- -
- 100%
- +
– В Коране сказано, что мусульманин может есть запретное мясо во время войны или когда может умереть от голода, так что я ничего не нарушил. А сейчас не война и мы с вами не голодаем.
– Значит, будешь есть один хлеб и морковку? Или будем для тебя отдельно кашу варить? Крупа у нас еще имеется…
– Слышь, Мишка, отстал бы ты от него! – вступился за парня Хромов. – Что же ему делать, если у них правила такие.
Войнов фыркнул:
– Подумаешь, правила. А я все эти правила не признаю!
– Кто бы сомневался.
– Вот и не сомневайся. Знаешь, что про все эти религии Маркс писал?
– Все я знаю! Уймись уже.
– Не уймусь! А ты вообще, чего это за него тут заступаешься? А… знаю, почему. Наш Сапог ведь тоже верующий. Я ведь видел, что ты под рубахой крестик носишь.
Хромов рефлекторно прижал руку к груди, Войнов зло продолжал:
– Ты ведь, наверное, потому и в партию и не стал вступать, когда тебе предлагали. Не стал, потому что верующий?
– Да иди ты! – огрызнулся Хромов. – Не желаю я с тобой на эту тему больше разговаривать.
Мишка рассмеялся, и вслед за этим его лицо вдруг затвердело.
– Эх вы! Один мясо есть отказался, другой вообще разговаривать со мной не желает. Я вас не как бывший командир, а как старый друг на эту охоту позвал, а вы рожи воротите. Говорил же я тебе, Ильдар, что кабаны у нас расплодились? Говорил ведь?
– Говорил, – хмуро ответил Арсланов.
– Ну вот, свалили бы мы лося или косулю, так был бы и для тебя шулюм, а так что я тут могу поделать?
– А не надо ничего делать. Я ведь сюда не только за мясом ехал. Мне, может, просто вас снова увидеть захотелось, вспомнить былое, как воевали и все такое прочее.
– Ну ладно хоть так, – Войнов зевнул. – А раз так, то и не кисни. Охоту я вам организовал? Организовал. На место доставил? Доставил. Вон берите пример с Фимы. Он, кстати, у нас, как сами знаете, еврейской нации, а иудеи ведь тоже свиней не едят?
– Иудеи не едят, только я не иудей! У меня мать русская! – спокойно ответил Трусевич.
– То есть хочешь сказать, что ты у нас русский? – Войнов ухмыльнулся.
– Конечно, русский, у нас национальность по матери определяют…
– Мин арыды́м, арыды́м![17] – Илдар швырнул в котелок еще одну картофелину и поднялся. Он вытер руки о шарф, висевший у него на шее, и взял свое ружье.
– Куда ты? – тут же спросил Войнов.
– Ноги затекли. Прогуляюсь! Может, утку подстрелю или зайца.
– Давай, давай! Удачной охоты! – крикнул вдогонку уходящему в лес Ильдару Войнов и принялся чистить ногти спичкой.
Ильдар вернулся спустя несколько часов, усталый и голодный. Остальные же уже давно сидели вокруг наполовину опорожненного котелка с похлебкой. Повсюду валялась грязная посуда, под кустом лежали четыре пустые бутылки из-под водки. Войнов уже не сидел, а лежал на расстеленной поверх лапника шинели. Один из убитых кабанов был разделан, разрублен на куски и переложен в мешки.
– Ильдарка явился! – воскликнул Войнов заплетающимся языком. – А зайцы твои где?
– Не видел я ни зайцев, ни уток, – ответил Ильдар.
– Столько по лесу бродил и ничего не видел. Странно.
– Тропу кабанью видел. Пошел вдоль нее и к дубовой роще вышел, там в кустах вся земля перекопана. Большое стадо паслось, видимо, в том месте у них лежка.
Войнов поднялся и взял с брезента свое ружье.
– Пошли, покажешь, где там твое большое стадо!
– Ты ему хоть поесть дай! – проворчал Хромов.
– Потом поест! Пошли, двух кабанов взяли, теперь свинку хочу, а то у этих мясо уж больно пахучее.
– Если еще одного кабана возьмем, как мясо потащим? До твоих Славковичей верст пятнадцать топать, – запротестовал Трусевич.
– Донесем, Сапог у нас вон какой здоровый! Он за раз два мешка унести сможет. А ну пошли! Поели, попили, нужно животы растрясти! Далеко идти-то?
– Километра четыре, – ответил Арсланов.
– Ну так пошли! – Войнов подтолкнул Ильдара и двинулся за ним. Трусевич и Хромов нехотя встали и пошли следом.
Хромов замолчал и впервые посмотрел на жену. Та все так же стояла в дверном проеме. Хромов продолжал:
– Где-то на середине пути Мишка и Ильдар оторвались, а мы с Фимой отстали и потеряли их из виду. Когда я услышал выстрел, мы ускорили шаг. Тогда еще ничто не предвещало беды. Пройдя метров сто, я увидел Войнова, его ружье валялось на земле. Ильдар стоял на коленях, и мы не сразу поняли, что он делает. Когда я подошел ближе, то увидел в ногах Ильдара того мальчишку. Он дергался в судорогах, из его шеи сочилась кровь. Рядом на траве лежало лукошко, повсюду валялись рассыпанные грибы. Мишка Войнов, шатаясь, бродил туда-сюда, давил грибы сапогами и матерился. Признаюсь, я тогда растерялся. Ильдар же своим шарфом пытался зажать кровоточащую рану.
– Выходит, что Войнов услышал шелест в кустах и выстрелил не целясь? – уточнил Зверев.
– Там повсюду были кабаньи следы. Мишка принял мальчишку за кабана и пальнул наудачу. Его ружье было заряжено картечью, и лишь одна картечина попала в цель. Однако этого хватило.
Хромов снова замолчал, Зверев поторопил здоровяка:
– Продолжай! У нас мало времени.
– Ильдар делал все, что мог, но мальчишку было уже не спасти. Картечина повредила артерию, и спустя несколько минут Войнов дернул Ильдара за плечо: «Хватит, его уже не спасти». Войнов был бледен, но уже успел немного протрезветь. В тот момент он снова заговорил с нами как командир: «Мы отнесем его туда, где собираются кабаны, и оставим на том месте, где Ильдар видел кабанью лежку». Мы не сразу поняли, что он имеет в виду, и в тот момент Мишка стал говорить про войну. Вспоминал тот бой, когда мы остановили колонну, говорил про Ваську Якута, про Вербу и Муравьева. Что-то сказал про войсковое товарищество и много чего еще. А потом еще сказал, что все уладит. После того как Мишка закончил свою речь, мы с Фимой отнесли мальчика в дубовую рощу. Мы свернули лагерь и вскоре вышли из леса. Войнов отправился в Славковичи, а мы трое поймали попутку и разошлись кто куда. Я добрался до дома.
– И с тех пор вы все забросили охоту и больше не общались друг с другом? – продолжил рассказ Хромова Зверев.
– Скажите, – вмешался в беседу Костин и показал Хромову газету с фотографией у пушки. – Здесь вы, Войнов, Арсланов и Трусевич, а что стало с остальными?
Хромов взял газету и какое-то время тупо смотрел на снимок.
– Ванька Муравьев погиб спустя месяц под Варшавой. Там же в следующем бою был тяжело ранен Костя Верба. Мы оставили его врачам, а позже я узнал, что он так и не оклемался.
– А старик с трубкой? – Веня указал на пожилого азиата.
– Его фамилия Мичи́л, но мы называли его Васька Якут. Он тоже вскоре погиб.
– То есть эти трое никак не связаны с нашим делом? – не унимался Веня.
– Говорю же, они все погибли. – Хромов вернул газету Вене, тот снова отошел к окну.
В этот момент в дверь постучали.
– Это, наверно, Колька, – пояснил Хромов.
В комнату вошел плотненький пухлощекий паренек лет десяти. Жена Хромова тут же засуетилась:
– Пойдем, тут у нас люди…
– Что за люди? – Мальчик уставился на Зверева, тот тут же загасил папиросу.
– Пойдем-пойдем! Это к деду с работы! – Женщина увела мальчика в другую комнату.
– Колька наш внук, – пояснил Хромов. – Папка его, сынок наш Борька, тоже на фронте погиб, а Лилька, Колькина мать, в сорок третьем от тифа умерла. Вот теперь мы с женой Кольку и растим.
Зверев покивал, поднялся и прошелся вдоль стены, на которой висело не меньше двух десятков фотоснимков с чучелами животных.
– То, что ты делаешь чучела, мы знали, а кто у вас фотограф? Кто все эти снимки сделал?
Зверев обернулся, Хромов продолжал сидеть.
– Я сделал! С тех самых пор, как я охоту забросил, у меня два любимых дела остались. Таксидермия и фотография.
– Значит, фотоаппарат у тебя имеется? Какой?
Хромов впервые за все это время улыбнулся.
– Харьковский ФЭД! – Хромов вдруг как-то напрягся. – А до этого «Leicа»[18] имелась.
– И куда делась?
Хромов снова напрягся и отвернул голову.
– Потерял я ее! Именно тогда и потерял…
– Что? Потерял в тот самый день, когда вы мальчишку убили? – Глаза Зверева сверкнули, уж не новый ли это след.
– В тот самый, чего уж тут скрывать. Когда Войнов нас к себе в Славковичи пригласил, я, само собой, свою фотокамеру и прихватил. Хотел на память несколько снимков сделать.
– Много наснимал?
– Да успел малость. Как только встретились, заснял. Потом в Славковичах пощелкал, потом, как это принято, мы с трофеями фотографировались.
– А потом в суматохе ты «Leica» свою и посеял?
– Ну, да! Где-то обронил, а когда вспомнил, уж возвращаться не стал. Мы ведь тогда спешно собирались. Мясо, шкуры и половину посуды на той самой поляне побросали.
– Вы потеряли, а кто-то нашел! И по фотографиям вашим всех вас и вычислил. Так-то… – Зверев усмехнулся и вдруг резко сменил тему: – Погоди-ка, Хромов, ты ведь у нас, кажется, диспетчером работаешь?
– Диспетчером.
– Где?
– Так здесь рядом, на «железке».
– Рядом, говоришь. А на работу как добираешься?
– Пешком. Тут идти-то всего ничего – километра три с хвостиком.
– А как часто на работу ходишь? Каждый день?
– Не каждый, а по графику, сутки через двое. Если кто из сменщиков заболеет, то бывает и чаще.
– То есть на работу и с работы примерно в одно время ходишь?
– Ну да.
– По одной и той же дороге?
– Не совсем. Когда на работу иду, Кольку до школы провожаю и оттуда уже на станцию, а когда обратно, то по прямой.
– А следующая смена у тебя когда?
– Завтра.
Зверев закусил губу, задумался.
– Ну что ж, тогда у меня будет к тебе еще один вопрос. Ты в последнее время, когда на работу и с работы ходил, никого подозрительного не встречал?
Хромов почесал затылок, посмотрел на жену и пожал плечами.
– Да вроде никого.
Зверев посмотрел на хозяйку.
– А вы?
– Нет, не встречала, – ответила женщина.
– Я встречал! – послышался из-за двери детский голос.
В комнату тут же вошел Колька. Зверев поднялся и подошел к мальчишке.
– А ну рассказывай, кого ты там встречал?
– Старикана в сером плаще.
– Где и когда видел?
– В первый раз дня четыре назад. Он у соседнего дома сидел, а еще вчера видел, но уже возле недостроенного общежития.
Зверев и Костин переглянулись.
– Что за общежитие?
– Да есть у нас тут по соседству четырехэтажная постройка, – пояснил Хромов. – Это общежитие еще до войны начали строить, стены сложили, а потом забросили. Там, когда его делали, вроде бы грунт начал оседать. Выяснилось, что там грунтовые воды землю размыли. Так что это здание до сих пор бесхозным является.
Зверев хмыкнул и снова обменялся взглядами с Костиным.
– Надо бы на него глянуть, – тихо сказал Веня.
– Так я покажу! – оживился Колька. – Могу прямо сейчас!
– А это не опасно? – заволновалась хозяйка.
– Со мной не опасно! – сухо сказал Зверев. – Вениамин, остаешься здесь, а мы с Колюней прогуляемся.
Спустя несколько мгновений Зверев и его юный проводник вышли из дома и направились к железнодорожной станции.
Глава вторая
Они прошли с полкилометра и свернули на грунтовку. Дорога петляла между кустов, Колька шел бодро и уверенно и жевал на ходу один из пряников, который перед выходом прихватил со стола. С набитым ртом он увлеченно рассказывал про заброшенное общежитие, про то, как они с дружками частенько после школы играют там в войнушку и в прятки. Зверев смотрел по сторонам, стараясь примечать каждую мелочь.
– Вот мы и пришли! – Колька указал на строение с местами провалившейся крышей, полуосыпавшимися стенами, поросшее кустарником и окруженное кучами строительного мусора.
– Это и есть твое общежитие? – Зверев покачал головой.
– Оно, – деловито подтвердил Колька. – Тут мы и играем с Лешкой, Максимкой и Димкой Тимошкиным. Сашка Лобов сюда как-то пришел, но играть с нами не пошел – испугался. Мы его звали-звали, а он ни в какую. А вот Катька Зорина сюда с нами часто ходит. Катька деваха смелая, ничего не боится. А еще она меня сахаром частенько угощает и ирисками. У нее мать в бакалее работает.
Зверев улыбнулся.
– Нравится тебе Катька?
– Угу! – Колька достал второй пряник из кармана и откусил от него. – Вырасту, женюсь на ней.
– А ты хорошо подумал?
– О чем? Жениться мне на Катьке или нет?
– Ну, да.
– А чего тут думать? И думать тут нечего, я уже все решил! Раньше ведь Катька Вовке Кондратьеву конфеты носила, а теперь только мне. А один раз вафли «Десертные» принесла – с грушей. Всего две штуки принесла: одну сама съела, а вторую мне отдала!
Зверев беззвучно рассмеялся.
– Ну раз так, тогда и в самом деле жениться придется.
Небо покрылось тучами, Павел Васильевич поднял воротник и втянул голову в плечи. Кольке же, по всей видимости, было совсем не холодно. Зверев еще раз огляделся и спросил:
– Так где, ты говоришь, старика в плаще видел?
– Вон в тот подъезд он зашел. Мы тогда в прятки играть собирались, а как его увидели, немного испугались и на пустырь пошли в городки играть.
– Когда это было?
– Да дня три-четыре назад.
– Ясно. Спасибо тебе, Колька, а теперь дуй-ка, дружок, домой.
Когда мальчик ушел, Зверев, обойдя несколько мусорных куч, добрался до нужного подъезда и стал обходить одну квартиру за другой.
Покрытые плесенью и грибком стены, обвалившиеся местами лестничные проемы, загаженные птичьим пометом цементные потолки. Павел Васильевич осмотрел первые три этажа и поднялся на четвертый.
В одной из комнат он нашел старенький матрас, остатки смастеренного наспех из кирпичей очага с золой. Зверев уже пожалел было, что так рано отпустил Кольку. Вдруг этот матрас он и его дружки сюда притащили, можно было у пацана узнать, но вскоре сыщик понял, что поступил правильно. В углу комнаты возле сложенного очага он увидел обгорелый кусок бумаги. Зверев поднял находку и понял, что у него в руках обрывок от упаковки нюхательного табака «Пчелка» Саратовской табачной фабрики. Зверев подошел к окну и, стараясь себя не обнаружить, осмотрел местность.
Дорога, по которой, по словам Хромова, он ходит на работу, была как на ладони. Лучшего места для засады и не придумаешь. Зверев улыбнулся и принялся искать место для ночлега. Он облюбовал одну из соседних комнат, тоже над входом в подъезд, но чуть левее. Потом смастерил из валявшихся повсюду обломков досок что-то наподобие стула и уселся на него.
Зверев посмотрел на часы. Теперь оставалось только ждать.
Всю ночь Павел Васильевич не смыкал глаз. Когда чувствовал, что совсем замерзает, он ходил по комнате, пританцовывал, но разводить костер не решался. Курил он исключительно пригнувшись, чтобы с улицы не было видно огонька, при этом прикрывал папиросу ладонью. Ближе к утру папиросы закончились, и Зверев мысленно ругал себя за то, что заблаговременно не подумал о второй пачке. Уже к утру, когда солнце показалось из-за горизонта, Зверев почти не чувствовал ни рук, ни ног. Небо заволокло тучами, и все указывало на то, что пойдет дождь. Однако подул ветер и тучи слегка рассеялись. Дождь так и не начинался, но жуткий холод заставил Зверева забиться в угол одной из комнат. Когда под утро он окончательно замерз, то вскочил и стал ходить кругами по комнате. В этот момент он молил лишь о том, чтобы Русак пришел именно сегодня. Когда сыщик услышал шорох, он пошел к оконному проему.
Серый плащ с капюшоном, стоптанные и забрызганные грязью кирзовые сапоги, скрюченная фигура и неспешный шаг. В руке мужчина нес предмет, завернутый в холстину. «Ружье! В чехле. Значит, выстрелить сразу он не сможет», – подумал Зверев. Со стороны этот человек казался беспомощным и слабым и вряд ли мог бы показаться кому-то страшным, но даже Зверев, бывший разведчик-фронтовик и бывалый опер, не раз сталкивающийся лицом к лицу со смертью, в ту секунду ощутил волнение. Незнакомец подошел к подъезду, огляделся по сторонам и вошел в дверь.
Слушая звук шагов, доносившийся со стороны лестницы, Зверев ощущал биение собственного сердца. Долгожданный финал приближался. Теперь очередной охотник сам стал дичью. Мужчина вошел именно в ту комнату, в которую, как майор и предполагал, он должен был войти.
Стараясь не шуметь, Зверев подкрался к комнате и достал из кармана пистолет. Слушая, как Русак расчехляет ружье, Зверев выжидал. Русак тоже чего-то ждал и практически не подавал признаков жизни. Прошло не менее получаса, прежде чем щелкнул специальный рычажок и ствол ружья за стеной «переломился». Зверев вошел в комнату и направил на убийцу пистолет.
– Брось ружье! Одно резкое движение – и я спущу курок!
Старик обернулся. Полопавшиеся капилляры на желто-серых щеках; глаза измученного человека, глядящие из-под бесформенных бровей. Русак напомнил Звереву старую неуклюжую черепаху, но, когда глаза старого охотника сверкнули, Павел Васильевич почувствовал, что руки его вспотели.
Русак усмехнулся, его руки тряслись, но, судя по выражению глаз, Русак дрожал не от страха. Старость – самый неизлечимый недуг…
Русаев покачал головой, вставил в стволы два латунных патрона и защелкнул двустволку, Зверев укоризненно покачал головой, его щека дернулась.
– Думаешь, я шучу? Если взведешь курки, я выстрелю!
Старик опустил ствол, покашлял в кулак и тихо прохрипел:
– Ты кто?
– Майор Зверев, псковское управление милиции!
На этот раз старик закашлялся сильнее и не умолкал почти минуту.
– Значит, это все! Значит, я не успел закончить то, что должен был сделать…
– Что сделать?
– Покарать тех гаденышей, которые убили моего Степку.
Щека Зверева задергалась с новой силой, и он невольно прижал пальцы к лицу.
– Что, тебе тоже не по себе?
Зверев опустил пистолет.
– Поговорим?
Старик сипло, по-стариковски рассмеялся.
– Ага! Ведь ты все знаешь! Знаешь и понимаешь, почему я здесь!
– Понимаю! Ты искал справедливость, и ты ее добился.
– Как это? – удивился старик. – Я тогда добьюсь справедливости, когда покараю всех убийц…
– Убийцу ты уже покарал! Тот, кого ты сейчас ждешь, не убивал Степку! – Зверев наконец-то овладел собой, и его голос обрел прежнюю твердость. – Ты знаешь, кто из тех, за кем ты охотился столько лет, убил твоего Степку?
– Не знаю.
– Степку убил Войнов.
Тут в глазах старика впервые блеснули живые огоньки.
– Точно?
– Точно.
Старик закряхтел и как-то неестественно затрясся, Зверев не сразу понял, что старый егерь смеется.
– Я смотрю, ты знаешь даже больше моего, майор!
– Я знаю многое, но не все. Поэтому я и предложил тебе поговорить.
Старик снова скрипуче засмеялся.
– Ну, давай поговорим.
Зверев сделал несколько шагов вперед, сел на один из стоявших в комнате облезлых стульев, достал «Герцеговину Флор» и закурил.
– Будешь?
Русаев, не выпуская из рук ружья, сел на другой стул.
– Отвык я от обычного курева. Пока жил на заимке, сам растил табак, а как ушел из леса, попробовал вот это.
Старик достал из кармана табакерку, вынул из нее понюшку табака, втянул сначала одной, потом другой ноздрей, смачно чихнул и снова негромко, все так же скрипуче засмеялся.
– Будешь? – Старик вытянул в сторону Зверева табакерку, тот улыбнулся:
– Воздержусь.
– Ну, как знаешь.
Старик снова взял понюшку табака, нюхнул и на этот раз чихал уже довольно долго. Закончив чихать, Русак снова закашлялся, потом, совладав с приступом, вытер рукавом набежавшие на глаза слезы. После этого Русак убрал табакерку во внутренний карман.
– Давай, я расскажу то, что знаю, а ты расскажешь остальное! – предложил Зверев.
– Рассказывай.
Зверев пару раз затянулся.
– Когда Степка ушел в лес, ты был спокоен. Мальчик четыре года прожил в лесу, и ты наверняка многому его научил за это время. Когда Степка не вернулся к концу дня, ты опять же не особо испугался.
Русак хмыкнул и утер ладонью усы.
– Ну-ну… продолжай.
– Когда пошли вторые сутки, ты начал нервничать и решил, что что-то стряслось.
Лицо старика слегка порозовело, рот приоткрылся, Зверев продолжал:
– Ты долго искал Степку, потом все-таки нашел, но не его, а то, что от него осталось. Я не буду описывать твою реакцию; о том, что ты испытал в тот миг, догадаться не трудно. Скажу, что случилось после. Ты пошел к участковому, тот осмотрел место трагедии и связался с райотделом. Потом прибыла следственная группа, и ты ждал результата ее работы. Тебе обещали, что со всем разберутся, но вскоре дело закрыли. В то, что твоего внука убили кабаны, ты не поверил. Тогда ты понял, что должен сам искать убийц, и ты нашел фотоаппарат…
– Нет! Первой была фляжка! – прохрипел Русак.
– Фляжка? Какая фляжка? – нахмурился Зверев.
– Немецкая – мой военный трофей!
Зверева осенило.
– Та самая, которую ты снял с мертвого немца, который добивал твоих близких после того, как их свалили в ров?
– Это был эстонец. Я выследил тех двоих и убил самым обычным ножом. Тогда я был гораздо крепче, чем сейчас, это сейчас я вынужден был стрелять в тех, кто этого заслужил.
– Ты забрал у эстонца фляжку и подарил ее Степке.
Русак покивал.
– Степка часто брал эту фляжку с собой в лес. Взял он ее и тогда. Когда я понял, что не добьюсь правды, я действительно обшарил там все вокруг. Фляжка лежала в сотне метров от того места, где лежало тело Степки. И именно фляжка помогла мне понять, что моего внука убили люди. Когда я нашел ту фляжку, в ней были две дырки – входная и выходная. Такие дырки могла оставить только картечина. Она пробила фляжку насквозь, и я все понял, словно увидел это своими глазами.
Зверев закусил губу и хрустнул пальцами.
– Получается, что, когда в мальчика стреляли, он пил из фляжки. Одна картечина пробила фляжку, а вторая…
– Вторая убила Степку, пройдя насквозь. Я опытный следопыт. Когда те мерзавцы убили моего внука, они бросили его тело туда, где была кабанья лежка. Свиньи полакомились, и на теле не осталось ничего, что могло бы доказать, что смерть наступила от попадания картечины. Единственным в тот момент, что могло стать доказательством вины тех людей, была прострелянная фляжка. Когда я это понял, я сильно напился и пошел к этому капитану. Я отдал фляжку Пчелкину и все ему рассказал. Он выслушал меня и обещал приобщить простреленную фляжку к делу. Я долго ждал, но ничего не изменилось. Когда я снова пришел к Пчелкину, он сделал удивленное лицо и сказал, что не знает ни про какую фляжку. Я вернулся к себе, не веря всему тому, что происходит. Потом я снова стал обшаривать лес и нашел место, где эти горе-охотники разбили свой лагерь.
– Там же ты нашел и «Leicа»?
– Фотоаппарат. С ним я поехал в город. Там я нашел тех, кто проявил пленку и напечатал снимки.
– Они сохранились?
– Я сохранил только эти два. Остальные сжег.
Русак достал из нагрудного кармана две потертые фотографии и протянул их Звереву. С первой смотрел Войнов, на второй, на фоне двух мертвых кабаньих туш сидели и стояли Трусевич, Хромов и Арсланов, в ногах у Ильдара лежала молодая лайка. Все лица на фотографиях, кроме Хромова, были перечеркнуты крестами. Зверев понимающе кивнул и выдохнул:
– И именно благодаря этим снимкам ты сумел найти всех, кто был тебе нужен.
Зверев вернул старику фото. Майор снова закурил, Русак опять достал свою табакерку, долго чихал, вытирал слезы и наконец-то поставил свое ружье к стене.
– Зная тебя, я полагаю, что ты уже подкараулил Хромова и давно мог его убить?
Старик скрипуче хохотнул.
– А ты чертовски умный мужик, майор Зверев. Да, я уже трижды держал его на прицеле, но всякий раз откладывал это дело до лучших времен.
– Из-за Кольки?
Русака передернуло, он судорожно сглотнул.
– Его зовут Колька?
– Это внук Хромова. Родители мальчика тоже погибли, и теперь Хромов и его жена воспитывают паренька. Хромов время от времени провожает мальчика до школы. Это он помог мне найти это место, сообразительный парень. Тебе бы он понравился.
Русак поморщился и надавил пальцами на глаза. Зверев продолжал:
– Ты не стал убивать Хромова, чтобы не напугать его внука. Ты ждал, когда Хромов будет один, тогда именно Колька помешал тебе отомстить последнему из тех охотников.
– Теперь это делаешь ты! – процедил сквозь зубы старик, но Зверев не среагировал на реплику.
– Сколько теперь было бы Степке, если бы он остался жив?
Русак тряхнул головой.
– Четырнадцать! А этому Кольке сейчас примерно столько же, сколько было Степке тогда, когда он нашел свою смерть.
Зверев поднялся, подошел к стене и взял стоящее у стены ружье Русака.
– Ну что, пойдем?