- -
- 100%
- +
Они с мужем переживали трудный период – если это вообще можно было назвать периодом. Скорее, медленное, почти необратимое сползание в существование подобно аквариумным рыбкам. Их брак стал поверхностным, как глянцевая обложка дорогого журнала: красиво, идеально, но пусто.
Муж захлебнулся собственным богатством. Не тем, что было, а тем, что оно с ним сделало. Он впал в странную зависимость – не от денег, а от самого процесса их зарабатывания. От необходимости постоянно достигать, покорять, доказывать. Хотя доказывать уже было некому и не зачем. Внезапно всё самое дорогое и люксовое, о чём они когда-то мечтали, оказалось вполне достижимым. Нужно было только в очередной месяц отработать по шесть дней в неделю по двенадцать, а то и больше часов.
Они не разговаривали «как раньше» уже очень, очень давно. Их диалоги свелись к обсуждению быта, расписания, новых покупок. У них становилось всё больше вещей и всё меньше времени проведенного вместе.
Как-то раз она, не подумав, пожаловалась на это подруге. И услышала, что она – дура, не ценящая такого работящего мужа. Её друзья и родители искренне радовались каждому новому приобретению в их доме – огромной плазме, дизайнерскому креслу, очередному гаджету – а она уже нет. У неё было стойкое впечатление, что отец, если бы мог, приходил бы к ним ночью и помогал мужу делать его бесконечные проекты. Они гордились её богатством, её «успешной» жизнью, с наслаждением рассказывая о ней всем, кто был готов, а чаще – не готов слушать.
И она замолчала. Перестала жаловаться. Потому что её одиночество в роскошной, безупречной квартире оказалось никому не интересно. Оно было неправильным. Не соответствовало картине всеобщего одобрения.
Она пыталась сблизиться с мужем – осторожно, как рукой в темноте ищешь выключатель, которого, кажется, уже и нет. Она жаждала не его денег, не подарков, не этого холодного блеска идеального ремонта. Ей нужна была капля нежности – обычный разговор. О книжке, которую он, может быть, хоть краем глаза видел в её руках. О фильме, что она смотрела одна, пока он засиживался в офисе. На худой конец – о сериале, который все обсуждают. О чём-то, что не пахло бы будничными делами, покупками, цифрами в отчетах и воскресными поездками в «Ленту» или «Ашан», где они молча складывали в тележку недельный запас еды, как два снабженца, обслуживающих свою же крепость.
Но у мужа не было для неё времени. Вернее, время было расписано по минутам – встречи, звонки, проекты. И в перерывах между ними – а по сути, перерывов этих и не было – он был пуст. Выжат. Молча уставившись в экран телефона, он отвечал ей односложно, мыслями всё ещё там, в мире сделок и KPI.
Её попытки тонули в этом молчании, как камень в воде. А потом и пытаться перестала. Проще было сделать вид, что её всё устраивает. Что и ей не до разговоров. Что её собственный график тоже расписан под завязку.
И тогда она начала запоем читать фэнтези. Толстые тома с драконами на обложках стали её убежищем. Она засиживалась допоздна, уткнувшись в книгу, погружаясь в выдуманные миры, где всё было иначе – где были честь, магия, настоящая дружба и любовь, побеждающая любое зло.
Ложилась в постель и – если очень везло – ей снились те миры. Снилось, что она летит на спине грифона над зубчатыми горами или разгадывает древние руны в залитой лунным светом библиотеке. Утром она просыпалась с новым запасом сил на день – слабым, но всё же. Этого хватало, чтобы надеть маску и сделать вид, что всё в порядке.
А вечером вновь убегала в книги, игнорируя всё, что мучило и беспокоило. Она предпочитала отвлекаться и забываться, делая вид, будто её жизнь – не тихая тоска в золотой клетке, а просто не самая интересная глава, которую скоро перелистнут.
И вот сейчас, когда слова на странице начали расплываться перед глазами от усталости, а тишина в квартире стала слишком громкой, что-то внутри не выдержало.
В порыве эмоций пальцы сами потянулись к клавиатуре, набирая сообщение твёрдо, честно, искренне – и тут же отправляя его, не дав себе времени передумать. Она выплеснула в текст всё: о книгах, о фэнтези-мирах, ставших её убежищем, о том, как это помогает дышать в мире, где всё стерильно и по строго по плану.
Сообщение ушло. Она замерла, сжимая телефон в ладони, уже готовясь к осуждению, к снисходительной лекции о защитных механизмах психики.
Но его ответ пришёл неожиданно быстро – и совсем не таким, каким она его представляла.
Dr.Sleep: Знаешь, в самые тёмные времена меня спасли именно книги. Не фэнтези, а Шекспир и Ремарк – последний, признаюсь, был не самым весёлым чтением. – Он на мгновение задумался, будто перелистывая в памяти те самые страницы и добавил.
Dr.Sleep: Но иногда погружение в чужой мир – единственный способ дать своему разуму отдохнуть. А порой – и вовсе увидеть свою проблему под другим углом.
Dr.Sleep: Если хочешь, могу поделиться тем, что сам перечитал десятки раз. «Хроники Амбера» Желязны – о том, как искать себя между мирами. «Заповедник гоблинов» Клиффорда Саймака – трогательно и мудро. И… если не боишься совсем уж уйти в погружение – «О дивный новый мир» Хаксли. Да, это не фэнтези, а представление о возможном скором будущем, и там есть над чем подумать.
Deya: Спасибо за рекомендации. Обязательно начну с «Хроник Амбера» – уже много раз слышала про эту книгу теперь точно возьмусь за нее.
Она отправила сообщение и отложила телефон, снова ощущая лёгкое напряжение ожидания.
Но ответа не последовало. Минуты тянулись, превращаясь в час. Лёгкое разочарование начало подкрадываться к ней – может, она снова переоценила эту странную связь?
И тут телефон завибрировал – но не от Яна. Это была её подруга, та самая, что когда-то посоветовала доктора Сона.
В числе прочего она неожиданно добавила: «Кстати нас чет Сона, вот его личный канал, подумала что тебе может быть интересно», – прилагалось к сообщению.
Люба с сомнением кликнула на ссылку. Ожидая увидеть сухие анонсы лекций или цитаты из учебников, но не тут-то было.
Последняя публикация гласила:
4. Надёжный букмекер.»«Нашёл современный аналог четырёх всадников апокалипсиса: 1. Ставки на спорт. 2. Большие выигрыши. 3. Быстрые выплаты.
Она улыбнулась. Потом рассмеялась вслух – тихо, но искренне. Это была не просто забавная мысль. Это была его мысль. Его личный, не отредактированный для научных журналов взгляд на мир.
Она пролистала ленту ниже. Там были и другие записи:
«Интересно, Фрейд сначала придумал теорию, а потом подобрал к ней пациентов, или наоборот?»
«Утренний кофе – это ритуал загрузки операционной системы для мозга. Без него все процессы идут со скрипом.»
«Иногда кажется, что главный признак психического здоровья – это способность смеяться над абсурдом собственного существования.»
Это был уже живой человек. Тот же острый ум, та же наблюдательность, но поданные с лёгкой самоиронией, без тяжёлого груза академичности. Здесь он позволял себе шутить, сомневаться и быть просто собой.
Она улыбалась, читая пост за постом. Это было похоже на то, как если бы она нашла потайную дверь в его кабинете – ту, что вела не в библиотеку, а в уютную комнату с потрёпанным креслом и чашкой чая, где он наконец мог расслабиться.
И в этом не было ничего от доктора Сона. Это был просто Ян.
Из его канала она не узнала ничего, что могло бы её встревожить. Не было и намёка на текущие отношения, ни следов двойной жизни – только одинокий ум, ведущий тихий диалог с самим собой. И это странным образом принесло ей облегчение – глубинное, почти первобытное, будто где-то в подсознании она уже успела испугаться, что его внутренний мир принадлежит кому-то ещё.
Она ловила себя на этой мысли со странным чувством. Знакомству не было и суток, а где-то в глубине души уже поселилось тихое, настойчивое «моё». Не хотелось делить это хрупкое, только зарождающееся чувство – будто нашла в темноте родственную душу и боялась, что кто-то другой уже держит ее за руку.
Если бы ей потребовалось охарактеризовать его на основе этой странной интернет-страницы, она выбрала бы, пожалуй, всего два слова.
Сдержанность. Даже в шутках, даже в иронии сквозь текст неизменно проступала эта черта – тщательный контроль над каждым словом, каждым намёком.
И – печаль. Не явная, не выставляемая напоказ, но неизменно ощутимая. Она читала её между строк, в лёгкой грусти, прикрытой остротами, в немногословных наблюдениях о мире, в которых сквозил тихий, личный надлом. Она не знала, о чём или о ком он грустит. Но ей было совершенно ясно: он несёт в себе какую-то глубокую, затаённую печаль.
И это открытие не отпугнуло её. Напротив, оно заставило что-то ёкнуть внутри – странное чувство родства. Будто она увидела в нём того, кто, как и она, научился идеально функционировать снаружи, храня тишину внутри.
Она так увлеклась перепиской, что не услышала, как щёлкнул замок и в прихожей послышались шаги. Только когда тень упала на экран телефона, она вздрогнула и инстинктивно рванулась прикрыть устройство ладонью – точно так же, как в детстве, когда прятала дневник с тройкой по математике, заслышав шаги матери в коридоре. Сердце заколотилось с той же безотчётной, животной паникой провинившегося ребёнка.
Но муж лишь механически наклонился, чтобы коснуться губами её щеки – сухой, быстрый, привычный жест, лишённый всякого смысла, – и прошёл дальше, в свой кабинет, даже не взглянув на неё. Видимо, чтобы продолжить работу.
В груди у неё странным образом смешались облегчение и горькое разочарование. Облегчение – потому что не была «поймана». Разочарование – потому что его вообще не заинтересовало, с кем она так увлечённо переписывалась, почему не встретила его у двери, что заставило её так ярко оживиться здесь, в одиночестве гостиной.
Его равнодушие было хуже любого подозрения. Оно ясно говорило: ты и твои тайны мне неинтересны. Ты – часть интерьера.
Она медленно разжала пальцы вокруг телефона. Экран был всё ещё тёплым. Там оставался диалог с человеком, который видел в ней больше, чем деталь собственного идеального мира.
Dr.Sleep: А что читаешь сейчас? И какой сериал последний зацепил настолько, что забывала о времени?
Сообщение пришло неожиданно спустя несколько дней тишины, нарушив утреннюю тишину. Люба почувствовала, как по лицу расплывается тёплая улыбка. Ей было непривычно и приятно, что он спрашивает. Что она ему тоже интересна.
Муж давно перестал задавать такие вопросы. Его мир сузился до проектов, сделок и новостей, которые он поглощал молча, уставившись в монитор. А её внутренний мир, её маленькие радости и открытия будто перестали для него существовать.
Она ответила быстро, с непривычным удовольствием:
Deya: А из сериалов… «Темное зеркало». Очень понравился, жаль только не будет продолжения…Deya: Как раз начала читать «Хроники Амбера» – твою рекомендацию! И представляешь, в главном герое есть что-то от тебя. Такой же загадочный и немного потерянный между мирами.
Она смеялась про себя, продолжая печатать. Ей хотелось рассказать всё: как она любит запах старой бумаги в книжных, как ненавидит утренний кофе из автомата, как тайно коллекционирует игрушки из автоматов…
Слишком много, – подумала она. Испугается.Но потом остановилась. Рука замерла над экраном.
Deya: А ты? Что тебя цепляет кроме Шекспира и Ремарка?Вместо этого добавила уже почти робко:
И отправила, снова ощущая этот знакомый трепет – смесь страха и предвкушения.
Ян замер, уставившись на отправленное сообщение. Пальцы сами выдали то, что годами хранилось под семью замками. Он не планировал раскрывать ей ритуал ежегодного перечитывания «Мастера и Маргариты» – как с каждым разом роман обрастал новыми смыслами, словно дерево годовыми кольцами, становясь мудрее и сложнее. Не собирался признаваться в двойной любви к «Властелину Колец»: к классической версии – для погружения в эпопею, и к ироничному переводу Гоблина – когда требовалось лечебное безумие и возможность просто посмеяться над абсурдом.
Уэлш… это было сродни прыжку с парашютом – адреналиновый шок, после которого ощущаешь себя заново рождённым. И эти ночные прогулки по набережной, когда спящий город наконец позволял мыслям обрести ясность… Всё это вырвалось наружу внезапно и стремительно, словно прорвало плотину.
Он провёл рукой по лицу, ощущая непривычное тепло на щеках. Смущение странно смешивалось с облегчением. Столько лет выстраивал безупречные профессиональные границы – а теперь раскрылся незнакомке из Петербурга, показав не доктора Сона, а просто Яна. Того, кто до сих пор ищет чудес в потрёпанных страницах и отражении огней в тёмной воде.
Их диалоги длились с рассвета до позднего вечера в будние дни. По субботам и воскресеньям она исчезала – будто растворялась в другом измерении. Ян никогда не спрашивал о выходных, а она добровольно ничего не рассказывала. Возможно, оба чувствовали: некоторые границы важно сохранять, даже когда души раскрыты настежь.
И оттого каждый понедельник их жажда общения вспыхивала с новой силой. Первое утреннее сообщение било как ток – живое, нетерпеливое, переполненное недосказанностью выходных. Словно за двое суток молчания в них накапливалось столько невысказанного, что слова рвались наружу водопадом.
Но за этим стояло: «Я скучал. О чем ты думала, когда молчала?»Он начинал с чего-то простого: «Как твое утро?»
Но на самом деле говорила: «Я тоже. Мне не хватало тебя.»Она отвечала: «Кофе слишком крепкий сегодня»
Этот ритуал стал их тайным языком – танцем вокруг не озвученных вопросов и прозрачных намёков. И возможно именно эта пауза, эти два дня тишины делали их странную связь ещё пронзительнее. Они научились ждать. И ценить каждую секунду близости.
Внезапно в чате появилось сообщение с таймером исчезновения – не с секундами, а с пометкой «один просмотр». Ян машинально коснулся экрана, и дыхание застряло в горле.
На фото были запечатлены ноги и кисти рук, стыдливо приподнимающие край чёрной юбки. Всё – идеально: свет, композиция, интимность жеста. Правая нога чуть выставлена вперёд, открывая взгляду изящную татуировку – кружевную ленточку, опоясывающую бедро. Фон нейтральный, однотонный, чтобы ничто не отвлекало от главного.
Мысли метнулись в попытке анализировать: Неужели попросила подругу помочь? Или использовала штатив и таймер? – но почти сразу умолкли, уступив место чистому ощущению. Он заворожённо смотрел на идеальные линии ног – не худых, не спортивных, а именно таких, ради кого-то когда-то и придумали юбки, чулки и этот немой язык намёков.
Он не торопился закрывать фото. Время будто растянулось. Только тихий шелест собственного дыхания в пустой комнате и изображение, которое жгло экран. Это был не просто эротический намёк – это была исповедь. Доверие, высказанное без единого слова.
И когда фото исчезло, оставив после себя лишь уведомление «сообщение удалено», он продолжил сидеть с телефоном в руках, будто всё ещё видя отпечаток кружева на сетчатке глаз.
Только спустя несколько мгновений он увидел новое сообщение от неё и статус «была недавно».
Deya: А у тебя есть тату? Или шрамы?
Вопрос повис в воздухе, простой и в то же время бесконечно сложный. После её откровенного фото он звучал не как допрос, а как тихое приглашение – шагнуть за грань привычного флирта в зону взаимной уязвимости.
Палец сам потянулся к груди, нащупав под тканью рубашки зону сердца – на нем навсегда был запечатлён рубец скрытый от всех. Шрам, который нёс в себе память о лязге металла, визге тормозов и том ледяном одиночестве, что накрыло его потом. Об этом он не писал никогда и никому.
Dr.Sleep: Увы, ни шрамами, ни тату похвастаться не могу… Разве что шрамом на сердце, но его не покажешь.
Он сделал паузу, давая словам улечься, и почувствовал, как нарастает тишина, густая и звенящая. Затем, почти чтобы сгладить напряжённость, добавил:
Dr.Sleep: А твоя тату… Она смотрится безупречно. И чертовски сексуально.
Это был манёвр: недосказанность как форма защиты. Он отшагнул от края, куда её вопрос мог бы его завести. И всё же впервые за долгие годы в глубине души шевельнулось настойчивое, почти болезненное желание – рассказать. Показать эту скрытую рану и увидеть в ответ не жалость, а понимание. «Возможно, она бы смогла…» – мелькнуло у него в голове и тут же погасло. Слишком рано. Она ещё точно не готова принять такое. Да и он – тоже.
Уже наступил вечер пятницы. Это значило, что следующие два дня она не будет отвечать. У неё были свои планы, свой закрытый мир, в который его сообщения не имели доступа.
Но он всё равно продолжал заходить в чат. Десятки раз за выходные. Его палец будто сам по себе нажимал на иконку мессенджера, открывая диалог с одной и той же тщетной надеждой: а вдруг? Вдруг там появится заветная галочка «прочитано», а следом – Deya печатает сообщение.
В его голове не укладывалось, как можно оставить сообщение непрочитанным двое суток. Он сам был из тех, кто заглядывает в телефон при первом же сигнале, кто стирает красные точки уведомлений с одержимостью невротика. Но она – могла. Она обладала этой пугающей, почти сверхъестественной способностью отключаться от цифрового шума.
Даже к воскресному вечеру его последнее сообщение, отправленное в пятницу, всё ещё висело с холодным статусом «доставлено». Одинокое и неприкаянное. Он уже почти смирился с тем, что ответа не будет до понедельника, но где-то глубоко внутри всё ещё щемило это тихое, навязчивое недоумение: что она делает прямо сейчас и почему он об этом не знает.
Чат с ним стал её тайным местом свиданий. Они разговаривали практически обо всём, и каждый обычный день, наполненный их общением, переставал быть обычным. С каждым словом, с каждой фразой он становился ей всё ближе, проникая в её мысли даже тогда, когда телефон был далеко.
Они начали обмениваться смешными видео и картинками. Так она узнала, что он больше любит котов, чем собак. Его любимой реакцией на ситуации, вызывающие чувство стыда за род человеческий, была гифка с маркерной доской: «Дней без кринжа: 1», после чего рука стирала цифру и писала «0».
А кого любила она? Этот вопрос застал её врасплох. У неё никогда не было ни тех, ни других. В юности – из-за астмы в совокупности с аллергией на шерсть, которая заставляла её задыхаться от одного только взгляда на пушистое создание. Сейчас же, благодаря терапии, всё обстояло намного лучше, но привычка не иметь домашних животных уже плотно укоренилась в ней. Она так и написала ему:
Deya: Я из тех странных людей, кто никогда не имел питомцев. В детстве была сильная аллергия, во взрослом возрасте уже образ жизни, не позволяющий заботиться о ком-то ещё. Но если бы могла… Думаю, выбрала бы собаку. Ту, что смотрит на тебя так, будто ты для нее весь мир.
Она отправила сообщение и представила его улыбку. Ей вдруг захотелось, чтобы он увидел в ней не красивую картину и не соседку по квартире, как это стало у мужа, а человека – того, кто до сих пор хранит детские мечты о собаке, которую нельзя было завести, кто боится показаться глупым, но всё же тайно верит в чудеса.
Ей хотелось, чтобы он разглядел за безупречным фасадом живую, дышащую личность – со страхами, которые она прячет за иронией, смешными привычками, о которых стесняется рассказывать, и неосуществлёнными желаниями, что тихо живут в глубине сердца. Чтобы он понял: её настоящая ценность не в должности и не в умении составлять безупречные отчёты, а в чём-то гораздо более хрупком и настоящем, что годами ждало своего часа.
Между ними существовало неписаное соглашение – два табу: её муж и его женщины. Молчание о муже было обоюдным решением, но его упорное избегание любых упоминаний о своих прошлых или настоящих отношениях сперва смущало её. Ведь она сразу раскрыла свой статус, дав ему карт-бланш на откровенности.
Поначалу она ловила себя на мысли: «Почему он ничего не рассказывает? Неужели не доверяет?» – но позже, когда их общение перешло в область более доверительной интимности, он как-то раз сказал с той пронзительной прямотой, что была ему свойственна:
Dr.Sleep: Когда-нибудь я расскажу тебе об этом. Когда буду готов. Но не ближайшее время.
И она приняла эти правила. Не потому что боялась спугнуть его, а потому что чувствовала – за этой темой скрывается боль, к которой нельзя прикасаться без разрешения. Их диалог стал островом, где существовало только настоящее – их шутки, их тихие признания, их общие открытия. Всё остальное могло подождать.
Возможно, именно эти умолчания и делали их связь такой хрупкой и сильной одновременно. Они строили свой мир с чистого листа, не обременённый грузом прошлого.
Ян был удивительно деликатен в общении. Он никогда не лез с расспросами, когда чувствовал, что она не в духе – а научился понимать это почти мгновенно, по едва уловимым изменениям в ритме её сообщений. Не пытался насильно смешить и не сыпал непрошеными советами.
Самым точным описанием для Любы было: «Его ровно столько, сколько нужно». Не слишком много, чтобы испытывать давление. И не слишком мало, чтобы почувствовать себя ненужной.
Порой он объяснял ей интересные свойства психологии простыми словами, без вычурных терминов.
«Ревность – это когда твой внутренний ребёнок кричит: "А меня тоже кто-нибудь любит?!"»
«Тревога – как ложная пожарная сигнализация. Иногда она срабатывает просто потому, что ты забыл выключить чайник.»
Он умел говорить о сложном легко, иногда – смешно, но всегда попадая точно в суть. И в этом была его особая магия: он не учил её жить, а просто приоткрывал дверь в свой мир.
С тех пор как в его жизни появилась их тайная переписка в Телеграме, даже его служебный кабинет преобразился. Мир вокруг будто подстроился под новое, скрытое измерение его жизни.
Неудобный моноблок от Apple, который он всегда ругал за неэргономичность, вдруг стал вполне сносным – ведь теперь он проводил за ним часы, улыбаясь её сообщениям. Кактусы на подоконнике, которые он вечно забывал поливать, перестали вять – их увлажняла капелька его нового внимания к мелочам. Даже раздражающе приторный запах духов секретарши, от которого прежде сводило скулы, теперь казался почти приятным – он просто стал частью фона, где существовала её фотография на экране.
Самое удивительное произошло со страхом перед свободным временем. Раньше он боялся этих пустых промежутков между лекциями и совещаниями – они напоминали ему о том, что за работой ничего нет. Теперь же он ловил себя на том, что ждёт эти минуты. Нечем занять время? Прекрасно. Значит, можно проверить, не написала ли она. Или перечитать их вчерашний разговор. Или просто подумать о том, что она сейчас делает.
Его стол, который он всегда считал слишком низким, вдруг стал как раз – нужно было лишь найти правильный стул. И он нашёл. Как нашёл и новый ритм жизни, где даже несовершенства обретали смысл, потому что стали частью мира, в котором существует она.
С конца февраля его жизнь обрела новый, тайный ритм. Главным стало утреннее сообщение от неё – «Доброе утро», которое она отправляла поздно вечером, зная, что он прочтёт его, едва проснувшись. Эти два слова заряжали его день тихой радостью.
Он научился распределять работу иначе: сделать чуть больше утром, чтобы с двух до шести по своему новосибирскому времени быть по-настоящему свободным. Именно в этот промежуток, несмотря на разницу в часовых поясах и их занятость, они могли беседовать. Поймать эти редкие, драгоценные минуты, когда оба были онлайн и относительно свободны.
Порой удавалось поговорить всего десять минут, обменяться парой фраз. Но иногда – если звёзды сходились и дела не спешили – они погружались в беседу на час, и время летело незаметно.
Однако неизменным ритуалом стало прощание. Перед тем как покинуть кабинет, он всегда заглядывал в чат – если, конечно, не был в разъездах между Якутском и другими городами. Короткое «спокойной ночи» или «до завтра» стало для них тем мостиком, который соединял вечер в Петербурге с наступающей ночью в Сибири. Эти несколько секунд перед уходом с работы стали для него важнее любого планерки – моментом, когда он мысленно возвращался к ней, прежде чем шагнуть в суету внешнего мира.
За последние месяцы он с удивлением заметил, что стал… счастливее. Это было не яркое чувство, а скорее тихое тепло, которое он ловил в самые простые моменты: заваривая утренний кофе, просматривая почту, глядя в окно на заснеженный Новосибирск.
И всё чаще ему хотелось увидеть, как она выглядит. Мысль казалась странной – она замужем, и они просто переписывались. Но он ловил себя на том, что пытался представить её лицо, улыбку, жесты.
Наверное, дело было в том, что она его действительно слушала. Каждый день она находила время спросить, как его дела, что он думает о прочитанном, как прошёл день. Её «доброе утро» стало для него важнее многих дел. Он чувствовал, что кому-то небезразличен – не как учёный или преподаватель, а просто как человек.