Круглая формула грядущего. Сага Иного мира. Книга третья. Часть I

Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю.

Откровения святого Иоанна Богослова

═════════════════════════════════════════════

Кипучее детство Эшдарьялы промелькнуло в противоположном полушарии планеты, под ночным знаком Скорпиона, в городе Бангиръяндре. Потому созвездие Четырёх Сестёр она увидала только в очень раннем отрочестве и была потрясена красотою Небесного Тумана, сквозь который сияла Дневная звёзда, воспетая поэтами. Впоследствии это романтическое небесное зрелище плюс вздохи над чувственными стихами и пробудило в ней, наверное, первый интерес к мальчишкам. Именно такую запись она внесла однажды в дневник своего жизнеописания, чтобы историки грядущих эпох, скоты эдакие, не посмели сочинять кривотолков относительно ключевых этапов её жизни и побудительных мотивов её поступков. У великой женщины должно быть загадочное прошлое! И великие подвиги духа.

Один таковский подвиг сам шёл в руки: одной зимою кто-то притаранил в гимназию толстый научный журнал; так вот, в нём какой-то ненормальный учёный клялся, будто установил место мифической Степной битвы. Весь цивилизованный мир давно доказал, что никакой Степной битвы не было, потому что не было никакой мифической Чёрной Смерти, сгубившей огромное войско завоевателей за одну ночь. Сахтаръёльские сказки! Но ненормальному показалось из вертолёта, будто структура болот напоминает затянутые временем и заболоченные боевые рвы древних дружин. По мнению ненормального исследователя, битва состоялась именно там, у самой границы с Жёлтой пустыней, у непроходимых трясин.

Хохотали над фантазёром все. И она, Эш, тоже смеялась, когда наивная Миссия оплатила Слоссе экспедицию к ничейным болотам. И тысячи слосов уже роют! Роют трясину! Ищут клад! Ну: мечи всякие, золотые регалии, кошельки знатных воинов и вставные золотые зубы…

Никто уже не смеялся, когда археологи Слоссы горделиво объявили миру о кладе: тысячи древних золотых монет, драгоценные камни, браслеты и кольца… Ворох сокровищ! Оружие не в счёт. Его нарыли множество: драгоценные панцири древних царей Васдигуры, мечи и золотые пряжки, золотые цепи с амулетами. Болото прекрасно сохранило всё это, хоть на выставку завтра. И никаких «достояний мира»! Всё найденное – собственность Слоссы. Сами наройте!

На болота хлынули археологи со всего мира и начались перестрелки.

Когда в Слоссе полыхнула эпидемия несуществующей якобы Чёрной Смерти, весь мир притих в испуге, огородив болота пулемётчиками и наглухо заколачивая выходы из несчастной страны. В гимназии эхом отозвался клич: нужны подготовленные добровольцы в Слоссу. Спасать несчастных. Иначе вся их страна вымрет, её уже предлагают через сотню лет заселить сообразно жребия. Или поделить на части согласно нынешнего статуса каждого претендента на каждую часть. Статус определит Миссия, но сахтаръёльский статус заведомо отсутствует. Сахтаръёле хватит и своих территорий! Она огромна. Себя не может освоить.

Эшдарьяле было плевать на статус. Там, в Слоссе, сотнями тысяч умирали дети. Чёрная Смерть выкашивала почему-то именно их – то ли изменились люди, то ли изменился вирус. Эшдарьяла сбежала с занятий и долго искала какой-то дворец с колоннами, но все посылали не туда. Вскорости она основательно промёрзла, но нашла-таки пункт сбора добровольцев, он оказался на широкой улице, в белоснежном дворце, окружённом заснеженными старыми елями. Нашла и ужаснулась размерам очереди: там стоять и стоять, дни и ночи! Да ещё и не впускают! Лишь суетится какая-то румяная от дворцового тепла особа, ненадолго выбегает на вечерний холод и выкрикивает непонятно что по каким-то спискам. Хорошо устроились!

К вечеру выяснилось, что берут только врачей. Как будто раньше не могли сказать.

Стоять на месте в такой мороз было смертоубийством. Эшдарьяла прыгала, притопывала, и по ледяной дорожке лихо скатывалась с какого-то пригорка, вдохновляя себя бормотанием:

Шиш тебе, морозец вялый!

Не осилишь Эшдарьялу!

Она твердо решила добиться очевидной справедливости или окоченеть тут назло всем.

И в этот самый момент к мраморным колоннам подъехала шикарная машина. Но Эш увидела машину, когда уже взяла разгон по ледяной дорожке и увернуться от неё – от машины! – стало невозможным. Она зажмурилась, больно ударилась о бампер и полетела кувырком в снег. Барахтаясь с зажмуренными глазами в ужасе ожидания диагноза – «перелом всех костей и сотрясение с кровоизлиянием» – она уткнулась в кого-то, вылезающего из машины. Этот кто-то и поднял её. И так легко поднял, что глаза сами открылись. Очередь притихла, и даже румяная особа из дворца бросилась – почтительно, кстати! – к машине.

Высокая и красивая девушка удивительной осанки отпустила бесшумную машину изысканным до зависти кивком, а Эш вперилась взглядом в незнакомку. И увидела в ей глазах… всю Сахтаръёлу. Но не такую бестолковую, как замёрзшая очередь и румяная тётка, а настоящую Сахтаръёлу: умную, ласковую, понимающую. Такую, какой всегда хотела видеть свою страну.

Раньше Эшдарьяла полагала, что девицы в журналах Миссии искусно нарисованы, таких красоток не бывает в жизни. Но все журнальные красотки, причём все скопом, не годились этой незнакомке даже в пыль на подмётки к банным тапкам, если у такой вообще пылились подмётки. Перед такими стелют ковры, а коль нет ковра – стелются сами.

Даже холод пропал, и воздух стал не ледяным, а просто зимним и вкусным.

Девушка улыбнулась Эшдарьяле, расплющила ей нос кончиком мизинца, засмеялась и отпустила воротник. И пока Эшдарьяла хлопала глазами, девушка легко поднялась по ступенькам к сверкающим дверям, которые услужливо распахивались. Необычного оттенка шуба сидела на красавице изящно, перед ней подметали ступени какие-то горделивые типы. Но не вениками, а своими разноцветными папками! Только что эти типы были высокомерны и неприступны перед Эшдарьялой.

– Даже тут без очереди… – засипела похожая на нечесаный репейник личность, шнырявшая у очереди с полудня и с разговорами. – И всё мало им, всё мало! Надо ж отметиться под шумок героине! Отметилась – и греться на Тёплые озёра! В номер с пятью спальнями! Зимой у них озёра с подогревом, песочек с Вебы, военными самолётами доставленный. Во житуха!

– Может, она врач… – неуверенно возразил какой-то парень, переминавшийся ногами для разогрева (он уступил Эшдарьяле свой полупустой термос). – Известный эпидемиолог, может быть…

– Ха! – репейник обводил глазами крыши домов. – Как же! Ну ты и дурачок! Глянь на неё!

Говорил репейник громко, и промёрзшая очередь слушала от безделья поневоле.

– Да на ней один рукав трёх этих очередей стоит! Никогда не видел эксклюзивных шуб «от Литусана»? Посмотри, дурень, пока не ушла! Тут за просмотр не платят. На просмотре таких шубок за входной билет надо тысяч пять отвалить! Тебе год работать на билет к просмотру!

Дверь закрылась за девушкой. Девушка не слышала разговоров очереди.

– Врачу на такую шубу и десяти жизней не хватит, – сипло продолжал репейник, обращаясь к очереди через голову парня. – Знаешь, на какие доходы шубка приобретена? Постой, да ты хоть знаешь, кто она?! Ну ты и серость, пацан… Про конкурс «Первая красавица Вселенной» слыхал? Ну, где отборные девки с голыми ляжками соревнуются, чьё вымя твёрже?

Парень молчал, что-то припоминая и меняясь в лице. Репейник зло развеселился:

– Ха! Так это ж победительница, дурень! Будущая хозяйка имения Къядров! Того самого, с половину Вечной Вехты размером! Любимая доченька самого что ни на есть… да что вам объяснять, дурням. Ха! «Врач»! Ей любой диплом папа купит. Вишь, врачебный пожелала вселенская красотка! Врачебный пожелала ненаглядная любимица княжеского пса термоядерного! – репейник почти кричал. – Сынок-то у того пса на дуэлях геройствует, сирот плодит. Вся семейка по уши кровью замарана! Как только кровь с этой шубки не капает… Вот теперь и сама Вселенская красавица выбралась за наградами Милосердия, у братца и папули награды не те, больно кровавы ихние награды. Не теми наградами, говорю, бряцают пёсики Ледового князя! Этой милосердие вселенское подавай в довесок к титулу. А ждать не желает на морозе, тварь ухоженная… Хоть все мы тут вымерзни! Как шубка-то на ней причёсана, а? Волосок к волоску, каждый отдельно вымоют и протрут. А как машинка?! Так бы и умер под колёсами от счастья. И прямо из тёплой машины – в тепло. И чтоб двери открыли! И чтоб шубу приняли не глядя!! – репейник скалился, весь в рыдающих сиплых завываниях. – И чтоб не дышали на дорогой мех, дворняжки дрожащие!!!

Закашлялся в морозной тишине. И вдруг засмеялся, обращаясь к гимназисткам:

– Вы что ж, дурёхи, своё тряпьё хотите на вешалке рядом с этой роскошью развесить? А шуба эта знает, что для шуб гардеробы имеются? Шуба эта висела хоть раз в общем гардеробе? Поезжайте в Слоссу, поезжайте… Лечите больных деток, подыхайте сами. А кого отблагодарят на сходах? Вам показали, кого. Вот она, героиня наша ухоженная! Прямо Милосердная Ормаёла до стрижки! Спасительница страдальцев! Ликуй, дура рыжая: тебя сама Милосердная Ормаёла за шиворот подняла! К носу прикоснулась! Ха! Богиней ты теперь отмечена! Богиней, чьи ляжки самыми наилучшими в мире признали! Ну как, мир иначе видится? Умишка не добавилось от прикосновения?

И репейник незаметно исчез. Исчезла и Сахтаръёла. Та, настоящая, умная, ласковая и понимающая. Лишь подбежавший охранник шарил глазами по злым замерзшим лицам. Когда Эшдарьяла уходила из редеющей очереди, отдохнувшие ненависть и презрение ко всеобщей бестолковщине и неразберихе полезли из души в тихую ругань, на всех этих неповоротливых уродов, путающихся под ногами. Уходила она то ли от мороза, то ли от холодного невкусного компота, приправленного снежным скрипом. В гимназию, к забытому впопыхах портфелю, слушать начавшиеся – как по команде! – разговоры: Сахтаръёла должна покаяться, должна оплатить ущерб, должна ещё чего-то и кому-то… – ведь именно она, «эта неправильная страна», придумала много лет назад Чёрную Смерть. И потому теперь должна каяться, каяться и каяться. И расплачиваться какими-то рудниками, уступками, распиленными ракетами и непременно Огненными владениями с их залежами алмазов.

А вскорости, далеко-далеко, грянула война.

Это был второй верный шанс на второй подвиг и всеобщую известность. Требовались сподвижники, из каких Эшдарьяла вознамерилась сколотить боевой отряд героев.

Но в здешней миссионерской гимназии, куда Эшдарьялу когда-то определила мать, все мальчишки оказались скоморохами и клоунами бесхребетными. И то: в родных Заморских владениях бушует война за Южные острова, а этим уродам хоть бы хны! Будто не родины кусочек отнимают!

На все попытки Эшдарьялы организовать митинг у вражеского посольства здешние гимназисты-угреносцы только ухмылялись:

– Зачем тебе эти Южные-Вьюжные острова? Давно продать надо было. Теперь даром отберут.

И ощупывали взглядом взрослеющие очертания юной бунтарки:

– Чё сегодня вечером делаешь, стрекоза?

И получали ледяной ответ:

– Набираю отряд добровольцев-смертников. Брысь отсюда к невольникам-жизнелюбам, червь навозный.

Ни одного порядочного мужчины на всю гимназию, сплошь предатели-эмигранты! Будущие, разумеется. Пока что «внутренние» эмигранты, вроде прожорливых гусениц, какие объели мамино растение в горшочке, но со временем разовьются в бабочек омерзительного окраса и упорхнут в любимые их воображением края. Жрать всласть. Вот там-то их всех на голодную диету и посадят, ха-ха!

На призывной участок она собиралась тщательно. То есть: уложила в чёрный непромокаемый рюкзачок упаковку бинтов, шоколадные конфеты и печенье (сухой паёк), две банки дорогих консервов, самоучитель по борьбе «Укус змеи», новую зубную щётку, тюбик пасты, два куска мыла, полотенце и три пары носков. И облачилась в длиннющее, почти до пяток, лёгкое чёрное пальто, чтобы спрятать от мамы высокие грубые ботинки на рифлёной подошве. Мало ли какие сапоги выдадут на призывном участке! Неудобные натрут мозоль, а Эшдарьяла ценила свои нежные пятки. И накануне, в роскошном магазине, выбирала ботинки военного образца достаточно долго, утомив продавщиц и пропустив три занятия в гимназии.

– Эшдарьяла, что за лапти на тебе?! – ужаснулась госпожа Кромарьяла.

Глаза матери не обманешь никакими ухищрениями.

– Что за шляпка?! Где ты раздобыла этот чёрный гриб на голову? Это каска какая-то военная, а не шляпка. Почему ты вся в чёрном? Почему не в шубе?

– Это цвет патриотического знамени, – строго ответила Эшдарьяла. – Теперь такое в моде. Война на дворе, мам. И в шубе утонешь на переправе, когда под вражеским огнём треснет лёд. Шуба набрякнет и утопит владелицу. А в этом непромокаемом пальто меня вытянут за шарф.

Кронмарьяла только всплеснула руками.

На призывном участке, куда Эшдарьяла явилась вербоваться в сёстры милосердия, чтобы бинтовать бойцов, раненных в сражениях за Южные острова, её окружили элегантные офицеры:

– Господа, все сюда! А ну, снимите шляпку! Потрясающе! Она! Ей-ей, она! Смотрите, даже веснушки в тех же координатах! Можно с вами сфотографироваться, юная госпожа?

– Конечно, – неуверенно ответила Эшдарьяла, комкая в руках прошение о направлении в действующую часть, которое она обозвала зычным словом «рапорт». Мелькнула даже шальная мысль пробоваться в снайперы, настрелять кучу врагов и проявить себя в рукопашной, при такой-то популярности среди военных. – Фотографируйтесь.

И огляделась. Сводчатые окна, потолок до небес, громадная карта рядом с глобусом – огромным, в четыре обхвата. В таком участке хотелось призываться и служить исступлённо.

Офицеры живо подхватили её новенький чёрный рюкзачок и длинное чёрное пальто, чёрную шляпку, длиннющий чёрный шарф, и притащили откуда-то роскошное резное кресло старинной работы, с подлокотниками-тиграми. И установили его у древнего камина. Предложили сесть, сами же выстроились в очередь, поодаль. Фотографировались долго, каждый, по нескольку раз, всегда однотипно: Эшдарьяла сидела в кресле, рядом стоял офицер, почтительно возложив руку на резную спинку из драгоценного дерева. Эшдарьяла, скучая, закинула ногу на ногу и облокотилась о деревянную голову тигра, это вызвало бурю восторга почему-то. Офицеры судачили шёпотом:

– Она, господа. Точь-в-точь она.

– И не красится. Природные данные.

– Не может быть…

– Ручаюсь. Готов биться об заклад.

– Может, рапорт прочтёте? – взмолилась наконец Эшдарьяла.

– Чей рапорт? – изумился один из офицеров.

– Мой! – вскипела Эшдарьяла. – Вы его у меня из рук выхватили и бросили на тот стол!

Рапорт так и лежал на столе, перевёрнутый текстом вниз.

– Что за гвалт? – раздался недовольный бас, и все вытянулись перед седым офицером; видимо, старшим. – Кто притащил сюда моё кресло?

Начальник держал в руке какой-то листок и замер:

– Ничего себе… Где вы такую раскопали?

– Что-о-о?! – Эшдарьяла вскочила из кресла, схватила свой рапорт и сунула его начальнику. – Какую ещё «такую»?! Что за фривольный текст речи?! А ну, завизируйте немедля мой рапорт! И напишите наискосок, крупно, где получать униформу, оружие и боеприпасы. Говорят, у вас вечно путаница с этим.

Начальник удивлённо поглядел на Эшдарьялу и пробежал глазами текст рапорта. Усмехнулся:

– Вам сколько лет, госпожа Великая управительница?

– Восемнадцать! – лихо соврала Эшдарьяла.

И опешила:

– Почему… «великая управительница»?

– Похожа, – пояснил начальник, разглядывая Эшдарьялу.

– Ставьте визу! – разозлилась она. – А не байки мне тут рассказывайте про схожесть и похожесть! Ха! Никто не знает, как выглядела Великая управительница в пятнадцать и в шестнадцать, то есть во все восемнадцать. Нету её доподлинных портретов в подобной юности. Вот так.

– Их полным-полно во дворце верховного, – скучным голосом произнёс начальник. – Весь «зал Эштаръёлы» увешан её доподлинными портретами, большими и маленькими. Там она в пять лет, в десять, в двадцать и в тридцать. В песочнице, на балу, на лошади и в лодке. В шестнадцать она в каминном зале, сидит в резном кресле, облокотясь локотком о нос деревянного тигра. Заказ Ферха Нилзихорда, её воспитателя. Не дале как вчера верховный благодарил нас в том зале за примерную службу. Вот мои оболтусы и разволновались, вас завидев. Вы будто с портрета того сошли.

– Тогда извольте оправдать доверие портрета и верховного управителя, – отчеканила Эшдарьяла. – И завизируйте мой рапорт. Пока мы тут болтаем, враг топчет наши озимые поля и тучные нивы. Каждый штык на счету.

– На Южных островах нет нив, – улыбнулся начальник. – Там скалы, выжженная степь и полигон. Над ним кружат голодные и драчливые стервятники. Они совершенно не боятся штыков.

И повернулся к офицерам:

– Господа, пока вы тут дурачитесь и проводите фотосессию с юной Эштаръёлой, передали новость: старший офицер Къядр потопил тяжёлый крейсер «Чимауки». Исход конфликта предрешён, ибо у врага выбит флагман и сгинуло всё командование. Цитирую отрывок сообщения: «…истребители противника, поднятые наперехват нашего аса, сбиты им на виду у озлобленного вражеского флота. Не обращая внимания на остервенелый зенитный огонь, старший офицер Къядр совершил над флотом неудачников подобающую воздушной победе фигуру высшего пилотажа – семь вращений подряд – и благополучно вернулся на авианосец». Свалил семерых «конокрадов» и дал высший пилотаж на «Даке», прямо над буруном от утонувшего «Чимауки». Орёл, что и говорить.

– Во крошит! – загалдели офицеры. – Один!

– Сколько ему причитается за «Чимауки»?

– Одиннадцать миллионов.

– Круто, что и говорить.

– Помяните моё слово: вернётся капитаном.

– Если вернётся. Теперь вся летучая шелупонь начнёт охоту на Къядра. Кучу наёмников зазовут.

– Это «да». Это по-ихнему. Не победили, так хоть напакостить.

– Угу. И кино снять: «Как мы сбивали Къядра». Всю проигранную войну к этому упоительному моменту сведут.

– Ну, это ещё вопрос. Спорим: собьёт всех и вернётся капитаном.

– Как он исхитрился на штурмовике свалить семь истребителей разом?!

– Ха! «Семь»! У него уже сотня с лишним на счету, истребителей этих. Сперва они подраться с ним лезли, а как посыпались факелами, то загалдели: «Внимание-внимание! В воздухе старший офицер Къядр!». И – врассыпную.

– Как он умудряется на «Даке» сбивать истребители?

– Говорят, манёвр какой-то удивительный изобрёл. «Кобра Къядра» называется.

– Умный парень…

– И крепкий. У меня приятель в пилотах служит, говорит, редко кто выдержит перегрузки при таком маневрировании. Невозможные перегрузки. Вот «конокрады» и мажут. Они ведь тоже под перегрузкой.

– Что ж они сейчас на него полезли, всемером?

– А куда им деваться, если «Дака» заходит в атаку на флагман? У него четыре «Сенхимела» в боеукладке! Небось, слюной брызгали с флагмана: «Сбить!». Сообразили, что кранты всему ихнему штабу через минуту.

– Сколько ему? Лет двадцать пять, поди? И это в двадцать пять лет… А мы тут, как…

– Молчать, – ровным голосом велел начальник.

И обратился к Эшдарьяле:

– Чуете настроение моих подчинённых? Такие рапорты, – он помахал её прошением, – пишут все офицеры призывного участка. А уж им куда больше шестнадцати лет!

– Мне восемнадцать, – сквозь зубы произнесла Эшдарьяла, решив упрямствовать во всём и честно округлила глаза. – Исполнилось позавчера. Остаток торта ещё лежит в холодильнике. Это доказательство, между прочим! Могу предъявить его вашим героям письменного жанра.

– Несите торт, – насмешливо заметил кто-то. – Съедим.

– Ступайте-ка домой, дорогая моя, к лакомству, – ласково посоветовал начальник. – Старший офицер Къядр управится без вас. Ему и делов-то осталось на два чиха.

И вдруг предложил сфотографироваться в кресле.

Эшдарьяла молча вытащила свое прошение из могучей лапы начальника, повернулась и ушла. Не оборачиваясь. Но небрежно набросив на локоть своё пальто, сжимая под ним шляпку, прошение и лямки рюкзачка. Всё одновременно, в одной руке, чтобы помахивать над плечом указательным пальчиком другой руки. Это означало «нет». Напоследок – опять-таки не оборачиваясь! – подняла над плечиком изящный кукиш.

– Сдаётся, она и характером близняшка с Эштаръёлой, – прозвучало вслед восторженное. – Болтают, та ещё была штучка.

Всхлипнула она только на улице, напялив кое-как пальто и втискиваясь в лямки рюкзачка. Вынула чёрный носовой платочек с вензелем и высморкалась. Темнело, зажглись фонари, поскрипывал последний в этом году снег, у ярко освещённого журнального киоска толпились возбуждённые студентки, рослые и румяные. Мороза большого не наблюдалось, все студентки были в тонких коротеньких курточках и вязаных брючках в обтяжку, но с огромными шарфами, обмотанными вокруг шеи в здоровенные – почти до плеч – коконы, отчего вся толпа походила на клумбу невиданных пионов, которая распустится вот-вот. На них оглядывались, замедляя шаг, проходящие мужчины, но любопытных мужчин зло дергали за рукав старящиеся жёны.

«Во кобылы отъевшиеся, – раздражённо подумала о студентках Эшдарьяла. – Уж точно за двадцать вражинам, нет бы двинуть на призывной участок. В снайперы. Хотя… Этих враз по креслам распихают господа офицеры. Или по диванам растащат. С такими-то задницами! И куртки на грудях лопаются».

Студентки расхватывали экстренный номер «Ополченца», перебрасываясь шуточками. И умчались с трофеями.

«Ишь, патриотки, – зло рассуждала Эшдарьяла. – На войну не заманишь, они в журнале войну смотрят. Назло всем тоже куплю журнал!».

Журнал красовался за стеклом киоска.

Нащупывая в кармане мелочь, Эшдарьяла глянула на обложку журнала и увидала… его. Да, это был Он. Не прыщавый придурок-полуэмигрант из гимназии, а настоящий парень, какой грезился ей иногда в стыдливых мечтах. Узкое приятное лицо, высокий и поджарый. Ладная лётная форма, без финтифлюшек. Красив не слащавой красотою, а мужественной. Словом, коротко стриженый жилистый смуглый брюнет с глазами цвета стали. «Старший офицер Къядр на палубе подводного авианосца „Эштаръёла“ получает полётное задание от флаг-офицера Гаживарра», – прочитала Эшдарьяла под фотографией. – «Спустя час нашим асом будет потоплен флагман вражеского флота и оба зенитных крейсера сопровождения».

– Он последний и мятый, – мстительно сообщила киоскерша, разглядывая Эшдарьялу с неприязнью. – Не имею права продавать бракованный номер. Обязана вернуть испорченный журнал на склад, там его спишут и сожгут.

– Щас я кликну сход, – пообещала Эшдарьяла зловеще. – И объявлю гневному народу, что ты, квашня тухлоротая, хочешь сжечь лик народного героя. Он не мятый, помята последняя страница с гороскопом. А ты тайный враг государства, рассказываешь пошлые анекдоты о Великой управительнице, мечтаешь отравить князя крысиным ядом и прячешь сына-лодыря от всеобщей мобилизации. По моему бдительному сигналу его заберут на службу, в арестантскую команду дезертиров, а тебя уволят. Видела, откуда иду? – с призывного участка. Мой дедушка там самый-самый главный. Ты видишь его регулярно, когда на службу идёт чеканным шагом. Стрижен «ёжиком», бородавка на щеке и рыкающий голос. Вмиг загонит твоего отпрыска на войну! На самый огнеопасный участок.

И выложила на прилавок перед оторопелой киоскершей два ръярра:

– А ну, испорченного Къяра мне! Живо! И сдачу!

Унося журнал, она оглянулась: киоскерша, выдыхая в пригоршню, обнюхивала ладони. Лицо у неё было то ли испуганное, то ли растерянное.

«Так тебе, гадина!» – с яростным удовольствием подумала Эшдарьяла.

Дома она аккуратно вырезала фото старшего офицера Къядра, с особым наслаждением искромсала фотографии каких-то восторженных девиц в крохотных носовых платках вместо юбок и выбросила останки журнала, не читая. Фото с Къядром было прикреплено внутрь чемоданчика, на крышку. Именно так поступали в давнюю войну подруги героев: держали их фотографии во фронтовых чемоданчиках, среди самого ценного. Среди амуниции, потёртой фляги, кобуры с пистолетом и помады.

Гимназию она заканчивала с отличием и окрепла мечтою: ей под силу построить идеальное общество с чистого листа. Надо лишь с группой единомышленниц найти и захватить в собственность какой-нибудь необитаемый остров. Но, когда она наткнулась в журнале на статью о предполагаемом полёте к Дневной звезде – автор статьи рассуждал, кто поведёт звездолёт, буде построен такой, уж не капитан ли Къядр? – то мечта враз обрела контуры чёткого плана: надо лететь к звёздам из окружающей мелочной мерзости, снискав всемирную популярность первой звездолётчицы. И построить – там, у Дневной звезды! – идеальное общество. Построить силою своего слова. А уж потом переиначить здешнее безобразие по звёздному образцу. Наглядный пример подействует куда эффективнее пустых речей. Конечно, другая планета лучше какого-то острова, она куда просторнее, да и поведёт звездолёт сам капитан Къядр. И, конечно, он непременно прослышит, как она, верная подруга героя, притащила в гимназию дюжину тяжеленных бутылей яблочного сока, отмечать его производство в капитаны. И включит её в свой экипаж. От этого тайного предположения захватывало дух и краснели щёки.