- -
- 100%
- +
«Перила набережной узки…»
Перила набережной узки,И сердце, пятками стуча,Срывало пуговицы с блузки,Срывало голову с плеча.Она шагала правым галсомТам, где, разбрызгавши слюну,Холодный ветер зарывался,Как под лопатку, под волну.Нева острей точила льдиныИ пенилась, как для бритья.Касалась пальцами ПолинаПерил сырого острия.И на Васильевском уклоне,Где скрежетал моста домкрат,Стирала мокрою ладоньюС губ алых тёмный шоколад.Поэт в России
"Поэт в России – больше, чем поэт!"Чем программист, хирург, телеведущий,Он больше, чем бухгалтер, логопед…Поэт в России – дворник или грузчик.Когда авто сломалось, дребезжа,Поэт, он не пойдёт по тротуару —Он ходит лишь по лезвию ножа!А без ножа – ну, максимум до бара.Когда ж поэт бармену говорит:– Налей-ка мне взаймы ещё немного!То не поэт бармену говорит —Глаголет сквозь поэта голос бога!В прихожей пивом кто залил паркет,Окурки раскидал, плевался на пол?Искал здесь вдохновения поэт?Не знал, простите грозный нрав сатрапа!И, взор свой поднимая к небесам,Я на поэта только уповаю!Поэт в России больше, чем он сам,Два места занимает пусть в трамвае!Башня Смерти[1]
Как у лошади взмылен круп,Как нагреты зубцы пилы —Так стенает асфальт к утруПод щекоткой сухой метлы.Башня Смерти стоит, кренясь.На проспекте весь мир так прост,Как на хворост искра кремня,Как торчащий из пола гвоздь.Въелась за ночь в асфальт кирза.Под фундаментом Башни треск.А дорога уходит за,Возвращается снова без.На проспекте стоят кресты,У проспекта болит живот.Будет день; я умру, но тыНе бросай меня одного.Принеси на проспект мой труп,Чтобы было молчать о чём,Чтоб единственный мёртвый другОбнимал тебя за плечо,Чтобы поднята прядь со лбаИ монеты с закрытых век,И, как будто моя судьба,Башня Смерти тянулась вверх.«В разгаре больших карантинов…»
В разгаре больших карантиновВ эпоху бубонной чумыЯ знал одного Константина,Он был повелителем тьмы.А может и рангом пониже —Обычным слугой сатаны.Тюремщик, палач, чернокнижник —Так звали его пацаны.И раз пригласив его в гости,Я, крыс разогнав со стола,Сказал: "Ведь в Геене ты, Костя,Сгоришь за такие дела!"В ответ он: "Чем дохнуть, со стономПочёсывая на спинеПодросшие за ночь бубоны,Уж лучше служить сатане.Петербург
Все в жидком снегу, виснут брючины, как в сметане.Февраль в Петербурге бурлит по утрам в гортани.Снежинки во впаднинах лба, растекаясь в кляксы,Теряют узор, что на шторах крючком вяжи-тки.С потёртых фасадов течёт, что смогло стать жидким —Вот так поживает крошащийся Питер-плакса.О шпиль Петропавловской чешется туча боком —Немытая долго, лохматая псина бога.Бьют брызги из лужи во впадину под коленом.Здесь под потолок можно птиц отпускать на волю —Под каждым своя стратосфера. И медный големМнёт зебры бруски на асфальте. Ты сдавишь вену —По схеме метро плавно выстроятся сосудыНа сжатой в кулак. Ваша кровь, благородный сударь,Течёт в тупики. Их девять, их больше пальцев.Но можно пустить её, как из подземки, кверху,И снег растворится в крови, как в шампуне перхоть,И, словно сугроб, забелеет костями кальций.Линейки ладони исчерпываются прошлым;Вглядись перед зеркалом в линии на подошве,И если судьба по периметру ставит бруствер,То значит, булыжник проспектов тобой исхоженДо костного мозга, и сжечь ты мосты не сможешь,А лишь развести их, затёкшим суставом хрустнув.К…
На площади «Перми-второй»Зима стояла. Было утро.И ты ждала автобус свойСорокового маршрута.Ты знаешь, с трепетом немым,Хотел обнять я, в снежной драме,Ту девочку – дитя зимыС живыми серыми глазами.А с неба падал снег и свет,Ложась внизу густой периной.Ей ровно девятнадцать лет.Её зовут Екатерина.Как я хотел её обнять,Ту девочку с блестящим взором!И ты ждала, но не меня,А свой автобус номер «сорок».Свалка
А помнит ли его седаяДуша-потёмки,Как он терзался, оседаяВ металлоломке?Ходил к кукушке и к гадалкеИ стал валятьсяВ импровизированной свалкеЦивилизаций.Читая, как молитву, Блока,Искал объедкиИ руки опускал по локотьВ грудную клеткуСтраны, что радости не знает.Девчонку чмокалВ висок, и звал её «родная»,И снова БлокаЦитировал и чуть не плакал.Но раньше с тем лиОн целовал в гниющих шлакахСырую землю?И понимал: душа-потёмкиЛишь приживалкаЕго судьбы-металлоломкиНа старой свалке.Письмо из сентября
«Я к Вам пишу, чего же боле…»Потуги жалкие на шуткуВыдавливаю из мозоли,Когда-то мозгом бывшей. ЖуткоШумит за стенкой автотрасса.И ощущаешь поневолеСебя обивкою матраса.«Я к Вам пишу, чего же боле…»А ничего. Стерплю, привыкну.Но знаешь, здесь не до терпенья.Сквозняк, конечно. Сводит икры,Когда шагаешь по ступеням.Сентябрь заставляет сжаться,Пространство превращает в студень.И думаешь: смогу вписатьсяВ проём окна и выйти в люди.Когда не выйдешь – дядя ГришаСтоит на лестничной площадке.Он с каждым днём сложнее дышит,Но курит хрипло под лопатку.Он видел беды населеньяИ поселения дебилов.Жена ворчит который день, ноТогда она его любила.Он говорит полунамёком,ЩелкАет пальцами под скулу;В почтовом ящике поблёкломПочатая торчит, как дуло.А ветер сквозняки пускает,В пролёт дохнув подъездной дверью,Уносит кепку в три броска иУкладывает набок в сквере.Ты помнишь ли? Мне Ленин милымВ тот день казался в этом сквере.Не говори, что ты забыла.Не говори так, не поверю.Я помню. Голуби, аллеи,Тебя на них. Твой взгляд искрился.Но знаешь, всё же я жалею,Что, кажется, в тебя влюбился.Охота взять судьбу за щёкуИ поднести к ней, чиркнув, спичку.Не оттого, что жизнь жестока,Но оттого, что стал циничней.С недавних чувствую виновнымСебя, и тянет оправдатьсяЗа жизнь. И думается снова,Что мне не стоило рождаться.«Я к Вам пишу, чего же боле…»И карандаш в ладонь – как вертел.Я ждал чего-то. Счастья, что ли…Ну а теперь, похоже, смерти.Ладонь из бледной стала краснойОт частого скобленья мыла.Шумит за стенкой автотрасса…Ах да, про это, вроде, было.Когда идёшь на боковую,Сны задыхаются на старте.Я мыслю, но не существую,И обижаюсь на Декарта.А ночью ноет под лопаткой —Возможно, вечером простыл я;Возможно, что под кожей гладкойЗагнили рудименты крыльев.Я в сентябре, трухлявой лодке,Уже с весны – и сном, и духом.Я здесь пил чай, а после – водку,И даже переспал со шлюхой.И много всякого позволилСебе другого непотребства.«Я к Вам пишу, чего же боле…»Прости, моё подохло детство.Но всё чего-то не хватает…Давно сколочен гроб навырост,Но дни до смерти не считаю.Подъезд, сквозняк – и рожей в сырость.Дома, дворы, дворы-колодцы,И автотрасса, будь неладна,Утробно, глухо заскребётся,Как будто мнётся у парадной.Сквозняк везде: в деревьях голых;И, перетрескиваясь, сучья,Нанизывают дождь на кол их,Напоминая о насущном.Сентябрь, бешеная серость,Закутанные в плед ночёвки.Скорей, к лицу б ему виселосьВ окне на бельевой верёвке.Ну ладно, всё это пустое…Да только ничего нет кроме.Вот если б было что святое,Не так, а за него бы помер.Мечты же, скормленные моли,Ползут на край – с кровати падать.«Я к Вам пишу, чего же боле…»А ничего уже не надо.Примечания
1
Башня Смерти – здание в центре Перми.