Дело было на Уралмаше

– Или просто очень амбициозное, – предположил Афанасий. – Возможно, это стартап по утилизации акустического мусора. «Съедим ваш звук! Дёшево и без шума!»

– А вот и мотив, – едва не улыбнулась Вера. – Бесшумная утилизация. Преступление с экологическим уклоном.

Евсений, человек системы, достал мультиметр – последний бастион логики в царстве абсурда. Прибор мерцал, кашлянул единственной светодиодной слезой и отбыл в мир иной. Стрелка замерла в позе, выражавшей полную капитуляцию.

– Энергетический коллапс, – заключил Евсений. – Всё, что колеблется, здесь приговаривается к высшей мере.

– К высшей мере? – переспросила Неонила. – Или к абсолютной нирване?

Евсений посмотрел так, будто она только что предложила починить чёрную дыру ароматерапией.

Иннокентий, стиснув зубы (разумеется, беззвучно), шагнул вперёд.

Он поднял руку и кожей почувствовал нечто невообразимое: звуки здесь боялись. Сами вибрации трепетали и забивались в угол, лишь бы не потревожить великий, ленивый покой этой дыры.

– Дом устал, – вдруг заявила Неонила.

– Повтори?

– Он не хочет больше слушать. Он закрыл уши. Понимаете? Мы для него – назойливый шум, от которого болит голова.

– Мистификация, – отрезал Иннокентий. – Дома не устают. Они протекают, промерзают и требуют утепления.

– А если этот дом – просто очень чувствительный интроверт?

Её слова канули в бездну – ни гула, ни отзвука.

– Дом-интроверт, —повторила Вера. – Версия интересная, но не рабочая. В деле всегда есть конкретный исполнитель. Пусть даже в виде дыры в реальности. Надо найти её слабое место. Она ощупала взглядом стены, ища хоть что-то, что не подчиняется правилам этой тишины. И не нашла. Это было идеальное преступление против физики.

Вера с ужасом обнаружила, что даже её собственное сердце начало стучать как-то тише, почти извиняясь.

– Ладно, – Иннокентий сделал шаг, требующий недюжинной воли. – Раз проблема здесь, здесь мы и начнём терапию.

Он направил на дыру фонарик.

Луч света робко протянулся к пустоте, сунул туда нос и бесследно исчез. Не отразился, не рассеялся – его просто не стало.

– Мне кажется, или она… облизнулась? – поинтересовался Афанасий, отступая на шаг.

– Она не растёт, —выдавил Евсений. – Она просто… переваривает. Свет, звук, вероятно, дурные мысли.

– Воодушевляюще, – прокомментировала Вера, чувствуя, как профессиональное любопытство побеждает страх. – Дело принимает новый оборот. Обвиняемая не просто крадёт, она потребляет. Это уже серийный… поглотитель. Мои романы отдыхают.

Иннокентий, игнорируя чувство самосохранения, опустился на одно колено.

– Слушай, – сказал он с интонацией, которой обычно договаривался с сантехникой. – Мы всё поняли. Больше не будем. Верни, как было.

Тишина в ответ лишь стала ещё глубже, словно навострила уши.

Неонила присела рядом.

– Она не злая. Она просто очень последовательная. Мы хотели тишины. Она дала нам тишину. В промышленных масштабах.

Неонила протянула руку к границе дыры, и её пальцы задрожали – не от страха, а от странного резонанса.

– Она исполняет наши желания. Буквально. А это, как известно, самое опасное, что с нами может случиться.

– Исполнение желаний… – Вера вдруг почувствовала ледяной укол. – А что, если это не внешняя угроза? Что, если это мы сами?

Она окинула взглядом группу: Иннокентий, жаждущий порядка; Афанасий, ищущий выгоду в любом хаосе; Евсений, пытающийся всё измерить; Неонила, умеющая разобраться со всем логически. И она сама – вечный наблюдатель, собиратель чужих историй.

– Мы хотели тишины, каждая по-своему. И мы её получили. В виде монстра.

Это было похоже на те дела, где преступник и жертва оказывались одним лицом.

И в этот самый момент сверху, словно свыше, донёсся лёгкий, едва уловимый звон.

Всё ахнули. Вернее, сформировали беззвучный «ах» на губах.

Кто-то уронил ложку. Это был звук! Первый за вечность!

И он стал последним.

Звон, не успев оформиться, был мгновенно втянут в подвальную пустоту. Дыра, казалось, даже слегка удовлетворённо качнулась.

Стало ясно – тишина не просто царит здесь.

Она питается. Она – высший хищник в пищевой цепочке Дома №66. И её аппетит только растёт.

Иннокентий медленно поднялся. Его лицо выражало крах всей его мирозданческой системы.

– Операция не увенчалась успехом, – резюмировал он.

Они поднялись наверх. Дверь в подвал закрылась за их спинами, похоронив под собой последние надежды.

Наверху всё было по-прежнему: солнце, воздух, стены. Но Вера почувствовала это кожей – тишина переварила их визит и теперь смотрела на мир с новым, зверским аппетитом.

Она посмотрела на Синьора Помидорио. Кот открыл пасть для торжествующего «мяу», но лишь бессильно пошевелил челюстями.

– Расследование провалено, – констатировала Вера. – Улики бесследно исчезли, свидетель нем, а обвиняемая – дыра в реальности. Остается только одно – описать это в романе. Если, конечно, к тому времени еще останутся слова. И читатели, способные их услышать.

Мир вокруг стал идеально спокойным, стерильным, выверенным.

И от этого – абсолютно, до жути, невыносимым.