Темные московские ночи

Потом Василькова закрутили боевые будни, новые вылазки в тыл врага. Он много раз пытался хоть что-то узнать о судьбе друга, обращался к командиру полка и в медицинскую службу. Однако в окрестностях Рыльска к тому времени стало так жарко, что начальству было не до взводных. Медицина же переправляла всех раненых в прифронтовой госпиталь. Куда их увозили потом, никто из докторов не ведал.

Меж тем, как выяснилось позже, Иван Старцев и Петр Сидоренко миновали прифронтовую медицинскую часть, сразу попали в ближайший эвакогоспиталь, находившийся в Мичуринске. В тамошнем хирургическом отделении они и проходили лечение. Одесситу повезло, его могучий организм без особых проблем справился с проникающим ранением. Сидоренко прошел полный курс лечения, реабилитации, отгулял отпуск по ранению, положенный ему, и снова отправился на фронт.

С Иваном же судьба обошлась иначе. Осколки немецкой противопехотной мины сильно покалечили его ногу, раздробили кости, в клочья разорвали связки и мышцы. В какой-то момент врачи намеревались ампутировать ногу едва ли не по колено, но один из хирургов настоял на операции. В результате ногу он спас, отрезал только часть ступни. На войну капитан Старцев больше не попал.

К ноябрю 1941 года на фронт убыли более половины московских милиционеров. Пятнадцать стрелковых дивизий НКВД были сформированы из недавних оперативников, следователей, участковых, пожарных, которые тогда входили в состав этого наркомата. Мужчин, ушедших на фронт, часто заменяли женщины, однако это не всегда себя оправдывало. Ведь сотрудникам правоохранительных органов в тылу приходилось выполнять двойную работу. Они боролись с фашистскими диверсантами и искореняли бандитизм, поднявший голову.

Поэтому в скором времени на работу в милицию начали направлять офицеров, старшин и сержантов, комиссованных из армии. Так Иван Старцев и оказался в МУРе.

А повстречались друзья в столице совершенно случайно в июле сорок пятого. Дивизия, в составе которой Александр Васильков прошел через половину Европы и оказался на восточной окраине павшего Берлина, была расформирована. Там же, в маленьком местечке Фредерсдорф, личный состав погрузился в эшелоны и отправился в Советский Союз.

Александр вернулся в родную Москву, недельку отпустил себе на отдых, после чего наведался в геологическое управление, откуда в сорок первом призывался в армию и был отправлен на фронт. Но здесь его ждало разочарование. Большая часть сотрудников управления по-прежнему находилась в Семипалатинске, куда их эвакуировали в начале войны.

Ему пришлось искать другую работу. Через некоторое время Васильков был принят учеником на один из оборонных заводов.

Душа Александра не лежала к тому, что ему приходилось делать в слесарном цеху. Нет, к рабочим людям он всегда относился с глубоким уважением. Его отец из них вышел.

Дело было в другом. Васильков имел специальность геолога, до войны пару лет проработал в поле, на фронте довольно быстро переквалифицировался в военного разведчика. И то, и другое подразумевало некую свободу действий и перемещений, своего рода творчество. Получил задание, а дальше сам себе хозяин, выполняешь его так, как посчитаешь нужным.

В цеху же у слесарного верстака он задыхался от однообразия, недостатка воздуха и той же свободы. Строгие часы работы, чертежи, миллиметры, нормативы. Ни шагу влево, ни шагу вправо.

И вот как-то раз, перевыполнив за смену норму по изготовлению нехитрых деталей, уставший Александр по дороге домой завернул в павильон «Пиво-воды», взял пару кружек, нашел местечко у стойки. Вокруг полно мужиков разного возраста, дым коромыслом, гомон, мат-перемат. Он выпил кружку, загрустил, вспомнил родную разведку. И вдруг в этом несмолкающем шуме кто-то окликнул по имени.