Вторая жена моего мужа

Глава 1. Лилия

– Лилия цветок нежный, – говорила мама, расчесывая мои волосы. – Нежный и благородный. Хрупкий. Не всякому дано его понять.

Говорила и пропускала между пальцев пряди моих волос. В детстве они были светлыми, почти как те лилия, что каждый день охапками приносил мой отец, легкими словно пух. С возрастом, словно в издевку все поменялось. Сначала порусела, затем и вовсе потемнела коса, потом не стало мамы, а с нею и лилий.

Я осталась. Девочка Лилия. Воспитанная болезненной матерью, совершенно ненаученная жить, ни разу не ходившая ни в садик, ни в школу, меня вечно берегли от всего мира. А мир наш, как выяснилось, держался на матери.

Сначала исчезли лилии. Когда не стало мамы, папа по привычке, после похорон уже, принес букет. Крупный, тяжелый. Растерянно постоял с ним посреди комнаты да и оставил на кухне на столе. Я букет поднять не сумела – слишком тяжел. Так и завял он, до последнего распространяя тяжелый, дурманящий аромат до тех пор, пока его не выбросила пришедшая следующим утром домработница. Цветы было не спасти, да и не появлялись они у нас дома больше.

Затем стали исчезать мамины драгоценности. Я любила забираться на ее стул, обитый мягкой пуховкой, придвинув его ближе к столику, где мама хранила все, что было ей дорого, и перебирать ее украшения. Не стало одного кольца. Затем второго. Потом исчез тяжелый, усыпанный камнями браслет.

– Тебе уже девять, – сказала мне Резеда, наша домработница. – Ты должна понимать, что происходит. Отец твой катится в пропасть и тебя за собою тащит, останешься бесприданницей, никому не нужной.

– Папа хороший, – возразила я.

Сказала и задумалась – когда он обнимал меня последний раз? Когда в нашем доме звучал смех? Давно. Тогда, когда жива еще была мама. Резеда же потащила меня за руку в пустую комнату матери. Бросила на столик салфетку, на нее два кольца, тонкое изящное ожерелье, наручные часики. Затем снова за руку и в сад, заросший и не ухоженный без рук матери.

– Скоро не останется ничего. И меня уволит. Здесь закопаю, под кустом жасмина. Запомни! Когда взрослая станешь, оно тебе пригодится, золоту всегда есть цена. Кричать будет, скажи не знаю ничего. Меня не тронет, у меня семья большая, деда побоится.

Он кричал. Громко, так громко, что я уши закрыла и спряталась за шторами. Он обвинял Резеду в воровстве, она его в пьянстве. Тогда я не видела людей пьяными, даже отца, и не знала, что это такое. Я многого не знала.

И тогда из нашей жизни исчезла и Резеда. Иногда я видела ее на рынке, и тянулась к ней, как к чему-то родному и с детства знакомому, но худая рука старухи, что Резеду заменила, упрямо дергала меня вперед.

Старуха была моей бабушкой. Не родной. Троюродной или еще более дальнего родства. Она овдовела и чувствовала себя приживалкой в доме полном невесток и внуков. Здесь она была хозяйкой. Больно драла мои волосы, ставшие к десяти годам совсем черными, заплетая в тугие косы, каждый день ходила на рынок, сплетничая по пути с другими старухами, шлепала меня по рукам, видя непослушание, и щедро награждала щипками.

Но именно она озаботилась тем, что в десять лет у меня было только то образование, что в меня заложила мать, и отдала меня в школу для девочек. Там, пять раз в неделю меня терзали знаниями, которые поначалу туго мне давались и оставляли новые синяки на моих руках.

Когда мне было семнадцать старуха скончалась. Я немного печалилась потому, что не знала, каких еще перемен мне ждать от жизни. Сначала все было спокойно, первые года два. Школа была окончена, дальнейшее мое образование отца, который и моего присутствия то не замечал, нисколько не интересовало. Я много читала. Посадила розы под окном, совсем как в те далекие годы, когда мама жива была. Они цвели кроваво красным и пахли несбыточными надеждами.

Когда мне было почти девятнадцать отец постучал в мою комнату. Я открыла, а он вроде как удивился, впервые разглядев меня за несколько последних лет.

– Лилия? – допустил он сомнение в голосе.

Да, я не та малышка со светлым пухом волос на голове. Я взрослая девушка, коса цвета вороного крыла оттягивает голову назад. Ростом вот не удалась, да.

– Отец?

Он уже далеко не тот красавец, что много лет назад. Я уже знала, что такое пьянство и оно оставило многочисленные следы на лице отца.

– Я дом продаю, – сказал он. – Слишком велик для нас двоих. В город поедем. Большой город, большие возможности. Собирай вещи.

Той ночью я выкопала из под жесткой, почти не податливой земли полуистлевший кулек. Он поедет со мной, несколько маминых фотографий, моя немногочисленная одежда. Город меня, выросшую в провинции, оглушил. Большой, людный, суетный. В квартире только две комнаты, меня, привыкшую к просторам, ломало. Ночами я выходила на балкон, смотрела и не хотела верить глазам. Там, дома, звезды наверху. Здесь же все было наооборот, огни города гасили небосклон и светилась земля.

Я плакала и угасала, скучая даже по вредным бабкам на рынке, отец, ставший чужим уже много лет пропадал днями и ночами. Но я понимала – дела у него не идут. Это я поняла еще давно, дома, видя как он распродавал все из нажитого, слыша за своей спиной шепотки.

Но тем вечером он пришел почти счастливым. Пьяным, да, алкоголь умел дарить временное счастье и храбрость, я это знала, пусть и не пробовала его никогда.

– Лилия, тебе сколько лет? – спросил он.

– Девятнадцать, – ответила я.

Я хотела сбежать, спрятаться, от отца, от счастья его, на которое нет причин, от запаха алкоголя. Отец никогда не делал мне плохого, но я интуитивно и по блеску в глазах, хаотичным движениям рук понимала – пьяный человек способен на многое.

– Я нашел способ решить все наши проблемы, – довольно потер руки он.

В то мгновение я обрадовалась. Отец решит все свои проблемы и мы сможем уехать домой. Там не было никого близких, но там – родные стены. Там куст жасмина, посаженный матерью. Там небо, в котором по ночам горят звезды.

– Один человек, очень богатый и влиятельный даст мне денег поднять бизнес, – поделился отец. – Взамен ему нужна жена. Молодая, воспитанная, не испорченная.

– Но где же ты ее возьмешь? – удивилась я. – Мы же ни с кем не общаемся!

Каким же я тогда была ребенком, несмотря на свои девятнадцать лет! Наивным, домашним, глупым!

– Ты, – порадовал отец. – Ты, Лилия, выйдешь за него замуж.

И потянулся за бутылкой. Я попятилась назад. Я не была счастлива много лет, с момента смерти матери, но даже такая жизнь лучше грядущей неизвестности.

– Ты не можешь поступить так, – взмолилась я. – Давай просто уедем домой!

– Нет пути назад. Да и крутиться одному, без тебя мне будет куда легче. Денег нет.

Словно я требовала от него каких то усилий бессловесной тенью сидя в комнате, обстирывая и готовя.

– Продай что нибудь! – я уперлась спиной в стену, некуда бежать и от этого разговора, и от этой ситуации.

– Нечего больше продавать, – отрезал отец глядя из под густых бровей. – кроме тебя.

Глава 2. Айдан

Окно было открыто. За ним – весна. За ним зацвел куст сирени. В его усыпанных цветами ветвях роятся пчелы, стоит ровный гул. Одна бестолковая пчела залетела в кабинет и в панике металась под потолком, не в силах найти выхода.

Настроение – начинать жить заново. Настроение – исправлять ошибки. Не делать уже новых, сколько их было, не счесть… настроение не говорить с человеком, который стоит напротив, переминаясь с ноги на ногу.

Когда то он был силен. Здоров. Мне кажется, я даже помнил его, одно из почти размытых временем воспоминаний детства – деревня, вездесущие пчелы, богатырь с черной бородой и его смешивая, тонкая и светлая жена. Он ли это был? Если да, от от былого осталась одна борода. Время его не пощадило.

– Что вы еще можете сказать? – утомленно спросил я.

Этот разговор ложился на мои плечи тяжким бременем. Я не хотел его. Я вынужден.

– Вы знаете мою семью, – продолжил он. – Ваш отец знает…

– Семья, – четко сказал я. Семья, семья, чертова семья. Когда иметь родных и близких стало обременительно? Наверное тогда, когда понял, что ни одно важное решение в моей жизни не может пройти без их пристального внимания. – К слову о семье. Ваша жена была русской, вы не думаете, что моя семья этого не одобрит?

Мужчина замялся. К слову, я согласился рассмотреть его предложение только потому, что девушка происходила из смешанной семьи. Быть может, русская мать успела вложить в свою дочь хоть немного воли и индивидуальности.

– Лилия росла в глубинке, – возразил ее отец. – Она воспитана в послушании. Она не выходит на улицу одна. Училась в женской школе. У нее даже телефона нет.

– То есть, дикая? – уточнил я.

Я должен был во что бы то ни стало найти себе жену сам. Иначе мне бы ее нашли. Там, в деревнях на родине моего деда невест на выданье хватало. Воспитанных в послушании, то есть немогущих от страха даже слово внятно сказать, зато покрытые, набожные… Если я не найду себе жену, ее мне привезут. При этом жена нужна такая, чтобы я смог с ней уживаться, а моя семья осталась удовлетворена. Казалось, компромисс невозможен. Но Рашид предлагал его. Наполовину русская, но из хорошей семьи. Последние годы жила в городе, значит не будет шарахаться в сторону увидев на улице женщину в мини-юбке или транса. То есть – не дикая.

Дикая мне была не нужна.

– Она умна и красива. Она хозяйственна, так как ее мать умерла, когда ей было всего восемь.

Торги утомляли. Пчела все так же истерично жужжала под потолком. Нужно бы сказать работнику, чтобы отловил ее и выпроводил восвояси.

– Рашид, – спросил я. – Как ваша семья отреагировала на женитьбу на русской?

– Они отвернулись от меня. Когда она умерла, я остался один на один с ребенком. С годами отношения восстановились, но не в полной мере.

– Оно того стоило?

– Я любил ее, – сказал Рашид. – Каждый день проведенный с ней стоил мучительных лет после.

Только в этот момент я почувствовал в нем проблески жизни. И некоторый свой интерес. Я не верил в любовь, любовь это удел слабых. Но это дитя любви, вдруг оно будет особенным? Вдруг человек, зачатый и рожденный в любви, а не по привычному расчету, отличается от остальных?

– Покажите ее фотографию, – допустил я нарушение тона.

В хороших семьях меня бы на улицу выпроводили после такого предложения, и на порог бы больше не пустили. Но этот отчаявшийся опустившийся человек был способен на многое.

– У меня нет ее фотографий, – растерянно ответил он.

– У вас есть дочь, – удивился я. – Единственная. Рожденная от любимой женщины. И при этом в вашем телефоне нет ни единой фотографии ребенка.

– Да, но я могу сфотографировать ее дома и прислать фото вам.

Я представил, как он возвращается домой, наверняка нетрезвым, и гоняется по комнатам с телефоном, чтобы сфотографировать испуганную девушку и поморщился.

– Не стоит, – отмахнулся я. – В любом случае вы же понимаете, что мое решение зависит от решения моей семьи?

– Да.

– В эту субботу, в шестнадцать ноль ноль я отправлю к вам своих драгоценных тетушек на смотрины. Если они одобрят, будем готовиться к браку.

К браку, который мне поперек горла. Дверь за Рашидом закрылась. Я напомнил себе – у меня есть цель. А цель оправдывает средства. Я не могу думать о счастье всего человечества в целом, и незнакомой мне девушки в частности. Но я могу думать о счастье одного единственного человека. Я не хотел становиться Рашидом через двадцать лет и не стану им.

Дверь открылась и в кабинет вошла моя цель, та, что оправдывала любые средства, ради которой я был готов идти на поводу у родственников и переступать через свои принципы. Цель пересекла кабинет, обогнула стол, взобралась ко мне на колени и положила голову на грудь.

– Ты долго, – сказала она.

– Прости.

– Тебя и так никогда нет дома. Вечером ты обещал быть со мной.

Я погладил ее волосы. Гладкие. Солнцем пахнут.

– У меня были дела.

– Они закончились?

– Да, милая.

Я не знал, как рассказать ей о том, что в нашем доме появится женщина. Скорее всего, сначала ей это очень не понравится. Но жить так, как мы живем сейчас больше невозможно. Она поймет меня. Пусть не сейчас, но поймет.

– Тогда пойдем со мной в сад, – попросила она. – Я устала быть одна.

– Иду.

Она была скорой и на принятие решений, и на их реализацию. Соскочила с моих коленей, бросилась к дверям, там обернулась, увидела, что я сижу и рассерженно топнула ногой.

– Ты очень долгий, папа.

Я улыбнулся и встал, на ходу расстегивая верхние пуговицы рубашки. Не стоило заставлять мою шестилетнюю дочь ждать, дети так спешили жить.

Глава 3. Лилия

Я проплакала всю ночь, но наутро ситуация не изменилась. Отец был полон мрачной решимости выдать меня замуж во что бы то ни стало.

– Пожалуйста, – попросила я накрывая стол к завтраку. – Как ты без меня будешь?

– Тебе в любом случае нужно выходить замуж. Ты не можешь сидеть со мной до старости.

– Но почему? – удивилась я.

Я не была счастлива. Много лет. Там, дома у меня хотя бы был сад. Здесь лишь клетка двухкомнатной квартиры. Но эта жизнь была знакома мне, перспектива уйти в чужой дом к незнакомому мужчине, который будет считать меня своей собственностью по закону, приводила в ужас.

– Тебе нужен свой дом и рожать детей. Мать не была бы счастлива узнать о том, что ты заживо гниешь.

А там я гнить не буду? Я поникла, понимая, что отца мне не уговорить. Быть может, мне продать одно из маминых колец и сбежать обратно, домой? Там родственники. Они никогда не принимали меня за свою и папа почти не поддерживал с ними общение, но не бросят же.

Ага. Я скрипнула зубами. Меня либо сочтут пропащей – одна, без сопровождения проехала такой путь, сбежав от отца. Либо так же выдадут замуж. И потом я вспомнила холод исходящий от родной бабушки, матери отца, и поежилась. Она всегда, всем видом показывала мне, что я рождена от чужой, не приходила в наш дом даже после смерти матери.

– Отец…

– Я все сказал. Айдан Муратов будет тебе неплохим мужем. Я на столе деньги оставил, через час придет Регина, сходите в магазин. В субботу у нас гости, ты должна подготовиться.

Отец ушел, оставив меня со стопкой денег и мрачными мыслями. Я переплела тугую косу, надела длинное платье и принялась ожидать. На улицу я одна не ходила, но три раза в неделю ко мне приходила Регина, дочь одного из отцовых знакомых и мы прогуливались до магазина, иногда задерживаясь у подъезда за разговорами.

– На тебе лица нет, – порадовала меня Регина.

– Отец меня замуж выдает, – уныло ответила я.

Мысль о замужестве до сих пор не укладывалась у меня в голове.

– Так это же здорово! – захлопала в ладоши Регина. – Он молод? Богат?

– Не знаю.

– Как зовут его?

– Айдан Муратов.

С лица Регины сползла радостная улыбка, она отвела от меня взгляд и чуть прибавила шагу.

– Скажи, – потребовала я.

– Не знаю ничего.

– Скажи!

Я догнала Регину и дернула ее за рукав. Последнее слово я крикнула очень громко, на нас стали оборачиваться люди, я затихла – не привыкла ко вниманию.

– Я мало знаю. Отец с братьями говорят иногда о нем. Шепотом… нехорошее говорят, слышала только урывками, подслушивала. Жестокий он. И семья у него влиятельная, говорят многое от них зависит. У отца его три жены, так что… я не знаю, Лилия. Лучше бы за бедного.

Остаток пути и в супермаркете мы молчали. На обратном пути, Регина крепко обняла меня, словно навсегда прощаясь, хотя мы даже подругами не были. Я вернулась домой. На автомате разложила покупки. Села за стол, но сил даже поплакать не было. Отец не оставил мне выбора.

Суббота наступала послезавтра. Всю ночь я ворочался с боку на бок. В голове бродили целые легионы мыслей, я то планировала побег, даже не зная, где хранятся мои документы, то прикидывала меню на стол гостям. Гостей у нас с отцом никогда не бывало, мы жили затворниками. Сегодня он вовсе не пришел домой и я осталась одна в тишине квартиры. Раньше одиночество меня успокаивало, но теперь плодило еще большую тревогу.

– Отец, – завела я речь вечером пятницы.

– Хватит! – взорвался он. – Ты выйдешь за него замуж, часть денег я уже взял и потратил!

Я дернулась, словно он пощечину мне отвесил. Ранним утром ко мне пришла Регина – видимо отец попросил ее помочь с готовкой. Она была такой понурой, как будто это ее насильно выдавали замуж. Мы молча подготавливали ингредиенты. Я поставила тесто для пирога и замариновала мясо, Регина чистила и резала овощи. Отсекая пленку от куска мяса я нечаянно задела палец и на стол закапала яркая кровь.

– Можно умереть, – задумчиво сказала я, вытирая стол.

– Глупая! – воскликнула Регина. – Такие мысли это грех! Я тоже замуж выхожу этим летом!

– Ты хотя бы будущего мужа знаешь, – возразила я.

– И ты своего узнаешь! Просто будь покладистой и он не станет тебя обижать. Потом родится ребенок, отрада твоя. Если повезет, и сразу сын родится, то он…может он перестанет тебя посещать. А если заведет вторую жену, у тебя всегда будет подруга.

Я не стала отвечать. Просто нечем было. Забинтовала палец и предоставила Регине раскатывать тесто на пирог – не с повязкой же. Через несколько часов все блюда были готовы, наверное, запахи на целый квартал разносились. Отец вечно экономил на продуктах и я не помнила, когда последний раз ела такое вкусное. Я отведала бы и пирога, и фаршированного, завязанного в рулеты мяса, и томленых овощей, но не такой вот ценой.

– Как сыр в масле кататься будешь, – сказала мне Регина уходя. – Послушной быть не трудно, тебе ли не знать. Тут отцу своему угождаешь, там мужу, разница невелика, зато о том, чем семью кормить думать не будешь. Мысли глупые из головы выбрось.

– А как же любовь?

– А любовь это если повезет, – ответила прагматичная Регина. – Без любви никто не умер, а вот голода люди умирают.

Я закрыла за нею дверь и посмотрела в окно, как она бежит до соседнего дома – они жили напротив. Регина росла в полной семье. У нее был отец, стена и опора, и жена, что всю жизнь за этой стеной. Возможно, ее родители не любили друг друга, но им повезло хотя бы друг друга уважать.

В моей комнате стояли книги. Я не смела даже читать ничего запрещенного, всю дурь из меня выбила старуха, когда я в четырнадцать потянулась за ярким журналом на полке книжного магазина. Ох и досталось мне тогда, потом еще до полуночи стояла коленями на крупе.

Нет, мои книги были чисты. И любовь в них была такой же, чистой. Она была в мыслях, в заботе друг о друге, нежности, случайных прикосновениях. Ничего из этого у меня не будет. У меня будет грубый и злой муж, который будет владеть мною, словно вещью, а я буду лишь дурнеть в клетке дома, раз за разом рожая детей, которых мне не позволят воспитывать. Я посмотрела на часы – без четверти три. Скоро отец придет, а за ним и гости. Этих гостей я представляла, я много видела таких женщин. Чопорные и злые, непременно покрытые, лицемерные. Они были такими, как моя бабушка, которая отказалась от внучки только потому, что не нравилось происхождение ее матери.

Я никогда не стану такой.

Решение созрело спонтанно. Я пошла на кухню. Там в духовке продолжали на минимальной температуре томиться мясные рулеты накрытые фольгой. Я достала противень. Отвернула фольгу с большей части рулетов и щедро посыпала их солью. Часть оставила нетронутыми – для отца. А для гостей посолила прямо горстью.

Никто из этих лицемерных женщин не возьмет в семью плохую хозяйку.

Глава 4. Лилия

Отец заметно волновался. Я была почти спокойна, только дрожало что-то внутри, да порез никак не хотел уняться – на повязке то и дело появлялось красное пятнышко и ее приходилось менять.

– Ты не могла быть аккуратнее? – спросил недовольно отец. – Теперь они точно решат, что ты растяпа.

Я промолчала – я не была приучена ко спорам со старшими. До визита гостей оставалось чуть больше часа, отец выдвинул в центр гостиной большой стол, я накрыла его скатертью. По привычке огляделась вокруг – как бы я не хотела выходить замуж, я в страшном сне не могла представить, что приму гостей в беспорядке. Все было чисто. В квартире почти всегда было чисто – уборка была одним из немногих моих развлечений.

Я умылась холодной водой и переодела платье. Переплела косу, затем закрепила ее заколками на голове. Пригладила торчащие волоски.

– Это происходит не со мной, – прошептала я. – Это затянувшийся страшный сон. Когда нибудь я проснусь у себя дома, впереди еще вся жизнь, мой отец такой же, как и прежде, дома пахнет лилиями, а моя мать жива.

А пока… пока я не проснулась мне нужно было ждать гостей.

– Повяжи платок, – буркнул отец.

Я никогда с ним не спорила. По правде, мы с ним месяцами могли не говорить, не было повода и нужды, иногда я забывала, как звучит его голос. Но сейчас я не могла уступить.

– Я никогда не носила платок. Моя мать не носила.

Она правда не носила. Отчасти поэтому с ней не здоровался никто из соседей. Не носила упрямо. Я плохо ее помнила, только прикосновения ее рук, смех, ощущение счастья и ее голос. Я помнила, что она говорила – никто не может вынуждать против воли надеть платок. Только ты сама, только если захочешь.

– Твоя мать выросла в других условиях. А ты наденешь его немедленно.

– Нет, – сказала я. – Ты не заставишь меня. Я опозорю тебя на весь город, если попытаешься. Я на свадьбе лягу на пол и буду кричать.

– Муж заставит, – фыркнул отец. – А если ты думаешь сорвать свадьбу, сыграем никах по доверенности, потом муж увезет тебя в глухую деревню на пару лет, посидишь там с бабками и курами, взвоешь.

Я смотрела на него и понимала – он это сделает.

– Я не знаю, за что мать полюбила тебя, – бросила я ему в лицо и он отшатнулся.

Остаток времени я прождала у себя в комнате, выйдя лишь накрыть на стол. Гости пришли ровно в четыре. Две женщины пожилого возраста. Обе покрытые. Совершенно разные – одна маленькая, пухлая и уютная, вторая высокая, худая, с властным взглядом. Я одинаково боялась и ненавидела обеих.

Отец торопливо поздоровался и сбежал на кухню, вопреки всем правилам оставив меня один на один с гостьями. Эти смотрины шли совершенно не по правилам. Они должны были быть праздником. Их должен был посетить жених, если они с невестой не знакомы до свадьбы, это их первая встреча.

Видимо, моему жениху совершенно безразлично, как я выгляжу, что только подтверждает мою мысль о том, что ему нужна лишь бессловесная вещь, женщина, для рождения детей. Сыновей, конечно же.

– Проходите, – выдавила из себя улыбку я.

– Бедно, – скривила лицо маленькая.

Видимо, я все же волновалась, их имена совершенно вылетели у меня из головы в тот же момент, что их произнесли.

– С каких пор бедность это порок? – вспыхнула я.

Я прекрасно понимала, что в нашей квартире нет души. Никто не вложил в нее частицу себя, все, что было позволено мне, это наводить здесь порядок.

– Девочка права, – откликнулась высокая. – Идемте за стол.

Я носила блюда, руки мои дрожали, хотя выронить тарелку было бы неплохо – точно бы на пользу моей репутации не пошло. Но я больше не смела протестовать, дух бунтарства во мне погас, едва разгоревшись. Они так осматривались в нашей тесной гостиной, что у меня горели щеки. Я разложила еду по тарелкам, заняла свое место, проклиная отца, бросившего меня с этими женщинами один на один.

Наконец вышел отец, занял свое место, большой и грузный, словно заполнив собой сразу всю гостиную. Стол был готов, гостьи задавали вопросы, часто ничего не значащие, отец отвечал. Наконец маленькая женщина взяла нож и вилку, я затаила дыхание. Мясной рулет выглядел превосходно, в другой день я бы получила удовольствие от готовки. Но сегодня…

Я замерла, глядя на вилку, словно завороженная, как вилка, с наколоть на нее кусочком мяса приближается ко рту. Там вилка замедлила – женщина ответила своей подруге, и наконец взяла мясо в рот.

Я думала, она его выплюнет. Нет. Она замерла, перестав пережевывать и коснулась руки высокой гостьи. Они переглянулись и вторая тоже отрезала и попробовала кусок.

Папа ничего не понимал – он ел, наслаждаясь вкусной едой, какой в вашем доме не было давно. Его порция не была пересолена. Маленькая же женщина отложила вилку, и отодвинула от себя тарелку, намереваясь встать.

– Постой, – окликнула ее подруга, опустила ей на руку ладонь, удерживая.

– Ты что, не понимаешь?

– Девочка росла без матери.

Маленькая гостья осталась на месте, но буравила меня взглядом.