#ЩукаДляМажора

Его взгляд, оценивающий, скользнул по глянцевому пузу Lexus’а. Затем задержался на чистой, ни разу не царапанной ветками краске на бампере. В уголке его глаза дрогнула едва заметная, уставшая складочка. Потом он посмотрел на торчащий розовый тубус и их потерянные, грязные лица…

– Мужики, не в ту сторону полезли. Тут зимником только… да и то, – буркнул он хриплым, пропахшим бензином голосом. – Вытаскивать вас некогда, да и машину жалко. Рессоры у меня не резиновые, сами справитесь как-нибудь. Вам надо обратно, на развилке налево.

– Постойте! – взмолился Миша, делая шаг к «Уазику» и оставляя в грязи глубокий след. – Мы заплатим! Хорошо заплатим!

Мужик медленно, с чувством превосходства человека, который уже всё взвесил, перевёл взгляд на Мишу, на его пальто, на котором грязь застывала коркой. В его глазах мелькнуло не раздражение, а ясность.

– Парень, – сказал он устало, но чётко. – Да на что мне твои деньги? На ремонт? Я на этой «таблетке» по лесным точкам фельдшерскую смену откатываю.

Стёпа, машинально анализируя всё, что видел, мельком заглянул в салон через открытое окно. На потёртом сиденье валялась помятая жестяная кружка. На торпеде, прилепленный жвачкой, болтался листок с номерами и пометками: «Мария Ив., давлен., Нов. Сосны» и «Пётр, поясница, Заречье». Рядом – сложенная вчетверо, истоптанная карта района, вся в карандашных пометках и жирных кружках. Это был не салон, а полевой штаб и передвижная аптека на колёсах, система жизнеобеспечения для десятка разбросанных по лесу домов и небольших деревенек. Всё это держалось на одном хлипком шасси и его усталом терпении.

– Завтра в шесть – первый вызов, – продолжил фельдшер, как будто прочитал список с того листка. – Старуха с давлением в Новых Соснах, затем мужик с поясницей в Заречье. Если я тут рессору порву или мост посажу – кто их повезёт? Я ведь не смогу, если машина сломается. А кто сможет – непонятно. По рации не докричишься, на такси не доедешь. Моя машина одна. А у вас, гляжу, – запасная прямо в багажнике. И время, похоже, вон оно, свободное. Справитесь как-нибудь.

И, не дожидаясь ответа, плавно, но уверенно дал по газам. «Уазик» с неожиданной прытью юркнул по утоптанной колее налево, оставив их в облаке пыли и едкого дыма.

В наступившей тишине было слышно лишь тихое бульканье – Lexus, как живое существо, продолжал оседать в объятиях грязи.

– Вот это да, – прошептал Димон. – Это, что цивилизация нас отринула? Мы – изгнанники? Я умру в грязи, и мой последний «лук» никто не оценит?

– Успокойся! Не умрёшь! – рявкнул Миша, но в его голосе уже звучала не уверенность, а истерика. – Вылезай оттуда! Пусть Стёпа сядет за руль – он полегче будет! Может, так вырвемся!

Димон, не открывая дверь, чтобы не заляпать салон, перегнулся через пассажирское сиденье и выглянул в окно с видом мученика.

– У меня, Миш, аллергия на такую… биомассу. И контактный дерматит. Если я выйду – меня разнесёт. Не могу я, пойми…

– У тебя вечно, то аллергозина, то поносина! – взревел Миша, швыряя в лужу комок грязи, который он только что отскоблил с капота. – Ты что, в скафандре родился?!

– Ребята, – холодно и чётко, как команду на учениях, произнёс Стёпа. – Дискуссия о дерматитах избыточна. Мы не вырвемся вперёд. Но мы можем отступить. Задача: вытащить машину назад, на твёрдый участок. Для этого нужно облегчить переднюю ось и создать твёрдый настил. Будем использовать то, что есть.

– Какой настил? Вокруг грязь! – развёл руками Миша.

Стёпа молча указал ладонью в сторону багажника.

– Выгружаем всё тяжёлое. Ящики, снаряжение, палатки, доску. Сначала – всё из багажника. Потом, когда машина станет легче, – запаску.

Работа началась под немой аккомпанемент ругани и стонов. Первым делом взялись за ящики с пивом, коробки с едой и часть снаряжения. Всё это полетело на узкую полоску суши. С тубусом доски пришлось повозиться: он зацепился за рамку багажника, и его стали выкручивать, как огромную нелепую пробку.

Забыв про аллергию и дерматит, Димон механически засунул грязные очки в карман. Теперь важнее была угроза ночёвки в болоте. И он, кряхтя, таскал ящики, причитая о спине. Миша, красный от натуги, работал, сжав зубы. Стёпа, с жилкой, дёргающейся на виске, руководил операцией.

В его голове, словно на отдельном, никем не видимом экране, беззвучно прокручивался бесконечный список:

«Балласт – минус 154 кг. Палатка “Антарктида” – ещё минус 36 кг. Коэффициент трения грязи – 0.1. Вероятность успеха – возросла до 18%»…

Освобождающийся постепенно от тяжёлого груза, Lexus вдруг вздохнул – не стоном, а тихим, почти человеческим выдохом облегчения, – и его задняя часть визуально приподнялась, оторвавшись от грязевых губ. С каждой вынесенной коробкой многотонная махина, казалось, становилась на сантиметр выше.

– Теперь запаска, – скомандовал Стёпа, когда багажник опустел. – Машине полегчало. Теперь и нам должно стать легче.

Только тогда полезли под днище. Запаску, прикипевшую к креплениям, извлекали втроём. Выкрутив последний болт и вытащив тяжёлый диск из-под приподнявшегося днища, они оставили в грязи глубокую рану. В списке Стёпы бесстрастно добавилась строчка: «Запасное колесо – 39 кг. Выгружено. Вероятность успеха – 23%».

– Теперь – настил, – сказал он, осматривая обочину. – Ищем камни, брёвна, всё твёрдое. Хоть что-то.

Они нашли несколько плоских камней и пару трухлявых, гнилых, но ещё целых плах от старой лежнёвки. Но этого было мало.

– Коврики, – скомандовал Стёпа.

– Что? – не понял Миша.

– Коврики из салона. Все. Велюровые – под задние колёса, резиновые – вперёд, под камни, чтобы не ушли в грязь.

Миша замер на секунду. Его взгляд задержался на бежевом велюре, куда он так горделиво ставил ногу утром. Потом, с лицом человека, приносящего в жертву эту святыню, махнул рукой:

– Да пофиг уже! Топи!

Дорогие коврики полетели в чёрную жижу, образовав жалкий, тонущий помост из былой роскоши. Сверху легли камни и плахи. Тяжёлое запасное колесо столкнули в саму колею, создав хоть какую-то опору.

– Теперь самое главное, – Стёпа сел за руль и включил заднюю передачу. – Не просто толкать. Раскачивать. Я буду давать газ в такт. Как только машина дёрнется назад – усилие. Понятно?

Они встали по бортам. Стёпа коротко газовал. Lexus стонал, дрожал, но не двигался.

– Дружней! – крикнул Стёпа.

Миша и Димон, слившись в едином порыве отчаяния, упёрлись. Газу. Толчок. Газу. Толчок. Камни под колёсами уходили в грязь, коврики рвались с мерзким чавканьем. Но с каждым раскачиванием машина отползала назад на сантиметр, на другой. Раздался громкий хруст – одно из гнилушек лопнуло. И Lexus в этот момент дёрнулся сильнее, его задние колёса нашли точку опоры на сплющенной запаске. С чавкающим, отрывистым звуком, похожим на попытку земли удержать свою добычу, машина выскочила из грязевой пасти на твёрдую колею.

Наступила тишина, полная лишь их тяжёлого дыхания да бульканья грязи. И тут её разорвал их общий, оглушительный, истерический хохот – нервный срыв, вырвавшийся наружу. Они заржали как кони – хрипло, неудержимо, захлёбываясь смехом облегчения. В нём тонули и истерика, и злость, и стыд. Это был смех людей, чудом выбравшихся из ямы, которую сами же и выкопали.

Стёпа, всё ещё сидя за рулём, опустил голову на сложенные на руле руки, и его спина судорожно дёргалась. Димон, упёршись одной рукой в колено, бил ладонью по грязному капоту, а Миша, облокотившись о стойку двери, трясся беззвучно, и слёзы смеха текли по его щекам, оставляя чистые дорожки в грязи.

Наконец они выдохнули почти одновременно, развалившись кто на капоте, кто просто присев на корточки. Руки предательски тряслись – не от холода, а от свалившейся на мышцы дикой нагрузки и от этого странного, очищающего хохота.

Димон, сидя на корточках и опираясь на колени, сквозь смех выдохнул:

– Боже… Я… я лет пять так не… не… даже в зале…

– Молчи, – прохрипел, всё ещё давясь смехом, Миша, растирая поясницу. – Только бы не пришлось это делать ещё раз…

– Вероятность – 83%. Грузи быстрее, – сухо бросил Стёпа, уже поднимаясь. – Всё это добро обратно.

И снова началась каторга. Теперь им предстояло запихать выгруженную гору назад в машину, которая казалась им внезапно тесной и враждебной. Каждый ящик, каждая коробка теперь весили втрое больше. Их тянули вниз не только гравитация, но и привкус стыда, и физическая усталость.

– Стёп… – задыхаясь, выдавил Димон, вталкивая ящик обратно в багажник. – А ведь это мы… всю эту хрень… сами сюда… привезли…

Стёпа, не оборачиваясь и принимая у Миши тяжёлую запаску, коротко бросил через плечо:

– Основной принцип кризиса. Чтобы выбраться, сначала нужно выгрузить всё лишнее, что везёшь на себе. Даже если это твоё же пиво…

Миша усмехнулся, но ничего не сказал. Он понял…

Наконец последняя бутылка пива была поставлена на место. Длинный розовый тубус, словно кость в горле у машины, снова был втиснут наискосок. Они молча сели в салон. От него теперь пахло потом, грязью и страхом, который медленно оседал, вытесняя первоначальный восторг. Воздух гудел немым вопросом: «И это только начало?»

– Ладно, – сказал Стёпа, переводя дух и оглядывая уставшие лица друзей. – Я пока сяду за руль.

– ТАК! – скомандовал Миша, когда они вновь оказались на более-менее твёрдой почве. – Требуется срочная дезинфекция и перезагрузка!

Их появление на ближайшей одинокой бензоколонке произвело фурор. Девушка-заправщица с обветренным лицом и потёртой нашивкой с именем «Катя» на спецовке смотрела на покрытого грязью Мишу с немым ужасом.

Тот пытался оттереть логотип на капоте.

Её зелёные глаза, странно яркие на фоне выцветшей униформы, скользнули от его грязного пальто к машине. В них мелькнуло нечто вроде профессиональной жалости, как у ветеринара, видящего горожанина, который в однокомнатную квартиру взял охотничью лайку.

– Что это с вами? – спросила она. – Неужели авария?

– Это… – Миша сделал многозначительную паузу, глядя на свои руки, покрытые застывшей грязной коркой. – Прямое, так сказать, знакомство с сущностью карельской глубинки. Проявляется при близком контакте. Знакомство состоялось!

– И, главное, бесплатный пилинг! – добавил Димон. Он безуспешно пытался вернуть презентабельный вид своим очкам, шаркая ими о заляпанную куртку и одобрительно разглядывая полоски грязи на закатанном рукаве Мишиного пальто. – Натуральный, органик! – язвительно произнёс он.

– Повезло, что раму не погнули и раздатку не забили, – сухо, как отчёт об инспекции, добавил Стёпа.

Девушка скептически посмотрела на забитый под завязку багажник, из которого наискосок торчал розовый тубус – единственное яркое пятно во всей этой грязезавязной истории.

– На рыбалку? – уточнила она, и в её голосе прозвучала лёгкая насмешка. – С таким-то… хозяйством?

– Не просто на рыбалку! – парировал Миша. – На покорение стихии! Это не снаряжение, это арсенал!

– Ну-ну, – только и сказала девушка, сдавая сдачу. – Удачи. Аккуратней на дороге! И на воде тоже – смотрите, не перекупайтесь!

Они вышли на улицу.

– Всё это мелочи! – отмахнулся Миша. – Главное – эмоции! Настоящая проблема в другом. – Он сделал драматическую паузу. – Где тут, простите, по-маленькому? Пиво-то не ждёт.

Димон хитро усмехнулся:

– Ты же хотел единения с природой? Вот тебе и первый акт. Лес, кусты… Все условия.

– Я не против единения, но я за гигиену, – с достоинством заявил Миша. – Ищу цивилизованный вариант.

Отмывшись с помощью шланга с водой, они нашли санузел за колонкой – убогую покосившуюся будку, но хотя бы пахнущую хлоркой. Миша, уже подпрыгивавший на месте, ринулся туда с благодарностью заблудшей души, узревшей врата спасения.

Однако врата спасения оказались вратами в иную реальность. Сначала – просто резкий запах аммиака, бивший в нос за пять метров. Внутри он сгустился в едкую субстанцию из хлорки, ржавчины и того, что цивилизация здесь давно сдала в утиль. Воздух был влажным и липким. Само помещение – кабинка с дырой в полу, над которой висела мгла. Весь процесс стал экзаменом на выживание: удержаться на скользком полу, задержать дыхание, не смотреть вниз и сделать то, зачем пришёл.

В самый ответственный момент его взгляд, против воли, сорвался вниз. То, что зияло под ним, не поддавалось описанию. В чёрной мгле что-то шевелилось… и… чавкало – казалось, сама тьма обретала формы жизни.

Он вылетел оттуда, задыхаясь, срывая с себя пальто, как будто на него переползла вся скверна этого места. Лицо его было бледно-зелёным, в глазах – панический ужас человека, заглянувшего в мглу, увидевшего там своё отражение – и понявшего, что в этой мгле кто-то тоже внимательно смотрит на него.

– Всё, – прохрипел он, повалившись на сиденье Lexus’а и жадно вдохнув воздух, сильно пропахший потом и сыростью. После туалетного ада этот запах показался ему почти что родным и спасительным, просто бальзамом. – Я всё понял. Я видел её. Суть этой самой романтики. Она не в щуках и не в боровиках. Она – в той дыре. И она хочет нашей смерти… или как минимум – нашего смирения. Ребята, у кого есть антисептик? Мне нужно протереть… всё. Даже память…

Они ехали молча. Салон, ещё недавно наполненный болтовнёй и запахом пива, теперь вобрал в себя тяжёлое молчание Миши и терпкий, едкий шлейф от его одежды. Lexus, будто наученный горьким опытом, шёл теперь с опаской, а его стёкла, в которые уже не смотрелись с восторгом, отражали лишь наступающую, безразличную стену леса, поглощавшую их без остатка.

– Офигенный вид, – прокомментировал Димон, снижая скорость и бросив многозначительный взгляд на Мишу. – Прям как на обоях… Только пахнет как-то… очень сильно. Хвоей и чем-то ещё. Очень первозданным.

– Это медведями пахнет, – мрачно пошутил Стёпа, глядя на показания навигатора, который упорно показывал, что они уже полчаса едут по чистому полю. – По расчётам, мы должны были быть у того населённого пункта пятнадцать минут назад. Либо мы едем не туда, либо населённый пункт решил от нас спрятаться.

– Не переживай, дружище! – хлопнул его по плечу Миша, у которого от пива и дороги появился боевой настрой. – Настоящие путешественники всегда идут по зову сердца, а не по навигатору! Вперёд, к приключениям! И к следующему кусту… мне опять надо. Но теперь я знаю, что лес – это не худший вариант.

После очередного «единения с природой» искра в глазах Миши окончательно потухла, уступив место навязчивой идее.

– Ребята, я голоден как волк. Не в смысле этих ваших протеиновых батончиков. Мне нужна настоящая, колоритная карельская кухня! Где тут у них ресторанчик национальный? Должен же быть!

– Миш, ты где последний раз видел хоть какое-то здание? – спросил Стёпа, с тревогой наблюдая, как навигатор окончательно замер, показывая лишь бежевую пустоту. – Мы уже час едем по тайге. Ближайшая цивилизация – это, наверное, медвежья берлога с вывеской «Умри голодным».

– Не может быть! – упрямо настаивал Миша. – Такая богатая культура! Уха из сёмги, пироги-калитки, мясо лося! Я бы сейчас котлет из медвежатинки навернул с десяток, – мечтательно добавил он, глядя на лес, который упорно не желал превращаться в гастрономический квартал.

И тут, как по волшебству, за поворотом их наконец ждала цель поездки – посёлок ЩУЧОЗЕРО. А в нём – логическое завершение всех мыслей Миши о еде. В ста метрах от таблички их встречало неказистое бревенчатое строение с вывеской, вырезанной из куска фанеры: кафе «От лося до лосося».

– ВОТ! Видишь, Степан?! – торжествующе крикнул Миша. – Зов сердца! Я же говорил! Настоящие охотники и рыбаки всегда найдут, где подкрепиться! Здесь должен быть колорит! Стёпа ничего не ответил. Его взгляд скользнул по покосившейся вывеске, по тёмному, безлюдному двору, и нечаянно упал на боковое зеркало. Там, в овальной, чуть искажённой рамке, отражался не он сам, а кусок мира за стеклом: размытая полоска обочины, тёмная стена леса. Зеркало было чистым – они его отмыли на заправке. И эта чистота делала отражение невыносимо точным. Это и был первый взгляд извне. Взгляд на их приключение со стороны, как на уже случившийся факт.

Он вдруг понял, что застряли они не в грязи, а в чём-то другом. В промежутке между «уже» и «ещё нет». Между покупкой билета и началом спектакля. И этот промежуток пах не хвоей, а чем-то тонким и неуловимым – тихим, безжалостным выравниванием давления между их прежней жизнью и той, что ждала впереди.

Его пальцы сами собой потянулись к планшету, чтобы добавить в таблицу новый параметр: «Вероятность пищевого отравления: 45%». Но он передумал.

Зачем портить друзьям предвкушение? Они купили себе приключение. Значит, в их системе координат, оно уже состоялось. Осталось лишь доиграть спектакль до конца. Собрать коллекцию кишечных палочек, местной микрофлоры, получив пищевое отравление на память – и запомнить это послевкусие. Послевкусие купленного, но так и не случившегося волнения. «Пусть хотя бы наедятся», – беззвучно подумал он.

И Lexus, словно разделяя его сомнения, с тихим стоном преодолел последние метры, подставив грязный бок одинокому, жёлтому свету в окне. Свету, зыбкому и обманчивому, как огонёк над болотом. За которым, возможно, их ждал следующий, купленный билет.

Глава 4. Фольклорный оброк и котлеты без прошлого

.

Их лоснящийся Lexus, заляпанный комьями подсохшей грязи, выглядел как оперная дива, забредшая на скотный двор. Он замер перед неказистым бревенчатым строением с вывеской «От лося, до лосося», словно в нерешительности, стоит ли пачкать свои шины об этот утоптанный пятачок земли.

Первым на пути к заветной двери встал не запах, а фигура. Внушительная, расплывшаяся в рваном камуфляже, насквозь пропахшем потом и чём-то едким. Мужик с небритой щетиной, в которой, казалось, застряли обрывки прошлогодних разговоров, прислонился к косяку. Его мутный взгляд, застеклённый парами технического спирта, скользнул по блестящему капоту, московским номерам и троим явно не местным фигурам. На его лице расплылась хитрая, медвежья ухмылка.

– Стоп, мальчики! У нас вход платный. Сегодня особый день.

Миша, уже предвкушавший порцию адреналина в виде лосятины, нахмурился.

– В честь чего это? У вас там, что, премьера щей?

– Куда как круче! – мужик с вызовом показал грязным пальцем в сторону глухой стены леса, где царила гробовая тишина. – Живая музыка! Фольклорный ансамбль «Таёжные Бородачи». Мощно дуют, заслушаешься. Так что, по тыще с носа. Места нарасхват, народ ломится.

Димон, скептически окинув взглядом пустынную лужайку перед кафе, усмехнулся:

– Какие нафиг «тыще»? И какая музыка? Тут тишина, как в саркофаге!

– Это они а капелла, – не моргнув глазом, парировал мужик. – Духовные песни. Очень проникновенно. Прям душа рвётся. Ну, так что? Проходим или искусство помрёт без вашей поддержки?

Стёпа уже достал телефон, чтобы запустить приложение-калькулятор и вывести формулу экономического абсурда данной операции, но Миша, опьянённый дорогой и жаждой приключений, великодушно махнул рукой.

– Ладно, ладно, за искусство не жалко! – Он достал из толстенной пачки купюру. – Сдачи не надо, братан. Считай, это спонсорская поддержка народного творчества.

Лицо мужика озарилось неподдельной, почти детской радостью. Он жадно схватил деньги, словно боялся, что они вот-вот испарятся.

– О-па! Благодарствую, комдив! Сдачу непременно принесу! – он отскочил от двери с такой готовностью, будто собирался мчаться за ней к ближайшему банкомату, который находился километров за двести.

Дверь захлопнулась, и их накрыло волной устоявшегося воздуха, в котором причудливо сплелись запахи дымного чада, жареного лука, влажной собачьей шерсти и чего-то звериного, терпкого. Воздух испарялся вековой патиной этого места.

За стойкой стояла женщина лет шестидесяти. Она молча наблюдала, как они входят. Её взгляд был настолько отстранённым, что казалось, она видит не их, а тени, которые они отбросили из своего шумного мира в её тишину.

Почти все грубо сколоченные деревянные столы были заняты. Мужчины в камуфляже и пропотевшей рабочей одежде, с обветренными лицами, сидели, сгрудившись вокруг гранёных стаканов.

Они молча пили. Лица были сосредоточены, будто эти люди выполняли важную и невесёлую работу. Жидкость в стаканах была мутной и пахла даже не самогоном, а чем-то более древним и зловещим – будто техническим спиртом, настоянным на хвое и болотной тине.

Их молчание было плотным, почти осязаемым. Входить в него приходилось с таким чувством, будто нарушаешь незримое таинство.

– Наконец-то нормальная еда! – потирая руки, уселся за единственный свободный стол Миша. – Девушка! Что у вас сегодня есть из деликатесов? Свежая рыба? Мясо лося? Медвежатина?

Женщина перевела на него взгляд с той медлительностью, с какой оседает пыль в заброшенном доме. Казалось, не она сама, а само время в этом месте двигало её зрачки, неохотно отрывая их от привычной точки в пустоте.

– Щи есть. И котлеты.

– А из чего котлеты? – с надеждой, как ребёнок, ожидающий подарка, спросил Миша.

– Из мяса.

– Ну а мясо-то какое? Лось? Оленина? Кабан?

– Мясные котлеты. Без понятия. Замороженные были.

Димон, с опаской вытирая влажной салфеткой краешек липкого стола, скептически хмыкнул:

– А есть что-то… менее калорийное? Салат свежий? Зелень какая-нибудь? Руккола, например?

– Зелёный горошек. Консервированный. С хлебом.

Стёпа тем временем изучал меню, написанное мелом на кривой грифельной доске с потрескавшимся краем.

– С точки зрения риск-менеджмента, щи – это оптимальный актив, – заключил он, снимая очки и протирая их. – Длительная термическая обработка сводит к минимуму количество биологических сюрпризов. В то время как котлеты – это волатильный актив с непредсказуемой доходностью и высокими скрытыми рисками.

– Две порции щей и три «мяса по-карельски»! – перебил его Миша, уже мысленно сражаясь с медведем. – И три пива! Самое местное!

Еда пришла быстро. Щи были густыми, наваристыми и обжигающе горячими. «Мясо по-карельски» оказалось всё теми же котлетами, но с аппетитной поджаристой корочкой и горкой пюре цвета неопределённой глины. Миша ел с торжествующим видом первооткрывателя, словно каждый кусок был трофеем. Димон, прежде чем начать, снял котлету на телефон под разными углами, ища «естественную фактуру». Стёпа же не ел, а проводил тактическую разведку: кончиком ножа аккуратно отодвинул подозрительно блестящую плёнку жира в пюре, а щи едва ковырял ложкой, будто разбирал на составляющие в рамках аудита бульона. На удивление, всё было съедобно, а для промозглого вечера – даже прекрасно. Ели они под тяжёлыми, скользящими взглядами местных, чувствуя себя незваными гостями на чужом пиру.

– Ну вот, совсем другое дело! – Миша, насытившись, откинулся на спинку стула, и его лицо, освещённое тусклым светом голой лампочки, сияло удовлетворением. – Теперь я готов к подвигам! Чувствуется сила, Стёпыч! Настоящая, земная!

Именно в этот момент в баре всё стихло. Сперва – одинокий, дребезжащий аккорд гармони, словно наступили на собаку. Затем – голос, пьяный и сиплый, пробивший деревянные стены насквозь:

– Тря-а-асогусочка моя-а-а-а…

Димон, вместо того чтобы вздрогнуть, с внезапным профессиональным азартом наклонил голову. Лицо его озарилось мыслью. Он достал телефон, включил камеру и, прищурившись, начал снимать через запотевшее, покрытое пылью оконное стекло тёмный силуэт сарая.

– Идеальный контент, – прошептал он, будто охотник, выследивший редкого зверя. – Абсолютная аутентичность. Ноль фальши. Подписчики с ума сойдут.

Стало так тихо, что, казалось, слышно, как тараканы отмечают свадьбу. Даже местные аборигены на секунду оторвались от своих мутных стаканов.

Голос за стеной набрал мощь, подхваченный хриплым, пьяным унисоном:

– Тря-со-гу-у-уска!

– Отчего же так трясётся твоя гу-у-узка!

– Оттого твоя гузка так трясё-ё-ётся, что наша молодость уже не ве-ернё-ё-ётся!

Димон, не отрываясь, записывал видео, подпевая вполголоса в самый драматичный момент: «Давай, трясогузка, жги!» – и дождался финального, оглушительного лязга разбитой бутылки и грубого, животного смеха, который поставил жирную точку в этом музыкальном перформансе.

Завершив запись, он тут же выложил ролик в сторис с подписью: «Глубинка рулит! Настоящие карельские барды! За искусство не жалко! #Карелия #Фольклор #Трясогузка». Почти мгновенно экран его телефона озарился первыми реакциями.

«Липочка_VIP: О МОЙ БОГ! Это жемчужина! Димчик, ты открыл новую эпоху в музыке! Трясогузка – это новый хит сезона!»

«Светлана_СЕО: Это социальный феномен! Текст идеально отражает современные тренды. Нужно срочно выкупать права на этот трек!»

«Margo_Fitness: Анализ вокала: уникальные обертоны, природная сила голоса. Димон, это готовый саундтрек для моих новых тренировок!»