Сломанный меч привилегий. Книга вторая. Часть II

Капитан расходовал дорогое горючее и закипал: эта девица и не собиралась выбираться из воды. Несомненно, в озере бултыхалась какая-то тварь из Миссии, налицо мелкая провокация, без которых миссионеры и дня прожить не могут. Похоже, подзуживают иностранного аса.

«Сама напросилась, – зло решил капитан и аккуратно, двигателями „Даки“, сдул вещи купальщицы со стоянки в озеро. – Побегай голой, дура».

Любопытный ведомый в точности повторил манёвр командира возле кружащихся над озером горящих тряпок, но опустил машину так низко над водой, что капитан свирепо одёрнул:

– Вверх, скотина! Покалечишь девку!

Машина сконфуженного юнкера взмыла вверх, а силуэт девушки прикрыл водяной пар, он заструился над возмущённой рябью волн, поднятых двигателями: оказывается, пловчиха была укрыта от реактивных струй глубоко под водой идеальной прозрачности. Девушка вовсе не плавала среди волн, а всё это время каким-то непостижимым образом находилась в глубинах озера и вообще не замечала штурмовиков. Видимо, подбиралась к горячему источнику, бьющему из гранитного дна.

В старину этот источник был объявлен чудом. Когда велением верховной управительницы Эштаръёлы тут сооружали крепость, то песок для строительства брали из песчаной воронки в скалах. Выскребли весь песок до гранитных стен и до обнажившегося гранитного дна огромного котлована. Песка хватило, госпожа Эштаръёла прибыла проверять итоги работ и лично экзаменовать гарнизон, а новенькая восторженная крепость приветствовала её карету десятью залпами изо всех пушек. С десятым залпом со дна котлована ударил горячий гейзер.

Так образовалось целебное озеро вблизи неприступной твердыни, на триста лет закрывшей всем врагам вход в Тёплое море Госпожи Великой Сахтаръёлы. Нырнуть ко дну озера и омыть своё тело в горячей струе означало сохранить молодость до самой смерти – ведь первой в источнике искупалась нагая Эштаръёла и навсегда осталась юной. Правда, измученная жарой и дорожной пылью управительница не купалась в озере, оно ещё наполнялось, когда управительница принимала горячий душ под неистовым гейзером, которого сторонились её служанки (они держали наготове свежие одежды управительницы, изъятые из элегантного дорожного сундучка). Позднейшая легенда гласила: если нырнуть в озеро и обнаружить в нём горячую струю, что рвётся из недр, то вечная юность обеспечена всем частям тела, омытым волшебной струёй. Злые языки болтали, будто легенду состряпали господа офицеры из гарнизона крепости, потрясённые красотой верховной управительницы – та ничего не знала об успешных испытаниях в крепости секретного призматического перископа и твёрдо намеревалась войти в крепость с блеском и великолепием, поразив гарнизон безупречной чистотой внешности и гардероба. И верно: как требовать от господ офицеров аккуратности мундиров и причёсок в полевых условиях, если сама верховная управительница прибыла мымрой какой-то замызганной?! – при тогдашней открытой моде скрыть под платьем пот и грязь было невозможно, а верховная управительница всегда подавала личный пример во всём. И потому решила искупаться в источнике, подвернувшимся весьма кстати.

Так родилась легенда об источнике вечной юности. К прозрачному озеру устремились все красавицы Госпожи Великой Сахтаръёлы, а дежурство в секретном каземате оптического наблюдения стало наградой для отличившихся по службе господ офицеров.

Гигантское лётное поле авиабазы «Кренда» было в лужах, капитан увидал их ещё сверху по тёмным следам на бетоне, какие оставляла кавалькада автомобилей: местное командование спешило к месту посадки штурмовиков. Оно торопилось встретить знаменитого капитана Къядра, благородного и снисходительного к врагам аса, в одиночку решившего исход боёв за Южные острова; аса, направленного на авиабазу совместным решением (страшно вымолвить!) могущественной палаты управителей и могущественного князя.

Аса направили противостоять всем Объединённым силам Миссии Гуманизма!

Да, это карьера с размахом… Впрочем, разве у единственного сына господина командующего Ударными силами Госпожи Великой Сахтаръёлы может быть иная карьера? Только такая. С размахом. И непременно – в князья.

Капитан выбирался из кабины долго. Неторопливо расстёгивал привязные ремни, пристраивал в креплениях кабины свой ужасающей сложности гермошлем со многочисленной индикацией и светофильтрами, аккуратно переступал ботинками по ступеням металлической лестницы, какую приставили к борту «Даки» вытянувшиеся техники – ещё бы! – сам капитан Къядр! Тот самый! Что замыслили управители? – перетряхнуть все Южные владения, пока те не прокричали глотками иностранных наёмников о независимости?

Пора бы и перетряхнуть. Но лучше вытянуться в струнку перед знаменитым асом и почтительно помалкивать.

Внезапный визит штурмовиков тяготил встречающее аса начальство. Оно переглядывалось, нервничало и не могло решить: как приветствовать любимчика властей? – сегодня он всего-навсего «капитан», а вот кто он завтра? Конечно, если Южные владения станут независимыми, то кем бы он завтра ни стал… а если нет?! Бум! – и «князь Къядр»! Ведь прилетел он сюда зачем-то, не балбеса же какого-то из заграничной кутузки вызволять намеревается, в самом-то деле! – глупее повода не придумаешь.

И потом: потребуешь от такого уважения к чину, а он куролесить начнёт! – и как тогда быть? Ругаться? Опасно. Пресмыкаться? Уронить лицо перед подчинёнными. Сделать отсутствующий вид? Глупо.

Как ни крути, всё не в масть.

Так-то оно так, но вдруг завтра он – «князь Къядр»?

У любого встречающего начальства страшно тяжёлая работа и потому даже пауза на размышление, какую капитан дал высокому начальству своей вознёй в кабине, успеха не возымела. И капитан, подойдя к толпе встречающих, откозырял господину начальнику авиабазы по-уставному, как любой офицер высшему чином офицеру (что соответствовало действительности). Отрапортовал так, как принято исстари в дружинах князя:

– Господин генерал, группа штурмовиков «Дака» в составе двух прибыла для выполнения задания палаты управителей. Ведущий пары капитан Къядр. Ведомый…

За правым плечом щёлкнули каблуки юнкера.

– …юнкер Эдигъярр. Докладывал капитан Къядр.

Уставного ответа от начальства последовать не успело: перед капитаном возникла какая-то грудастая и нахальная блондинка, в теснейшем подобии униформы и в огромном козырьке над тёмными очками, бесцеремонно оттеснившая начальника авиабазы.

– Ви дьёлжен сдавайт овужий! – картавила блондинка вздутыми и размалёванными губами. – Здюэсь зуона вазовужений и ви навушили договоул! Ми бьюдем составляут пвотокоул!

В зоне разоружения инспекторы Миссии гуманизма обожали изымать пистолеты у оплошавших княжеских офицеров, причём изымать не какими-то попрошайками – мол, просим временно сдать ваш пистолет! – нет, бесполезные пистолеты отбирали нахраписто и нагло, на фоне сконфуженной боевой техники. Их конфисковали руками аппетитных девиц и перед объективами информаторов. С непременным составлением протокола и многочисленными унизительными вопросами.

– Охотно «вазовужусь», сударыня, – капитан улыбнулся в камеру патластого иностранного юнца, сопровождающего блондинку. И галантно передал иностранной блондинке свой пистолет. – Перед такой девицей, да и не разоружиться?! Это неучтиво. Что поделываете вечером?

Снова улыбнулся в камеру и обратился к блондинке, и снова на её родном языке:

– Сдавать и бесчестить моё оружие вы хотите под запись в протокол? Я настаиваю на прямом эфире. Велите этому обросшему козлику выйти в прямой эфир. Я жажду славы! Но учтите: ваше начальство обязано будет назвать свои имена и домашние адреса, мы занесём их в протокол и огласим вслух, это крайне важно услышать теми ревнителями из Вечной Вехты, кто издревне хранит честь подобного оружия. А уж потом вы окунёте меня и мой пистолет в позор разоружения. Запросите в Миссии родословную этого пистолета. Валяте-валяйте, я не шучу.

Девица ничего не поняла в изысках речи капитана. Видимо, с мускулистыми собеседниками она привыкла беседовать на ощупь. Капризно выпятила губки на золотую надпись пистолета и принялась шептать что-то в телефон. Но вдруг испуганно смолкла, быстро вернула пистолет и отошла в сторонку, шикнув на юнца с камерой. И сняла очки, поглядывая на капитана изумлённо и с каким-то ревнивым любопытством.

Начальник базы, несколько растерявшийся от официального доклада, уже обрёл себя и похлопывал капитана по плечам обеими ладонями:

– Рад видеть легенду нашу, господин капитан! Рад! Давайте запросто, а? Чё нам чинами-то равняться! Да с таковским героем честь повстречаться любому генералу! Как вы их флагмана-то уделали, а?!

Начальник опасался наглости от знаменитого аса. Вдруг поведёт себя развязно?! И потому начальник загодя упреждал любое своё унижение, сводя к запанибратской шутке любую выходку капитана. Допустим, поведёт себя ас нахально, ну и что?! – друзья ведь. По плечу хлопали.

– Нас тут… – притворно сокрушался начальник, обретая привычное расположение духа, – …давненько не навещали господа офицеры из княжеских дружин. Егерям ход на базу запрещён, увы… Скучаем мы без истинной дисциплины. Отвыкли руки наши от пистолетов!

В горах Южных владений уже тридцать лет шли изнурительные бои с наёмниками, их вели егеря «Зимнего грома» и «Ночной змеи», стиснутые договором о первом этапе разоружения, ограничившем и применяемое оружие, и районы его применения. Договор о разоружении и немедленно вспыхнувшая война оказались ровесниками, «двойняшками» – так шутили острословы в штабе.

Начальник авиабазы обратился к сразу оживившейся свите:

– Отвыкли мы и от воинских порядков, господин капитан! Разоружаемся! Погрязли в хозяйстве и беспорядках!

Пошутил:

– Вы сверху никакого беспорядка не усмотрели? Вмиг устраним!

Капитан не поддержал неуклюжую шутку (он вообще не любил поддерживать шутки начальства), но и заноситься не стал. Потому ответил просто:

– Усмотрел. Что за девка ныряет у боевых стоянок? Вынырнет – поздравьте дуру, что жива осталась. И отправьте к этой бесстыжей рыбе посыльного с халатом. Её халат сгорел, пепел утонул. Не голой же ей теперь бегать по лётному полю.

Свита оживлённо задвигалась, а начальник гневно нахмурился на кого-то; этот «кто-то» тут же принялся оправдываться из-за спин:

– Так ведь… Только утром сообщили о прилёте! А что, разве нельзя купаться? Там ведь источник… Именно там и сочится целебная вода, у стоянки.

– Если бы вынырнула при посадке, – пояснил капитан свите, – «Дака» с неё всю шерсть снял бы двигателями. Иностранка, что ли?

По разорённой разоружением авиабазе рыскали иностранные проверяющие, капитана предупреждали о том в штабе Северной бухты: «Не зашиби машиной дуру какую-нибудь! Стаями шныряют вокруг новой техники и по сторонам не смотрят: фотографируют, видите ли. Уже двух иностранок задавили погрузочным краном. Следствие велось, то, сё, неприятности… Тебе это надо? А нам и подавно».

В Объединённых силах Миссии Гуманизма свирепствовала мода на ряженых в тесную униформу длинноногих и голубоглазых блондинок. Все блондинки втягивали щеки, все были с огромными губами и козырьками, их служило множество даже во флоте Миссии. Потому в боях у Южных островов капитан сообщал противнику координаты потопленных им крейсеров, а волну его передатчика коллеги прозвали в насмешку «волной милосердия». И теперь капитан нет-нет, да и получал из-за границы благодарственные письма от поумневших иностранных блондинок. Все они уволились с опасной воинской службы в горничные и массажистки – на таких отставных воительниц возник за границей ажиотажный спрос; ещё бы! – ведь они сражались «за образ жизни» и не давали спуску самому капитану Къядру! И у каждой была медаль!

Одна из награждённых тонко уловила потребу общества в драчливых медалистках и быстро состряпала сценарий. Скоропалительный фильм имел бешеный успех в государствах Миссии, а сценаристка вмиг разбогатела; разбогатев, она отблагодарила «господина замечательного капитана Къядра» тем, что прислала копию фильма: два десятка грудастых длинноногих блондинок, все в элегантных спасательных жилетиках нараспашку, спасаются во враждебном океане. Они одиноки в своём макияже на спасательном плотике. Сквозь шторм они отстреливаются из элегантных ракетниц от фанерного аэроплана с бородатым пилотом-оборванцем и размахивают над головой фирменными купальниками, привлекая торопящийся к спасательному плотику сверкающий корабль Миссии Гуманизма. Корабль гордо вздымал буруны и вёз медали.

– …Никак нет, не иностранка! – торопливо влез с ответом какой-то мелкий чин из свиты. – Она из Старых владений.

– Вот-те раз! – удивился капитан. – Тогда не предупреждайте, пусть ныряет к вечной юности. В другой раз поджарю бесстыдницу.

Кто-то из свиты хмыкнул, а господин начальник тонко улыбнулся:

– Это наша переводчица. Помогает общаться с Миссией. Не желаете познакомиться?

– Нет надобности, – насмешливо отказался от услуги капитан. – Миссию Гуманизма я навострился понимать без перевода.

Он был расстроен хмурой погодой и намечавшимся у начальника базы торжественным приёмом. Вместе с юнкером пришлось совершить надобный этикету визит к начальству базы, где в огромном кабинете произносились речи и съедались блюда. Под вечер – прихватив юнкера, пусть учится! – капитан посетил замок Эштаръёлы, где несколько последних лет дислоцировался штаб егерей «Зимнего грома».

Егеря закатили грандиозный ужин «в честь капитана Къядра». Капитан был несколько смущён обилием красивой прислуги, изысканностью блюд и повсеместной роскошью. В бытность юнкером он посещал старинную крепость у проливов, где господа юнкера давали клятву верности подле усыпальницы Эштаръёлы – традиция! – и тогда же умудрился побывать во всех здешних имениях Великой управительницы. У мудрой Эштаръёлы было три имения в Южных владениях: усадьба, замок и подводный дворец. Десять лет назад он посетил все три и помнил великолепие тихих залов, но то были залы музеев: везде висели какие-то изысканно-красные заградительные шнуры толщиной в руку и всякий гость ощущал себя перед ними ничтожной мышью в лабиринте, издалека любуясь картинами и столами с потрясающей посудой. Капитану и в голову не могла прийти мысль о шумном банкете в замке Великой управительницы!

А теперь он сидит за огромным музейным столом, деликатно постукивают музейные вилки по древней музейной посуде, сияют музейные люстры и шуршат переднички ослепительной прислуги. Будто пир времён Эштаръёлы! Ведь Великая Эштаръёла нанимала в служанки только отчаянных красавиц.

– Понятно, почему вы здешнюю войну заканчивать не торопитесь, – хмуро произнёс капитан, выделяя слово «войну» ироническим ударением. – У вас на каждую тарелку по такой служанке.

– И получше есть, – прихвастнул офицер-егерь, сидевший рядом. – Те будут на десерт.

– Не сомневаюсь, – поморщился капитан, пересчитывая взглядом вереницу голенастых служанок, они вносили в сияющий зал полные бокалы на серебряных подносах. Сверкали круглые коленки, загорелые полусферы в отчаянных декольте и вызолоченные люстры. Везде драгоценный паркет, повсеместная инкрустация, тяжёлая парча гардин.

Всё это никак не увязывалось в сознании капитана с жестокой войной, какая – по скупым рассказам очевидцев – якобы бушевала в здешних горах. Тут какая-то потешная война, ведь он знавал совсем иной быт настоящей войны: узкие металлические коридоры авианосца, низкий потолок в бесхитростной столовой и пахнущий океанской водою шлюзовый отсек «Эштаръёлы», куда он выбирался из кабины, мокрый до нитки. В таком шлюзе сгорел его механик, сорокалетний умнейший мужик, один из предков которого служил механиком у самой Сугтарьёлы Ррош. Он всегда как-то по-отечески открывал кабину, едва из шлюза уходила вода. Но в тот день всё было иначе. Из пробитого топливного бака сочилось ядовитое горючее и капитан не мог покинуть кабину разбитого «Даки» аварийным путём. Там, снаружи, мигали красные лампы и захлебывалась сирена, ведь на борту опасно повреждённый штурмовик! Капитан знал: через сто сорок семь секунд автоматы выбросят «Даку» за борт, в чёрную глубину океана. Выбросят вместе с лётчиком, как предписывает беспощадная инструкция спасения авианосца. Весь шлюз был заполнен зеленоватым разъедающим паром, в котором быстро мелькала серая тень – это механик ринулся в ядовитый туман без герметичного комбинезона и без респиратора, спасать вернувшегося из боя пилота. И справился с пробоиной, а мощные насосы быстро вытянули зелёный пар из кессона. Механик жил ещё часа два в лазарете «Эштаръёлы», дышал остатками лёгких. Капитан был при нём до конца. И когда пытались вентилировать механику лёгкие, и когда паковали безглазое, обезображенное тело в герметичный мешок с металлическим грузом, чтобы выбросить в чёрные глубины забортного океана. Куда-то на мёртвое дно, к останкам затонувших городов из древних легенд.

– Я на какой-то другой войне побывал, – очнулся капитан. – Без пира в музеях и без служанок с подносами.

– А куда им отсюда? – егерь кивком поблагодарил девицу, убиравшую грязную посуду. – В партизанки? Смешно. Глянь: ну какие из них вояки? В городе пропадут. А тут их не достать никому. Кстати: пятеро отлично готовят, учились на кулинаров в Танлагеме, у самого Синдаго Деше. Остальные прислуживают из патриотического принципа, мы никого не нанимали.

– Они живут в замке, что ли?! – капитан даже замер над аппетитным пирогом. – При вашей казарме?! Ну вы и даёте… А ну как дети пойдут?

– Случается, – улыбнулся офицер.

– Прячутся они тут! – мрачно пояснил другой офицер. – Какие-то ублюдки раскатывают по городу на зачехлённой машине и воруют красивых девиц. Где-то держат – где, не знаем! – и вывозят на корабле в Слоссу. В бордели. К нам привозят на корабле мины, а вывозят девиц и захваченных партизан. Ночью опять приплыл кораблик. Но тут ваши «Даки» прилетели, пока не решаются разгружать. Стоит на внешнем рейде. Они в лодки перегружают содержимое и везут лодками.

– Отчего ж не в порту разгружаются?

– В порт заходить боятся, там кругом склады и ангары. Из них какая-то сопливая снайперша лютует временами, отстреливает гостей. Из местных партизан девчонка, ей международный закон не писан. Как вы улетите, корабль сразу и пожалует поближе к пляжу. Пляжи тут огромные, снайперше спрятаться негде, а боекомплект у банды Щузицоша на исходе.

– Что за корабль? – у капитана пропал аппетит. – Миссия?

– Она самая… – неохотно подтвердил егерь. – Ни тронуть гада, ни обыскать. И зачехлённый грузовик вычислить не можем: в город нам ходу нет – зона разоружения! – а за городом они чехлы с машины снимают, прикидываются овечками. Конспираторы.

И разговор повёлся о покровителях пришлых банд, о похищениях людей в городе и прочих местных особенностях.

Сидевший напротив капитана командир егерей прожевал кусочек прекрасно приготовленного праздничного пирога, отхлебнул шипучего напитка из древнего бокала с позолотой и вдруг сообщил:

– Послушай, тут такое дело…

Командир егерей был в равном с капитаном чине, но старше лет на пятнадцать. Потому имел право говорить «ты» и ждать в ответ «вы».

– На авиабазе один парень обретается, ополченец из Лесных владений. Ты его сразу распознаешь. У него лицо умное. Совсем молодой, лет восемнадцать. Весной призвали и сослали сюда за что-то. На убой.

Командир егерей был из Лесных владений, соседствующих с Древними, откуда семья капитана вела родословную, и дважды присутствовал на балах в имении господина командующего Ударными силами.

– Надо же! – насмешливо посочувствовал капитан, уклоняясь от разговора. – «На убой»! Он воин или баран?

– Возьми к себе техником, – вдруг попросил командир егерей очень серьёзно. – Мальчуган умный, но дурак круглый, в город пошёл запросто. Чемодан покупать. Пропадёт однажды в переулке каком-нибудь. От них хозяева чистокровных сахтаръёлов требуют для пропаганды, а он сахтаръёл таких кровей, что чище некуда. Местные партизаны Миссии приелись и не вдохновляют. У местных лица не те. Возьмёшь? Дослужит у тебя в Северной бухте денщиком каким-нибудь.

– Лучше я четырёх южных девок вывезу отсюда на штурмовике, – возразил капитан, не намеревавшийся никого брать на службу. – В «денщицы». И вам мешать не будут, и поступок мой в Северной бухте одобрят. Зачем мне неграмотный техник из ополчения? – флот смешить?

Помолчал и добавил зло:

– Нынешним ополченцам только крылья у «Даки» протирать.

Капитан говорил искренне. В благоустроенной Северной бухте младшими техниками традиционно служили юные сыновья могучей финансовой элиты, рвущиеся во власть тропою предков. Всем сыновьям для блистательной политической карьеры требовались суровые биографии с непременной службой в ополчении (хорошо бы «с годик» и с медалью). Все сыновья были крайне независимы, терпеть не могли чужой иронии – «вот только без сарказма, господин капитан!» – и норовили изучать на воинской службе скучную философию, «чтобы год зазря не терять». И необременительно коротали время в отлично благоустроенных недрах гранитных скал, хранящих от любого атомного удара всё: и новые субмарины, и огромные склады, и обширные библиотеки, и комфортные душевые, и просторные жилые комнаты, и шумный вечерний досуг с философическим оттенком.

Подобных техников-философов развелось в Северной бухте великое множество. Раздражённые господа офицеры свели их обязанности к роли обыкновенных слуг, и оспаривать решение вояк в семнадцатом поколении не решалась никакая финансовая знать. Да и в конце-то концов! – пусть родное чадо годик понюхает, каково слугою-то подвизаться! Сразу оценит, что такое власть.

Изо всех офицеров Северной бухты лишь капитан Къядр отрицал прислугу на воинской службе. Всех своих техников-философов, не терпящих сарказма, он награждал боевыми медалями «За стойкость под огнём». О щедрости благородного аса ходили легенды в кругах финансистов, многие юные отпрыски знатных отцов жаждали получить боевую медаль «За стойкость под огнём». Они мечтали «слетать с Къядром на полигон»: капитана постоянно привлекали для испытаний новых ракет, и всех своих техников он увозил на полигон. Никто из рвущихся к нему на службу никак не мог уразуметь, что заветная фраза из наградного листа – «доблестно принимал ракеты на полигоне» – означает вовсе не тёплый склад в забытой дыре и закорючки в амбарных книгах типа «сдал-принял», нет; ночной полигон «принимает ракеты» от атакующего штурмовика работающими. Конечно, рвутся ракеты эти страсть как красиво – если глазеть на то из кинозала, а не из амбразуры бетонного бункера. В обязанности «принимающих ракеты» входило немногое: привязывать к стальным кольцам на полигоне всякую живность – бродячих собак, больных баранов, старых лошадей – и прятаться от сверхзвуковых «Сенхимелов» в дрожащий от взрывов бункер. Затем ждать, пока господа учёные сфотографируют и запротоколируют результат воздушной атаки, а уж затем с помощью пистолета и лопаты «приводить площадку в порядок». Для размещения следующего отряда живности. «Стойкость под огнём» проступала у юных техников, как правило, где-то на десятый день активной приёмки ракет. Белизною на висках или гуманизмом в душе.

…Командир егерей вздохнул, неторопливо кивнул кому-то: добавить в бокалы! – и спокойно пояснил:

– Пусть хотя бы крылья трёт, чище будут. Парень хоть и молодой, а уже кибернетик. Стоящий. Любую мину обезвредит.

– Вы о чудаке, который мины в ущелье снял? – нетерпеливо вмешался кто-то из офицеров. – Возьмите мальчугана на службу, господин капитан, не пожалеете. Шутя «тарантулы» обезвредил, паскудник!

– В штабе не поверили, – посетовал командир егерей. – Устыдили! Решили, будто я чьего-то сына на медаль «тащу». Не случалось никому отключить стаю «тарантулов», оказывается. Я им обезвреженный «тарантул» и отправил в подарок. Обалдели, но медаль не прислали. Выкрадут его, уже пытались позавчера. Местные партизанки спасли. Они и предупредили, что на парня охота началась. Парень грамотный, последит за вашими «Даками». В твоего «Даку» могут ведь и что-нибудь посерьёзней «Тарантула» засунуть.

– Вы думаете… – удивился капитан.

Капитану не было и тридцати. Молодые асы наивны в житейских передрягах.

– …тут и думать нечего! – удивился командир егерей. – Два «Даки» стоят на лётном поле, кто хочешь подходи к машинам. Такой кус сам в рот прилетел! На местную охрану не надейся. Она-то тебе и нагадит.

Пожал плечами:

– И какой дурак вас на «Кренду» послал…

– Все местные проданы и куплены, – заметил один из офицеров. – Слосов не любят, да; а привезут миссионеры мешок с деньгами – полюбят. За второй мешок и нас возненавидят.

– Отчего же не везут? – коротко поинтересовался капитан, злясь на свою бестолковость.

– Слосы дешевле, – усмехнулся командир егерей. – Слосы и за пол-цены всех вырежут. А может, мешки закончились.

…На вечернем построении гарнизона не обошлось без маленькой неприятности, но капитан о ней забыл сразу же. Он без колебаний угадал и вызвал из строя единственно аккуратного и подтянутого парня. Здешние ополченцы тяготели к независимости во всём, включая обмундирование, а потому ошибиться было невозможно. Капитан не боялся таинственных недругов, какие носу не кажут из зачехлённых автомобилей, потому слова командира егерей принял к сведению без опаски. Он вызвал ополченца скорее из любопытства: что за фрукт такой разжалобил безжалостных егерей своими сапёрными подвигами?