Сломанный меч привилегий. Книга вторая. Часть II
- -
- 100%
- +
– Вы в глаза ей загляните! – огрызался друг. – «Бантик»… Ведьма!
И всяк посмотревший в глаза изображению умолкал.
Эта «ведьма» действительно была красива, даже в древних старухах. Будучи юнкером, он застал её живой. В тот день огласили список поступивших, были поздравления известных асов и объявлен торжественный банкет в Гранитном зале академии, однако новоиспечённые «господа юнкера» не слушали речей, они возбуждённым шёпотом обсуждали потрясающую новость: с утра все станции радиоперехвата снова приняли сигналы от Дневной звезды! Слабые, еле-еле слышные, но несомненно искусственного происхождения. Все журналы снова закипели страстями: вторая планета Дневной звезды обитаема! Те, столетней давности сигналы, так и не расшифрованные, не были призывом о помощи с потерпевшего аварию инопланетного звездолёта, нет! Ну не сто же лет они аварию терпят?! Это аборигены изобрели радио! Ищут контакт! Надо лететь! Интересно, у них красивые женщины или паучихи какие-нибудь?
В то утро он впервые появился дома в униформе, но отец даже не взглянул на погоны и нашивки сына:
– Нас обоих вызывают. Тебе на сборы полчаса. Летим срочно.
Когда-то отца вызывали по служебным надобностям «на самый верх», такое случалось раньше. Но теперь отец сам был тем «самым верхом» и теперь вызывал других сам. Кто мог позволить себе «вызвать» командующего Ударными силами, могущественное лицо, равное по своему положению князю или верховному управителю?! Да ещё в сопровождении сына-юнкера?!
Он не задал отцу таких вопросов.
Просто козырнул:
– Есть!
Через час они были в служебном самолёте отца и держали путь в столицу Восточных владений, город Гесу.
Оказывается, господина командующего вызвала для беседы сама капитан Сугтарьёла Ррош, которую многие считали давно умершей.
– Ждать тут, – велел отец в гостиной огромного мрачноватого дома, окружённого дремучим садом. – Она хочет говорить со мной наедине.
О чём отец беседовал с «ведьмой» за высоченными дверями из морёного дуба, юнкер Къядр не узнал.
Когда оба собеседника появились в гостиной, он остолбенел: эта красивая особа с молодой фигурой и есть та самая «капитан Сугтарьёла Ррош»?! Которая старше деда вдвое?!
Он даже не заметил в глазах отца напряжённого удивления, потому что господину командующему было неведомо подобное чувство.
Сугтарьёла легко опустилась в тёмного дерева кресло и жестом велела стать возле, просто указав пальцем на паркетину перед собой.
Он стоял перед «ведьмой» навытяжку и не верил увиденному, даже тайком скрестил пальцы. Но Сугтарьёла всё равно заметила и усмехнулась; – давным-давно за сто старухе, а какой стремительный глаз и как быстро соображает! Видимо, не зря её боялись асы. Чужие боялись её пушек, свои – её языка.
– Наконец-то появился, – промолвила женщина. – Заждалась. Молодец, не забыл клятву. Куда поступил, Ягрид?
– Лётная академия Старых владений, госпожа Сугтарьёла! – чётко доложил он, повидав лётную академию всего один раз, на вчерашнем банкете. Экзамены сдавали в другом месте. – Только я не Ягрид. Это мой прадедушка был «Ягридом». Мы похожи. Я видел фото. Говорят, я точная копия покойного. Но моё имя «Ятръяратр». Ятръяратр Къядр!
Называть эту древнюю особу «госпожой Сугтарьёлой» и стоять перед нею навытяжку велел отец, ещё в самолёте. Бесстрашный воин тоже стоял навытяжку и молчал, ибо спрашивали не его.
– Надо же… – удивилась Сугтарьёла, изучая лицо собеседника. – Ладно, Ятръяратр так Ятръяратр. Хочешь летать на штурмовике?
– Никак нет! – чётко доложил он. – Я полечу к Дневной звезде.
Ему показалось, будто отец чуть-чуть вздрогнул.
– Там нет неба, юнкер, – после недолгого молчания посетовала Сугтарьёла. – Там пусто. Вакуум вокруг. Твой корабль будет висеть в чёрной пустоте, а ты будешь висеть в маленькой каюте, с люком в стене. И тянуться к ручке какой-нибудь. Волосы дыбом. Ни вымыться, ни поесть по-человечески. Зачем тебе лететь к Дневной звезде? Чтобы «первым»? – так?
– Дело не в «первом», госпожа Сугтарьёла, – честно признался он. – Тут вопрос чести. Я наобещал сестре обозвать её именем вторую планету Дневной звезды. Давным-давно оттуда пришла радиопередача от братьев по разуму. И вот снова сигналят! Это знак мне.
– Ах, даже «знак» тебе от «братьев по разуму»… – улыбнулась вдруг Сугтарьёла. Зубы у неё оказались белыми и настоящими, не протезами. – Это в корне меняет дело! Конечно, «знак». Сколько тебе лет, господин юнкер?
– Пятнадцать! – лихо отрапортовал он, с трудом унимая раздражение. Он почуял насмешку.
– А сестре? – вдруг очень серьёзно поинтересовалась собеседница, облокотясь о кресло. – Той, чьё имя украсит планету?
Сугтарьёла не смеялась и смотрела жёстко.
– Девять, госпожа Сугтарьёла! – отчеканил он страшной старухе, упрятанной в тело молодой женщины.
– На дуэлях дрался? – вдруг спросила та, вспыхнув красными огнями в глазах.
– Никак нет… – растерялся он.
Но мгновенно поправился:
– Дрался кулаками. Мне только вчера разрешили носить оружие. Но стрелять я умею.
И Сугтарьёла встала из огромного кресла, незаметным жестом руки упредив движение господина командующего Ударными силами: не надо помогать!
Он дивился движениям древнего существа, о котором рассказывали кровавые сказки: даже молодая девушка позавидует такой осанке и такой походке.
Сугтарьёла направилась через гулкий зал, к тлеющему камину. И вернулась с большой шкатулкой.
– Держи, вояка. Ишь, «вопрос чести» удумал… Коль о чести речь зашла, то быть стрельбе. Патроны береги, нигде не купишь такие. Запасная обойма всего одна.
В шкатулке оказался очень редкий пистолет старинной работы. Подобное оружие делали знаменитые оружейники Вечной Вехты для самых знаменитых её воинов. Каждый пистолет имел гордое имя, его никогда не сдавали даже охране государственных лиц, ручной клади подобно. Владельцы знаменитых пистолетов являлись на любую аудиенцию с оружием. Подобно древнему мечу, оно всегда было при хозяине, его верным другом, а не слугой. Синяя сталь, счётчик патронов, безупречные стыки многочисленных деталей и невероятно удобная рукоять. Угловатая и насмешливая надпись: «Демон милосердия». Пистолет был точь-в-точь таким, как выглядел в дорогом каталоге, где иностранные ценители соглашались отдать за него миллионы. Он сверкал вызолоченной дарственной надписью: «Прекрасной Сугтарьёле Ррош от восхищённого воина. Лучшему асу победоносной войны от всех офицеров проигранной. Эргибарг Мангехорд, первый день вечного мира».
Да, это был пистолет работы самого Ниргихарда, самого великого из всех самых великих оружейников всех времён. Ручная работа. У пистолета была страшная и дурная слава.
– Я не могу принять, госпожа Сугтарьёла… – сбивчиво заговорил он, но холодный металл пистолета подмигивал бликами: «можешь». – Это подарок вам. От самого Мангехорда.
Он уже прочёл многотомную махину «Госпожа Великая Сахтаръёла в войнах» и знал всё о горном рейде на пик Насмешки, об атомной мине и о капитуляции отборных войск непобедимого Мангехорда, запертых этой миной в Южных владениях.
– Он нарочно обозвал меня «лучшим асом», – усмехнулась Сугтарьёла. – Не мог простить тебе «Воина Тьмы», вот и решил столкнуть своих недругов тщеславными лбами, балбес. Не верь дарственным надписям на оружии врага. Они льстивы и лживы.
Посмотрела в глаза и произнесла очень серьёзно:
– У оружия не бывает дурной славы, юнкер. Дурно славятся его владельцы.
Он почувствовал, что краснеет: старуха читала мысли.
– Это оружие не подведёт никогда, его сотворила светлая душа. Оно может убить ребёнка, но может спасти богиню. Надёжный пистолет не надёжный друг-приятель. Надёжному пистолету можно верить всегда.
Вернулась в кресло и посоветовала:
– Подари музею, когда патроны иссякнут во имя чести. И учти, храбрец: на этот раз я тебе умереть самостоятельно не позволю. Не имею права.
Кивнула отцу:
– Свободны оба. Передашь князю слово-в-слово.
И командующий Ударными силами, могущими разнести вдребезги всю планету, почтительно склонил голову:
– Будет исполнено, госпожа Сугтарьёла.
Уже на улице, у машины, он осмелился спросить отца:
– Почему госпожа Сугтарьёла говорила нелепости и путала моё имя?
– Будь снисходителен, – холодно посоветовал отец. – Ей полтораста лет. Она и в своём имени путается.
– Слушаюсь, – коротко и зло козырнул он, держа на согнутой в локте руке шкатулку с тяжёлой сталью пистолета.
Вторую шкатулку в посмертный дар от «чёрной ведьмы» он получил из рук её служанки, уже будучи офицером. В шкатулке покоилась игрушка: большие песочные часы в оправе из четырёх змей.
Первая дуэль
Три изнурительных года в академии, чин «старшего юнкера», первая слава: оказывается, никто в мире не может исполнить выдуманную им фигуру пилотажа, «кобру Къядра» – так назвали невероятный воздушный трюк восхищённые писаки. Журнал со статьёй о его славе принёс юнкер первого года обучения, смуглый паренёк с тонкими чертами красивого лица. И почему-то замешкался, топчась рядом со столиком, за которым обедали старшие юнкера.
– Чего тебе ещё? – хмуро поинтересовался юнкер Къядр, отрываясь от тарелки и разглядывая заголовок восторженной статьи с фотографией висящего в небе штурмовика.
– Я младший юнкер Ургиварр из рода Садри, Горная дружина! – представился паренёк, краснея от волнения. – Наши предки воевали вместе, господин старший юнкер. В тактической группе капитана Исаярра Къядра. Они первыми сломали мечи привилегий!
– Даже так? – удивился юнкер Къядр. – Что ж, сочту за честь познакомиться с выдающимся потомком боевого товарища своего предка.
За столиком беззлобно засмеялись обедающие.
В тот самый день и состоялся первый вызов на дуэль. На автобусной остановке, посреди галдящей толпы.
…Дуэли насмерть не поощрялись в Сахтаръёле, хотя формально и не были запрещены. В центре столицы, меж старинных зданий, раскинулся древний лес, где когда-то давно, ещё до времён Ледового князя, одна из живописных полян стала излюбленным местом поединков на мечах. На той поляне столетиями встречались обиженный и обидчик, всегда в присутствии свидетелей и государственного смотрителя. Поляну кто-то из древних вояк обозвал «поляной Небесной Справедливости». Все попытки властей пресечь дуэли успеха не возымели. Сам Ледовый князь отступился от непокорной поляны, уносящей в могилу его воинов. Мечи сменились саблями, затем кремнёвыми пистолетами. Во времена этих смешных пистолетов тут побывала сама Великая Эштаръёла, инкогнито, с внезапным визитом. Говорят, она оценила точные выстрелы своего офицера – три подряд, и все в сказителей сомнительных анекдотов об управительнице. Затем подняла вуаль и заметила ликующей толпе с досадою, наморщив носик и поправляя высокую изящную перчатку:
– Это не поляна Небесной Справедливости. Тут голодный зверинец какой-то! Кругом ревущие скоты.
Обвела пальчиком переполненные трибуны, задохнувшиеся восторгом:
– Вы бабуины и бабуинихи. Все без исключения.
И остановила пальчик на бледном победителе:
– Но ты, Къядр – скотина из скотин. Ишь, заступничек «чести» выискался… Да моя честь в этот орущий вольер и не поместится!
У кареты управительница обратилась к толпе досужих писак, уже набежавших откуда-то с блокнотиками и карандашиками:
– Господа пишущие бабуины, есть ли среди вас издатели? Я намерена сделать очень выгодный заказ. Ах, вы будете издатель… Сразу видно, по лысине. Приказываю отпечатать иллюстрированный сборник анекдотов. Обо мне, дубина, о ком же ещё! Иллюстрации проверю лично.
Сборник из пятисот лучших анекдотов с иллюстрациями – в прекрасной коже! – был издан, раскуплен молниеносно и сразу же стал библиографической редкостью. С той поры поляну принялись величать «вольером Чести».
В нынешние времена подобные дуэли вышли из употребления, но иногда сюда съезжались избалованные зеваки со всей Сахтаръёлы, поглазеть на кровопролитие и оценить меткий выстрел. Издавался даже иронический журнал «Вольер Чести», где осуждались нынешние беззубые нравы. Журнал без конца мусолил подробности былых великих дуэлей и вёл словесные тяжбы о бесконечном конкурсе анекдотов, ибо за три столетия в Сахтаръёле так и не достигли единомыслия: за какой именно анекдот из пятисот обсуждаемых поплатились старинные насмешники, удостоенные визитом Великой управительницы?
Юнкер Къядр ценил семейные предания и знал эту историю с дуэлью предка-офицера, служившего Эштаръёле. Все старые анекдоты про Великую управительницу двусмысленны, но почтительны. В них бесчинствует вспыльчивая, но мудрая управительница, в них обитают безумно преданные ей красотки-советницы и бесшабашные вояки-гуляки, в них плетут сети коварные завистницы Великой красавицы, в них изрекает смешные истины мудрец Нилзихорд и выкрикивают уморительные нелепости неутомимые враги государства. В них есть высокомерный Прондр и незадачливые шпионы Миссии.
Над такими анекдотами хохотали ещё при жизни Эштаръёлы. Она действительно распорядилась издать сборник шедевров народного творчества, но самый первый экземпляр хранился в библиотеке имения, утраченного предками Къядра. Безудержная анекдотическая грязь про Великую управительницу поплыла только в наши дни, из «шыдевров», сочиняемых косноязычными лакеями иностранных денег. Но один зарвавшийся ненавистник Эштаръёлы плеснул грязью через край.
– Извинись, – зло потребовал юнкер Къядр у бесцветного типа в щегольских брюках и такой же рубашке, когда тот на электробусной остановке громко рассказывал ухмыляющимся спутникам анекдот про Эштаръёлу, невообразимо похабный. Кругом гудела толпа юнкеров: как-никак праздник, занятия в академии закончились рано, у господ юнкеров был свободным весь остаток дня.
– Перед кем? – изумился белобрысый рассказчик и оглядел юнкера с ног до головы. – Перед тобой, что ли? Уймись, щенок. Не твоя рука в покойнице застряла. Так что не гавкай на ветер.
Он был рослым, мускулистым и очень уверенным наглецом лет тридцати пяти.
– Набью морду, – коротко пообещал юнкер Къядр. – Прямо тут. Извинись перед Эштаръёлой.
– И не подумаю, – пожал плечами белобрысый, усмехаясь кобуре на поясе юнкера; Къядр единственный среди юнкеров имел право носить оружие. – Пистолет нацепил, и сразу раззуделось покомандовать? Если кулачки свербят, молокосос, то прошу к «Вольеру Чести», как принято у настоящих людей чести. Вас-то целая свора!
Снисходительными поворотами головы он «как бы обозначил» притихшую толпу юнкеров:
– Или надеешься, эти червяки пособят в кулачной драке?
И заулыбался совсем уже откровенно, в темнеющее лицо юнкера:
– Измельчали вы, господа юнкера, измельчали… Как козявки какие-то, хоть и с пистолетом. Оравой на одного пыжитесь! Петушитесь, аки робкие гимназисты. Ты один-на-один выйди, щенок. Молча выйди, с оружием. Не, гавкать только и горазд ты из потной стайки. В кобуре тряпки, небось? Мамин лифчик или сестричкины трусики? Не?
И презрительно отвернулся к переминающимся в неловкости собеседникам, как ни в чём ни бывало продолжая прерванный анекдот. В тишине.
От такой лживой и подлой беспардонности у юнкера Къядра перехватило дух: где этот паскудник увидел «ораву на одного»?!
Он шагнул к спине белобрысого, ускользнул от его ловкого локтя, нацеленного в солнечное сплетение и, схватив мерзавца за ухо мёртвой хваткой так, чтобы тому прострелило жуткой болью оба полушария, рывком наклонил вниз, низко-низко:
– Сказано же было: набью морду. Получи, скотина.
И сильным ударом колена в лицо отправил белобрысого к загремевшему мусорному бачку.
– Требуем схода! Требуем схода! – испуганно загалдели какие-то изысканно разряженные женщины в шляпах с большими полями. – Тут драка! Безобразие! Хулиганство в общественном месте! А ещё военный!
Но драка не разразилась. Вопреки ожиданию юнкеров, белобрысый не бросился с кулаками на Къядра и не пустился наутёк, издали выкрикивая оскорбления; он даже не вскочил на ноги сразу. Приподнялся на локте, усмехнулся, с интересом поглядел на опрокинутый мусорный бак, на свою разорванную штанину, сплюнул кровь. Встал, не спеша отряхнул брюки. Поморщился презрительно:
– Слабак ты, драчунишка. Валяй, напади ещё разок со спины. В лицо-то слабо.
И демонстративно повернулся спиной к юнкерам:
– Жду, герой. Налетай. Рви другую штанину, пёсик с трусиками сестричкиными в кобуре.
– Стреляемся через час, – произнёс юнкер Къядр в ненавистную спину.
– Ой, правда?! – захохотал белобрысый, оборачиваясь. Поморщился, снова сплюнул кровь. И… снова усмехнулся, толпе юнкеров:
– А кто свидетели? Хренушки средь вас найдётся парочка свидетелей дуэли; так, герои? Молчим? Дрейфите, что попрут со службы? И прощай карьерка-квартирка?
– Найдётся! – прозвенел мальчишеский голос. И из толпы юнкеров шагнул Ургиварр. – Я буду свидетелем, господа!
– Не лезь наперёд старших, – отодвинул его за рукав юнкер Борр; в отличие от мундиров Къядра и Ургиварра, на рукаве юнкера Борра не красовалась эмблема из сломанных мечей, опутанных колючей проволокой, отчего юнкер страдал неимоверно, ругая предков за жадность. – Первый свидетелем буду я. Всегда первым буду я, Ургиварр. Запомни крепко. Второй свидетель – ты.
– О как! – удивился белобрысый, оглядел Борра с ног до головы и скорчил пренебрежительную гримаску Къядру:
– Пиши завещание, забияка.
«Вольер Чести» был всего в получасе езды от академии.
– Не придёт, – обнадёживал Борр толпу юнкеров полчаса спустя, нервно расхаживая туда-сюда по траве поляны для поединков. – Обычный пижон, ребята. Таким дуракам даже нравится, когда их побьют. Чувствуют себя «крутыми». Квасит сейчас в подвальчике и похваляется, как с юнкерами подрался. С десятком юнкеров, то есть.
В «Вольере», кроме завсегдатаев, собралось уже довольно много народа, прослышав про дуэль: гимназистки, юнкера академии, поэты и художники. Все, кто успел домчаться, получив срочное сообщение в телефон от приятелей и приятельниц.
Но «пижон» явился в мундире офицера-танкиста, с эмблемой сломанных мечей на левом рукаве.
– Ни хрена себе… – только и вымолвил юнкер Борр. – Что делать будешь?
За дуэль с потомственным офицером и впрямь могли выгнать из академии. Всех, включая свидетелей, потомственных и не потомственных, это зависело от исхода поединка. Подобные случаи стали часты между штатскими задирами, но на последнем построении юнкеров академии оглашали приказ князя о дуэли юнкеров с офицером. Юный юнкер погиб, а его приятелей-свидетелей выперли с треском.
– Не знаю пока, – сквозь зубы процедил юнкер Къядр. – Пристрелю, наверное.
– Капитан Фундр, – представился офицер государственному смотрителю, предъявляя оружие и документы. – Третья тактическая группа Колодезных владений.
– Надеюсь, господин капитан, вы всего лишь попугаете господ юнкеров? – ворчливо осведомился смотритель, занося в казённый бланк имя дуэлянта и номер его пистолета. – Горячие ребята, молодые. Себя вспомните в юнкерах.
– Разумеется! – ослепительно улыбнулся Фундр трибунам, те быстро наполнялись гимназистками в масках. Даже помахал кому-то рукой. – Нужно держать господ юнкеров в тонусе, господин смотритель. Совершенно распустились забияки. На электробусных остановках затевают свары. Позорище!
– Увы, увы… – грустно покивал лысеющей головой смотритель. – Нравы нынче упали. Нету чуткости и строгости!
– Не будет стрелять, – с облегчением шепнул Къядру юнкер Борр. – Лупанёт в воздух, да ещё ржать будет. Есть такая забава у господ танкистов, они нас на дух не переносят. Вот скотина, а?
– Прошу занять исходные позиции на белых кругах, господа! – объявил смотритель. – Не двигаться, пока соперник наводит оружие. По третьему удару в медный щит можете стрелять. У каждого один выстрел, помните.
Первый удар. Второй. Еле заметно покачивается дуло пистолета в руке Фрундра. Водит им зачем-то туда-сюда, глаз прищурен зло.
«Он мне в голову целит!» – изумился юнкер Къядр, за тридцать шагов попадающий в подброшенную монету. И, с третьим ударом в щит, нажал на спуск, метя в пистолет противника: он решил обезоружить этого идиота Фундра. Срамить капитана так уж срамить. Пусть гимназистки похохочут, а сослуживцы посмеются, читая «Вольер Чести».
«Демон милосердия» совсем не взбрыкнул в руке, почему-то обожгло щёку, а капитан Фундр повалился в траву.
– Ты его убил, Къядр… – только и вымолвил юнкер Борр, когда они подбежали к упавшему, над ним уже стоял бледный Ургиварр, он был назначен в свидетели Фундру. – Прямо в глаз. Глянь, у него в затылке дыра с блюдечко для варенья. Ты ему пол-башки снёс. Ну и пистолетик у тебя!
Мрачный смотритель молча переворачивал тело убитого.
– Не тронь! – выкрикнул Ургиварр какому-то толстяку; тот, нарушая правила дуэлей, выбежал на поле поединка с трибун и суетился у трупа: «я врач, я врач!». Но вдруг потянулся к пистолету убитого, и Ургиварр ударил «врача» ботинком в лицо.
– Ещё одна дуэль! – во всю глотку заорал с трибуны какой-то краснолицый тип. – Даёшь новую дуэль, ребята! Ух, хорошие вы мои! Пулю ему в печень, докторишке! Пулевую биопсию ему проделай, Горная дружина! Ха-ха-ха!
Попытался встать и упал под скамью.
Но толстяк не стал затевать скандала, он проворно вскочил и нырнул под бронестекло ограждения. Его красные штаны замелькали к выходу.
– Я в пистолет метил… – с трудом выдавил Къядр. – Должен был в пистолет попасть. Я хорошо стреляю, с детства учили.
– Из этого раритета уже приходилось палить? – угрюмый смотритель указал на «демон милосердия» в руке юнкера.
– Нет… Первый раз.
– Вот и результат, – констатировал смотритель, изучая пистолет Фундра, что-то заинтересовало его в оружии. – Хотя… Знаете, юноша, вы попали-таки в пистолет. Удивительная меткость! Вот след от пули. Видимо, рикошетом пуля ушла в глаз убитого. Э, да вас тоже зацепило, юнкер! Кровь на щеке. Пистолет капитана Фундра я временно изымаю, как повреждённое оружие. Получите его позже. Если я попробую представить произошедшее как несчастный случай на шуточной дуэли, вы не против, господа?
И упрятал пистолет убитого в чёрный пакет.
Оружие побеждённого доставалось победителю, как того требовала древняя традиция.
– Против, – произнёс юнкер Къядр, трогая царапину на щеке. – Он целил мне в голову.
В толпе юнкеров на трибуне возбуждённо переговаривались:
– Чего теперь будет, господа?
– Выпрут из академии. Он же капитана пристрелил!
– Къядра выпрут?
– Всех троих, как пить дать. Помните, приказ зачитывали: стрелялся какой-то юнкер с офицером и получил пулю в лоб. Свидетелями приятели были, тоже юнкера. Выперли обоих.
– Только выпрут?
– Чего ещё? Не расстреляют же?!
Юнкер Борр придал лицу трагическое выражение:
– Ну всё, Къядр. Не захотел шутливой дуэли, заговорят с тобою по-взрослому. Кончилась твоя лётная карьера. Зуб даю, расстреляют. Последнее желание обдумай. Проси опытную женщину, если не пробовал ещё женщин. А лучше – двух! Матёрых.
– Попрошу, чтобы вас обоих назначили в расстрельную команду, – мрачно заявил юнкер Къядр. – На, подержись за пистолет, не всё ж горячих шлюх лапать. Ощути холодную сталь оружия. Из него будешь стрелять. Мне в лоб. Учти, глаза не закрою. Всю жизнь будешь мои глаза видеть. И сопьёшься к тридцати.
– Скотские у тебя шуточки, Къядр, – помрачнел юнкер Борр.
Но пистолет взял.
– Где раздобыл? – он легонько подбросил пистолет, сверкающий синей сталью и золотом дарственной надписи. – Шик! У-у-у, какой баланс! Н-да, хорош…
– Подарок капитана Сугтарьёлы.
– Той самой?! Она живая ещё?!
– Живее нас.
Вокруг собралась толпа юнкеров и каждый пробовал баланс великолепного пистолета. Господам юнкерам было несколько неуютно от увиденного, лишь юнкер Борр шутил напропалую, показывая, как прекрасно он чувствует себя при любых обстоятельствах. Красавец Борр был высок, ловок, силён, никогда никому не подчинялся, но любил подчинять других и слыл ловеласом, каких свет не видывал. Но шастал этот обаятельный паскудник только по прожжённым тридцатилетним стервам, хотя жил в казарме и получал увольнения в сияющую столицу наравне со всеми. Но, в отличие ото «всех», юнкер Борр не рыскал голодным шакалом по увеселительным заведениям в поисках вкусной падали. Юнкер Борр содержал фешенебельный особнячок в центре города, и полнокровная добыча сама толпилась у сытной кормушки – видимо, к тридцати годам все стервы овладевают какой-то особой системой сигналов, уведомляющей длинноногую стаю о появлении в столице щедрого молокососа. Юнкер Борр никогда не выказывал пренебрежения хищным стервам и четырежды стрелялся за их честь с прожжёнными сорокалетними бездельниками, вознамерившимися жить-поживать в тенёчке на доходы от стерв, обласканных богатым юнкером. Видимо, у самцов-паразитов тоже есть какая-то особая система оповещения или особый нюх. Но! – хотя щедрый юнкер Борр и содержал отчаянных стерв, он не собирался содержать ещё и паразитов в их белье. Дело тут было не в жадности, а в суровом принципе. Ты мужчина? – ступай гудрон варить, если летать на штурмовике робеешь. Но если ты не мужчина, то мазюкай холсты и бери интегралы, а не пристраивайся в содержанцы к содержанке доблестного юнкера.