заставляет бежать. А тот, что заставляет улыбаться и говорить «конечно, я зайду», зная, что на пороге – твой палач.
У массивной дубовой двери аудитории, откуда густой волной выплескивались студенты, стояли две женщины. Молодая аспирантка Катя, прижимая к груди стопку книг, и профессор Ковалёва – её научный руководитель, женщина с седыми волосами, уложенными в строгую гладь, в ортопедических очках на цепочке.
– Профессор, а это… кто только что лекцию читал? – Катя встала на цыпочки, пытаясь разглядеть сквозь толпу удаляющуюся спину в чёрном пальто. – Новый лектор? Не похож на нашего Виктора Петровича.
Ковалёва, пропуская мимо себя поток студентов, одобрительно кивнула в сторону коридора, где мелькала седая голова:
– Ян Сергеевич Сон. Наше новое – и, скажу без ложной скромности, – блестящее приобретение. Приглашённая звезда. В тридцать лет – уже доктор психологии. Защищался по нейрокогнитивным основаниям принятия решений в условиях неопределённости. Говорят, его диссертацию в Гарварде цитируют.
– В тридцать? Доктор? – Катя невольно выдохнула, так сильно сжав книги, что верхняя – «Клиническая психология» – едва не упала. – Выглядит… солидно. И студенты в восторге, я по лицам вижу.
– И не заносчив, что редкость для таких умов, – профессор Ковалёва поправила очки, следуя взглядом за фигурой Яна, пока та не скрылась за поворотом. – Вежлив, корректен, говорит мало, но всегда по делу. Из тех, кто предпочтёт доказать фактами, чем громкими словами. И, что немаловажно, – она многозначительно посмотрела на аспирантку поверх стёкол очков, – абсолютно свободен. Ни жены, ни, как поговаривают, постоянной спутницы. Весь в работе.
Она слегка подтолкнула Катю в сторону опустевшего коридора, где уже затихал гул голосов.
– Так что если интересно – дерзай, милая. Такие шансы выпадают редко. Умный, перспективный, при должности… Да ещё и с таким-то лицом. Только смотри, – добавила она с лёгкой иронией, – не запутайся в своих же нейронных сетях. Мозги-то у него работают быстро.
Катя покраснела и судорожно поправила стопку книг, будто они могли её защитить от внезапно нахлынувших и таких ненаучных мыслей. А в голове уже звенело: «Значит Доктор Сон? Свободен. Вежлив». И образ его седых волос на фоне строгого костюма уже не казался таким пугающим.
Глава вторая. Они.
В чате внезапно появилось уведомление: «Dr.Sleep записывает аудиосообщение…»
Люба замерла. Чашка с кофем застыла в воздухе. Аудио? Она не ожидала этого. Текст – да, это безопасно, можно обдумать, отредактировать. Но голос… Голос – это уже почти физическое присутствие. Это интимно.
Секунды записи тянулись мучительно долго. Она машинально прикусила внутреннюю сторону губы, чувствуя, как нарастает странное нервное ожидание. Наконец, иконка исчезла, и в чате появилась звуковая дорожка.
Она судорожно потянулась за наушниками, роняя один из них дрожащими пальцами. Вставила. Сделала глубокий вдох. Нажала «play».
И его голос заполнил её сознание.
Это был бархатный баритон – не слишком низкий, чтобы казаться грубым, и не высокий, чтобы быть надтреснутым. Плотный, насыщенный, словно дорогой виски. В нём была удивительная комбинация: мужественная сила и в то же время какая-то глубокая, почти гипнотическая мягкость. Голос, которому хотелось доверять безусловно.
«Знаешь, это забавно, – начал он, и в его тоне сквозила не лекционная надменность, а лёгкая, задумчивая ирония. – Человек может жить без положительных эмоций. А вот без отрицательных – нет. Совсем.»
Он сделал небольшую паузу, будто давая ей осознать этот парадокс.
«Вспомни тех, кто выигрывал миллионы в лотерею. Казалось бы – вот он, билет в рай. А нет…. Большинство из них становятся только несчастнее. Почему? А потому что у них появилась возможность купить всё что угодно. И первая новая машина – это восторг. Вторая – уже просто машина. Третья – вообще ничего. Их поместили в идеальные условия, а оказалось, что счастье там не живёт.»
Люба невольно кивнула, словно он мог её видеть. Она сама могла бы купить себе пару другую машин. И не чувствовала бы ровным счётом ничего.
«Был такой эксперимент – «Мышиный рай». Ученые создали для грызунов идеальный мир: бесконечная еда, безопасность, игрушки, медицинское обслуживание, комфорт. Знаешь, чем это кончилось? – его голос стал чуть тише, почти доверительным. – Мыши перестали размножаться. Перестали общаться. Просто сидели у своих кормушек в полной апатии. Рай привёл их к вымиранию.»
Он замолчал на мгновение, и в тишине наушников был слышен лишь его ровный вдох.
«Так что нет, – продолжил он, и в его голосе снова появилась тёплая, живая нота. – Абсолютное счастье – это миф. И слава богу. Наше дело – не в нём. Наше дело – в другом: искать смысл в борьбе. Находить радость в мелочах, которые достаются трудом, иначе в них просто нет цены. Кофе рано утром намного вкуснее если помогает нам проснуться перед работой. Первый снег намного прекраснее, когда видишь его после недели тяжелой работы. Злиться, грустить, ошибаться – вот истинное счастье… Жить, в конце концов. А не существовать в стерильном раю.»
Сообщение закончилось. Люба сидела, не двигаясь, пока таймер звуковой дорожки не дошёл до конца. Она даже не заметила, что всё это время затаив дыхание.
Это был не монолог психолога. Это была исповедь мыслящего человека. И этот бархатный баритон, звучавший так близко, в её ухе, заставлял кожу покрываться мурашками.
Люба ещё несколько секунд сидела в тишине, пока в наушниках не щёлкнул таймер, оповещая об окончании сообщения. Его голос, бархатный и полный неуловимой грусти, всё ещё звучал у неё в голове. Он говорил об абстрактном счастье, но за каждым словом читалось что-то личное, невысказанное.
Её пальцы сами потянулись к клавиатуре. Прежде чем разум успел остановить её, вопрос был уже отправлен.
Deya: Спасибо. Это… неожиданно и честно. А ты сам? Ты счастлив, Ян?
Петербург. Номер в гостинице «Астория». Ян только что снял пиджак и собирался налить себе виски, когда телефон мягко завибрировал на столе. Он взглянул на экран. Новое сообщение от Deya.
Он прочёл вопрос. И замер.
Счастлив ли я?
Вопрос повис в воздухе тихого номера, оглушительный своей простой прямолинейностью. Его профессиональная броня, всегда готовая к чужим вопросам, дала сбой. Никто – ни коллеги, ни редкие знакомые, ни уж тем более пациенты – не спрашивал его об этом всерьёз. Его статус, его поза, его седина – всё словно говорило: «С этим человеком всё в порядке, он состоялся».
Он медленно опустился в кресло, отставив бокал. Взгляд уставился в окно, где горели огни Исаакиевского собора.
Счастлив ли я? – мысленно повторил он, позволяя вопросу проникнуть внутрь, туда, куда он сам предпочитал не смотреть.
Со стороны – да, безусловно. Успешная, стремительная карьера. К тридцати – доктор наук, признание, статьи в уважаемых журналах. Стильная квартира в Академгородке с видом на Обь. Кое-какие накопления, полная финансовая независимость – никаких кредитов, ипотек, долгов. Возможность заниматься любимым делом и путешествовать по миру за счёт университетов и грантов. Казалось бы, что ещё нужно для счастья? Рекламный проспект идеальной жизни.
Но чем дольше он смотрел в ночное окно, тем явственнее проступал другой образ. Пустая тишина в той самой квартире. Сорочка, аккуратно разложенная на гладильной доске вечером, потому что некому её помять ночью. Десятки городов, в которых он видел только стены отелей, конференц-залов и аэропортов. И главное – леденящее, тотальное чувство, что всё это – лишь идеально отлаженный механизм, внутри которого никого нет.
Он взял телефон. Пальцы сами нашли кнопку записи. Он не думал, что сказать. Он просто позволил словам идти из самой глубины.
Если честно, то несчастен я в среднем двадцать четыре часа в сутки, – пронеслось у Яна в голове. Но написал он совсем другое.
Dr.Sleep: Знаешь, у меня возникает ощущение, что тебе нужен не психолог. Тебе нужен… просто человек. На расстоянии. Кому можно писать всё как есть и говорить что угодно, не стесняясь. Без оценок, без диагнозов, без расписания на следующую неделю.
Он замолчал, поймав своё отражение в тёмном стекле. Седая голова, тёмные глаза, в которых читалась усталость, не снимаемая никаким сном.
Dr.Sleep: И, кажется, мне… тоже.
Он отправил сообщение и почувствовал не страх, а странное, почти непривычное облегчение. Словно сделал первый шаг в неизвестность – но наконец-то не в сторону учебного протокола, а в направлении живого чувства.
Deya: Наверное, спрашивать об этом пока рано, да? О том почему это тоже нужно тебе. Мы ещё не так хорошо знакомы, чтобы рассказывать о самом откровенном. Это всё из-за переписки в мессенджере. Уверена, что именно виртуальное общение с человеком из другого города подталкивает меня задавать самые каверзные вопросы, которые я ни за что бы не задала вживую. Постараюсь сдерживаться.
Ян прочёл сообщение. Она права, – мелькнуло у него с лёгкой усмешкой. Мессенджеры… здесь всё иначе. Здесь можно сбросить маску, не опасаясь чужих взглядов. Быть анонимным – а значит, по-настоящему свободным. Здесь никто не смотрит свысока, не оценивает стоимость костюма, возраст или внешность. Имеют значение только слова. Только мысли, обёрнутые в текст.
Мы сами создаём себя здесь – буква за буквой, сообщение за сообщением. И возможно именно в этой виртуальной тишине человек впервые слышит собственный голос – без прикрас, без социальных фильтров.
Виброотклик вырвал его из размышлений.
Deya: У тебя, похоже, тоже не всё в порядке?
Первое, что пришло на ум – цитата из книги, выжженная в памяти ещё со студенческих лет: «Если честно, то надежда на то, что окружающее со всех сторон коричневое море состоит из шоколада, тает даже у самых безнадёжных оптимистов».
Он уже начал набирать эти слова, но остановился. Стер.
Dr.Sleep: Всё уже в норме. Это было в прошлом. Теперь мой разум здоров.
Deya: С тобой интересно. Но мне увы пора. Я рада этому знакомству. Напишу ещё.
Сообщение возникло на экране внезапно, оборвав нить их разговора. Ян почувствовал лёгкий укол разочарования – странный, ведь он обычно ценил лаконичность. Но прежде чем он успел что-то обдумать, пальцы уже вывели ответ:
Dr.Sleep: Подожди, это немного несправедливо. Ты знаешь моё имя, а я твоё – нет.
Ответ пришёл почти мгновенно, будто она ждала этого вопроса:
Deya: Убежала.Deya: Любовь.
И тут же её фотография в чате потухла. Зелёный кружок статуса «онлайн» исчез, сменившись на нейтральное «недавно».
Ян сжал телефон в руке. Он ненавидел эту функцию Telegram. Эти вечные игры в «был(a) в сети», это предательское «недавно», которое говорило обо всём и ни о чём. Ей пользовались только те, кому было что скрывать. Или от кого…
Любовь, – отозвалось эхом в его сознании. И внезапно его губы тронула странная, почти неуловимая улыбка. Неужели я и правда встретил Любовь? – промелькнула в голове нелепая игра слов, ирония которой отозвалась в нём горьковатой нотой. После всего, что случилось, после Шики, после одиночества – такая насмешка судьбы казалась особенно изощрённой.
Он отбросил телефон на кровать. Теперь у её цифрового призрака появилось имя. Красивое. Слишком красивое, чтобы быть правдой.
А где-то в Петербурге женщина по имени Любовь стремительно шла по вечерней улице, пряча в карман разгорячённый телефон и пытаясь заглушить странное чувство лёгкости, смешанной с паникой. Она сделала первый шаг. Теперь нужно было решить – делать ли второй.
Ян задумался. Когда она так неожиданно ушла, у него возникло стойкое ощущение, как у человека, которого прервали на самом интересном месте. В большинстве разговоров – в реальной жизни – именно он решал, о чём говорить и когда заканчивать беседу. Его профессия, его характер – всё было построено на контроле.
А тут… тут у него было странное чувство, что в этом виртуальном диалоге все нити держала она. Всего за несколько минут какая-то незнакомка едва не вытащила из него то, о чём знали только самые близкие, да и то не все. Как она это делает? – с лёгким удивлением подумал он. Словами? Паузами? Или просто тем, что слушает – по-настоящему слушает?
С другой стороны, сквозь лёгкое раздражение от потери контроля пробивалось другое чувство – предвкушение. Он уже заранее радовался их следующей переписке.
С силой потянувшись, он перевёл взгляд на ноутбук. Пора возвращаться к реальности – нужно готовить лекцию для Новосибирска. Но прежде чем открыть рабочий файл, он ещё раз взглянул на тёмный аватар в телеграме.
Любовь…
Любе вовсе не было никуда нужно. Резкий уход из чата был всего лишь защитным жестом – инстинктивным желанием отстраниться, перевести дух и осмыслить эту внезапную, тревожную близость, возникшую с незнакомцем.
Но отстраниться не получилось. Напротив, внутри всё сильнее разгоралось любопытство, острое и почти навязчивое. Кто же он? Ей захотелось знать о нём всё – не только то, что он готов показать. Быть во всеоружии.
Она вбила в поиск: «Ян Сергеевич Сон психолог».
Гугл выдал десятки ссылок. Научные статьи в серьёзных журналах. Программы конференций. Анонсы лекций. Она принялась кликать на них одну за другой, жадно впитывая информацию.
Якутск. Новосибирск. Москва. Питер. И ещё с десяток городов, но уже реже. География складывалась в чёткую картину: его жизнь – это бесконечные перелёты между Сибирью и столицами. В Новосибирске он, скорее всего, базировался, а в Москве и Питере регулярно читал лекции и вёл семинары.
Но ни на одном сайте, ни в одном научном сборнике не было его фотографии. Ни одной. Только сухие строчки: «Доктор психологических наук Я.С. Сон», «Ведущий научный сотрудник», «Специалист по когнитивным нарушениям».
Эта тотальная анонимность начинала казаться ей почти зловещей. Кто этот человек, который повсюду оставляет след из слов и теорий, но тщательно скрывает своё лицо?
Она откинулась на спинку стула, глядя на экран, усеянный вкладками. Он был повсюду и нигде. Как призрак. Учёный-невидимка, чьи мысли разлетелись по научным библиотекам, но чья личность оставалась совершенно скрытой.
И это молчание, эта завеса тайны манили её сильнее любой фотографии.
Гугл услужливо вывалил список ссылок: научные публикации, программы конференций, анонсы лекций. Но всё это было слишком сухо, слишком официально. Ни лица, ни личной жизни, ни намёка на человека за титулами.
Люба с лёгким раздражением провела рукой по волосам. Нет, так не пойдёт. Она не привыкла отступать. Сменила тактику. Ввела просто «Ян Сон», добавив наугад «Новосибирск».
И тут поисковик ожил. Всплыли упоминания в городских новостях о выступлениях, благодарности от университетов, даже короткая заметка в научном блоге с цитатой из его интервью: «Страх – это компас, указывающий на зоны роста».
Она пролистала ещё несколько страниц, цепляясь за любую деталь. Наконец, в глубине выдачи мелькнуло упоминание его старой статьи в малоизвестном журнале – и там, в конце, среди контактов редакции, был указан институт в Академгородке.
Ладно, – подумала Люба, чувствуя азарт цифровой охоты. – Значит, есть точка отсчёта. Она сохранила название института, чтобы позже копнуть глубже. Возможно, найти коллег, публикации, хоть что-то личное.
Но главное оставалось неизменным: ни одного фото. Ни в одном источнике. Ни намёка на лицо, улыбку, случайный кадр с конференции. Он растворялся в цифровом пространстве, как призрак, оставляя после себя лишь следы – тексты, теории, абстрактные идеи. Эта тотальная невидимость начинала казаться почти сверхъестественной. Кто этот человек, так тщательно стирающий себя из визуального поля?
И именно эта тайна – пугающая и безумно притягательная – заставила её отбросить тактику цифровой охоты. Если он не оставляет следов, нужно спросить напрямую. Она закрыла все вкладки и с новым чувством решимости открыла чат.
Deya: Интернет рассказал мне о твоих научных статьях и лекциях, но ничего о тебе самом. Не нашла ни одной твоей фотографии – похоже, ты мастер скрываться. Что ж, тогда справедливость требует моего хода.
Мне тридцать, и последние восемь лет я живу в Петербурге. Работаю в одной кофейной сети – руковожу тем, что должно приносить людям уют и маленькие ежедневные радости. Иронично, правда?
Создаю ритуалы для других, а сама живу между совещаниями, отчетами и бесконечными перелётами. Муж считает меня идеальной карьеристкой. Коллеги – холодной и собранной. А иногда кажется, что я просто профессионально играю роль той, кем меня хотят видеть.
Твой ход. Готов принять эстафету откровений?
Он перечитал её сообщение в третий раз, и снова взгляд споткнулся о слово «муж». Лёгкий укол – странный, необъяснимый, но от этого не менее ощутимый. Раньше семейное положение пациентов было для него просто строкой в анкете. Но сейчас… Сейчас это было иначе. Они с первых же сообщений общались не как доктор и пациент. А как кто? – поймал он себя на мысли. Как сообщники? Как два человека, случайно нашедшие друг в друге того, кто готов слушать, не осуждая.
Стекло окна отражало его задумчивое лицо. Он провёл рукой по волосам и принялся набирать ответ, позволив себе быть чуть более откровенным, чем обычно.
Dr.Sleep: Отсутствие фото это всего лишь моя простительная слабость, не люблю фотографироваться. Камера заставляет меня чувствовать себя… объектом. А я предпочитаю оставаться наблюдателем. Коллеги давно уже смирились с этой моей странностью.
Он сделал паузу, обдумывая, как продолжить. Было страшно разрушить хрупкое доверие, что начало зарождаться между ними, но ещё страшнее было прятаться за маской профессионала.
Dr.Sleep: Что касается эстафеты… Мне тридцать. Живу в Новосибирске, но большую часть жизни провожу в разъездах. Преподаю психологию, учу других понимать свои эмоции, а сам порой чувствую себя часовщиком, который чинит чужие часы, забыв, как слышится тиканье своих собственных.
Dr.Sleep: И да. У меня тоже есть своя идеально отлаженная жизнь, которая со стороны выглядит как безупречный механизм. Но, как и любой механизм, она иногда нуждается в том, чтобы кто-то заметил, что внутри что-то давно работает на износ.
Он отправил сообщение и откинулся на спинку кресла. В груди было непривычно тепло и тревожно. Словно он только что признался в чём-то не только ей, но и самому себе.
Люба прочитала сообщение уже дома, стоя посреди гостиной. В руке телефон, на экране – слова незнакомца, который внезапно стал ближе многих из её окружения. Она медленно провела взглядом по комнате.
Ремонт по последнему слову техники. Безупречный лаконичный стиль, всё из каталогов, всё на своих местах. Мебель из Икеи, собранная с математической точностью. И даже стеклянные тарелки, и бокалы ручной работы, которые должны были создавать уют, стояли за стеклом витрины, как музейные экспонаты. Она как-то раз купила их на выставке, польстившись на слова мастера о том, что в толще стекла навеки застыли крошечные пузырьки воздуха – доказательство честной ручной работы, а не конвейера.
Сейчас эти пузырьки казались ей метафорой её собственной жизни – красивой, идеальной снаружи, но с навеки застывшими внутри пустотами.
Она перечитала его слова: «…моя жизнь выглядит как безупречный механизм. Но иногда нуждается в том, чтобы кто-то заметил, что внутри что-то давно работает на износ».
Губы её тронула горьковатая улыбка. Она подошла к витрине, провела пальцем по гладкой поверхности, чувствуя холод идеального стекла.
Она посмотрела на свое отражение в тёмном окне – успешная женщина в идеальной пустоте. И впервые за долгое время ей захотелось взять один из этих хрупких бокалов, наполнять его вином снова и снова пока не отпустит.