- -
- 100%
- +
Горохов виновато потупился.
– Какая порода, не выяснил.
– А что выяснил? Ты хотя бы спросил у жены Трусевича, был ли ее муж знаком с Войновым?
Шура закивал:
– Спросил. Она сказала, что не знает.
– И был ли Трусевич охотником, ты не спросил?
Шура и Веня переглянулись.
– Не спросил, – промямлил Горохов.
– Ну а звать-то ее как? Ты хоть это выяснил?
– Нина Елисеевна Боброва. Это ее девичья фамилия.
– Понятно. – Зверев откинулся на спинку стула, закурил очередную папиросу и зевнул. – Ладно, домой сегодня я, пожалуй, уже не пойду, лягу спать в дежурке. Ну все, можете все проваливать! Димка, тебя это тоже касается.
Евсеев с довольным видом закивал.
– Шура, откуда у нас такое сало взялось? – Павел Васильевич вытер пальцы газетой. – Как масло во рту тает.
– Тетка моя посылочку из Житомира прислала, – ответил Горохов.
– Не знал, что у тебя в Житомире родня. Фамилия у тебя вроде русская?
– Так тетка по материнской линии родня. У меня же мать хохлушка, а тетка ее старшая сестра.
– Вот умеют же украинцы сало солить! А в ящичке, в котором посылочка с Украины пришла, такое яство еще есть? – Зверев подмигнул Шуре, тот оскалился:
– Есть немного!
– Ну, тогда на завтрак мне немного принесешь… Хорошо?
– Да без вопросов, Василич!
– Тогда все свободны. Ах да… Шурка, про хлеб не забудь, – успел выкрикнуть Зверев, прежде чем Костин, Горохов и Евсеев вышли за дверь.
Когда Зверев, который проспал всю ночь на диванчике в дежурке, вышел из управления и увидел подъезжающую к зданию машину Корнева, он нырнул в кусты. Так как сегодня особого желания общаться со своим непосредственным начальником у Зверева не было, он просто дождался, когда Корнев выйдет из автомобиля и войдет в здание, и только потом вышел на тротуар. Закурив на ходу, Павел Васильевич улыбнулся и направился к автобусной остановке. Однако тут его окликнули:
– Павел Васильевич, куда это вы так торопитесь?
Зверев обернулся. В сером плаще и бесформенной фетровой шляпе в его сторону шагал Кравцов. Зверев оскалился:
– Здравствуй, Витенька! Спешишь на работу?
– А вы, товарищ майор, никак наоборот – решили с работы смотаться?
– Почему же смотаться? Я оперативник, мне не в кабинете сидеть положено, а с людьми общаться, улики искать, людей опрашивать. Это вы – следователи – больше в кабинетах штаны протираете!
Кравцов скрипуче рассмеялся.
– Ну да, ну да! Как говорится, кесарю кесарево… Значит ли, что я должен Корневу передать, что вы пошли улики искать и людей опрашивать?
– Так и передай, Витенька. Так и передай.
Кравцов манерно покачал головой.
– Расстроится ведь полковник. Он ведь так встречи с вами искал. Машину специально в Славковичи прислал, чтобы вас у себя лицезреть да ваши соображения по новому преступлению услышать. Но раз у вас для него нет десяти минут, то тогда идите куда шли. А я к Корневу зайду, сообщу о том, как вы от него в кустах прятались, и будем мы с ним дальше, как всегда, в своих кабинетах штаны протирать.
Не дожидаясь ответа, Кравцов манерно козырнул, крутанулся на каблуках и быстренько взобрался на крыльцо.
– Вот же гаденыш! – Зверев оскалился, сплюнул и пошел к автобусной остановке. Спустя полчаса Зверев уже был на Алексеевской.
Квартира Трусевичей располагалась на первом этаже четырехэтажной сталинки, имела две смежные комнаты, душевую и просторную кухню. Чистые полы, ни малейшего следа осевшей пыли и зеленые цветочки в глиняных горшках так и дышали свежестью. Стандартный набор старенькой мебели, выцветшие фотографии на стенах, люстра с висюльками и большие настенные часы с маятником создавали уют и гармонию. Предметов роскоши здесь не было, за исключением старинного трехстворчатого трюмо с резным столом и подставкой из красного дерева, явно не вписывающейся в общий серенький интерьер жилища семьи Трусевичей. Такой же серенькой являлась и сама хозяйка квартиры.
Супруга убитого накануне инженера оказалась слегка сгорбленной и близорукой женщиной лет сорока пяти – худой, бледной как мел, без всякого намека на привлекательность. Облаченная в выцветший синенький халат и клетчатые матерчатые тапки, Нина Елисеевна носила очки с толстенными стеклами, и, видимо, поэтому, когда Зверев представился и показал женщине удостоверение, та, прежде чем впустить гостя в квартиру, долго изучала предъявленный документ. Наконец хозяйка квартиры пригласила Зверева в гостиную и указала на один из скрипучих стульев. Сама же села в вытертое велюровое кресло, как-то еще больше съежилась и довольно холодно заметила:
– Ваши коллеги меня уже расспрашивали. Так что не понимаю, для чего понадобился повторный визит.
«А норов у нее, похоже, такой же мерзкий, как и внешность», – подумал Зверев, но при этом тут же выдавил из себя елейную улыбку.
– Не переживайте, дорогая Нина Елисеевна, я постараюсь сильно вас не утомлять.
– Дорогая?! – фыркнула женщина, а Зверев тем временем продолжал:
– Мой коллега, как я понимаю, задавал вопросы про вашего мужа, меня же сейчас больше интересует ваш Булат.
– Вас интересует эта гадкая псина?
Зверев склонил голову набок и сдвинул брови.
– Вы называете своего пса гадким? Но почему?
– Булат был сущим наказанием. Он грыз мебель, носился по комнате как угорелый, поэтому Фимочке приходилось постоянно выгуливать его по нескольку часов в день. А еще его шерсть… Знаете, как он линял! Это что-то уму непостижимое.
– То есть собаку свою вы не переносили, а ваш муж? Судя по тому, что он часами выгуливал пса, он его любил.
– Просто обожал. Души в нем не чаял.
– Странно, что ваш муж так привязался к обычной дворняге…
– Да вы с ума сошли? Булат был чистокровкой! Восточносибирская лайка! Фимочка так его любил, так им гордился.
Зверев подавил улыбку, значит, все-таки лайка.
Нина Елисеевна продолжала:
– До войны я как-то терпела Булата, а во время войны и после он стал для меня обузой.
– А почему терпели до войны?
– До войны Фимочка много времени проводил в лесу. Туда он брал с собой собаку, и та, набегавшись вдоволь, вела себя поспокойнее. Когда муж ушел на войну, я осталась с этой ужасной псиной наедине…
– Вы не любили пса, но, тем не менее, не избавились от него. Почему?
– Избавиться? Ну что вы? Фимочка бы мне этого не простил.
– Насколько я знаю, детей у вас нет?
Женщина поморщилась.
– Детей я тоже не люблю!
– А ваш муж? Он хотел детей?
– Это имеет отношение к делу?
– Возможно.
– Фимочка как-то одно время заикался о том, что можно было бы завести ребенка, но я дала понять, что не хочу спешить.
– И тогда ваш муж завел себе пса?
– Да, как я уже сказала, это случилось еще до войны.
Зверев выдержал паузу и наконец-то задал свой главный вопрос:
– Вы сказали, что до войны ваш муж много времени проводил в лесу. Ваш муж был охотником?
Нина Елисеевна снова фыркнула:
– Жить без охоты не мог!
Зверев тут же уточнил:
– Вы сказали, что он много охотился до войны. А после войны?
Женщина отвернулась, поправила свою безвкусную прическу и сняла очки.
– После войны Фима забросил свое хобби. Точнее, не сразу. После войны он один раз куда-то ездил, брал с собой Булата, потом вернулся и спустя какое-то время продал свое ружье. То время было нелегким, как вы, наверное, помните. Всем были нужны деньги, вещи, еда…
– Вы сказали, что после войны муж ездил на охоту лишь раз, а в каком году это было?
– Осенью сорок пятого. А уже зимой он продал ружье. Я помню, что он еще сильно возмущался, что пришлось так дешево его отдать. На барахолке, сами ведь знаете, много денег не выручишь даже за хорошую вещь.
– Значит, ружье вашего мужа было дорогое?
– Не дешевое – это уж точно.
– А марку и калибр помните?
– Калибр не знаю, а марка, кажется, ТОЗ[2].
– Скажите, а ваш муж был как-то связан со вторым секретарем псковского горкома?
– Меня уже об этом спрашивал ваш коллега…
– Я знаю, но, если можно, ответьте еще раз. Может, они служили вместе или охотились?
– Я не знаю никого из тех, с кем охотился мой муж, не знаю я и его сослуживцев!
Зверев покивал и поднялся. Увидев тусклую улыбку на лице собеседницы, прежде чем распрощаться, майор спросил:
– Вы так много говорили про то, что не любили своего Булата, а сейчас, когда вы потеряли мужа и пса одновременно, вы не хотели бы, чтобы ваш пес был жив?
Нина Елисеевна скривила лицо и покачала головой.
– Нет, не хотела бы! Можете осуждать меня за это сколько угодно, но я рада, что Булата больше нет. Если бы ублюдок, застреливший Фиму, не убил и его пса, то я бы сама это сделала!
– Застрелили бы? Но чем? У вас же больше нет ружья?
– Я бы его отравила! – холодно ответила Нина Елисеевна таким тоном, что даже Звереву стало не по себе, он попрощался и вышел.
Следующим местом, куда Зверев отправился после посещения вдовы инженера Трусевича, стала квартира второго секретаря горкома партии товарища Войнова, убитого накануне. Так же, как и квартира Трусевича, это была все та же сталинка, но на этот раз семиэтажная. Поднявшись на второй этаж, Зверев позвонил, и когда массивная дверь, обитая кожей, открылась, Павел Васильевич увидел довольно красивую моложавую блондинку – вне всякого сомнения, натуральную, изящную и чарующую, как греческая Афродита. На женщине были надеты сиреневый брючный костюм из плотного шелка, домашние туфли «сабо» с пуховой оторочкой, правый безымянный палец красавицы украшало золотое колечко с голубовато-серой лазуритовой вставкой.
– Здравствуйте! Вам кого? – спросила хозяйка квартиры.
– Майор Зверев! Псковское Управление милиции.
– Вы не похожи на милиционера! – отметила женщина, при этом уголки ее губ слегка вздернулись.
– Мне многие это говорят! – в ответ улыбнулся Зверев и полез во внутренний карман за удостоверением.
– Перестаньте! Не нужны мне ваши документы! Я вам верю!
Вспомнив свою предыдущую собеседницу, Зверев сразу понял, что здесь ему будет гораздо проще общаться.
– Вы Ангелина Евгеньевна Войнова? Вдова второго секретаря горкома?
– Чем могу помочь? – Ангелина Евгеньевна небрежным жестом пригласила гостя в квартиру.
Квартира Войнова отличалась от жилища убитого вслед за ним инженера, так же как его вдова Ангелина отличалась от Нины Елисеевны Бобровой – жены Трусевича. Четыре вместительные комнаты, роскошный холл, просторная кухня, раздельный санузел и две вместительные подсобки. Бархатные занавески, картины в позолоченных рамках, сервизы и вазы в восточном стиле присутствовали повсюду, создавая впечатление роскоши. Полы всех четырех комнат и холл покрывали толстые узорчатые ковры, мебель была массивной, но при этом весьма изящной. Увидев на одной из стен оскаленную кабанью голову, Зверев тут же приблизился к ней.
Огромные, местами пожелтевшие клыки, вздыбленная шерсть, поблескивающие, точно живые, маленькие глаза. Зверев какое-то время разглядывал экспонат и наконец спросил:
– Откуда у вас это клыкастое чудо?
– Оно всегда здесь висело. Миша говорил, что это чучело сделал один из его старых друзей…
– Друзей?.. А у вашего мужа было много друзей?
– Я не знала Мишиных друзей. Если они у него и были, то, вероятно, еще до войны. Только со старыми друзьями Миша в последние годы не общался. А всех своих так называемых новых друзей муж, как правило, называл товарищами!
– А сослуживцев мужа вы знали?
– Нет. Сослуживцев тоже не знала.
– Но этих товарищей вы же знали?
– Разумеется. Но не всех, конечно.
– А среди этих товарищей или просто знакомых вашего мужа был некий Трусевич? Ефим Семенович Трусевич.
Ангелина Евгеньевна напрягла лобик и покачала головой.
– Нет. Такого человека я не знаю.
Зверев прошелся по комнате и остановился возле комода, на котором стояло фото в рамке. На фото сидел на стульчике мальчик лет трех в матроске и бескозырке.
– Ваш сын?
– Сын. Его зовут Артур, и ему три года. Он сейчас гостит у моей матери в Великих Луках. Мама приезжала на похороны моего мужа и предложила мне взять мальчика к себе. После того как Мишу убили, здесь такое началось… Я, точнее, мы решили, что будет лучше, если Артур некоторое время поживет у мамы.
Зверев понимающе кивнул и подошел вплотную к стене, на которой висел «кабан».
– Ну что ж, сделал чучело старый друг, а кто же тогда убил этого кабана? Вы это знаете?
– Не знаю…
– В самом деле? Разве его убил не ваш муж? Он же наверняка был охотник?
– За время нашего знакомства Миша ни разу не ездил на охоту.
– А когда вы познакомились?
– В декабре сорок пятого.
Зверев покивал и снова уставился на кабанью голову.
– Ну что ж, значит, вы утверждаете, что ваш муж не был охотником…
Ангелина Евгеньевна улыбнулась.
– Я этого не сказала…
– Но как же…
– Я сказала, что за время нашего знакомства муж ни разу не был на охоте. А был ли он до этого охотником или нет, я точно сказать не могу. Возможно, что и был.
Зверев сделал удивленное лицо:
– Я вас не понимаю.
– Пойдемте со мной.
Ангелина Войнова подошла к секретеру, достала из него связку ключей и прошла к одной из кладовок. Она открыла дверь и обернулась:
– Помогите же мне! Достаньте вот этот ящик.
В глубине закрытого помещения Зверев увидел запыленный металлический сейф. Павел Васильевич не без труда вынул стальной ящик из кладовки и поставил на ковер в коридоре. Ангелина Евгеньевна протянула связку ключей.
– Один из этих ключей должен подойти…
Осмотрев связку, Зверев стал по очереди вставлять ключи в замочную скважину. Уже второй из них подошел к замку. Отперев сейф, майор вынул лежавший в нем брезентовый чехол.
Глава вторая
Вернувшись в управление, Зверев тут же поднялся на второй этаж. В руке при этом он нес обнаруженный им в доме Войнова брезентовый чехол с двустволкой. Когда Зверев вошел в кабинет начальника милиции, тот сидел на кожаном диванчике у стены и пил какой-то желтоватого цвета отвар. Корнев был бледен, под глазами виднелись темные круги.
– Опять язва мучает? – вместо приветствия поинтересовался Зверев.
– Иди к черту!
– Какие мы сегодня злые!
– Говорю же, отстань! Какое тебе дело до моей язвы?
Подойдя к столу, Зверев положил на него свою находку.
– Переживаю за тебя. Мы же все-таки не только начальник и подчиненный, но мы ведь и друзья…
– Это в детстве мы были друзьями, а сейчас все поменялось!
– Ничего не поменялось.
– Гад ты, Пашка!
Зверев беззвучно рассмеялся.
– Чего это я гад?
– А то ты сам не знаешь. Я тут кручусь как белка, а тебе хоть бы что! Сам ведь знаешь, как на меня сверху давят, а ты прятаться от меня вздумал. Был ведь здесь с утра и даже не зашел…
– Кравцов нажаловался?
– И что с того?
– Да ничего! Я вообще-то здесь с вечера был и ночевал тоже здесь…
– А чего же домой не позвонил? Не сказал, что нового по делу?
– Ничего нового не было, потому и не позвонил. А насчет того, что прячусь от тебя, так в этом ты, Степа, сам виноват. Ну, пришел бы я к тебе, ты бы мне своими вопросами докучать стал, наорал бы, как обычно, из-за того, что я без твоего приказа в Славковичах остался! А мне твои нравоучения уже по самый кадык. – Зверев чиркнул большим пальцем по горлу. – Во как достали! Вот поэтому я, чтобы не терять времени, сразу решил заняться делом. Поэтому не хотел заниматься лишней болтовней.
– Это своевременный доклад начальнику ты называешь болтовней? – Голос Корнева посуровел.
– Называю, – ответил все так же беспечно Зверев.
– Да иди ты! Знаешь, кто мне только что звонил? Сам Тихомиров!
– Первый секретарь? И что, интересовался, как идет расследование убийства Войнова?
– Ну не здоровьем же моим он интересовался.
– И что ты ему сказал?
– Только то, что убийца предположительно охотник, больше-то мне сказать было нечего.
– Орал?
– Кто? – не понял Корнев.
– Ну Тихомиров. Орал, говорю, он на тебя?
– Не орал, но говорил на повышенных.
– Вот видишь, даже первый секретарь горкома не орет на таких, как я, простых смертных, а ты на меня постоянно орешь.
– Так потому что ты ведешь себя по-хамски.
– Ты зато у нас перед начальством лебезишь да навытяжку стоишь…
Корнев побагровел.
– Ну, знаешь…
– Ладно, не начинай! Пока ты тут от меня докладов требовал, я и в самом деле много чего узнал. Теперь мы знаем рост и некоторые привычки нашего убийцы. Один из жителей Славковичей его видел, хотя и не разглядел лица. По показаниям этого свидетеля мы делаем вывод, что наш убийца невысокий и не отличается особой силой.
– Кто же он? Подросток, старик, может быть, женщина?
– Пока мы этого не знаем, зато теперь у нас есть вот что! – Зверев вынул из чехла и выложил в ряд: ствол, цевье, коробку с прикладом и три пачки патронов. Отдельно он уложил шомпол и набор для чистки ружья. – Немецкий «за́уэр» восьмой модели.
Корнев оживился:
– Хочешь сказать, что это ружье убийцы?
– Нет, это ружье Войнова. Его отдала мне жена нашего второго секретаря. Ружье долгое время пролежало в кладовке, и им не пользовались. Более того, владелец после последнего использования данной двустволки ее даже не почистил. – Зверев заглянул в стволы на свет, показал их Корневу. – Стволы до сих пор пахнут порохом, местами виднеется ржавчина. По утверждению жены Войнова, наш второй секретарь за время их знакомства ни разу не был на охоте. Войнов и его супруга поженились в декабре сорок пятого, и все это время ружье лежало в кладовке без дела, а теперь смотри. – Зверев открыл все три коробки с патронами, две из них были полными, а в одной не хватало четырех штук. – Судя по маркировке, патроны тоже немецкие, в одной коробке пули, в другой картечь, в третьей дробь. Дата изготовления тысяча девятьсот сорок третий. Недостает четырех патронов, заряженных картечью.
– Совершенно верно. Что нам все это дает?
Зверев усмехнулся и продолжал:
– Я уверен, что Войнов много раз стрелял из этого ружья, но стрелял еще до войны. С сорок первого по сорок пятый Войнов воевал, а значит, и стрелять из этого ружья он не мог. Патроны сорок третьего года выпуска. Получается, расстрелять их до войны Войнов не мог. Скорее всего, он их привез в качестве трофея из Германии и четыре патрона использовал после возвращения с фронта, но до того, как познакомился со своей будущей супругой, – то есть в период с июня по декабрь сорок пятого.
Корнев почесал подбородок, вытер сухие губы ладонью и в очередной раз поморщился.
– И что это нам дает?
– Кое-что весьма существенное. – Зверев усмехнулся.
Корнев нахмурил брови.
– Ты говоришь, что ружье лежало в кладовке в доме Войнова? А что, если это не его ружье? Что, если из него стрелял кто-то другой? Наличие ружья в кладовке еще не доказывает, что Войнов увлекался охотой. Раз жена говорит, что за время их знакомства…
Зверев знаком заставил Корнева замолчать.
– Есть еще кое-что. В квартире второго секретаря на стене висит чучело в виде кабаньей головы. Я уверен, что хрюшку, из которой изготовлен этот охотничий трофей, застрелил сам Войнов…
Корнев снова усомнился:
– Кабана мог убить и не Войнов…
– Да погоди же ты! – огрызнулся Зверев. – Если сопоставить все то, что я уже сказал ранее, а именно то, что из найденного у Войнова ружья стреляли в период с июня по декабрь сорок пятого, то это очень хорошо накладывается на еще одну маленькую деталь, которую я сумел выяснить. До того как посетить жилище Войнова и познакомиться с его очаровательной вдовой, я пообщался с еще одной не столь привлекательной женщиной, но тоже вдовой.
– С женой Трусевича?
– Так и есть. Ее зовут Нина Елисеевна Боброва. Эта не самая приятная дама, скажу тебе, и она совсем не любит собак.
– При чем тут собаки?
– Не важно, слушай дальше. Жена Трусевича познакомилась со своим мужем гораздо раньше, чем жена Войнова познакомилась со своим. Поэтому Нина Елисеевна и сообщила мне, что в свое время Трусевич был заядлым охотником. Это же косвенно подтверждает наличие у Трусевича собаки охотничьей породы – лайки по кличке Булат. Также Нина Елисеевна поведала мне очень интересный факт. Трусевич, вернувшись с войны, все-таки был на охоте, но один-единственный раз. А именно осенью сорок пятого. Понимаешь, к чему я клоню?
Корнев нахмурился и фыркнул:
– Ничего я не понимаю! Объясняй!
– Трусевич был на охоте осенью сорок пятого, и из найденного у Войнова «Зауэра» стреляли примерно в это же время. Отсюда я делаю вывод, что обе жертвы нашего стрелка осенью сорок пятого вполне могли охотиться вместе. По словам жены Трусевича, ее Фимочка после той самой единственной охоты забросил свои походы в лес и продал ружье. Войнов после той охоты тоже больше не охотился и, даже не почистив стволы, запер свою двустволку в сейфе и больше к ней не прикасался.
Корнев хмыкнул.
– Ну, охотились они вместе, и что? Как на основании этого мы будем искать убийцу?
– Пока не знаю, но есть еще один интересный момент. По словам супруги второго секретаря, чучело кабана, которое хранится в его доме, сделал старый друг Войнова. Таким образом, в нашем деле появляется еще одна интересная фигура, а именно какой-то старый друг Войнова. Этот самый друг изготавливает чучела животных, а таксидермией[3], как правило, занимаются те, кто сам не прочь пострелять по зверушкам.
Корнев ухмыльнулся.
– Хочешь сказать, что он тоже охотник?
– Вполне возможно.
Полковник вдруг ожил и подался вперед:
– А может, он и есть наш убийца?
Зверев помотал головой.
– Может, и убийца, а может, и еще одна потенциальная жертва, – высказал он предположение. – И еще одна деталь. В том, что Войнов, Трусевич и наш чучельник побывали вместе на охоте осенью сорок пятого, я почти не сомневаюсь, но интересно и другое. Жена Войнова сказала, что не знает Трусевича! Жена Трусевича уверяет, что не может сказать, был ли ее Фима знаком с Войновым. Однако я почти уверен, что Войнов, Трусевич и неизвестный чучельник были знакомы еще до войны. Возможно, они вместе охотились и даже были друзьями. А это значит, что в какой-то момент эти друзья-приятели почему-то разошлись…
– Подожди ты! – вспыхнул Корнев. – Ты меня не путай!
Зверев заскрежетал зубами:
– Да кто же тебя путает? Я же тебе все по полочкам уже разложил! Наши «зверобои» пошли на охоту, потом произошло что-то, что заставило всех троих навсегда забыть как об охоте, так и друг о друге – то есть перестать общаться. Возможно, их было трое, но не исключено, что с ними был и еще кто-то. И этот кто-то спустя почти пять лет все-таки решил вернуться к своему любимому делу и снова начал охотиться, но на этот раз уже на людей, – подытожил Зверев, упаковал принесенное им ружье в чехол и, закинув его на плечо, вышел из кабинета начальника милиции.
Глава третья
Выйдя из кабинета Корнева, Зверев отправился в лабораторию, которая находилась в полуподвальном помещении в самом конце коридора, и торжественно вручил Лене Мокришину принесенный накануне «зауэр» вместе с чехлом и патронами.
– Что это? – поинтересовался Леня.
– Ружье Войнова, точнее, ружье, которое он хранил у себя в кладовке.
Леня осмотрел двустволку и одобрительно кивнул.
– Хорошая вещица. И что я должен искать?
Зверев на мгновение задумался.
– Да все что угодно. Я уверен, что оно лежало в сейфе несколько лет. Если сможешь, определи, когда из него стреляли последний раз.
Леня усмехнулся.
– Ну это вряд ли.
Зверев нахмурился.
– Не можешь определить, и не надо. Короче, не морочь мне голову и опиши все, что сможешь узнать, об этом «зауре». Особо можешь не спешить, не думаю, что оно нам что-то даст.
Распорядившись сделать заключение относительно ружья Войнова, Павел Васильевич вышел из лаборатории. Он перекинулся на ходу парой слов с медсестрой Софочкой и вышел на крыльцо. Посидел с архивариусом Эмилией Эдуардовной Сониной минут десять в курилке и вернулся в отдел. Здесь-то он и застал сидящего за бумагами Костина.
– Чем занят, Вениамин? Отчеты строчишь? – Зверев устроился возле окна и закурил.
– Сводки читаю, я, кажется, тут кое-что интересное нашел. Иди посмотри!
– Потом! Завязывай со своими сводками, позже дочитаешь.
– Да как же так…
– Завязывай, говорю! Сейчас же дуй в секретариат, подготовь запрос в военный комиссариат. Меня интересуют послужные списки Трусевича и Войнова. Как подготовишь запрос, подпиши его и оформи как положено и сразу дуй с ним к военкому.
– Так они официальный ответ знаешь сколько будут готовить?
– Догадываюсь. Поэтому прояви находчивость и уговори там кого следует дать тебе почитать хотя бы их личные дела. Сегодня к вечеру мне нужны выписки из личных дел обеих жертв нашего стрелка.