Сломанный меч привилегий. Книга вторая. Часть II

Выдернув кольцо из первого попавшегося парашюта, он напустил на Дъярра необъятную волну невесомой синтетики: пусть дрыхнет под куполом парашюта, всё меньше будет мелькать по ангару. Под такое покрывало не заглянуть, запутаешься.

И принялся облачаться в лётное снаряжение.

…«Даку» буксировал огромный тягач, выхлопы его двигателя создали ветерок в ангаре, парашют над спящим Дъярром заволновался пузырями – капитану даже показалось, будто спящий механик очнулся и мечется под белой пеленой.

Над лётным полем висел густой туман. Вокруг «Даки» засуетились механики, но капитан прикрикнул на них: прочь, машина не нуждается в обслуживании.

Огромная авиабаза спала. Всё было призрачным каким-то: фиолетовое небо, мягкий полумрак. Дневная звезда светила сквозь туман большим расплывчатым диском, механики что-то бормотали о прощальном ритуале, якобы назначенным господином начальником базы.

Капитан не слушал. Он уже взялся было за лесенку в кабину, когда из тумана вынырнул изнурённый и бледный механик Дъярр.

– Ты что тут поделываешь?! – разъярился капитан. – Я тебе где велел ждать, скотина эдакая?!

– Разрешите доложить, господин капитан! – Дъярр вытянулся, с ужасом поглядывая на кобуру капитана. – Боевые ракеты «Сенхимел» готовы к пуску в количестве четырёх штук! Я проспал доклад, виноват!

– Чего-чего? – не понял капитан. Посмотрел зачем-то на корпус «Даки» и снова повернулся к механику. – Повтори про ракеты.

– Боевые ракеты «Сенхимел» готовы к пуску в количестве четырёх штук! – повторно отрапортовал Дъярр о готовности ракет. Он и сам был готов к смерти, если судить по выражению лица.

Из тумана придвинулись механики и водители тягача.

Капитан, переваривая услышанное, повысил голос:

– Механикам и водителям построиться у кабины буксировщика! «Смирно» встать!

Туманные тени исчезли, и капитан негромко потребовал у Дъярра:

– Доложи подробно, но кратким слогом. Суть я ухватил.

– Оно не было закодировано на запрет пуска, – волнуясь, начал докладывать Дъярр кратким слогом. – Я…

– «Оно»? – перебил капитан.

– КБУ! – торопливо выпалил Дъярр. – Для краткости я называю кодоблокировочное устройство словом «оно». Я одну заглушку над дыркой вывернул, другую – бум! – а третья со стержнем вытаскиваться начала! Представляете?! Отсек ракетный открыт! Ну, а как через него достучаться до второго ряда дырок…

В тумане высветились огни фар; кто-то ехал от штаба базы.

– …я сразу сообразил. Словом, все четыре готовы к пуску. Но учтите: стрелять надо издаля, потому что…

– В ангар, – коротко приказал капитан, наблюдая за фарами в тумане. – Бегом.

– А как же подробный доклад? – удивился Дъярр. – Кратким слогом? Я слог уже освоил, я все сокращения обдумал и сочинил интуитивно понятные аббревиатуры…

– Бегом, скотина! – взорвался капитан, и Дъярр пулей исчез в тумане.

Капитан же напустил на лицо дружеское выражение и с ним встречал начальство авиабазы, грузно вылезающее из трёх автомобилей. Потом расписывался в журнале убытия, любезно распахнутом свитой господина начальника базы, любезно отвечал на все прощальные речи и забрался в кабину. И долго сидел в тишине, настраиваясь на полёт. Значит, у него есть четыре ракеты… Пусть учебные, но – ракеты! Надо полетать над морем, обмозговать, вычислить место аварии, составить план атаки. И ахнуть по ущелью всеми четырьмя ракетами. В них полно горючего. Пожар будет что надо. Надо сжечь «Даку», пока не уволокли.

– Помогай, сестрёнка, – сказал он вслух и запустил двигатели машины. – На тебя одну вся надежда.

* * *

Он вёл штурмовик вдоль береговой линии с большим креном в сторону моря, удерживая взглядом чужую эскадру, которой вчера не было и в помине. Но сегодня в остывающем море грели свои животы серые стальные туши. Ударный авианосец «Йюлаусёч» и шесть зенитных крейсеров эскорта: четыре вокруг гиганта, почти вплотную. Два далеко, у входа в бухту. «Полтиюли» и «Логзи», – распознал те дальние крейсеры капитан. На глупую попытку припугнуть Миссию двумя безоружными штурмовиками покровители местных банд нагло ответили отрядом боевых кораблей.

Доклад капитана о чужой эскадре в территориальных водах Сахтаръёлы не пожелали слушать «наверху». Некогда: там послевыборная лихорадка.

Серые корабли капитан изучил ещё в Академии, где изучал многое: и стальных гигантов далёкого лживого врага, и утлые судёнышки молчаливого хитрого соседа – тот загадочно пыжился, всем и каждому грозя стать великим (со временем, разумеется). Увы! – с понятием времени у соседа было совсем плохо: он прожил тысячелетия и уверовал, что бессмертен. Сосед исстари чурался кровавой и опасной медвежьей охоты, но однажды набрался-таки духу и сунулся к берлоге соседки-медведицы с воинственными воплями. Еле-еле унёс драные бока из холодной берлоги, но взлелеял мечту выщипать всю шкуру медведицы незаметно, отщипывая по волоску и вообще не залезая в страшные заснеженные леса с винтовкой. Если ты бессмертен, куда спешить со стрельбой?! – отщипывай потихоньку шерстинки от ротозейки. Глядишь, за небольшую часть своей предполагаемой вечности и управишься.

Сосед жил долго и, как полагал капитан, выжил из ума от старости. Соседу вдруг втемяшилось, что он – не человек вовсе, а умная старая лошадь. Такая умная, что наверняка переживёт безмозглых молодых тигров и глупых удавов – они ведь непременно сцепятся в драке за право хозяйничать в мире. И потому слопают друг друга без остатка. Самое главное для умной лошади – переждать чужую драку на холме, куда не долетают пули. А уж когда околеют безмозглые хищники… – о! – тут-то весь бесхозный и покладистый мир заструится в лошадиную торбу вкусными зёрнами. Жуй – не хочу!

Даже намёка на сомнение в исходе поединка страшных удавов сосед-лошадь не желал слышать ни в какую: непременно сцепятся и непременно слопают без остатка. Так и ржал на весь зернистый мир, назначая соседей в удавы попарно и поражая даже самых буйных своими фантазиями.

В отличие от обидчивых тигров и злопамятных удавов, на соседа никогда не злились в медвежьем углу мира. В Сахтаръёле вообще не спешили злиться и всегда понимали: старческое слабоумие заслуживает сострадания, а не укоров.

И вот теперь в снисходительную берлогу пожаловал сам флагман Второго Ударного флота Ваулинглы, влез собственной персоной и со свитой. Вчера ещё расслаблялся в порту Слоссы после океанского перехода, но отпихнул тамошних потных девок и всю ночь гнал на атомных парах сюда, к месту диверсии. Вошёл в Тёплое море Сахтаръёлы и огласки в том не страшится – ведь сегодня Госпожа Великая Сахтаръёла выбирает нового князя, сегодня в её городах суета сует, сегодня кулачные бои на всех мало-мальски широких улицах и сегодня последнее круглосуточное дежурство раздражённой городской стражи. Да и Охранной службе сегодня не до авианосцев – сегодня сошлись врукопашную такие тайные силы, для которых любой авианосец – клоп. Сегодня никому и дела нет до какой-то сомнительной диверсии и тем более до озлобленного капитана Къядра. Жив-здоров, капитан? Так какого рожна путаешься под ногами со своими докладами и авианосцами?! Летай молча, паразит! Завтра разберёмся.

Сегодня съехавшиеся в столицу управители ста девятнадцати взбудораженных владений Госпожи Великой Сахтаръёлы решат, кем и с кем быть их Госпоже. Сегодня всем наплевать, что в Тёплое море влез какой-то «Йюлаусёч». Вздор! – он что, выпил это море?! Вот выберем князя и турнём твой авианосец со свистом, если сам не драпанёт к тому времени, хвост атомный поджав. Мы тут князя выбираем. Вдумайся: князя!

Сегодня тут можно кликнуть вполголоса независимость Южных владений, никто и не заметит, что от Госпожи Великой Сахтаръёлы оторвали кусочек. Завтра все будут кипеть любопытством, слушать речь нового князя, убирать гневный мусор с площадей. Никто не услышит, как оторванных кусочек поспешно принимают в Миссию, под чужой ядерный зонтик. А послезавтра все забудут про то, как чужая эскадра немножко заглянула за проливы. Кто не забудет – тот простит. В Сахтаръёле люд очень отходчивый и легко прощает всех нашкодивших: мы ж не забияки какие-то мелкотравчатые! – нам злобу на людей не простят. «Кто не простит?» – известно, кто: сама Милосердная Ормаёла. Мы же треть суши, нам злобиться не к лицу как-то!

И кто приучил народ измерять свою силу не числом жизней, а размером незаселённой снежной суши…

…Стальной гигант не проснулся от гула штурмовика, кто его ни пилотируй – да хоть бы и сам капитан Къядр! – этот ненавистный лётному составу Объединённых сил потомственный офицер Госпожи Великой Сахтаръёлы. И со вчерашнего дня весьма злой потомственный офицер. Потому за штурмовиком идёт по пятам (на всякий случай!) пара палубных истребителей, взлетевших с авианосца. Крейсеры тоже спохватились и (тоже на всякий случай!) насторожили в капитана стволы скорострельных пушек: мол, мало не покажется, безоружный неудачник. Только сунься! Урезонь пыл, мы тебя видим.

Несколько лет назад гигантский авианосец временно ослеп и не видит штурмовиков «Дака» своими зоркими глазами, которые следят за половиной океана. И потому вынужден таскать за собой зенитную свиту, надеясь на её смешные пушки-хохотушки и на глупость чужого пилота-невидимки, если тот дурнем набитым сунется под зенитные снаряды, а не саданёт четырьмя тяжёлыми ракетами из заоблачного поднебесья. Интересно: хватит ли четырёх «Сенхимелов», чтобы потопить такой авианосец? Теоретически – да; если удачно попасть в боекомплект, то достаточно и двух. Так считают умные сахтаръёльские оружейники, никогда не стрелявшие ракетами по настоящему атомному гиганту. Никто и никогда не стрелял по этому авианосцу, он построен много позже войны, в которой насмерть сцепились танками и авианосцами сильные безумцы, поставившие амбиции вождей превыше судеб народов. Немногие выжившие силачи сильно поумнели в той давней бойне и боле не бьются насмерть. Они безответно избивают слабых и приветливо улыбаются друг другу.

Капитан поприветствовал незваных гостей едкой любезностью, дав круг над ними на пределе возможного: пусть повертят башнями, неча дрыхнуть. Трудитесь и потейте.

Его не интересовал облик наглеющего гиганта и вид его зенитных подельников. Он знал их уязвимые внутренности назубок.

…Штурмовик завершал круг. Стволы зениток – тоже. Все восемьдесят.

«Обнаглели напрочь, – подумал капитан. – Зашли и стоят, башнями тут крутят. Как дома! Пока сообщат новому князю, пока оттуда начнут возражать, пока тут будут прикидываться дурачками: дескать, компасы поломались. Дня три и проторчат. Вот твари бесстыжие… Не пушками ведь народ смешить? – у него и гореть-то нечему на палубах, всё спрятал в трюм. Учебной ракетой палубу не пробить».

Почему кодоблокировочное устройство «Даки» было включено на открытие ракетного отсека?! – его ведь предупредили в Северной базе о запрете пуска, выдали секретный пакет с кодами, он сам передал пакет начальнику базы. Что за бред?! Неужели начальник базы трудится на Миссию? Передача вероятному противнику секретных кодов КБУ – это уже не воровство тушёнки и не продажа пулемётов, пусть даже большими ящиками. Это попахивает не отставкой и не грандиозным скандалом, а обыкновенным расстрелом.

Капитан повернул машину к берегу, где топтались полосатый кораблик и жужжал полосатый вертолёт Миссии Гуманизма – оказывается, и эти думали, что «Дака» улетел. Значит, знали о приказе улететь.

Неужели начальник базы?

…Отблесками на фюзеляже вертолёт напомнил капитану насекомое, которое хитростью матери-природы обрядилось в яркие полосы, дабы отпугнуть хищника своим устрашающим окрасом. Это иностранное насекомое ползало над осенними склонами и лезло хоботком-прожектором в туманную гигантскую расщелину, знаменитую своими источниками целебной воды и карманниками-невидимками. При появлении штурмовика полосатое насекомое напрягло нервные узлы и поспешило высветиться из зыбкой дымки всеми фонарями: попробуй сунуться! Я полосатое и гуманное!

Дымка тумана уже таяла над морем и побережьем, но по всем ущельям туман ещё висел белёсым призраком, пряча густые леса низин и подножия гор в колдовскую сказку, каких капитан наслушался в детстве от зеленоглазой огненной служанки, вечно смущавшейся мрачного отца. Вчерашний дождь зря торопился возвестить об осени и тоже смутился, дёрнул плечиками, красиво присел и… незаметно исчез. На юг возвращалось пышное знойное лето – видимо, оно что-то забыло тут впопыхах и вернулось, подобно второй служанке. Блондинке.

Да, сегодня будет очень жарко. Не загореться бы кому.

Видимо, так подумалось и вертолёту-насекомому. Насекомое спешило запугать господина капитана своими фонариками: смотри, я под защитой межгосударственного договора! Не смей и близко подходить, не то нажалуюсь твоему начальству. Самому-самому большому твоему начальству. Вот так! И покажу тебе язык! Вот так: «Ы-ы-ы!».

Капитану почудилось, будто вертолёт действительно показывает ему язык. Языкастый вертолёт всегда жаловался самому-самому большому начальству капитана, минуя начальства малые и начальства средние. Он даже повадками напоминал бессовестное насекомое: молниеносно мчался к самому-самому большому начальству капитана, влетал в любую щель начальственного кабинета и жужжал кошмарную жалобу на обидчика. Но любому прочему дурню полосатый вертолёт всегда басовито гудел про какие-то иностранные суды нижайшей инстанции: претензии только туда и только в установленном порядке.

Обижать и обижаться вертолёт умел и любил. Но сегодня – похоже на то – он никак не ожидал увидеть над утренними вершинами пилотируемый капитаном Къядром штурмовик «Дака» и перепугался до полусмерти. Как и красно-белый полосатый кораблик; тот торопливо замигал огнями у невразумительной линии отлогого берега. Это полосатое водоплавающее насекомое, набитое патронами и гранатами, подбиралось к лесу, где прятались небритые «буревестники свободы» с опустевшими магазинами автоматов.

Ишь, сколько их собралось тут за одну ночь, едва прослышали про катастрофу и про отзыв уцелевшего штурмовика в Северную бухту…

От кораблика к неразличимому берегу уже отчаливали переполненные боевым скарбом шлюпки, но сверху казалось, будто корабль и шлюпки выброшены далеко на берег – здешнюю кромку очень чистой воды можно отследить только на мелководье и лишь очень приблизительно, по рваной полоске белой пены. Эту полосу кое-где и еле-еле шевелили вялые прозрачные волны. Они лениво выталкивали обиженную пену дальше, на сушу, и оставляли свежую, убегая миллиардами шипучих струек в толщу отшлифованных разноцветных камешков, прощавших волнам их непостоянство.

Капитан внимательно рассмотрел шлюпки: шесть штук. Вечером мрачный командир егерей сообщит господину начальнику базы: прибыл корабль Миссии, шесть больших лодок совершили к нему по скольку-то рейсов каждая. Миссионеры пополняют боеприпасами банду и вывозят раненных наёмников. Завтра повезут на корабль захваченных местных: мальчишек в карикатурной униформе и полуголых девушек на продажу. Место содержания заложников егерям обнаружить опять не удалось.

Господин начальник базы заторопится, скользко зыркая маленькими глазками по стенам; капитан понятия не имел, какого они цвета – он вообще не знал, какого цвета глазки хотя бы у одного господина начальника ополчения Южных владений. И даже опасался, что вне роскошного мундира не узнает ни одного местного начальника.

Ночью из ворот базы уйдут грузовики. Уйдут, пригасив фары. В кузовах огромных машин будут толстые ящики и толстые охранники господина начальника – все в новеньком камуфляже, все бритоголовые, с невероятно могучими шеями и с маленькими автоматами, какими разве что беременных сук пугать. Местные ополченцы не любят дальнобойных винтовок со сложной оптикой. Не любят за сильную отдачу и за синяки на плечах. К тому же дальнобойные винтовки тяжелы, громоздки и – самое главное! – из них надо учиться стрелять. Надо поддерживать твёрдость рук, понимать утомительные поправки в умном прицеле и не паниковать в сутолоке боя, где всяк перепуганный трещит наобум из автомата – он ведь надеется запугать «слабаков» вообще без боя и потому палит непрерывно, замирая ужасом: а вдруг «там» не «слабаки» и встретят гранатами?!

Капитан плохо понимал тягучую речь местных ополченцев, их ударения в первый слог и безумную их тоску по лёгкой наживе – впрочем, иные ополченцы давно не служат в здешнем ополчении, «иных» убили и продолжают убивать пришлые наёмники. Немногие уцелевшие из «иных» прячутся в горах с винтовками и убивают наёмников.

Потому-то здешние начальники и не задерживаются на должностях, возле которых нет-нет, да и бухнет выстрел снайпера. И потому однажды на авиабазу прибудет другой господин начальник, ещё не купивший недвижимость в далёкой Ваулингле. И снова будет шесть лодок. Как и сегодня.

Завтра на полосатый корабль повезут плачущих девушек и связанных мальчишек в пародиях на военную форму, неряшливо сшитую где-нибудь за границей по глумливым эскизам: и чтобы жало подмышками, и чтобы отвисало сзади, и чтобы теснило на груди. И топорщилось у колен. У этих мальчишек (вообще не подозревающих о наличии какого-то ополчения и выросших в горах) нет и никогда не было своей униформы: они родились и воюют в Южных владениях, они понимают толк в трофейных горных сапогах, ибо военную одежду видят только на враге. Но все захваченные бандой подростки будут в похабной форме и без сапог, все они будут босыми – капитан видел фотографии таких «беженцев» в иностранных журналах: все обряжены чужими руками в потешную униформу и все босые – откуда обувь у перепуганных и заискивающих неудачников? Откуда юбки и трусы у бесстыжих неудачниц?! – смотрите, их бесстыжие девки даже трусов не носят!

«Раб должен быть труслив и всегда бос», так требуют заказчики живого трофея: доставить босых, испуганных и заискивающих. Не заискивающих и не испуганных добьют из маленьких автоматов. Заискивающих и босоногих будут показывать улыбающимся обывателям государств Миссии – смотрите, глупыми сахтаръёлами может управлять горсть смелых пришлых варваров.

«Дака» прошёл низко над развалинами храма Милосердной Ормаёлы. Странно: везде, куда напросятся на приют многодетные искатели лучшей доли, они первым делом взрывают храмы чужих богинь. И всегда остаются неопознанными – что в ночи, что днём. Во всяком случае, дальнозоркие наблюдатели Миссии не опознали ещё ни одного подрывника храмов Милосердной Ормаёлы – видимо, подрывник стоит слишком близко к дальнозорким блюстителям всепланетного закона. Нос к носу стоит, а дальнозоркие блюстители закона ничего ведь не видят перед своим носом.

Так полагал капитан.

Приближался живописный мыс и холм, увенчанный дворцом Эштаръёлы. Хотя дымка тумана и пригасила осенние краски, разноцветный лес вокруг белоснежного дворца был великолепен: говорят, в нём нет ни одного дикорастущего дерева – каждое дерево высаживали образованные садовники Эштаръёлы, а дотошная управительница лично контролировала работы и чертила планы аллей.

Белые ступени спускаются из дворца прямо в море и – как уверяют своих друзей поражённые иностранцы – спускаются до самого дна. Так и уверяют: «до самого дна»! Там, на песчаном дне, стоит ещё один роскошный и невидимый дворец, он куда больше и роскошнее белоснежного. Там, на дне, разбит невероятный подводный сад с воздушными коридорами над каждой тропинкой, сад из дивных обитателей всех тропических морей, украшенный мраморными статуями морских красавиц – давным-давно умершие посетители подводного дворца рассказали в своих дневниках, как посещали прозрачную диковину в свите верховной управительницы Госпожи Великой Сахтаръёлы, самой умной и самой прекрасной изо всех женщин планеты.

Мудрая Эштаръёла не умела плавать, подводный дворец построил великий Адгиярр по совету какой-то её неглупой советницы, чтобы верховная управительница неспешно гуляла под водой и любовалась миром, недоступным торопливому глазу смертных ныряльщиков. Миром кораллов, рыб и медуз.

Белая каменная лестница, расширяясь, уходила в прозрачнейшую осеннюю воду, прикрытую дымкой: сверху капитан видел все ступени этой лестницы, видел подводный сад и разноцветные подводные аллеи. Вот только дворца сверху не увидеть: Адгиярр построил его из прозрачного горного камня Глубинной шахты Огненных владений, отшлифовав камень в невозможное и доныне совершенство. Никто не знает, как ему удавалось резать сверхтвёрдый камень, а все инструменты и машины Адгиярр уничтожил после укладки последнего камня. Всё построено из прозрачного камня: дворец, высокая башня с винтовой лестницей, выводящей в прозрачную беседку посреди волн, все купола над лестницей и аллеями. И огромные подводные балконы-гроты, эти перевёрнутые резные кубки великанов. Такие же кубки нависают над четырьмя подводными выходами из дворца в море – да, можно выйти из дворца на песчаное морское дно. По прозрачным ступеням, плавно погружаясь в воду. Эштаръёла любила отдыхать на подводном балконе и часто сидела в прозрачном кресле, купая пятки в морской воде. Зеркальный мир, мир «наоборот». Дворец-пузырь. Балкон-пузырь.

Один из огромных залов дворца превращён в сокровищницу, наполненную благодарными дарами верховной управительнице Госпожи Великой Сахтаръёлы. Там дары освобождённых ею народов. Так почему-то поступали все народы, освобождённые из иностранного рабства верховной управительницей: несли ей дары. Ставили изваяния поникших орлов над могилами её бесстрашных воинов и несли дары их повелительнице, полагая драгоценности не вознаграждением, а всего лишь знаком благодарности. Почему Эштаръёла велела складывать сокровища в подводном дворце? Лучшие украшения для первой красавицы, сокровища половины мира… К ним так и не прикоснулись после смерти Эштаръёлы. Лишь убитому горем старику Нилзихорду молча разрешили взять из груды сокровищ любую память об управительнице – любую, какую пожелает! – но седой философ сквозь туман слёз выбрал безделицу, какая нравилась Эштаръёле в детстве: древние песочные часы в каменной оправе из четырёх змей.

Никто не знает даже примерную стоимость подводного клада, открыть зал до сих пор не могут (ключ похоронен с управительницей), а прозрачные двери и стены не расколоть ничем. Многие ювелиры пытались найти хотя бы одну точку приложения удара, но не нашли её в путанице прозрачных поверхностей – двери и стены оказались резными не только красоты ради. Нельзя и разобрать дворец – никто не знает, как Адгиярр соединял прозрачные пластины. Начать с пластины, уложенной последней? Ныне в ходу и такая теория. Но пойми: где она, эта последняя пластина! – горный камень из Глубинной шахты Огненных владений невидим в чистой воде. В той самой воде, которой заполнен теперь весь дворец. Его затопили здешние приверженцы Эштаръёлы, превратив дворец в смертельную прозрачную ловушку. Разломать дворец современной техникой местные воротилы не решаются: как-никак, а Южные владения и дворец Великой управительницы всё ещё принадлежат Сахтаръёле, как бы ни старались угодить заморским хозяевам местные перевёртыши, провозглашая собственность над всем и вся, что плохо лежит. И единственный не затопленный зал-сокровищница хорошо виден аквалангистам, вечно шныряющим вокруг дворца в поисках плохо лежащего. Но никто ни разу не нашёл у дворца и ломаной пуговицы, у Эштаръёлы ничего не лежало плохо.

Многие вольные авантюристы-кладоискатели ползут к сокровищам Эштаръёлы со всего мира и навсегда остаются тут: в затопленных залах и галереях не помогают никакие шнурочки и никакие верёвочки, никакие цветные взвеси и никакие датчики движения. Говорят, что в практичной до чужого добра Ваулингле выпускают толстенный журнал, битком набитый рецептами взлома иностранной сокровищницы. Но дворец по-прежнему чист и прозрачен, а вот распухшие тела несостоявшихся богачей (окрашенные их же несмываемыми взвесями) до сих пор нет-нет, да и находят в прибрежной пене патрули егерей, дворец всегда выбрасывает наружу охочих до его сокровищ. И всегда – разрубленными поперёк, рассеченными наискосок, разваленными сверху донизу страшным ударом немыслимо отточенного лезвия; такого прочного и такого острого, что до зеркального реза рубит любую современную сталь воздушных баллонов. И это единственное доказательство подводной тайны, всё остальное – досужие слухи. Говорят, с появлением постороннего в подводном дворце двигаются стены и всяк раз он новый, все старые карты его затопленных залов и его комнат бесполезны и опасны грабителю – даже такое предвидел великий Адгиярр и теперь эта версия общепринята в сильно поредевшем мире кладоискателей. Общепринята в мире также версия коварных ловушек-лезвий, плодов извращённого ума и мерзких фантазий седого мудреца-маньяка, любителя власти над легковерными красотками. Тёмную легенду о страшной Чёрной богине, которая безотказно приходит на зов потревоженного дворца, никто даже в Сахтаръёле-то не знает толком: капитан сам услышал её лишь однажды, будучи юнкером первого года обучения. Услышал от безумной молодой женщины: огненноволосая красавица (вся из какого-то иного мира!) замерла точёным изваянием на пирсе далёкого Бангиръяндра, у самой воды, с огромным букетом белых цветов в руках. Такие ненормальные иногда появляются у пирсов военных баз, это жёны и невесты погибших в океане господ офицеров, их никогда не гонят. Терпеливо и тихо увозят в госпиталь на машине, что всегда таится поодаль. Эта была настоящей сумасшедшей, в белоснежном платье мёртвой невесты. Видимо, платьем этим она распугала всю суеверную набережную – ни души вокруг! Не виднелось даже сочувствующей госпитальной машины, а обряженная мёртвой невестой бросала по-цветку в багровую вечернюю воду, шепча легенду о Чёрной богине и о чёрных океанах времени, укрывающем её безбрежное царство от живущих в призрачных песках островитян-глупцов.