Достигнуть границ

Пока переселенцы разбирались с тем, где начинать закладывать форт, Долгорукий разбирался с картами, этими чёртовыми астролябиями, и в ускоренном режиме постигал морскую науку, потому что капитан был совсем плох, а Иван был единственным, кто понимал голландский язык.

Взятый с собой вроде бы ученик капитана очень неудачно попал под ту самую мачту и отдал Богу душу. Получалось, что обратно вести корабль придётся, как ни крути, Ваньке, просто другого кандидата не было. И пришлось князю постигать науку, кою гардемарины постигают несколько лет. Правда, у него этих нескольких лет не было.

На мой вопрос, не хочет ли Иван вернуть корабли голландцам, тот пожал плечами и сказал, что некому возвращать – этот вопрос так и остался открытым, Ванька же их у капитанов-владельцев фрахтовал, а капитаны того…

Обратно два корабля шли под руководством именно Долгорукова, который проникся морской романтикой, и теперь мог по праву называть себя морским волком.

Наталья ребёнка родила уже на корабле, когда обратно шли. Моряки посчитали это хорошим знаком, и ведь действительно ничего больше страшного не случилось. И кстати, права поговорка, что всё познаётся в сравнении. Заставлять пить не очень вкусные компотики и жрать супы и команду, которая обучалась у голландцев, и переселенцев, приходилось лишь по началу. А вот когда хозяева кораблей начали выблёвывать кровавые сгустки вместе с зубами и гадить кровью, при этом у наших вроде всё было более-менее, даже до самого тупого дошло, почему у них как раз со здоровьем более и менее. Они этот шиповник просто зубами начали грызть, насыпая в карман и постоянно в рот закидывая.

Кроме золота и саженцев гевеи, Ванька так и не признался, где их взял, он привёз так же и саженцы красной хины, из коры которой и добывали то самое, известное каждому ребёнку в моём мире лекарство от малярии. Собственно, он припёр мне кусок самой коры и настой из этой коры во флаконе, невозможно горький, красный, но прекрасно работающий. Правда, так же прекрасно красящий кожу в желтоватый цвет при употреблении. Но тут такое: хочешь жить, потерпишь, тем более, что это не признак желтухи, а просто такие вот особенности лекарства, из-за которых американские учёные вынуждены были изобретать тоник, чтобы уменьшить горечь и убрать желтушность кожи у очень чувствительных к этому аспекту американских военных.

После Долгорукий долго мялся и наконец сказал, что туземцы вылечили его собственное заражение, когда он порезал ногу и всё шло к тому, что её в итоге отрежут, да и вообще выздоровление было под большим вопросом. Тогда гвардейцы бывшего преображенского притащили к нему то ли шамана, то ли лекаря племени, околачивающего бананы неподалёку, и тот вылечил князя с помощью плесени, которую Ванька привёз, чтобы… ну вот чтобы и у меня такая штука была.

Я же только философски пожал плечами и велел передать и кору, и настой, и плесень Лерхе. Кажется, он сумел несколько вполне приличных аптекарей себе заманить, вот пускай и разбираются.

А саженцы, чтобы они не завяли окончательно, передали уже практически готовому начать работу университету, в сентябре открывающему набор на первый курс, с пожеланием начать разбивать ботанический сад.

Отправив Долгорукова вместе с Петькой готовиться к поездке в Ревель, доставку ценностей я поручил именно Шереметьеву, я подошёл к карте на стене, уже изрядно попорченной моими постоянными правками, и, глядя на неё, просто завис, обдумывая совершенно ненужные мне проблемы, так неожиданно добавившиеся ко всем другим.

Что делать с Эквадором, где вполне вольготно устроились староверы, готовые налоги платить бананами, сахарным тростником и вообще всем, что там произрастало, в обмен на то, чтобы их наконец-то оставили в покое? Вот только так дело не пойдёт. Оставь их там одних – махом получу независимую республику, а оно мне надо? Нет, не надо. И тут на самом деле два варианта: или их там бросить к чёртовой матери, или же всё-таки попытаться с Испанией договориться, и сделать Эквадор провинцией Российской империи.

А уж староверы – те ещё типы, они гораздо быстрее итальянцев помидоры распробуют и кетчуп начнут производить для продажи. Да найдут на самом деле, чем торговать, ведь не зря же самые матёрые купцы как раз из них повыходили. Вернувшись к столу, я рухнул в кресло и обхватил голову руками.

Самое поганое заключается в том, что мне нечего предложить Испании в обмен на эту действительно не особо нужную ей территорию. Хоть совместно сафари не предлагай в Индии со мной и Надир-шахом. Тем более что испанская корона совсем недавно последнюю власть над своими колониями потеряла, да и сами колонии под большим вопросом, потому что часть уже уплыла к бритам и тем же голландцам, а оставшиеся на подходе.

Я замер и выпрямился в кресле. Так, Петя, замри и попытайся не потерять эту мысль, а ещё лучше, запиши её. Так, значит, Надиру – север Индии, испанцам – юг, ну а я скромненько контрибуцией обойдусь. Мне там земли не нужны, я их всё равно не смогу контролировать, слишком много акул вокруг такого лакомого куска вертится. Потому что в Индии, в отличие от задрипанного Эквадора – есть, что брать, и испанцы это отлично знают.

Я помогаю вернуть Испании утраченное, остатки которого уже вовсю пытаются прибрать к рукам бриты с голландцами, даже не стесняясь. И их мало волнует, что у этих мест есть хозяин. А Испания не может им противостоять везде. И она выберет в итоге Южную Америку, потому что в отличие от Индии она англичанам не особо приглянулась. Но в Индии они пока только пытаются, отхватывая куски у не способных сопротивляться Испании и Португалии, потому что Роберту Клайву, который завершит британизацию Индии, сейчас всего пять лет! Сомневаюсь, что в столь нежном возрасте он сумеет что-нибудь нам противопоставить.

А вот сумеют ли испанцы удержать повторно завоёванное – меня вообще не волнует. Чем больше хаоса у соседей, тем лучше мне. Я-то честно выполню уговор – помогу, действительно помогу, но вот как только последний обоз с награбленным… то есть, экспроприированным, скроется с глаз долой, участие Российской империи в Индийском турне на этом прекратится.

И Надир, и испанцы будут счастливы такому исходу и даже не попытаются возражать, в первое время, а потом придут англичане, может быть, одни, а может, и с голландцами, и всем станет резко не до смеха, потому что за Индию, что ни говори, стоит биться. Только вот не мне, у меня и своих битв достаточно.

Но чёрт возьми, я-то надеялся, что голландцы высадятся где-нибудь в районе Бразилии. С португальцами проще было бы договориться, они настолько сильно зависят от Британии, что с удовольствием пошли бы на сделку в обмен на некоторое ослабление этого ига хоть в какой отрасли. Ну да ладно, будем играть теми картами, что нам сдала судьба, или кто там за феномен всемирного невезения отвечает?

С другой стороны, если всё-таки договоримся, то у нас появится порт, чтобы в Тихом океане можно было куда-то пристать и не нарваться на пулю или дротик, смазанный кураре. К тому же неподалеку от Эквадора расположилась гряда Галапагосских островов, и они-то, несмотря на активную вулканическую деятельность, вполне пригодны для строительства военных баз. Да и пиратство можно поприжать, взяв острова под свой контроль.

И я даже знаю, кто в случае успеха составит основной воинский костяк – да казаки. Те, что погорластее. Вот уж эти точно дадут пиратам прикурить. А чтобы их потребность в зипунах обеспечить, я даже, возможно, уподоблюсь бритам и начну каперские свидетельства раздавать. Вот казачки-то порадуются. Вскочив, я снова подошёл к карте, внимательно её изучая. Отсутствие Антарктиды немного смущало, но да ладно, я-то знаю, что она там.

В кабинет вошёл Митька со свежей газетой и молча положил мне её на стол, поставив рядом кофейник. Вот, кстати, если удастся что-то с Эквадором решить – то там можно просто прекрасный кофе выращивать.

Подойдя к столу, я взял чашку, налил кофе из кофейника, плеснул немного молока, сдобрил сахаром, после чего сделал глоток, покосившись на газету.

Ушлый Юдин успел развернуться не только почитай по всей России: ту типографию, где Фридрих в Берлине себе на жизнь зарабатывал, перепечатывая переведённые тогда ещё листы, он у принца выкупил. А потом расширил помещение и, соответственно, производственные площади, найдя владельца и выкупив весь дом, в котором ютилась крошечная типография Фридриха.

Теперь у нас собственное агентство новостей начало образовываться. А в газете появилась пара страниц, посвящённых заграничной жизни. Эти страницы пользовались стабильным успехом, ведь жизнь заграничных монархов, в отличие от моей, так и била ключом. Балы, маскарады, официальные любовницы на контрактной основе… Плевались, читая, называли срамотой, но всё равно, чёрт их подери, читали! Есть у меня смутные подозрения, что Юдин на газетах не остановится, и в итоге его семейство станет медиамагнатами и мультимиллиардерами. Ну а пока он мне именно как газетчик и журналист нужен.

Кровно заинтересованный в том, чтобы дело быстро пошло на лад, Афанасий Абрамович Гончаров, коего я припахал к развёртыванию бумажного производства по всей России, подошёл к своему контракту со всей ответственностью. Он даже где-то откопал местных Кулибиных, и они, посовещавшись с болтающимся без дела из-за отсутствия идей Джоном Кеем, почти на пятьдесят лет раньше Робера умудрились собрать станок, перерабатывающий все деревянные остатки, а также макулатуру в бумажное сырье.

Гончаров тут же организовал сбор всех плотницких отходов, уже ненужных бумаг и прочего для изготовления сырья для газет, куда оно шло куда более низкого качества, чем на другие изделия. Народ быстро это просёк и вторичное сырье начали сдавать тоннами, что позволило увеличить объем готовой продукции, без большего ущерба лесному массиву. Я же отдал приказ о санитарной вырубке для тех же целей, и в бумажные уже не мастерские, а полноценные фабрики начали свозить некондиционный лес, чаще всего поражённый разными заболеваниями.

Оценив старания Гончарова, я намекнул на потомственное дворянство, ежели не остановит темпов и наладит дело не только в Москве, Петербурге и Новгороде, где он успел за неполные полгода развернуться, но и в других губерниях нашей необъятной страны.

Ещё раз покосившись на газету, я посмотрел на Митьку. Если принёс вот так в середине рабочего дня, значит, в ней есть что-то важное. Рыться и искать не хотелось, тем более что Митька прекрасно знал уже ставшую традицией моё вечернее чтение газеты совместно с Филиппой.

Это был час уютного молчания, когда мы усаживались в её будуаре и шуршали страницами. При этом Филиппа любила устраиваться на полу, используя мои ноги в качестве опоры. Сам того не подозревая, я так её нагрузил, что в течение дня мы даже на обеде иной раз не встречались, каждый был по горло занят своими делами. Самое смешное, что очень скоро мы сыскали славу этаких затворников, чуждых светских увеселений, а я же был рад, что нашёл, наверное, единственную женщину, полностью разделявшую мои взгляды на бесконечные балы и развлечения. Куда интереснее было заниматься чем-то действительно важным, что в итоге принесёт свои плоды. Нет, развлекаться тоже иногда надо, чтобы мозг банально перезагрузить, но не каждый же день.

Филиппа не жаловалась, ей это действительно нравилось. Она даже однажды при родах присутствовала, чтобы что-то понять. Вернулась бледная, но настроенная весьма решительно. Через неделю пришла ко мне с проектом указа и просьбой выделить деньги на книги по медицине, потому что своих не было. На вопрос, хочет ли она, чтобы медикусов готовил университет, или сразу созданная лекарская школа, Филиппа промолчала, а потом сообщила, что подумает. Думала, кстати, до сих пор, постоянно совещаясь с Бидлоо, которому, видимо, заняться было нечем, и реже с крайне занятым Лерхе.

– Вторая страница, – невозмутимо произнёс Митька, заметив мой взгляд. Я открыл газету сразу на второй странице и чуть не упал, потому что на меня со страницы смотрела корова.

Проведя пальцем по рисунку, я растёр краску между двумя пальцами – она сильно мазалась, но факт оставался фактом – это была первая иллюстрация в обычной газете. Долго разглядывая рисунок, я мысленно выписал Юдину премию, но тут же отбросил эти ненужные и вредные мысли – он не умеет работать нормально без угрозы лишить его чего-нибудь не жизненно важного и не мешающего дальнейшей работе.

Налюбовавшись на корову, я приступил к чтению самой статьи. Прочитав, задумался уже над премией себе любимому, потому что я молодец. Вот так, сам себя не похвалишь, никто и не додумается это сделать. А молодец я в том плане, что догадался навесить вакцинацию от оспы на попов.

Представители Синода не полуграмотные попы из глубинки, они высокообразованные люди и быстро смекнули, что эффект от вакцины имеет место быть, к тому же живых примеров перед глазами было предостаточно. Тогда они привились сами, посмотрели на результат, заставили привиться всю монашескую братию, в которую тоже не всех подряд брали, несмотря на разные досужие домыслы. Тот же Мендель – монах-августинец, если что, а вообще на божественное посягнул, основные принципы генетики вывел. Так что тут всё прошло гладко. А вот потом святые отцы собрались, подумали и придумали-таки удивительную схему распространения прививки в массы.

Они в приказном порядке велели всем попам внести в свои проповеди сказания о коровах, которые были даны нам Господом нашим не просто так, а как кормилицы и защитницы детей Его, и это совершенная истина, потому что для крестьянина корова – это святое, хоть мы и не в Индии живём.

Эти проповеди читались в каждом мало-мальском приходе несколько недель, а затем начали понемногу разводиться тезисами по типу: хоть Господь терпел и нам, вроде как велел, но вот коровки-кормилицы за что страдают, поражаясь оспенной дрянью? А не за тем ли, дети мои, чтобы помочь неразумным чадам избежать хвори страшной через кормилицу-защитницу свою, коя в успокоение и во спасение нам дана, аминь.

К тому же коровья оспа легко переносится не только людьми, но и самими коровами, которые, о, чудо, выздоравливали практически сразу, как только заразу человеку передавали, дабы защитить его от чёрной оспы. А ведь этой дрянью коровы не болеют. Логично? Ещё бы.

Согласно статье, вакцинация по стране прёт полным ходом, и никто, я в том числе, ни слухом, ни духом. Конечно, такие вещи лучше под наблюдением лекарей делать, но хотя бы так, и то хлеб.

Хитрые деды из Синода даже особо экзальтированных прихожанок в массы выпускали, чтобы они про чудесные избавления орали, прямо в духе современных мне представлений на околобожественные темы с бьющимися в экстазе излеченными. Молодцы, нечего сказать. И у кого только научились?

– У Юдина, – усмехнувшись, ответил мне Митька, когда я задал этот вопрос. – Он святым отцам, когда историю свою писал, так прямо и сказал, что доказательств бы для народа побольше, и вообще все массово в коровники попрут и руки царапать начнут. Он же вставил истории про чудесные спасения императора и императрицы, которым Господь телочков накануне болезни подсунул, дабы правили они на радость…

– Да уж, Юдин у нас один такой, – я сложил газету, чтобы вернуться к ней вечером.

– И не надейся, государь, Пётр Алексеевич, – Митька хмыкнул. – Он себе таких же работников подобрал. И по вечерам проводит обучение, как сделать историю красочнее и интереснее, – я прикрыл глаза рукой. Боже, что я наделал? Не выпустил ли джина из бутылки? Но его теперь назад не загонишь, народ требует зрелищ, то есть хорошего и горячего чтива, и желательно почаще.

– Горенки полностью Долгоруким возвращаешь, государь, Пётр Алексеевич? – Митька готовился проект приказа составлять.

– Ванька их купил и заплатил золотом, – я кивнул на статуэтку. – Да и надо же им где-то жить. Как он сына-то назвал? – запоздало поинтересовался у выходящего Митьки.

– Пётр, – он усмехнулся и уже приготовился закрыть за собой дверь, но я его остановил.

– Румянцев где? – Пётр значит, ну-ну.

– Пытается увезти обратно во Францию Филиппа Орлеанского и его… хм, подругу.

– Получается? – я только зубами скрипнул, потому что никак невыгоняемые французы начали меня уже раздражать.

– С трудом, но сундуки не далее как сегодня утром удалось наконец собрать и даже закрепить на карете. Так что, возможно, уже завтра выдвинутся. Осталось же всего ничего шевалье в карету загрузить, – невозмутимо ответил Митька, а я не удержался и хмыкнул.

– Вот скажи мне, как он с Шуваловыми умудрился настолько общий язык найти? – я покачал головой и потянулся.

Работать не хотелось, да и не было каких-то особо важных дел, за исключением того, чтобы Румянцева послать к испанцам с предложением разрешить наш назревающий конфликт полюбовно. С французами можно кого другого отправить, всё равно у нас с Людовиком пока вооруженный нейтралитет и почти что мир и дружба.

– На почве особой остроты ума, надо полагать, – Митька вздохнул и закрыл дверь, но теперь уже с этой стороны. – Мне тут намедни весточка пришла от моего Мастера по масонской ложе. Просит он одного кандидата посвятить в его отсутствие. Очень уж тот горит желанием разделить с братьями их нелёгкий труд.

– И кто этот жаждущий? – я внимательно посмотрел на Митьку. Тот немного замялся, словно не хотел мне говорить, хотя я точно знаю, что Ушаков имеет все имена потенциальных братцев-каменщиков. Наконец Митька вздохнул и тихо произнс:

– Воронцов это…

– Что? – я даже вскочил на ноги. – Секретарь Филиппы?

– Ну… да, – развёл руками Митька. – Ты только не волнуйся, государь, Пётр Алексеевич, я с него глаз и так не спускаю, всё-таки над секретарями я пока главный. Да и не призывает ложа к насилию…

– Я знаю, – я снова опустился в кресло и прикрыл глаза рукой. – Я знаю, масоны могут всего лишь за своих заморских братьев просить. Но… А, ладно, посвящай этого малолетнего кретина, пущай почувствует собственную значимость. – Я махнул рукой, показывая своё отношение ко всему этому сборищу.

– Михаил Воронцов твой ровесник, государь, – ухмыльнулся Митька.

– Я знаю, вот только он слишком уж хочет уподобиться иноземцам, поэтому Магистру в ноги и упал, – я побарабанил пальцами по столу. – Вот что, Мишка этот с братьями Шуваловыми больно дружен был, когда у Елизаветы в пажах ошивался. Проверить бы надобно, а не так уж случаен этот загул с шевалье Орлеанским произошёл.

– Я передам Андрею Ивановичу, – кивнул Митька.

– Передай, – я задумчиво посмотрел на него. – Как тебе в роли дворянина живётся? – он пожал плечами, словно говоря, что разницы особой не почувствовал. – А что Мастер ложи, не заподозрил тебя ни в чём, пока не уехал оборону настраивать в Астрахань?

– Нет, – Митька покачал головой. – Более того, он убедился в моей полезности, когда того же Воронцова назначили к государыне секретарем. Он был уверен, что это я поспособствовал, ну, а я не переубеждал его.

– Разумно, – я бросил взгляд на карту. – Позови Румянцева, и можешь Воронцова посвящать. Да смотри, не посрами вольных каменщиков, как следует прими, – Митька откинул рыжую голову и хохотнул прежде чем выйти, а я же снова задумался над тем, как бы половчее продать испанцам заплесневевший сыр, выдавая его за элитный дор блю.