- -
- 100%
- +
– Ну, нос разбил. Дай утрусь…
– Обойдешься. Что бабуля?
– Ничего, даже не попрощался. Скажу честно, как мужик мужику: Лина не будет верна тебе. Прости, слаба на передок, не перебесилась еще. Тогда же решил: больше не взгляну в ее сторону. Веришь?
– Нет, не верю. Забудь о нашей дружбе! – Коротким взмахом руки Иосиф разбил бутылку вина рядом с головой Семена. Подвал заполнился кисловатым запахом.
– Не надо… нет, – испуганно прохрипел Семен, закрыв лицо рукой.
На несвежий воротничок кителя упало красноватое пятно и напомнило Иосифу желтое пятно на свадебном платье Розы, невесты Семена. На том странном торжестве по случаю их бракосочетания в ее квартире, не было криков «горько» и даже общего стола. Все разбрелись кучками по своим углам, пили и разговаривали между собой, как в обычной пивной случайные люди. Иосиф наблюдал эту картину как зритель со стороны. Жених пропадал куда-то надолго, потом появлялся один или с кем-то, а невеста, напившись от скуки, упала на постель. Она о чем-то просила, звала Семена и только ленивый не поправлял ворот запачканного платья, от которого она стремилась освободиться. Иосиф ушел, не простившись, раньше времени, не в силах смотреть сцены на вкус журналистской братии. Впоследствии он постарался забыть о ней, простил Семена из мужской «солидарности».
Сейчас, однако, те сцены всплыли в его глазах благодаря красноватому пятну на кителе и прошлись раскаленным утюгом по совести. Он бросил оставшееся в руке горлышко бутылки в угол подвала и молча вышел из духоты на свежий воздух улицы. Вдохнул его полной грудью и подумал: «Ладно, повинную голову меч не сечет». В Таком настроении он пришел к Лине и объяснился. Она равнодушно на этот раз выслушала, не спорила, не просила. Они спокойно расстались до встречи в Суде по разводам.
Иосиф переехал жить в однокомнатную квартиру мамы, в которой жил до женитьбы и где единственное, что требовалось от него – не влезать в «кухонные дела». На крохотной кухне, одновременно столовой, все было продумано до мелочей. Кухонный шкаф с выдвижной доской служил не только для хранения посуды и продуктов, но и представлял собой обеденный стол, на котором умещалось одно блюдо на одного человека. Обедали и ели соответственно порознь. Главным за этим занятием было не отвлекаться и не задумываться «по пустякам», чтобы неловким движением не сдвинуть доску и нарушить тем самым баланс ее ножки. В этом случае площадку с едой немедленно наклоняло книзу и все или часть, что было на ней, имело шанс оказаться на полу. Мама не ждала: сразу входила с тряпкой и щеткой, решительно выпроваживала сына в салон, одновременно их спальню со словами: «ротозей, опять думает, вместо того чтобы есть. Сколько надо еще говорить? Иди!» И начинала уборку. Он садился за свой письменный стол, не очень расстроенный тем, что не потребовалось его помощи, и вновь, уже без оглядки на стол, начинал мечтать.
В свои неполные двадцать пять, конечно, о счастье с любимой. Той, которая будет преданной, верной подругой и женой, матерью его детей. В ожидании тех дней бурлил в нем сладко-терпкий коктейль еврейской крови, сродни африканской. Но был при этом очень разборчивым кавалером в выборе кандидатуры: едва находил в приятельнице самый малый недостаток, немедленно разочаровывался и расставался. Вскоре находил новую пассию, очаровывал ее своими особыми приемами воздействия голосом, движениями рук, тела. Так повторялось до женитьбы на Лине. И вот после развода с ней, все изменилось: ушла куда-то легкость общения. Была и другая причина такой перемены: в этом возрасте его начала брать досада вследствие неудачных попыток овладеть рабочими специальностями. Его трудовая книжка, размером с приличную брошюру, запестрела записями из разных заводов и предприятий, свидетельства несостоявшегося монтажника, электрика, телевизионного антенщика и других. Когда на лице очередного начальника отдела кадров появлялось кислое выражение при виде его книжки, Иосиф вспоминал слова старшины Иванова: «разгильдяем у нас не место. Каждый должен быть умелым в ратном и трудовом деле». Тогда впервые пришел комплекс неполноценности.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Итак, в тот жаркий летний день Иосиф направлялся от Патриарших, от наблюдавших за ним аккуратных старушек на скамейке, к Никитским, в булочную, за хлебом по заказу мамы. В то время это был единственный в районе дежурный магазин, где можно было купить в воскресенье хлеб и сопутствующие изделия. Помрачнел еще больше, когда вошел в нее. Там толпился, шумел народ в длинной очереди. В этой суете он с трудом нашел последнего и возмущенно разговорился с ним. Незнакомец был с юмором, он поднял его настроение. Когда же Иосиф выходил из магазина, пережевывая свежую корочку черного хлеба, оно стало даже приподнятым. Но выйдя на улицу, ее твердая кожура застряла в горле из-за того, что внезапно его затрясло, будто от разряда электрического тока неопытного электромонтера. Судорога перехватила дыхание, он закашлялся и стал искать источник, откуда последовал разряд. Он ничего не обнаружил подозрительного и хотел идти дальше, если бы не случайный взгляд, кинутый в сторону заброшенной давно церкви, в которой когда-то венчался Пушкин. Из ее тяжелых чугунных ворот легкой бабочкой выпорхнула девушка и юной походкой стала пересекать улицу в его сторону. Проходя мимо, она искоса посмотрела на него, слегка расширенный носик нетерпеливо дернулся кверху, в то время как оборки сарафана Тургеневских времен обдали его воздухом и последовали дальше. Глядя в след «курсистке», это слово сразу пришло ему в голову, он отметил длинную черную косу, в такт движениям касавшуюся почти до аппетитных, полненьких икр ножек в импортных дорогих туфельках.
Иосиф стоял, как вкопанный, очарованный видением и жадно смотрел ей вслед. «Вот это красота!» – думалось ему. И вдруг воем волка из него вырвалось: «Судьба!» Он еще раз смущенно взглянул на разбитый купол церкви, из которого торчали решетки, надеясь увидеть что-то еще, но сцену дополняло только тупое острие бывшей биржей, утюгом делившей улицу на две половины. В одной из них исчезла прекрасная незнакомка. Он бросился бежать за ней и скоро догнал, но шел нерешительно сзади, не решаясь подойти и заговорить. Он ругал себя последними словами, как робкого мальчишку, напоминая, что знакомился так не однажды. Все напрасно: побороть себя не мог. Наконец быстрый поворот юной девушки во двор между двумя деревянными трехэтажными строениями, в глубине которого высился четырехэтажный кирпичный особняк с палисадником перед его фасадом, заставил его действовать. Забыв о своих монологах, он преградил дорогу незнакомке, прежде чем появятся «защитники» своих девчонок, знал об этом из собственного опыта. И негромко, чтобы не услышал «чужака» кто-то во дворе, произнес: «Э, … девушка, Вы не склонны продолжить прогулку еще… со мной…» Он ждал что угодно в ответ, только не быстрый согласный кивок головки.
Она повернулась и пошла в противоположную сторону, к Патриаршим. Счастливый, как никогда, Иосиф шел рядом, очарованный, и выходил из себя, пытаясь развлечь предмет своего обожания. Как пианист на инструменте, он завершал аккорды смешных историй и анекдотов экстравагантными небылицами, от которых самому было смешно. Незнакомка слушала и тоже смеялась. Без жеманства назвала свое имя – Лора и скоро в дружеском общении перешла с ним на «ты». Не без иронии рассказала о маме, Грете, отце, Давиде, о братьях Фреде и Робе и добром дяде Самуиле. Подробно описала ее отношения со старшей сестрой, Викой; старше ее на два года, любившую читать ей нравоучения по всякому поводу, будто учительница в школе.
Иосиф охотно соглашался с ней, лишь в одном месте предпочел отмолчаться. Лора совершенно искренне заявила, что учение вовсе необязательно, потому что «главное в жизни – умение быть в нужном месте и показать себя во всем блеске и красоте». Такие слова он слышал впервые; в среде его знакомых и друзей бытовало совсем другое мнение. Они видели смысл жизни в учебе, труде и дальнейшей карьере. Видимо, интуитивно поняв его, она с достоинством дамы из высшего общества, небрежно добавила: «Женщина – не мужчина. Совсем другие интересы». «Время покажет, кто прав, – произнес про себя и успокоился привычному компромиссу, – выйдешь замуж, появятся дети – тогда посмотрим, какими знаниями с тобой придется делиться».
– Поздно уже, мне пора домой, – вдруг прозвучали ее решительные слова и вернули к реальности. Он огляделся, убедился, что уже вечерние сумерки, приход которых не заметил за разговорами и досадливо извинился за забывчивость. Затем, покорно обратился с просьбой о новом свидании. И на этот раз она была быстра на ответ: сама назвала место и время встречи у памятника Маяковскому на одноименной площади, но бескомпромиссно при этом произнесла: «Не провожать, дальше пойду одна». Окрыленный успехом, Иосиф был уверен, что придет, не обманет. Поэтому не стал, как обычно, в таких случаях, настаивать, чтобы она назвала номер домашнего телефона.
Дома ему пришлось объясняться перед мамой за поздний приход. Но его радостные слова о знакомстве с замечательной девушкой Лорой, она встретила настороженно, напомнила о ее любимой пословице: «Яблоко от яблони далеко не падает». В связи с этим посоветовала хорошо познакомиться с ее семьей. Но он был самоуверен и упрям: у него было собственное мнение наготове, суть которого состояла в том, что любые недостатки любимой можно исправить, если приложить для этого необходимые усилия.
На следующий день без четверти семь вечера он нетерпеливо прохаживался с букетом роз у памятника Маяковскому. В тот радостный момент ему казалось, что даже мраморный поэт подмигивал и ободрял его широко расставленными глазами. Так прошел час, потом пошел второй, а Лора так и не появилась. Иосиф, наконец, понял, что обманут и, бросив цветы к подножию постамента, гневно взглянул в глаза холодного истукана и зло сказал:
– Обманут, как ты, бунтарь-одиночка! Остался в дураках и поделом за глупость.
В кафе «У Патриарших» к нему подсел «старожил» заведения, Жорик, которому он излил свою душу. Тот понимающе слушал, соглашался и подливал вино. В ту ночь никакие мысли не шли ему в тяжелую голову, зато голову Лоры одолевали воспоминания. Она грустила о Марио, ее возлюбленном кубинце, внезапно пропавшем без вести слушателе Военной Академии в Москве. Даже отец и дядя, пытавшиеся выяснить, куда он мог исчезнуть после стольких лет учебы в этом заведении и дружбы с ней и кланом Цимеров, были безуспешны в попытках выяснить хотя бы что-то о нем.
Она познакомилась с Марио на праздничном вечере в Клубе Академии. По поводу таких событий приглашались местные девушки для поднятия настроения будущих борцов за свободу и независимость дружественных и не очень стран Африки, Южной Америки и Азии. Вначале эти мероприятия посещала сестра Вика с подругой Диной. Однажды сестра, увлеченная сотрудником МИДа, попросила ее заменить на этом вечере. Ей тогда еще не исполнилось шестнадцати.
Лора впервые попала в сверкающий цветными люстрами огромный зал с начищенным до блеска паркетным полом и портретами видных военачальников по стенам. Конечно, была потрясена всем этим шиком. На нее смотрели загорелые статные красавцы в эффектной униформе их стран, совсем не похожую на советскую, примелькавшуюся на улицах и экране телевизора. Но она не растерялась, поняла, что попала в нужное место и в самое удачное время. Как учила мама, решила использовать такой момент «на все сто процентов». Лора не пошла в буфет, куда поспешила Дина с другими приглашенными за дефицитными бутербродами с икрой и сервелатом; нет, она стала ждать приглашения кавалеров, томившихся в зале, в котором громко игралась танцевальная музыка. Та музыка, под которую когда-то легко танцевалось ей на льду. Шестилетней девочкой Лора приступила к занятиям в кружке стадиона Юных пионеров. Вначале возил ее отец, а повзрослев, ездила самостоятельно на тренировки. Но мечту обоих, отца и Лоры, пришлось забыть из-за неудачного падения: в результате его развился посттравматический синдром, боязнь и прочие неприятные вещи.
С первым же партнером Лора показала настоящее искусство исполнения аргентинского танго и сразу стала объектом всеобщего внимания. Оно немедленно вернуло ей прежнюю уверенность и желание покорять публику. Нашу героиню приглашали наперебой, ее одухотворенное личико мелькало в головокружительных поворотах, невероятные па поражали профессиональностью, а точеная фигурка в открытом сарафане под старину так игриво изгибалась, соревнуясь с длинной косой, что вызывала восторг. Сердца сынов Юга горели желанием прикоснуться к «барышне» в модных туфельках на полненьких ножках, как они прозвали ее между собой. Короче, танцевальный марафон Лоры закончился лишь тогда, когда по мегафону объявили антракт. В то время антракт часто использовался в таких учреждениях для проверки знаний с помощью Викторин. В данном случае иностранным слушателям Академии была дана возможность показать свои успехи в знании русского языка и литературы. За правильный ответ полагался недорогой приз. Пока «знатоки» гадали и спорили, ища правильный ответ, Лора с Диной направились в буфет.
Полная скучавшая буфетчица в золотых сережках с камешком смерила их недобрым взглядом – «опять сумочницы» – и отвернулась, намереваясь выйти; но была остановлена появлением полдюжины кавалеров за ними, пожелавших угостить компанейрас симпатикос – по-русски, симпатичные девушки. Один из них первым встал перед Лорой и с приятным акцентом вежливо спросил, что они хотят заказать. Получив скромный ответ, тут же обратился к порозовевшей даме в золотых сережках с камешком с просьбой исполнить вдвое больший заказ, чем хотели обе подружки. Кавалера звали Марио Санчес из Кубы. Двадцатилетний курсант Военной академии был сыном таможенного чиновника из Гаваны, до приезда в СССР получил образование в американском колледже, а в Москве готовился к военной карьере офицера Кубинской армии. Благодаря состоятельным родителям, он относительно быстро частным порядком освоил разговорный русский язык еще дома, в Москве закрепил на практике, в основном, общаясь с женским полом. Так и на этот раз Марио уверенно развлекал девушек и был безукоризнен в манерах. Лора лисичкой наблюдала за ним, когда принимала «дары» с соседних столов от его товарищей. Она благодарила поклонников, при этом бросала вызывающие взгляды в сторону Марио и смаковала приятное вкусное угощение. Однако он был на высоте положения и приветливо улыбался.
С первыми аккордами музыки все нетерпеливо направились к танцевальному залу, но Марио первым пригласил Лору, и все последующие музыкальные номера были только с ним. К концу вечера они уже многое знали друг о друге и были так увлечены общими разговорами, что вместе вышли на улицу. А после того как он остановил такси, приехали к дому Лоры. Марио представился ее маме и произвел впечатление; также на других членов клана Цимеров во время последующих посещений и знакомства с ними. Что, в общем-то, было не сложно: наши советские граждане, проживавшие в период «Железного занавеса» шестидесятых-восьмидесятых годов, мало что знали о людях с той, его закрытой для них, стороны. Поэтому жадно слушали и искренне верили, тому, что говорила о них пропаганда и приехавшие оттуда «лучшие друзья» страны, как например, посланцы революционной Кубы.
Рассказы Марио о традициях его народа, о бронзовых красавицах на песчаных океанских пляжах, об экзотической природе острова «Свободы» волновали их и сеяли надежду когда-нибудь увидеть все это воочию самим. Он говорил с характерным пафосом участника революционной борьбы с режимом диктатора Батисты, свергнутого правителя Кубы под руководством лидера Фиделя Кастро. Имя их «бородача» он произносил с особым восторгом. Также с почтением упоминал имя тогдашнего генерального секретаря ЦК КПСС Н. Хрущева, «лучшего друга» кубинцев в противостоянии попыткам военных кругов США свергнуть прокоммунистический режим Кастро и его команды, соучастников путча. Они надеялись еще потому, что жили в ожидании того, что, наконец, рухнет железный занавес после развенчания культа личности И. Сталина нашим Генсеком Хрущевым и вновь установятся нормальные отношения со всем миром, которые позволят посещать любую другую страну по своему выбору.
Наконец, верили «слову чести» офицера революционной армии, которое произносилось так безупречно, что вызывало ответное сердцебиение. Кто мог знать в то время, что пылкий курсант плохо разбирался, как в особенностях визового режима советского государства, согласно которому «выездными» был лишь ограниченный круг строго проверенных лиц; так и в тонкостях политической игры кубинского лидера. Под нажимом военной и экономической помощи со стороны СССР он превращал свою страну в сателлита коммунистического блока: стран Варшавского договора. Короче, в государство, формально независимое, но фактически подчиненное политической воле СССР; в страну, где были уничтожены остатки демократических свобод прежнего квазидемократического правительства Батисты.
В общем, в клане Цимеров дружно поверили обещаниям Марио и великодушно прощали Лоре пропуски и непосещения школы из-за свиданий с Марио, после которых она возвращалась под утро или вовсе в следующие дни. Не один месяц и не год продолжались посещения ночных ресторанов и дачи друзей. Конец всему положило ее досадное признание любимому другу Марио. В пылу страсти Лора не удержалась и сказала ему, что однажды работала натурщицей в студии известного советского художника. Старалась заработать немного денег для семьи, позировала моделью для обучения студентов, будущих художников. И ничего более, да и давно забыла, когда была в последний раз у художника. Однако эти ее наивные уверения, ушки на макушке Винни-Пуха из сказки А. Милна, выросли в рога племенного быка в глазах Марио. Он отпрянул от ее влажного горячего тела, как от укуса змеи и смачно выругался на испанском жаргоне. Такой резкий поворот в его настроении испугал ее и вызвал шок. Он увидел ее реакцию и принял негодующий вид, глубоко оскорбленного человека. Тут же потребовал немедленно ехать к художнику, чтобы разобраться с «негодяем». Лора безвольно согласилась.
В автобусе он крепко держал ее за руку, было видно, что горел желанием мести художнику. Она с ужасом представляла себе, какие печальные последствия ждут ее в скором времени из-за этого визита и отчаянно искала выход из создавшегося положения. Вдруг вспомнила об отце, который тоже любил держать дочку за руку на прогулке, при этом у нее непроизвольно вырвалось: «папа». Услышав слово, понятное на многих языках, Марио немедленно ослабил хватку, изменился в лице и устремил на нее непонимающий взгляд. Она сразу поняла: сказано во время и к месту. Поспешно попросила: сначала посоветуемся с отцом. Он покорно согласился ехать домой, но сейчас же к ее отцу Давиду. Это был шанс, потому что была уверена: родитель устроит все дела, как не однажды делал прежде. Как потом шепнул ей отец, она попала в десятку, когда сказала Марио поехать к нему, посоветоваться. На Кубе тоже без согласия отца не решаются никакие семейные вопросы.
Давид умел находить компромиссы в самых сложных ситуациях. В ходе мирной беседы за столом с чаем и десертом, кубинец совсем успокоился, по-другому стал смотреть на Лору; очень уважительно обращался к Давиду. Особенно после того как узнал, что хозяин дома участвовал в разработке Международного проекта «Дружба», планировавший перекачку нефти из Советского Поволжья в Европу. Ведущий архитектор НИИ разъяснил ему перспективу дальнейшей доставки нефти на Кубу и этим привел гостя в восторг. Они совсем дружески расстались в прихожей; Марио уверенно сказал, что Мадонна накажет подлого художника, как она наказала богатых развратных американцев на Кубе за домогательства красавиц-кубинок. А Давид отечески погладил лацкан модного пиджака Марио и раcчувствованно произнес:
– Ты еще молод, ты не представляешь, какой опасности подвергал себя и свою карьеру, собираясь разобраться и посчитаться с кляузником. Этот художник засудил бы тебя, и никто не помог бы тебе. Так у нас. Поверь. Береги честь смолоду, а платье – снову, мы говорим. Забудь о нем. Приходи к нам, всегда будем рады. Желаю успехов!
Однако все пошло иначе: Марио стал редко встречаться с Лорой, а в гости вовсе перестал приходить. Да и свидания с ним были грустными, он быстро прощался с натянутой улыбкой, она уходила от него в подавленном состоянии. Мать забила тревогу. Давид, уже не веривший Марио, предложил выяснить его планы через Дину: у нее был давний друг, который учился с Марио. Однажды Дина привела к ним в гости Диего Тореса. После душевного разговора его убедили помочь им узнать об истинных намерениях сокурсника. Неделю спустя Диего позвонил и рассказал, что слышал, как Марио разговаривал по телефону с родителями на Центральном телеграфе. Он собственными ушами уловил фразу, в которой тот поклялся оставить Лору и найти себе новую подружку, «без истории». В порыве гнева Грета собиралась устроить скандал лжецу, но Давид предложил другое: поймать лжеца с поличным, а затем судить как растлителя несовершеннолетней. Тогда Лоре было семнадцать. И нашел повод для приглашения – их серебряная свадьба. С помощью Дины и того же Диего они сумели уговорить Марио прийти и отметить юбилей достойных родителей в их доме.
В разгар веселья позвали к телефону Давида. Немного поговорив, он суетливо сообщил, что должен срочно быть на совещании в Министерстве. Уехал с чувством крайнего огорчения. Вслед за ним поднялись Бенни и Пенни: они вспомнили, что «у них вечер встречи польских ветеранов войны в Театре Советской армии». Потом Грету попросили заменить на работе заболевшую швею, и гости стали расходиться. Артистично поднялся Фред, старший в семье, и поставленным голосом объявил, что идет на студенческую вечеринку в общежитии его Института и может взять с собой желающих. Все пошли с ним, кроме Лоры, у которой разболелась голова. Она перевязала голову полотенцем и ушла в спальню. Марио, под говорящими взглядами родственников и друзей, остался.
Он сидел в благодушном настроении, ни о чем-то думал, как вдруг из спальни раздался плачущий крик: «Ой, помогите, воды!» Марио растерянно вбежал со стаканом к Лоре и, взяв из ее протянутой руки сорванную повязку, смочил. Но едва приложил к ее лбу, как жадные руки обвились вокруг его шеи и притянули к себе, горячие губы коснулись его губ. Он ответил поцелуем и вновь ощутил желание. В страстном порыве они слились, забыв обо всем. Они не предполагали, что рядом в палисаднике ждут своего часа мать с дочерью Викой и соседка Варя со второго подъезда, заказчица швеи Греты.
Появившись на пороге незакрытой двери комнаты, они услышали глубокие вздохи из спальни и немедленно вошли туда. Грета изобразила возмущение и разразилась проклятиями в адрес чужеземцев, бесчестящих «наших» девушек. Вбежавшие на крик пожилые соседки, Нюша и Маша, в один голос заявили о своем отношении к нерусским и предложили позвать милицию, будут свидетелями. Вика собралась идти к телефону, но испуганный Марио остановил ее:
– Стойте! – подойдя к Грете, он встал на колени перед ней. – Я прошу руки вашей дочери. Клянусь честью офицера.
Мать суетливо оглядела присутствующих женщин и с вызовом спросила их:
– Как вы считаете, стоит мне судить развратника моей несовершеннолетней дочери или дать согласие на их брак и покончить с этим?
В ответ последовало молчание. Тогда Вика, поняв мать, вплотную подошла к багровому лицу Марио и внушительно произнесла:
– Мы тебе доверяли, считали порядочным. Но после всего этого нет тебе веры. Нужна гарантия от твоих командиров, что не обманешь. Понятно? Клятвы офицера оставь идиотам и своим приятелям. Все.
Марио тут же преобразился: поклялся сейчас же поехать в Посольство и добиться разрешения на брак у посла, с которым был знаком еще на Кубе, во время учебы. На лице Греты появилась снисходительная улыбка, сказавшая ему, что это именно то, что ждали от него. Сразу повеселев, кубинец поцеловал ей обе руки и обещал немедленно позвонить, как только окажется у посла. На прощание крепко обнял Лору, шепнул ей что-то и удалился. Он действительно позвонил, но речь его была путанной, потребовала вмешательства кого-то с той стороны. Солидным голосом, на очень приличном русском языке, тот объяснил условия, при которых кубинский офицер на заграничной службе в дружественной стране может получить разрешение на брак, что в рамках двухстороннего соглашения между СССР и Кубой. Короче, посоветовал подождать, в связи с необходимостью соблюсти определенные формальности. После этого им будет сообщен результат. И повесил трубку. «Чтоб ты скис!» – в сердцах воскликнула Вика.
Тем не менее Грета была удовлетворена; решила подождать развития событий, прежде чем предпринять какие-то действия. Таким образом, прошел день-два, неделя, но Марио не спешил с объяснениями: дважды позвонил, потом перестал. Обеспокоенный Давид обратился к руководству военной Академии, в которой ему коротко, по-армейски сообщили, что курсант Марио Санчес был отчислен после вызова на Кубу, поступившего из Посольства. Там ему тоже по-военному сообщили: офицер ВС Кубы вызван на родину для продолжения службы в армии. О намечавшемся его браке с российской гражданкой Лорой Цимер им было ничего не известно.






