- -
- 100%
- +
5
– Конечно, мамочка, у нас все замечательно! Хозяйка очень добра к нам, да, Катя? – Кристина толкнула коленкой подругу, чтобы та подыграла ей.
– Тётя Ульяна, у нас все отлично, правда, – Катя скривила рот в подобие улыбки.
– А как у вас там? Что новенького? – Кристина сменила ракурс разговора от её жизни к жизни своей семьи.
– Ева приехала погостить на несколько дней, – начала Ульяна.
– Ева – это кто? – шепотом спросила Катя.
– Моя сестра. У нас одна мама, а отцы разные. От этого и мы с ней очень разные, – так же тихо ответила Кристина. – Сестричка не хочет нам показаться в камеру? – спросила она у матери.
Лицо сестры появилось на разбитом экране смартфона, но смотрела она как-то странно, боком.
– Ева, я понимаю, что ты у нас странная, но неужели так сложно показаться в экране нормально? Чего ты смотришь в другую сторону?
– Мне так удобно, – буркнула в ответ сестра.
И тут Кристина стала догадываться, что же произошло на самом деле.
– Кого вы там обмануть пытаетесь, семейство? Ева не в гости приехала. Этот придурок опять ее ударил? Ну? Чего замолчали?
Чтобы не подтверждать слова сестры, Ева отошла от камеры и решила пока не появляться перед Кристиной.
В кадре появилась Мила, тётя Кристины, и утвердительно покачала головой.
– И чего эта дура терпит? О не имеет права бить её! Ева, ты меня слышишь? – она повысила голос до крика.
– Я ей тоже самое говорю, но это бесполезно… – Мила поджала губы.
– Мам, а ты почему позволяешь ей терпеть это все? – продолжала распаляться Кристина.
– Она уже взрослая, пусть сама решает, – обняв старшую дочь, ответила Уля.
– Возраст не подарил Еве мозгов. С детства дура, – Кристина махнула рукой.
– Ладно. С ними все ясно, а ты как, Милка? – спросила она тётю.
– Все в порядке, работа-дом, мой стандартный режим.
– А как там твоя доченька? Альбина? Ты там? – подозвала она двоюродную сестру.
– Да, дорогая. Я занимаюсь, у меня сессия начинается. У тебя тоже? Или у вас другое расписание? – ответила Альбина, мечтательная и воздушная девушка, которая для Кристина была «белым пятном» семьи. Её все любили и очень гордились.
– У нас? – Кристина глупо улыбнулась, – у нас тут другая система, Альбинка. Ты смотри, учись хорошо. А я привезу тебе много подарков за твои достижения.
– Мне не надо подарков, ты только сама поскорее приезжай.
Слова сестры заставили глаза Кристины намокнуть. Хорошо, что этого не было видно через экран. Они там, в родной стране сейчас все вместе. Мама обнимает Еву, гладит ее русые волосы и ласково обрабатывает синяк на левой щеке. Мила помогает Альбине приготовиться к экзамену по анатомии. Она, как офтальмолог с большим стажем, отлично знает строение глаза, и свои знания с любовью передает дочери по наследству. А еще Ульяна варит свою фирменную солянку. Такое блюдо в Рио сложно даже представить себе. Здесь все едят фасоль, рис, пиццу, запивая литрами пива и кокосовой водой. А дома, в квартире Милы, где обычно собирается вся семья, пахнет маминым обедом и пирожками. Каждый раз, когда Кристина звонит семье, она даёт себе обещание: вернуть то, чего ее лишили.
Этот день навсегда врезался в память Кристины. Гробовая, давящая тишина наступила после того, как Кристину и Еву мама отправила посидеть в детской комнате, пока она решит все организационные вопросы. Отца не стало внезапно. Ночью он встал выпить воды. Упал. Инфаркт. Скорая на месте констатировала смерть. Пока все пили поминальную водку и говорили, каким хорошим человеком был Родион, в дверь постучали. Почтальон принес телеграмму. Из ее содержания было понятно: первая жена Родиона уже все знает и начала действовать.
Она явилась вместе с сыновьями отца спустя неделю после похорон. Тучная, высокая, неприятная женщина, от которой пахло столовскими щами и дешевым одеколоном. Кристина запомнила её на всю жизнь, и во сне часто оставляла раны и побои на её жирном теле. А дальше – бесконечные суды из-за большой четырехкомнатной квартиры, которую папа получил в годы военной службы за особые заслуги. Удобный район, прекрасное жильё и неукротимое желание бешеной обиженной женщины отнять все у нынешней вдовы и ее детей. Уставшая и сломленная горем Уля и холодный расчёт толстой мадам. Родион не оставил завещание. Суд принял решение не в пользу Ульяны. Им дали месяц, чтобы съехать, а на денежную компенсацию, которую всё же удалось отсудить, она смогла купить «убитую» однокомнатную квартиру метров шестнадцать по площади. Из ее окон было видно промзону, а в самой квартире было слышно каждое слово соседей со всех сторон. Кристина, которой тогда было десять, запомнила день переезда, когда она стояла в дверях новой квартиры, в которой предстояло сделать хотя бы косметический ремонт, а в нее уже вносили двухэтажную кровать, на которой спали они с Евой. Уля спала вместе с Кристиной на первом «этаже» еще несколько месяцев, пока не удалось приобрести диван. Тётя Мила купила для сестры новое спальное место. Так, свободного пространства в единственной комнате совсем не осталось.
Именно тогда Кристина и дала себе слово, что обязательно вернет их семейное жилье, сделает все, чтобы порадовать маму. Но как это сделать, когда её выставили на улицу и непорядочно поступили те, кто должны были помочь с учебой по обмену? Сейчас ей приходилось не то что зарабатывать на квартиру. Ей приходилось просто выживать. А вернуться домой совсем не позволяла совесть и гордость.
– Я вас очень люблю, – глотая комок в горле, произнесла она, глядя в телефон.
– И мы тебя, доча. Надеюсь, скоро увидимся, – мама отправила воздушный поцелуй.
– И я надеюсь, – Кристина быстро нажала «отбой» и перестала сражаться с накатившими слезами.
Тяжесть в районе груди, будто свинцовая пуля, давила ей прямо на сердце. Присев на край кровати, она машинально продолжала сдавливать телефон, из которого уже не раздавались родные голоса. Слезы были горячими, солеными. Рыдание стало беззвучным. Она плакала по-детски, не скрывая своей боли, не стесняясь судорожных спазмов. Здесь, за тысячи километров, некому было ее обнять, сказать, что все получится. Что все планы сбудутся. Она скучала по маме, по ее рукам и тонкой коже в районе вены на тыльной стороне ладони. Она скучала по отцу. По запаху табака, который от него исходил. По их прогулкам по осеннему парку, когда папа разрешал ей съесть еще одно мороженой, хотя на улице было уже холодно. А потом они вместе пили дома горячий чай с медом, чтобы не подцепить ангину. Он не брал Еву на такие прогулки, и вообще относился к ней, как лишней детали в пазле своей семьи. А Кристина иногда всё же приносила в своей детской сумочке мороженое и для Евы. Оно таяло по дороге и превращалось в сладкое липкое молоко, которое Еве так и не удавалось попробовать. Всё это летело в мусор.
Ей сейчас очень хотелось положить голову папе на плечо и признаться. Во всем признаться. Что у нее с учебой не вышло, что ей ничего не остается, кроме работы официанткой. Он бы обязательно все понял и велел бы немедленно возвращаться домой. Папа бы все решил. Он был за неё всегда. Он был за ней всегда, тылом и главным человеком. Ведь какая разница, какие трудности перед тобой, когда ты знаешь, кто за тобой, кто на твоей стороне? После его ухода, вся уверенность, вся ее безопасность исчезла. Где ее искать теперь? Кто станет ЗА неё во всем?
Она скучала по снегу. По тому, как он хрустит под её грубыми высокими ботинками. По серому пасмурному ростовскому небу в конце ноября. Когда не понимаешь, уже раннее утро или еще поздний вечер, потому что по большей части – темно и промозгло. Здесь же все было слишком ярко, слишком радостно, слишком навязчиво. Дома она к такому не привыкла.
Она плакала, потому что ее разрывалась на две части. Одна часть радовалась, что ее мечта – попасть в Рио – осуществилась. А втора ее часть – вечная маленькая девочка, которая рано потеряла отца, а вместе с ним и отчий дом, сидела на кровати в чужой стране и горько плакала. Кристина свернулась на кровати калачиком. За окном смеялись и играла музыка. Здесь людям не нужен повод для праздника, они отмечают очередной прекрасный ноябрьский день. И казалось, в этом городе счастья нет места слезам, падающим на надорванную наволочку.
6
Прошла неделя. За ней – вторая. Орлов больше не появлялся. Все как будто вернулось в свое привычное русло. Мануэла приказала ей снова обслуживать клиентов, как это и было ранее, а сотрудники перестали шептаться за стойкой о том, почему Кристина «в тот день» никого не обслуживала. Ману прекрасно справлялась с такими ситуациями.
– Потому что я ее отстранила от работы за проступок на празднике. И если еще раз эта тема всплывает, зачинщик разговоров останется без работы.
Больше вопросов никто не задавал. Управляющая все так же ругалась с Лаго из-за, как ей казалось, пересоленной мокеки8. Лаго, чуть не плача, доказывал ей с пеной у рта, что мокека не должна быть пресной, как мина неудовлетворённой женщины. Мануэла такой намек не оценила. А Катя, как обычно, просила прикрыть её опоздание, пока она вернется с очередного ночного свидания. На ее счастье, она ни разу не попалась Мануэле под горячую руку.
– В честь праздника обещали выдать нам премию, – аккуратно раскладывая стеклянные бокалы, сказал Пауло.
– Было бы нелишним. Отправлю маме в качестве подарка. Посылки отсюда отправлять – одно разорение. Лучше деньгами, и нужнее, – рассуждала Кристина.
– Что ты планируешь делать на Рождество?
– Пока не решила. Я только в кино видела, как у вас принято отмечать. У нас сначала Новый год отмечают. Это семейный праздник. За столом у телевизора. А потом уже Рождество в январе.
– О, тогда тебе должно понравиться! У нас никто не сидит дома в Рождественскую ночь. Мы это делаем за день до праздника или днем двадцать четвертого декабря. Семейное застолье заканчивается, и все бегут на пляж.
Эмоциональный рассказ Пауло прервала Мануэла.
– Мне нужны девочки, которые возьмутся за украшение ресторана. Дизайнер уже всё подготовила, помогите ей. Ты и твоя подружка, – показала она на Кристину и Катю. – Займитесь декором. Я лично буду принимать вашу работу.
– Oh, não, minha querida9, – темнокожая женщина средних лет – дизайнер – производила впечатление давней пациентки психиатрической клиники, которую на время работы выпускали, а потом снова закрывали в палате. Она хлопала в ладоши невпопад, от чего браслеты на ее запястьях весело побрякивали, а тюрбан на голове качался в разные стороны.
– Ну что ей надо опять? Старая ты карга! – возмущалась на русском Кристина, а Катя поддакивала ей более острыми словечками русского мата.
– Катрин! Кристин! Не вешайте эти шары здесь, они выглядят скучно. Понимаете, все должно быть страстно! Ярко! Paixão10!
Кристина, стоя на стремянке, закатила глаза. В руках она сжимала две охапки блестящих шаров – красные и золотые.
– А как бы Вы хотели, сеньора? – противно улыбнувшись, выдавила она.
– Добавьте туда еще зеленые, чтобы возникла ассоциация вот с теми еловыми ветвями, что мы повесили вокруг входной двери, – руки странной женщины дергались, будто она страдала тремором.
– Что за фантазии Papa Noel11при температуре 38С ? – Пауло долго наблюдал за происходящим, чтобы не выдать сразу свои впечатления, но в конце концов, не выдержал.
– Она – лучшая в Рио. Других я не рассматривала, – Ману тяжело выдохнула, но в глубине души была полностью согласна с барменом.
Декор «вырви глаз» выглядел уж слишком по-бразильски.
– Может стоило искать не лучшую, а молодую? – понимающе улыбнулся он. – По крайней мере, мы бы увидели что-то оригинальное, а не тонну шаров и веники из пластмассовых веток.
– Я уже ей заплатила. Пусть работает, – Ману от стыда и осознания провала даже не поднимала глаз, делая вид, что сверяет счета.
– Этот кошмар можно оставить вплоть до карнавала. И не выдумывать новый декор. Очень подойдет. Карнавал в доме Санта Клауса, – прикрыв рот рукой, Катя еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться.
– Пьяного, – парировала Кристина.
Пряный запах булочек с корицей, что исходил из кухни (позиция в меню, которую специально к празднику разработал Лаго), вперемешку с хвойным ароматизатором, который буквально разлила по всем пластиковым веточкам пихты чокнутая дизайнер, на время помогали Кристине забыть о тоске по дому, о странной истории с Орловым. И о той черной машине, которая все же периодически появлялась за ее спиной. Она обматывала гирляндой из разноцветных лампочек высокое окно, а Ману тем временем сменила плей-лист в зале с португальских мелодий на рождественскую джазовую коллекцию. Кристина вспомнила вдруг, как с папой в детстве наряжала живую пушистую ёлку серебряным дождиком и стеклянными сосульками. Иголочки кололись, но это не останавливало её, а даже наоборот, очень нравилось. Ева в такие моменты переминалась с ноги на ногу у входа в зал, но не смела мешать моменту. Потом она молча шла на кухню, чтобы помочь маме почистить картошку.
Кристина бросила взгляд сквозь оконное стекло, завязав последний узелок на креплении гирлянды. Дома за окном был снег и мороз. А здесь – ослепляющее солнце и высокие пальмы.
– Эй, русская, лови, – окликнула ее Катя, бросая в руки еще один красный шар, размером с её голову, – нам приказано его повесить над барной стойкой.
– Что? – Пауло издал смешной отрицательный звук, – нет – нет, оставьте в покое моё рабочее место. Это даже не рабочее место, а мое естественное место обитания в живой природе! Мой океан, а я в нём рыба! А вы акулы, кыш – кыш отсюда, – он ругался так наигранно, а Катя и Кристина от души рассмеялись.
– Нам нужна страсть, – передразнивала дизайнера Катя, – ты понял?
– Я лучше вон ту маленькую ёлку себе сюда поставлю. Подайте-ка сюда. Не слишком страстно?
Пауло принялся наряжать искусственную ель, водружая на макушку не звездочку, а фигурку своего любимого футболиста в желто-зеленой форме, как дань уважения к бразильской футбольной лихорадке.
– Этот шар вообще ни к чему, уже слишком много! – вытирая потный лоб, Кристина вертела его в руках, не зная, как найти применение.
– Сеньора дизайнер приказала повесить его вон над тем столиком. Действуй, – сказала Ману, показывая пальцем в дальний угол ресторана.
– Бред какой-то, – возмущалась Кристина, из последних сил поднимаясь на стремянку.
– Крепче там держи, – крикнула она Кате.
– Да не волнуйся ты так, если рухнешь – тебе хорошую компенсацию выплатят.
– Ага. А потом поймают и еще раз выплатят.
Русскую шутку поняли только две подружки.
В какой-то момент, передав Кате очередную охапку веток, усыпанных шишками, Кристина огляделась. Ресторан совсем поменял свой облик с пафосного заведения на уютный и праздничный дом из американских новогодних фильмов. И пусть это выглядело вычурно, но нельзя было не отметить ощущение чуда, которое придавал новый декор. Мерцающие огоньки отражались в бокалах витрин, что стояли за спиной у Пауло на баре.
– Мы на славу постарались, правда? – спросила вдруг Катя.
– Да, получилось лучше, чем я ожидала. Бабка – дизайнер не зря свой гонорар получила.
– Что за болтовня? – вмешалась Ману. – Вы не шариками любуйтесь, а лучше обслужите вон ту пару. Они уже пять минут сидят в ожидании меню. Мне не нужны потом негативные отзывы в интернете от недовольных гостей.
– Уже идем, сеньорита.
– А ты останься, – легонько она коснулась плеча Кристины.
Катя подняла брови, вопросительно взглянув на подругу, а затем, чтобы не злить управляющую, направилась к столику, сжимая усталыми руками меню ресторана в белой кожаной обложке.
– Возьми, – протянула она ей триста реалов в конверте, в котором обычно выдавалась зарплата.
Кристине нужно было работать неделю, чтоб заработать такую сумму.
– Я уже получала зарплату на этой неделе, – непонимающе сказала Кристина.
– Это не зарплата. Это премия за помощь дизайнеру. Можешь поделиться с подружкой, а можешь оставить всё себе.
– Нет уж. Я половину отдам Кате, сколько бы тут ни было. Спасибо, – Кристине было приятно, но странное ощущение не покидало ее.
Мануэла никогда не баловала доплатами работников, не считая премий к праздникам. А тут – такая щедрость. Почему?
– Конверт вручила, – написала Ману короткое сообщение, не рассчитывая на ответ.
Орлов уже знал об этом. Ведь в «Blanco» на каждом уголке висели камеры наблюдения. Через них он частенько наблюдал за происходящим и слушал разговоры сотрудников, которые думали, что их никто не видит.
Он откинулся в своем кресле и устало вздохнул. Внимание его было приковано к экрану планшета. На экране то и дело мелькала она с разными атрибутами для украшения зала ресторана. То поправляла предательски поднимавшуюся юбку форменной одежды, то тихонько хихикала в ответ на шутки своей подружки, которую Орлов считал недалекой и глупой деревенщиной. Они шутили и возмущались на его родном языке, и их никто не понимал, разумеется, кроме него. Ему прекрасно стало известно, каким некрасивым словом они окрестили дизайнера, запросившего баснословную сумму за свои услуги. И эта кличка ей потрясающе соответствовала. В момент их диалога он заметил, что улыбнулся. Тот редкий момент, когда он по-простому, по зову сердца улыбнулся и даже захотел принять участие в их обсуждении. Что-то живое и искреннее мелькало в его сердце, когда Кристина мелькала на экране. Он давно запретил себе такие чувства. Из страха потери, из страха показаться слабым. Она становилась его уязвимым местом и навязчивой идеей, о которой не должен был узнать никто. Иногда даже самые суровые сердца способны испытывать новые для себя, необузданные чувства.
Он наблюдал за каждым ее движением и вслушивался в каждое слово. Она ловко поймала шар, который бросила ей подружка. А потом замерла, рассматривая результат их длительной работы. Он приблизил изображение и разглядел поближе ее глаза. Взгляд был даже не уставшим, а каким-то ностальгическим. Наверное, она вспоминала дом. С чего он так решил? Ведь каждый год подготовка и праздничная суета заставляли и его вспоминать детство в спальном районе Ростова. Мы в эти дни все становимся немножко детьми. Со своими мечтами и воспоминаниями. Грусть в глазах Кристины разозлила его. Он мог бы купить ей еще десяток таких ресторанов, чтобы она больше никогда не ходила с разносом по залу в качестве официантки и не отсиживала смены в ожидании чаевых. Чтобы она никогда не грустила. Но он понимал, что ее грусть не о том, что можно было бы купить за деньги.
Она повернулась лицом к камере так, что ее можно было рассмотреть еще более подробно. Беззащитная линия шеи и маленькая родинка на ключице. Это действовало на Орлова гипнотически. Будто он наблюдает за редкой птицей, попавшей в его объектив. Пугливой птицей, которую он не собирался отпускать ни при каких обстоятельствах.
– Мануэла, – произнес он в телефонную трубку, – вон тот огромный красный шар в углу, снимите немедленно.
– Да, сеньор, – беспрекословно повиновалась она.
– И еще. Выдать премию за работу сегодня. Ты знаешь кому.
– Да, конечно.
– Себе возьми из кассы такую же сумму.
– Поняла. Благодарю, сеньор.
Он повесил трубку. Мануэла всегда хорошо получала за свое молчание. И оно того стоило. Кристина появилась на экране с блюдом в руке. По пути к столику она широко улыбнулась новым гостям, что входили в украшенный зал и восторгались интерьером. Она была живой и выбивалась из его холодного мира подчиняющихся и кланяющихся рабов.
Когда Кристина несла грязную посуду в кухню, на мгновенье ей показалось, что в дверях мелькнула знакомая высокая тень. В сердце что-то отозвалось. Но это был лишь прохожий, который остановился, чтобы полюбоваться витриной ресторана, над ней Кристина работала полдня. Она глубоко вздохнула.
Марк этот момент заметил. Как ее тело резко вытянулось в струну, будто чего-то ожидая. Она испугалась? Или ей вдруг стало нехорошо? Кого она ожидала увидеть, посмотрев на входную дверь? Он старался отогнать надежду и глупые фантазии. Но игра уже началась. И правила устанавливал он сам.
Орлов протянул руку и выключил экран планшета. Изображение Кристины исчезло, оставив его наедине со своим собственным отражением. В кабинете стало бесконечно пусто и темно. В динамике больше не звучал ее смех и шутки, понятные только русскому уху. Этот смех все еще звенел в его ушах. Он был намерен однажды услышать его, обращенным к себе.
7
Спальня Марии выделялась ярким пятном в «темном царстве» Орловых. В ней царил творческий хаос, с которым отец никогда не боролся, а, кажется, даже наоборот, поощрял увлечения дочери. Стены, выкрашенные собственноручно Марией в молочный цвет с розовыми разводами – такой узор она выдумала сама. На одной из стен висел коллаж из фотографий, эскизов рисунков, вырезок из журналов и даже билеты в театр. На стене напротив – несколько ее собственных картин: мазки акриловыми красками больше были похожи на баловство, чем на высокое искусство.
Особенный беспорядок царил и на прикроватной тумбочке: на ней лежала стопка книг от американских комиксов до русской классики, которую Мария, к удивлению отца, действительно читала и любила. Несмотря на то, что всю свою сознательную жизнь она провела в Бразилии, девушка отлично знала русский, говорила без акцента, читала Толстого и обожала советское кино, к которому приучил ее папа.
Дорогая дубовая кровать завалена подушками самых невероятных форм, они все были плюшевыми и пушистыми. В углу комнаты на ковре лежали разбросанные карандаши, пастель, листы ватмана и несколько блокнотов с торчащими листами – идеями для следующих картин. Рядом с изящным туалетным столиком, на котором не было свободного сантиметра от количества флакончиков духов и тюбиков с косметикой, стоял мольберт – отдушина Марии. А на нем, покрытая отрезом длинной ткани, незавершённая картина, которую она никак не могла дописать уже несколько месяцев.
Когда Марк заходил сюда, маска строгого хозяина падала с него, и он становился просто «папой». Чтобы не нарушить порядок вещей в комнате дочери, он садился на краешек ее кровати и молча смотрел, как она рисует. Если бы у Орлова спросили, любил ли он когда-нибудь в жизни, он ответил бы, что больше всех в этом мире любит её, свою дочь. Больше всех боится за нее, а потому и не даёт свободы в той мере, в которой этого хотят все молодые люди.
– Аринка, проходи, – пригласила Мария невестку в свою комнату, – присядь. Сейчас вместе разберем покупки. Только дай мне пять минут, приодеться. Господи, ну как тут жарко в Рождество! Однажды папа возил нас в Москву на Новый год. Вот где зима! А тут люди даже не представляют, что такое снег. Ты помнишь зиму, Ариша?
Она не ответила, потому что услышала, как в ванной побежала вода. Только что они вернулись из торгового центра, в котором царила суета ожидания и подготовки к празднику. Эти бутики, бесконечный выбор платьев и модной обуви были чужды Арине. Одежду она раньше донашивала за мамой, а в большом торговом центре и вовсе никогда не была. Водитель помог сложить огромные картонные пакеты в багажник автомобиля. Чего в них только не было: разные цветные тюбики с кремами, украшения, белье и всякие женские штучки, о которых Арина даже не знала. А запах! Как всё вокруг пахло дорогим парфюмом, лакированным деревом, сандалом и свежими фруктами. Все ароматы перемешались в её носу.
– Готово, – Мария, небрежно бросив на кресло одежду, появилась в банном махровом халате и, присев на ковёр, жестом подозвала Арину.
– С детства люблю сидеть на полу. Сколько бы ни ругался папа, я всегда всё делаю именно сидя на полу. Иногда я так даже рисую, а потом уже ставлю холст с готовым эскизом на мольберт.
– Ты очень любишь рисовать? – Арина еще не знала, о чем вести беседы, но Мария всегда их горячо поддерживала, чтобы не смущать невестку.
– Безумно. Творчество помогает мне забыть многие вещи. Оно лечит меня. Ты со временем сама поймешь и, возможно, однажды придешь ко мне, чтобы попросить немного красок и палитру. И я поделюсь, – по-родственному она взяла за руку Арину.
– Ты не волнуйся. Я представлю, каково тебе сейчас. Вот так вдруг из того района, где ты жила с переселенцами, из той обстановки… Ну, ты извини, очень скромной, и… В общем, резко оказаться тут. Да еще и знать, что родители за тебя получили хорошую сумму. Это тяжело…
Арина опустила голову, и слезы покатились по её бледным, впалым щекам.
– Не надо, не плачь! Поверь мне, здесь никто и никогда в жизни не обидит тебя. Мы тебя, как сестру приняли и уже полюбили. Ты ни в чем не будешь больше нуждаться. Я знаю, что ты скромная, что ты не пользуешься расположением папы и Стёпы. Но рано или поздно ты должна будешь научиться соответствовать. Соответствовать нашей семье. Нашей гордой фамилии. Нашему княжескому роду. Ты знала? Что предки нашей семье – великие князья Орловы?