Сломанный меч привилегий. Книга вторая. Часть II

Тигры гнева мудрей лошадей поученья

Уильям Блейк, «Пословицы ада»

═════════════════════════════════════════════

Нынешний мир опротивел ему хуже горькой редьки. В свои двадцать восемь капитан Ятръяратр Къядр давно забыл прежний, хороший мир, где не было зависти и дуэлей, алчности и похоти. Отблески того мира изредка являлись к нему в сновидениях. Они приходили всегда летними, с ароматами трав от прозрачного озера, с огромными синими стрекозами и весёлыми бликами на водной глади возле камней старого, мшистого моста. В том мире, который давно сгинул в потёмках времени, осталось всё, о чём безудержно тоскует душа: чистый старинный храм, тёплая дорога к сияющему дому и нежная ладонь доброй богини. Богиня забытого мира всегда улыбалась ему грустными глазами. В детстве – таком далёком, когда ещё не подозревают о буквах – он много раз встречал её, даже имел наглость называть богиню «мамой». Богиня гладила его по голове и всхлипывала:

– Ему хорошо, Ятри… Твой маленький брат отмучился, ему теперь очень хорошо…

Но он вырывался из каменных рук отца, лягался сильнее взрослого и бешено вопил:

– Откопайте, гады! Вы его живым закопали!

Ему привиделся жуткий-прежуткий сон: непонятный стеклянный ящик в страшной чёрной пещере и брат-младенец, которого похоронили накануне в семейном склепе. А ведь он, сегодняшний капитан Къядр – в те давние дни ещё малолетний, но уже воин! – поклялся беречь младшего брата дороже жизни. Но завёрнутый в какое-то белое полотнище брат смотрел сквозь стекло ящика-аквариума жалкими огромными глазами. И молчал – он ведь не умел ещё говорить, он только хныкал всегда. За сотню дней своей коротенькой жизни он так и не ответил на простой вопрос: «Чем я могу помочь тебе, Ками»?

Брата назвали при рождении «Ками», но то было ласковое имя из уст мамы, а полное так и не запомнилось. И разбить стекло гроба-аквариума кулаком никак не удавалось – даже во сне оно было твёрдым и холодным.

Синеглазая богиня плакала и он поверил её слезам, а не каменной хватке отца. Поверил и успокоился. Оказывается, она боялась помешательства сына. Так было сказано в письме, вложенном в очень элегантную тетрадь небольшого формата, которую он много позже, уже будучи пилотом тяжёлого штурмовика «Дака», обнаружил в её вещах, мимоходом назначенных отцом к сожжению. Толстая тетрадь с приклеенной на замшевой обложке запиской: «Сыну».

Впервые он решился раскрыть эту тетрадь в подлёдном рейде, в крохотной каюте авианосца «Эштаръёла». Там оказались… сказки. Исписанные красивым почерком страницы заговорили голосом матери, и в чёрной глубине океана снова зазвучали её рассказы: про загадочные визиты Небесной Покровительницы к людям, про небесных заступниц, про таинственную Хранительницу Времени, про коварных врагов этой всемогущей и беспощадной, но снисходительной к бесстрашным воинам богини-демона. Демона милосердия.

В полузабытом детстве он ещё верил сказкам, согласно которым, по словам бойкой и огненно-рыжей служанки отцовского замка, дела в небесных сферах обстояли далеко не радужно. Милосердная Ормаёла необычайно терпелива, разумеется. В том спору нет. Но вот сёстры богини Милосердия вовсе не мудры, они взбалмошны и вспыльчивы. С ними держи ухо востро! Мигом обидятся, если заупрямишься есть кашу. Сёстры Ормаёлы ух как свирепы, если разбушуются! Один раз надуют губки – и всё, никогда их больше не увидишь. Ни разика не увидишь, за всю свою жизнь. Учти: только увидав богиню, становишься истинным человеком. Тот же, кто проморгал её и прохлопал, тот всю жизнь слепым червяком и проживёт. Кто такой червяк? – огромный желудок, зря небо коптит. Зачем слепому червяку богини? – не нужны вовсе. Червяк кого угодно переварит, как корм! – кроме Чёрной богини, разумеется. Мама рассказывала юному воину о Чёрной богине? – тогда просветим. Эту особу лучше не видеть никогда, дольше проживешь. Беспощадная личность. Слоняется туда-сюда, из мира живых в мир мёртвых. Она красива и жестока, как сама смерть. Нормальные люди вообще не видят её при жизни! Только психи. Она предстаёт умершему, чтобы направить его к огромному озеру бурлящей каши, искупить вину непослушания. Вечно будешь есть недоваренную кашу и обжигаться! Но милосердных богинь можно узреть при жизни; да, можно. Их видит только самый-самый достойный изо всех благородных и молчаливых воинов, съевших много каши. Мама уже рассказывала гордому потомственному воину о тайных визитах богинь к людям? Представь: вдруг какая-нибудь неприметная рыжая служанка окажется засекреченной богиней?! А?! Вот будет сюрприз и фокус! В трёх смертях не оправдаешься от своей близорукости. Три озера каши выдадут в наказание. К сожалению, маленькие голодные упрямцы не видят никаких богинь. Они видят только служанок и спорят с ними, что не делает чести воину. Воину подобает завтракать молча. И мужественно есть кашу. Вкусную. Всего-то одна тарелка.

И служанка хохотала.

У неё были огненно-рыжие волосы и глаза цвета изумрудов, как у одной из богинь на фресках замка.

Он не соглашался с хитрой служанкой и спорил: не надо обижать червей. У них тоже есть свои божества. Как живому существу жить без веры?! – нельзя никак. Черви поклоняются каким-нибудь толстым «червебогам», например. Почему бы и нет? И потом: черви не умеют жечь костёр, чтобы закоптить небо. Небо не коптится, это обман. И тусклые пегие волосы красят тоже обманом, в цвет начищенной меди, чтобы походить на богиню или Великую управительницу. Но настоящая богиня и без перекраски примет любой цвет, ибо богиням подвластны чудеса. Потому они вообще не красятся! А хитрая служанка красится в рыжий. Да! И чего-то лепит на глаза. Потому-то они зелёные, а не водянистые, как взаправду. Обманщица, словом. Никакая ты не богиня. Ты кукла богини! Все вы куклы и всегда врёте! Лишь у мамы глаза синие-синие сами собою, без цветных линз. И волосы у неё чёрные-чёрные, они светятся синевою безо всяких окрасов и колдовских осветительных ламп, которые сияют в приусадебном парке.

Он ещё не знал в те дни, кто такая «Великая управительница», просто услышал однажды перед старинным портретом рыжей красавицы очень почтительное: «Сын, запомни её облик и будь верен ей до смерти. И даже после смерти будь верен ей, как и все твои предки. Нет, она не сестра Милосердной Ормаёлы из глупых маминых сказок, хотя и похожа на богиню. Перед тобою покойная Эштаръёла, наша Великая управительница. Самая настоящая».

Поразительный портрет притягивал взгляд. Всё свободное время он проводил в галерее перед этим портретом, и в глазах огненной Эштаръёлы не было грусти, какую он видел у мамы наяву. С портрета ему смеялись невероятной глубины тёмно-зелёные изумруды; – именно такими казались глаза портрета, из-за угольно-чёрных длинных ресниц и угольно-чёрных бровей. Глаза повелевали: «А ну! На колено, мерзавец ты эдакий! Забыл, перед кем стоишь?! Да я тебя в бараний рог скручу!»

Странно, но испуга Великая управительница не внушала никакого. Ему почему-то становилось смешно перед старинным портретом. И однажды он действительно встал перед портретом на одно колено. Понарошку, разумеется. Пряча улыбку.

И тогда глаза с портрета посмотрели очень строго. Великая управительница не поддалась на детский обман. Да, такую разноцветную Эштаръёлу шиш обидишь. Хоть тресни – на своём будет стоять. Вот это богиня так богиня! Неокрашенная.

Хитрая служанка слушала его рассуждения, смеялась и тоже стояла на своём.

– Где ты видишь краску? – шептала служанка, изгибаясь к нему низко-низко и наклоняясь близко-близко. – Нету на мне никакой краски, потому что я богиня. Проверь, если хочешь. Я никому не разрешаю вызнать, богиня ли я. Но тебе, храброму воину, я позволю. Можешь потереть меня пальчиком и убедиться: краски на мне нет.

И выпячивала к нему пухлые красивые губы, умело разрисованные помадой, которая не стирается даже при поцелуе со взрослым мужчиной, не то что от прикосновения робкого детского пальчика.

Но он ничего не знал в те дни о чудесах косметики. Лишь два десятка лет спустя старший офицер Къядр прекратил поиск своей богини. Ибо вовсе не богини появляются в дверном проёме гостиницы, где отсыпается от жестоких боёв за Южные острова измученный и очумелый пилот «Эштаръёлы», лишь чудом оставшийся в живых. Чудом и ценою жизни верного присяге механика. Как он страшно умирал, тот верный присяге механик… На это невозможно было смотреть в лазарете «Эштаръёлы». И тогда он, только что ставший «капитаном Къядром» и любимчиком властей, велел хмурым врачам отключить механику аппарат искусственного дыхания, ибо новую кожу и новые глаза тому не могли дать никакие богини. И не пожелали избавить умирающего от мучений. А ко всякому новоиспечённому любимчику государства, который уткнулся в подушку и мучительно сочиняет письмо вдове и детям своего спасителя, стекаются не богини, а хитрые шлюхи. Они умело возникают в прямоугольнике света, полунагими богинями, с большой бутылью отменного вина. Они красят себя в богинь и гримируются Великой управительницей, сестрой Милосердной Ормаёлы, ещё незнамо кем – они даже Чёрной богиней оборотятся! Лишь бы заполучить титул наследницы огромного Озёрного имения.

Но в тот давний-давний летний вечер он не был ещё «капитаном Къядром», ему исполнилось всего пять лет, а рыжая служанка источала своим дыханием такие ароматы, от которых у мальчугана почему-то кружилась голова.

– Ещё чего: «тереть»! – возразил он, поборов в себе нечто странное и непонятное. – Слюной твоей испачкаюсь. А в ней – микроб. Укусит и заболею. Гадость подхвачу какую-нибудь, лечись потом. А я не люблю пилюль и микстур!

– Фу, какой вы грубый, господин потомственный воин… – обиженно выпрямилась служанка и привычно сдвинула лопаточки, туго обтягиваясь спереди дорогим платьем, очень выпукло. – Вам бы только самолётом рулить.

Он не возражал. Он никогда не упорствовал в спорах с прислугой, ибо мечтал рулить самолётом, настоящим, а не подаренной матерью игрушкой с моторчиком. Ещё он жаждал увидеть сестёр богини Милосердия, и потому ел невкусную кашу молча. Но всякий раз, заметив мелькнувшую тень в галерее и коридорах, терпел жуткое разочарование: то были вездесущие служанки, как две капли воды похожие на сестёр Милосердной Ормаёлы с огромной картины в галерее замка, где могучие кони несут ослепительных богинь через заснеженную степь. У копыт коней вертится большой и страшный пёс, он подпрыгивает к руке Великой управительницы. Но управительница изображена не управительницей вовсе, а сестрой богини Милосердия. Саму богиню Милосердия легко узнать: она красиво восседает на вороном коне, за нею едет очень важный старик и везёт прочный золотой сундук, раздувшийся от сокровищ.

Служанки легкомысленны и часто ссорятся, втроём они подзуживают рыжую насмешницу. Мол, в хозяйки метишь? При живой-то жене?

– Я желаю своей будущей свекрови долгих лет, – почтительно отвечала рыжая. – Мы отлично поладим.

– Ой-ёй-ёй! – хохотали в ответ подружки, переглядываясь. – Он ещё букв не знает. Ты старше его на двенадцать лет!

– Ну и что? – улыбалась рыжая служанка и переступала каблучками так, чтобы её круглые коленки не становились скучны чужим взглядам. – У Великой Эштаръёлы обретался чародей и кудесник, молодой парень. Так вот: его жене было семьсот лет! Представляете? В молодости она захотела стать русалкой и однажды заплыла в омут с молодильной водою. Разумеется, нахлебалась впрок. Эштаръёла держала её советницей-сказочницей, вместо энциклопедии. Советница рассказывала управительнице о событиях минувших эпох. Я вычитала такое в журнале «Сплетник». Там пропечатан её портрет. Советницы. И не скажешь, что старуха! Юная очаровашка, как и я.

Служанки глупы. Они только весною «выпорхнули из гимназии» – так сердилась на них горбатая управительница имения. Ведь «избалованные юные дурищи» не желают драить лестницы щёткой, а лишь иногда, от скуки, устраивают игры в протирание чистых зеркал белоснежной фланелью: дышат на стекло, давясь стонами и смехом. И повсюду цокают высоченными каблуками, выгибаясь телами и нарушая благородную тишину старинных коридоров. Они красят волосы и лепят на глаза какие-то колдовские штуки, глаза у «юных дурищ» становятся зелёными, синими и фиолетовыми; смотря какую штуку каждая прилепит, отчаянно таращась в зеркало.

– Во что вы одеты?! – сердилась на них горбатая управительница в каминном зале, недалеко от галереи. – Вы служите в замке потомственных воинов Госпожи Великой Сахтарьёлы, а не промышляете в забегаловке для портовых забулдыг. Потому извольте являться на службу гладко причёсанными, в белых блузках и чёрных юбках ниже колен. «Ниже колен», а не «ниже пупка»! В имении нашего хозяина бывают знатные гости, потому я выдала каждой из вас изрядную сумму на дорогую экипировку. А вы? Посмотрите, в чём вы явились! Где вы приобрели эдакую стыдобищу? – в магазине для кукол? – из этого срама даже платка носового не сшить! Как вы влезаете в свои платья? – намыливаетесь? Снять и сжечь. Что за копыта гремящие у вас на ногах? Сменить на мягкую обувь. Прислугу не должны слышать стены замка. И ещё: прекратите рядиться в сестёр Заступницы Небесной. Это святотатство.

Служанки стояли перед управительницей тугим строем, сияя длинными точёными ногами.

– А нашему господину понравилось! – капризно заявила одна, очень смуглая, в фиолетовых глазах.

– Не смей порочить «своего господина»! – вспылила управительница. – Надаю пощёчин.

– Дотянетесь? – изогнула бровь служанка.

– Дотянусь, – сквозь зубы пообещала управительница. – В кресло встану.

Горбатая женщина была немногим выше осиных талий служанок.

Те переглянулись.

– Наверное, это будет выглядеть эротично… – вздохнула рыжая, самая язвительная. – Представьте: стареющая калека хлещет по щекам юную красавицу, пока другие покорно ждут участи, связанные за спиною собственными чулками… И тлеют в камине дорогие платья от «Офдошель»… О! Кстати, вы будете хлестать нас до того, как сожжёте платья, или после? Знаете, нагими мы стерпим пощёчины. Это выгодно, можно сфотографировать экзекуцию и послать в иностранный журнал. Озолотимся. Зовите фотографа.

Третья служанка, самая смешливая, выкрашенная блондинкой, не выдержала и прыснула в ладони.

Управительница внимательно посмотрела на каждую и молча вышла.

Назавтра, в том же зале, она докладывала сидящему в кресле офицеру высокого чина, хозяину замка:

– В вашем замке и в семи усадьбах вашего имения исполняют обязанности сто девяносто шесть слуг. Все они сироты геройски погибших ополченцев, как и завещал капитан Исаярр Къядр. Ни с кем из них у меня нет проблем. Но эти четыре, принятые весной, в прислугу не годятся. Они не желают трудиться. Им лень даже пыль смахнуть. Они не подчиняются утверждённым правилам и дерзят. Не знаю, кто и зачем предложил вам этих «сирот»…

– Вы требуете отчёта? – сухо поинтересовался офицер. – У меня?

Надо всегда вставать при разговорах с женщиной, но с этой управительницей следует беседовать только сидя, чтобы уровняться с нею ростом и не унижать калеку взглядом свысока; – так офицер объяснил сыну свою привычку сидеть при управительнице. Но ни она, ни хозяин замка не знали, что малолетний воин прячется в недрах огромного камина с игрушечным пистолетом, подстерегая Чёрную богиню, которую, согласно семейным сказкам, не раз видели в этом зале во времена сына упомянутого капитана Исаярра Къядра, Ягрида Къядра. И слышит их разговор.

– Я не имею на то права, – тихо произнесла управительница. – Но госпожа сделалась очень грустной и…

– На мои отношения с госпожой Тагирьёллой у вас тоже нет прав, – оборвал её офицер. – Если ваши предки честно служили моей семье, то это никак не значит, будто вы стали моей семьёй. Вы всего лишь прислуга, как и эти девушки. Усвойте это твёрдо. У вас всё ко мне?

– Да, господин, – поклонилась управительница в пояс, как никогда не кланялись в Сахтаръёле. Подобными поклонами пестрели старинные гравюры заморских стран, хранящиеся в библиотеке замка.

Офицер нахмурился:

– Вы свободны.

И управительница исчезла из зала. Больше она не отчитывала «юных дурищ», а сын хозяина не устраивал засад в камине. Вдруг решат, будто подслушиваешь? Теперь он ловил Чёрную богиню в галерее, у портрета капитана Сугтарьёлы Ррош. Говорят, там тоже видели посланницу богини Смерти, которая нужна была ему позарез. Когда он схватит Чёрную богиню за рукав, та обернётся и тихо скажет: «Так и быть, Ятри. Выследил-таки, упрямец. Хорошо, я отведу тебя к брату. Ему очень грустно без тебя в тёмном зное Иного мира. Там нет вкусных ручьёв и красивых стрекоз, там горячие и безжизненные пещеры. Но ты настоящий воин и ты освободишь брата. Дай мне руку и захвати фонарик. И сломанный меч капитана Исаярра Къядра захвати. И пузырёк клею сунь в карман. Мы склеим лезвие старого меча и всех врагов изрубим! Готов к поединкам с чудовищами?»

Да, именно так скажет повелительница мёртвых, демон милосердия. У неё белые волосы и чёрные глаза, в которых видны сполохи багрового пламени. В такие глаза страшно смотреть.

Ни одна служанка, которая прикидывалась крашеной богиней, не заговорила с ним ни разу об умершем брате. И тем выдала себя с головой. Ведь это самое главное, о чём скажет засекреченная богиня! Но крашеные дурищи умеют разве что буквы подсказывать из-за спины, при этом трутся о его плечо своими резиновыми телами.

Будто сам не выучу букв!

Он разоблачил служанок, но молчал и терпел. И ел кашу. В то лето он сильно подрос, изучил буквы и однажды не поверил хитроумной выдумщице, окрашенной в рыжее: мало есть кашу, чтобы увидеть богиню! Что за вздор?! – даже съев две порции, всё равно видишь не богиню, а служанку какую-то полуголую! И нету никаких бурлящих озёр из отвергнутой при жизни каши. Враки всё.

Сами ешьте свою кашу!

Отпихнул тарелку и даже разозлился, с размаху шлёпнул рыжую лгунью ладошкой пониже спины. Конечно, он был потомственным воином и знал: ударить девушку или старуху – это позор, после него воину только застрелиться остаётся. Так сказал отец. Но ведь отец сам шлёпнул эту служанку в саду! Да! Он в тот вечер испытывал подаренный отцом бинокль и случайно увидел происшествие. И задумался: может, в определённое место служанок можно бить? А что? – ну, где им мягко и куда им не больно. Ведь служанка смеялась отцу через плечо и даже выпятилась как-то странно, пальчиками приподняв короткую юбку: ударь ещё раз, воин.

Значит, надо задрать на злодейке юбку и отшлёпать как следует. Нечего потомственного воина сказками про загробные озёра потчевать. Не маленький. Буквы знаю. И читать умею.

Но служанка не засмеялась от его шлепков и не выпятилась к его ладошке. Она взвизгнула и умчалась, испуганно одёргивая юбку. И оглядываясь почему-то на маму.

А синеглазая богиня тихо-тихо положила серебряную вилку и смотрела вслед служанке. Перебирала ожерелье на шее, торопясь дрожащими пальцами всё ближе и ближе к горлу. Пока ожерелье не покатилось звонким градом по мрамору огромного зала.

Вскорости она исчезла и унесла свой мир с собою, а служанки опускали глаза, шепча:

– Ваш завтрак, господин Ятръяратр…

Мир странно изменился вокруг, но всё объяснила горбатая управительница имением, которую он побаивался, пока не увидал слёзы в печальных глазах: управительница имением плакала.

– Госпожа Тагирьёлла улетела к милосердной богине, – сказала она и вытерла слёзы белым платочком. – Твоя мама теперь у Дневной звезды. Она ждёт тебя там, великий воин. Вот память о ней, держи. Не потеряй и следи, юный господин, чтобы память не увидели и не украли. Память легко украсть.

Он слегка оробел, когда горбатая управительница повязала ему на шею странный медальон: большую гранёную бусину в золотой оправе, на золотой цепочке. Всё, что осталось от синеглазой богини – одна-единственная бусина из всего сверкающего ожерелья. Драгоценный камень, который «вездесущие юные дурищи» так и не нашли, ползая вокруг кресел.

То была уже не смешная сказка про кашу. Ему стало тревожно, когда за неплотно прикрытой дверью мелькнула беззвучная тень. Будто от дверей скользнуло привидение или разговор подслушивали.

Неужели в замок пробрались шпионы, вызнать про маму, которая улетела в космос?! – служанки трещат о полёте к Дневной звезде и судачат, кто из княжеских асов поведёт туда звездолёт: «говорят, вместе с Ваулинглой хотят строить звездолёт!»

Значит, звездолёт уже построили и мама улетела тайно, чтобы о полёте не пронюхали шпионы. Исчезновение матери – это страшный секрет. А бусина – пароль.

От козней шпионов-привидений он надёжно спрятал прозрачный камень.

В тот вечер отец выгнал горбатую управительницу, заодно состоявшую при исчезнувшей матери служанкой. А он ничего не знал про изгнание, он как раз готовился рассматривать Дневную звезду и настраивал на балконе бинокль, по вершинам дальних елей – ну как в этот самый момент от Дневной звезды просигналят фонариком: «жду»?

И увидел, как маленькая фигурка в тёмном пальтишке бредёт холодной аллеей, уже заносимой снегом. Бредёт с потрёпанным чемоданчиком. Часто останавливается, часто отдыхает и снова берётся за тяжёлый чемоданчик. Управительница не взяла с собою ничего из дома господина, которому пришлось кланяться в пояс. Ничего нажитого за годы верной службы. Только старый чемоданчик своей прабабки.

В том чемоданчике хранились фотографии великолепных залов и парков давно утраченного имения в Древних владениях. Там обитали фотографии гордых предков «юного господина» и дневники верных предков старой управительницы, поколения которых честно и без сокрытия мыслей служили Къядрам, потомственным воинам Госпожи Великой Сахтаръёлы, благородным защитникам всех слабых.

Но почему слабые в мире зверей всегда слабы и в мире людей? Или слабый телом слаб везде? Или люди всё ещё звери? – так размышляла вслух горбатая управительница, когда раскладывала перед юным воином старые фотографии. И рассказывала, кто был кем. Вот прапрабабка горбатой управительницы. Давно, больше столетия назад, эту девушку назначили присматривать за младенцем, Ягридом Къядром, сыном капитана Исаярра Къядра. Она не покинула юного господина, даже когда имение стало вдруг казённым приютом. Мыла посуду в том приюте, натирала пол, лестницы… А вот и фотография старика, отца капитана Исаярра Къядра. Последняя фотография последнего хозяина утраченного имения… К нему ластится собака-поводырь, огромный пёс по кличке «Сяга». У старого господина был верный поводырь, потому как последний владелец имения был ранен на службе князя и ослеп ещё в юности. Но, даже будучи слепым, он взял один из пистолетов сына и дал отпор бандитам-дезертирам – по двум трупам и раненному мародёру распознали всю шайку. Допросили и распознали. Какими же надо быть негодяями, чтобы с глумлением убивать семью офицера, воюющего третий год и сломавшего меч привилегий! Всех убили: жену, слуг, мать, слепого отца… Но собака-поводырь спасла от смерти младенца, унесла его по следу юной служанки, которая шла тем временем в город и напевала песенку. И девчонка не отреклась от младенца даже при известии, что решением Сломанных Мечей имение убитого господина утрачено навсегда, теперь оно станет приютом для сирот. Никакого жалованья больше не жди, прислуга бывшего богача.

Но девушка осталась в приюте при младенце-сироте. То ли служанкой, то ли матерью.

Полтора десятка лет злобные языки смеялись в спины юной служанки-матери и мальчика-сироты: «У нас в приюте есть сирота с личной прислугой»! – но «личная прислуга» вытерпела все насмешки, а мальчик вырос и стал лётчиком. Вот он, на портрете, младший офицер Ягрид Къядр. Красавец-ас, одолевший «Воина Тьмы» с его атомными ракетами. Верная служанка состарилась и умерла в почёте, управительницей огромного Озёрного имения, подаренного асу восхищённым народом. Этот юноша на старой фотографии – жених верной служанки. Ещё в Первую войну он служил у капитана Исаярра Къядра и погиб перед Вехтскими воротами, в ужасной штыковой атаке, совсем незадолго до победы. Закрыл собою господина капитана от вражеской пули. Вот письмо сочувствия, где доблестный офицер уведомляет верную служанку о подвиге её жениха. А в этих письмах капитан Исаярр Къядр извещает юную служанку о гибели всех её братьев. Конечно, после войны она вышла замуж, у неё появилась дочь… Дочь верной служанки – это бабка управительницы. Очень жаль, что горбатым калекам не суждено заводить детей. Род Витуярров прервётся. Из-за мелочи, из-за детской неосторожности… Кто сменит на посту управительницу имения? Некому. Увы. Только чужой человек.