Достигнуть границ

- -
- 100%
- +
Рядом с её креслом стояли нахмурившиеся воины, чувствовавшие себя явно неуютно, лишённые охраной дворца привычного им оружия.
Это всё было так интересно. Варя уже не была огорчена, что сегодня настала её очередь делать скучную работу по разбору корреспонденции государыни, а не прогуляться по монастырскому парку, который, говорят, сильно расширили.
Пройдя по приёмной, княжна столкнулась в дверях со спешащим к государыне Ушаковым. Андрей Иванович внимательно посмотрел на Варю, и она почувствовала, как душа проваливается в пятки, настолько тяжёлый был взгляд у Катькиного отца. Опустив голову, чтобы вот прямо здесь не начать в чём-нибудь признаваться, Варвара выскользнула в коридор и едва ли не бегом побежала к кабинету государя, расположенному неподалёку отсюда.
Пробегая мимо коридора, ведущего в северное крыло, Варя не удержалась и прыснула, мило при этом покраснев. В свете столько слухов ходило про то, как проводит досуг венценосная пара, но Варя точно знает, что у них одна спальня на двоих.
Срам-то какой, – она покачала головой и снова покраснела, вспомнив, как, придя давеча как обычно в половине восьмого, она, не подумавши, сунула голову в спальню государыни и едва чувств не лишилась, увидев её обнажённую, сидящую на государе словно верхом, запрокинув голову. Это было так неприлично, но так притягательно, что она осторожно закрыла дверь и долго стояла, прислонившись к ней затылком, стараясь утихомирить пустившееся вскачь сердце да дожидаясь, когда краска, залившая и лицо и даже шею, сойдёт и дышать станет свободнее.
С трудом утихомирив разыгравшееся воображение, Варя вошла в приёмную.
– В чём дело, Варвара Алексеевна? – Дмитрий поднялся со своего места и подошел к ней, отвесив приветственный поклон.
– Государыня просит Петра Алексеевича присоединиться к ней и её гостье, – выпалила Варя, заметив, что робеет перед этим молодым ещё парнем ничуть не хуже, чем перед Ушаковым.
– И что же это за гостья такая, что понадобилось отвлекать государя от дел? – Кузин слегка нахмурился, разглядывая Варю так, словно это она откуда-то эту странную девицу притащила, чтобы специально государя из его логова выманить.
– Я не знаю, – Варя пожала плечами. – Воронцов, когда объявлял о её нижайшей просьбе, назвал эту гостью бурнеша.
– Вот как, – Митька задумался, затем решительно направился к двери кабинета. – Ожидай, Варвара Алексеевна, я сейчас передам тебе решение государя.
Варя осталась ждать, подальше отойдя от скамеек, украшенных металлическими завитушками, из-за которых так нехорошо вышло в прошлый её визит в эту приёмную.
Ждать пришлось недолго, уже через минуту дверь распахнулась и из кабинета вместе с Митькой вышел Пётр Алексеевич.
– Идём, Варвара Алексеевна, не будем заставлять себя ждать, – Варя потупилась.
Как всегда в присутствии государя ноги стали ватными, а на висках проявилась испарина. Девушка развернулась и уже хотела было побежать впереди, как вдруг ощутила тепло чужой руки, ухватившей её за предплечье. Вздрогнув всем телом, она подняла испуганный взгляд.
Чтобы посмотреть в лицо Петру Алексеевичу, ей пришлось запрокинуть голову. Он держал её достаточно бережно, не стискивая и не причиняя боли, но Варя от этого простого прикосновения была готова в обморок грохнуться вот прямо сейчас.
– Почему ты так меня боишься, Варвара Алексеевна? Вроде бы я никого на твоих глазах не мучил и жизни не лишал, да даже ни разу ноги тебе не оттоптал, когда мазурку нам приходилось вместе отплясывать? – государь внимательно смотрел на неё, а Варя не знала, что ему ответить. Этот страх был иррационален, ничем не обоснован. Он просто был, и княжна ничего не могла с собой поделать. Пётр Алексеевич покачал головой и добавил: – Понятно. Надеюсь, после того как ты станешь графиней Шереметьевой, твой муж сумеет выведать у тебя сей секрет и поведает его мне.
После этого он отпустил её и направился прочь из приёмной. Варя поспешила за ним, успев заметить осуждающий взгляд Митьки Кузина. Да кто он такой, чтобы осуждать её? Варя вспыхнула и стиснула зубы, стараясь убедить себя, что ничего страшного в государе нет и что она просто блаженная.
В приёмной перед кабинетом государыни странной девушки уже не было, только двое мужчин из её сопровождения скучали в обществе Воронцова, весь вид которого говорил о том, что он многое бы отдал, лишь бы поприсутствовать при разговоре, состоявшемся сейчас в кабинете.
Увидев входящего государя, Михаил вскочил и отвесил глубокий поклон. Мужчины же недоуменно посмотрели на него, так и не поняв, кто это прошёл мимо них и скрылся за тяжёлыми дверьми кабинета русской императрицы. Варя же, бросив на них быстрый взгляд и едва удержавшись от того, чтобы совершенно по-детски не показать язык Воронцову, исчезла за дверьми, плотно закрывшимися за её спиной.
***
Сегодняшний день продолжил череду полных необычных открытий дней. От одного упоминания о бурнеше, у меня челюсть отвалилась. Интересно, что дева Албании делает здесь, в России, да ещё и у Филиппы в гостях? Любопытство было настолько сильным, что я бросил попытку сочинить нечто достойное в послание к королю Испании, обращаясь завуалированно к Изабелле, потому что член в этой семейке явно не у мужа в штанах.
В кабинете у Филиппы, кроме неё самой и сидящей в гостевом кресле девушки, больше похожей на несколько женственного мальчика, присутствовал ещё и Ушаков, попытавшийся вскочить, как только увидел меня. Я же взмахом руки оставил его на месте, подошёл к креслу жены и встал у неё за спиной, облокотившись на спинку.
– Позволь представить тебе, государь, Пётр Алексеевич, бурнешу Арбен Адри, – тихо сказала Филиппа по-французски, видимо, методом исключения выявив язык, известный всем, находившимся в комнате людям, кроме Варвары Черкасской, выглядевшей не слишком довольной этим обстоятельством.
– Я чрезвычайно рад приветствовать бурнешу в своей стране и в своём доме, – медленно проговорил я, рассматривая довольно миловидное личико. Интересно, что заставило её отречься от своей женственности и взять в руки оружие? – Что заставило тебя покинуть дом и совершить это длинное путешествие?
– Ваше императорское величество, – девушка хотела подняться, но я жестом остановил её.
– Не стоит, – прокомментировал я свои действия. – Ты прибыла сюда без верительных грамот, можно сказать, что тайно. Я почти уверен в том, что причина твоя веская.
– Да, ваше величество, – она склонила голову. – Я действительно прибыла сюда, чтобы умолять о помощи, но приму любое ваше решение со всем смирением. Вам, наверное, любопытно, почему я оставила вышивание и взяла в руки меч? – задала вопрос Арбен.
– Это настолько очевидно, что даже не требует подтверждения, – кивнув, я подтвердил её предположение.
– Как вы наверняка знаете, не так давно в Константинополе произошло восстание шиитов, в результате которого казнили великого визиря и бунтующие под предводительством Хорпештели Халила, этой свиньи нечестивой, своими речами смутившего янычар, заставив тех предать свои клятвы, которые они давали султану Ахмеду.
– В общем и целом, – неопределённо ответил я, бросив быстрый взгляд на Ушакова, но он только головой покачал.
Ой, как же всё нехорошо-то. Только что закончившееся восстание, про которое я вообще ни сном, ни духом, смена существующей власти, да ещё и эти чёртовы шииты. Теперь понятно, почему все мало-мальские государства в спешном порядке направили в Константинополь своих посланников, да для того, чтобы почтение новому султану выказать. Один я, баран, не у дел остался. Поэтому-то у Шафирова всё так туго идёт, почти со скрипом.
– Я понимаю, ваше императорское величество, что вам не слишком интересно, что там происходит у осман, но их трагедия – это начало трагедии моей семьи, – девушка вздохнула. – Именно с этого восстания пошёл отсчёт дней, когда я отказала своему жениху и остригла волосы, облачившись в мужскую одежду. Тогда в Константинополе не все янычары перешли на сторону бунтовщиков. Часть из них остались верными султану Ахмеду и защищали Топкапы до последнего вздоха. Среди них было и трое моих братьев, сложивших головы за дело, которое они считали правым. Никто и никогда не сможет обвинить семью Адри в трусости и неверности.
– Я так понимаю, всё это подчинено мести? – я обвёл её облик неопределённым жестом, намекая на её отречение от своей женской сущности.
– И это тоже, но главное заключалось в том, что кто-то должен был защитить мою семью, особенно младших девочек, – она снова вздохнула.
– И я всё же не совсем понимаю цель твоего нахождения здесь, – я покачал головой, отметив про себя, что Ушаков быстро пишет что-то, открыв свою уже ставшую знаменитой папку. – Не для того же, чтобы поведать трагичную историю твоей семьи?
– К тому же, разве главаря бунта не приказал убить новый султан? – Ушаков оторвал взгляд от бумаг и остро глянул на гостью. – Я не в курсе проблемы, но, зная осман и зная, что именно сейчас в Константинополе всё относительно спокойно, можно прийти к такому выводу. А шииты быстро утихомирятся, ежели у них не будет лидера.
– Да, разумеется, – девушка пожала плечами, словно речь шла о какой-то банальности. – Патрона, таково было прозвище Хатилы, разумеется, казнили, как только Махмуд устроился на троне вполне комфортно. Месть за братьев – это святое, но мстить мне некому. Я здесь нахожусь совсем по другой причине, – она на мгновение замолчала, а затем решительно продолжила. – Моя семья осталась верна прежней власти, которой все мы клялись, но это, разумеется, не имело бы значения, если бы султан Ахмед погиб в горниле восстания…
– Ты хочешь сказать, что султан жив? – я выпрямился, ухватившись за спинку кресла жены так, что пальцы побелели. – Махмуд что, идиот? Оставлять в живых предыдущего правителя – это давать постоянные поводы для новых восстаний, только сейчас в пользу прежнего правителя, – сдержаться я не сумел, хотя пытался.
Это же азбука для любого заговорщика – хочешь без особых проблем править – убей предшественника. Потому что даже в этом случае геморроя в виде постоянно всплывающих Лжедмитриев и Лжепетров хватит сполна, а если уж предыдущий правитель, сумевший себя как-то зарекомендовать, всё ещё жив…
– Ахмед жив, – кивнула девушка и сжала кулаки. – Ему удалось бежать после того, как люди Махмуда заставили его подписать отречение. И даже большая часть членов его семьи жива, включая детей…
– Так, – я потёр лоб. – Так, мне нужно подумать. Я так понимаю, все дети выразили полную лояльность новому правительству?
– Не совсем. Точнее, на словах да, но среди них есть недовольные. Махмуд – ретроград. Он против любого прогресса. Он толкнёт страну назад, потому что думает, что величие предков будет обоснованно и сейчас, но это не так, потому что другие страны не стоят на месте. Это будет началом конца Османской империи, и все понимающие люди об этом говорят, – горячо воскликнула Арбен.
Ну, я мог бы поспорить, потому что знаю об Ахмеде, что и его коснулась тюльпановая лихорадка в особо тяжёлой форме, да и бунты просто так на ровном месте не случаются. Но всё-таки в чём-то она права – любой застой империи – это маятник, который потащит её назад в пропасть. А Ахмед так или иначе, но поддерживал прогрессорство и культурное развитие страны.
Большинство памятников культуры современного мне Стамбула были построены именно при нём. Но почему смена власти прошла мимо меня-то? Да потому что, кроме Шафирова, у меня в том гадюшнике вообще никого нет!
Вон, Ушаков уже понял наш промах и теперь размышляет над этим вопросом. Я так понимаю, что бунт и смена власти были стремительными, как спичка вспыхнули и тут же погасли, никак не отразившись на внешних отношениях османов. Мы же в это время были заняты проблемой Крыма, повеселившемся под шумок, и собственной войной. Вот поэтому-то диван никак не среагировал на шалости крымчан, им некогда было, они власть делили. Я посмотрел на ожидающую моего ответа Арбен.
– Уважаемая бурнеша Арди, – я улыбнулся. – Я правильно понял, что ты настаивала на встрече с императрицей, чтобы та похлопотала о встрече со мной?
– Да, ваше императорское величество, именно поэтому я настаивала на встрече с её величеством. Двум женщинам проще договориться о подобной встрече, даже если именно она является итогом моего присутствия здесь, – она наклонила голову в знак согласия с моими словами. – Мне повезло, что её величество очень умная женщина и сразу поняла причины моего нахождения в вашей стране. Если вы разрешите, то мне хотелось бы перейти непосредственно к делу, приведшему меня сюда, – я кивнул, показывая, что она может продолжать. – Как я уже сказала, не все считают воцарение Махмуда правильным для Османской империи, но практически все те, кто считался союзниками и даже друзьями Ахмеда, сразу же бросились к Махмуду, подтверждать старые договорённости. Даже Австрия, числясь во врагах, пытается наладить отношения.
Ах, вот почему Карл молчит, он занят, он меня в который раз предаёт, пытаясь за моей спиной с османами договориться. Ну ты и гнида, дядюшка. Ну ничего, и твоя очередь подойдёт.
– Продолжай, – я улыбнулся девушке, поощряя её говорить дальше.
– И лишь Российская империя не воспользовалась ситуацией, – она снова наклонила голову. Ой, не льсти мне, моя хорошая, я просто тормоз, который проворонил всё на свете, а не великий стратег. А бурнеша тем временем продолжала: – И поэтому Ахмед и его верные слуги просят у вашего величества рассмотреть возможность помощи. Она в случае успеха выльется в добрые добрососедские отношения в дальнейшем и великую благодарность султана Ахмеда, – закончила бурнеша.
Ага, знаю я вашу благодарность. Но… неужели эта стерва, которая Судьба, наконец-то решила явить мне свой лик?
– Почему султан решил обратиться именно ко мне? Не только же потому, что я не послал послов среди всех прочих для попытки примириться с Махмудом?
– Нет, думаю, что новости о воцарении Махмуда могли до вас просто не дойти, в связи с тем, что произошло осенью в самый разгар бунта в Крыму, – а ты умна, действительно умна, как я погляжу. Не даром тебя заставили штаны надеть, отказавшись от радости материнства. – Но именно из-за событий в Крыму Ахмед решился на эту просьбу, – и она поднялась из кресла и низко поклонилась. Ну да, именно что из-за Крыма, а ещё из-за того, что я – это я, а не экзальтированная фанатичка Анька, у которой был бы шанс с турками, но она его доблестно пролюбила, да простит меня Судьба за мой французский.
– Ну, конечно же, я помогу. И именно из-за событий в Крыму, – я улыбнулся. – Тебе предоставят покои здесь, во дворце, бернуша Арди, дабы ты смогла как следует отдохнуть, а я тем временем соберу своих советников, и мы обсудим объём помощи.
Она всё поняла и встала. Вместе с ней из своего кресла поднялась задумчивая Филиппа, которая, вот умчничка, быстро врубилась, что от неё требуется: отдать распоряжение, чтобы поселить эту девушку со всем комфортом.
Ну конечно же, я помогу воцарению законной свергнутой власти в Константинополе. Я так усиленно буду помогать, что никто даже не заподозрит, до какой степени мне наплевать, кто из турок станет в итоге главным. Я даже под видом помощи устрою нападение на Очаков и Крым – вот такой я щедрый, всё ради нового союзника!
Взглянув на Ушакова, быстро поднявшегося из своего кресла и прекрасно понимающего, что от него требуется, я направился в свой кабинет. У Российской империи появился шанс захватить Крым с наскока, потому что турки точно не придут, и, видит Бог, я его не упущу.
Глава 4
Петька Шереметьев покосился на Долгорукого, ехавшего рядом с ним. Чтобы сэкономить время, они решили не брать с собой солдат охраны, намереваясь разжиться этим добром в Ревеле.
Позади была уже добрая половина пути, и всю эту половину они лаялись почём свет стоит, особенно когда дорога, мокрая после дождя и ещё не совсем просохшая из-за только-только вступившей в свои права весны, не позволяла ехать быстро. Лошади начинали скользить, и посланные за ценным грузом родственнички могли позволить себе пустить их неспешной рысью, чтобы благородные животные ноги себе не переломали.
С ними, чуть позади, ехали два денщика. Они только вздыхали, поглядывая друг на друга и слыша брань своих господ. А Шереметьев и Долгорукий, похоже, не уставали предъявлять друг другу бесконечные претензии, возмещая обиды, преследовавшие Петьку ещё с отрочества, когда ворвавшийся в жизнь Петра как яркая китайская ракета, Долгорукий заставил государя забыть друга детства, который делил с ним его самые безрадостные годы.
В свою очередь, Долгорукий почему-то назначил именно вернувшего расположение Петра Шереметьева главным виновником своей опалы.
– Ой, не похоже, что они прекратят лаяться, – покачал головой Митрич, давний денщик князя Долгорукого, пошедший за своим господином в ссылку, и вернувшийся с ним на родину.
Вскоре они снова пойдут морем-океяном туда, куда завезли их проклятующие голландцы, и Митрич будет рядом с молодым князем, пока его ноги держат, а руки могут пистоль крепко держать да сапоги княжеские до зеркального блеска чистить.
– И не говори, – вторил ему Иваныч, денщик, ещё от отца покойного Петькиного перешедший к графу в услужение. И вроде бы и не замечал граф его совсем иной раз, но почитай шагу не мог ступить, чтобы так или иначе со старым воякой словечком не перекинуться да совета не спросить. – И в чём печаль-то? Не пойму я их склоки. Как бабы базарные, ей-богу, тьфу, срамота, – и он сплюнул на землю под копыта своей каурой кобылки.
– Да всё государя никак поделить не могут, черти окаянные, – Митрич неодобрительно посмотрел на едущих впереди господ. А те, похоже, снова нашли повод, чтобы повздорить.
– Да что же государь, девка красная, чтобы его внимание делить? – Иваныч снова сплюнул. – Это государыне орла нашего блюсти надобно, чтобы за чужими юбками не бегал, а энти на то и други, чтобы помогать государю во всём, а не тревожить его своими склоками постоянными.
– И не говори, всё не уймутся никак. Так бы и отходил нагайкой да по хребту, – Митрич в расстройстве чувств вытащил из кармана сухой шиповник и закинул в рот. Привычка, с корабля перебравшаяся за ним на сушу, никак не хотела отпускать. Да и не пытался старый солдат, коему на старости лет пришлось в моряки переквалифицироваться, от этой привычки избавиться, на опыте харкающих кровью голландцев поняв, что государь дерьма не посоветует.
Тем временем ссора набирала обороты. Что характерно, но сейчас первым задираться начал Долгорукий.
– Я слышал, что ты с княжной Черкасской обручился, – начал Ванька, вынужденно направляя своего коня поближе к шурину, потому что дорога начала понемногу сужаться.
– Долго же ты терпел, чтобы тему поднять, о коей уже всем давно известно, – фыркнул Петька.
– Я был занят, – лениво парировал Ванька. – Цельными днями торчал в Лефортовом дворце, дабы с государем встретиться, наконец-то, и новости ему поведать. Ну а дома ты мне ни слова не давал ни вставить, ни разузнать чего. А оно вон как интересно-то оказалось. Значит, ледяная княжна сдала позиции, или же папаша ейный дочь за тебя сосватал, дабы государю угодить, его фаворита остепенив, а то совсем опаскудился по чужим спальням шастая? – Долгорукий глумливо ухмыльнулся.
– Да куда уж мне до тебя, Ванюша? – ответил Петька с такой же ухмылкой. – Я по крайней мере мужних жён в присутствии их мужей не домогаюсь, как ты бывало делал. Трубецкой тому прекрасный пример был. Что думал такое распутство всегда будет с рук сходить? Али же заграницами часто ошиваясь, как у тех же французов захотелось, кои и постороннего мужика в супружескую постель вполне могут впустить…
– Лично убеждался, я смотрю, – голос Долгорукого был таким сладким, что Петьке аж пить захотелось. – Недаром тебя государь в Париж отсылал, там ты его репутации никак не мог навредить, наоборот, наверняка, за монаха сошёл. Ну ничего, с Варенькой-то тебе совсем скучно придётся. Не даром же её ледяной княжной зовут за глаза. И вдовушку весёлую уже не найдёшь, государь плохо отреагирует на измену жене, он-то сам на свою француженку как на какую куртизанку смотрит, аж жарко от таких взглядов становится. И что только нашёл в ней? Кожа да кости. Уж лучше бы на Катьке женился, ей-богу, там хоть ухватить есть за что…
– Пасть свою поганую заткни, – процедил Петька, стискивая зубы.
– А то что? Государю донесёшь? Думаешь, он хуже, чем сейчас, начнёт к Долгоруким относиться? А не боишься, что и Наталью мою ещё большая опала коснётся? Сестру хоть пожалей да племянника.
– Так ты и не делай так, чтобы они пострадали. Думай, что молотишь и про кого.
– Ну, Петруха, я вообще-то хотел про тебя. Вот женишься и познаешь весь холод подобных супружеских объятий, а деться-то уже некуда будет…
– Я тебе сказал, заткнись, шельма паскудная, – Петька развернулся к Долгорукому, сверля того практически ненавидящим взглядом. – Не смей имя Варвары трепать своим языком поганым.
– Да ладно, Петруха, я же тебе по-дружески всё это говорю. Признаюсь, пока не был знаком со светом моим Наташенькой, было дело, хотел к княжне свататься, больно уж за ней приданое интересное князь Черкасский даёт. На какой-то ассамблее решил будущую невесту в уголочке слегка прижать да поцелуй невинный с девичьих губ сорвать. Так чуть не обжёгся об холодность лютую…
Петька перекинул ногу через седло и бросился на Долгорукого. Тот ждал этого броска. Оба были великолепными наездниками, поэтому сумели сгруппироваться и покатились по земле прямиком в ближайшие кусты леска, по которому ехали уже минут как десять.
Петька оказался быстрее. Вскочив, он сел на ноги всё ещё валяющегося на земле Ваньки и вмазал тому по ухмыляющейся роже. Брызнула кровь из разбитого носа, и тут Долгорукий извернулся, сбросил с себя Шереметьева и теперь уже он оказался сверху. Но Петька из-за постоянных упражнений с государем обладал большей гибкостью. Зато закалённый в океане и при обустройстве на жаркой неприветливой земле Ванька был физически более сильным.
Теперь они уже ничего не говорили, а просто молча катались по земле, не давая подняться сопернику и периодически награждая друг друга зуботычинами.
Их денщики тем временем поймали лошадей и, матерясь сквозь зубы, бросились искать пропавших из вида господ.
Петька первым почувствовал опасность, но, разгорячённый дракой Ванька не обратил внимания на внезапно замершего Шереметьева, затылок которого ощутил под собой в тот момент пустоту. Одно неверное движение, и они покатились в глубокий овраг, успев только прикрыть руками головы и хоть как-то сгруппироваться, чтобы ноги не переломать. Остановилось их падение лишь когда они упали мордами прямиком в протекающий по дну ручей.
Некоторое время оба лежали молча, переводя дыхание и пытаясь убедиться в том, что всё ещё живы. Наконец, Петька с протяжным стоном поднялся на четвереньки, а затем и на ноги. Подойдя к лежащему неподалеку Долгорукому, он сначала хотел пнуть того как следует да в печёнку, чтобы впредь неповадно было, но затем передумал и протянул князю руку, помогая подняться.
– И как теперь подниматься будем наверх? – спросил Петька, задрав голову и разглядывая стену оврага, возвышающуюся над ними.
– Да тут вроде несложно, – Иван подошёл поближе и уцепился за торчащий из земли корень. – Стена довольно пологая, а если кинжалами будем себе помогать, то спокойно заберёмся.
– Не попробуем – не узнаем, – Петька вытащил кинжал, недоумевая, каким образом он на него не напоролся при падении, и воткнул его со всей силой в стену оврага у себя над головой. После этого, придерживаясь за него одной рукой, он ухватился за торчащий корень другой и медленно полез наверх. Параллельно с ним Иван начал свое восхождение.
Как бы Долгорукий ни говорил, что овраг довольно пологий, поднимались они достаточно долго, чтобы задаться вопросом, а где, собственно, черти носят их денщиков, которые вполне могли уже их найти и сбросить верёвки, чтобы облегчить путь своим господам.
Вот только денщиков не было, и голосов, зовущих их, тоже не было слышно, так что постепенно в головы начали заползать непрошенные мысли про то, что что-то здесь не так. Поэтому, когда они синхронно ухватились за долгожданный край оврага и выползли из него, то не стали сразу же подниматься на ноги, а наоборот, приникли к земле, чтобы не привлекать внимания, избегая возможной опасности.
Невдалеке раздались голоса и послышались звуки ударов. Переглянувшись, Шереметьев с Долгоруким поползли в том направлении, жалея о том, что травка только-только начала пробиваться из голой земли и спрятаться в ней не представлялось возможным. К счастью, на пути их следования оказался роскошный куст бузины, ветви которого были настолько густо переплетены, что даже без листвы он довольно неплохо закрыл собой молодых людей, осторожно выглянувших в щелки между ветками.










