Сломанный меч привилегий. Книга вторая. Часть II
- -
- 100%
- +
На территорию академии не пропускали штатских и, если к кому-то из юнкеров приезжали родители, счастливца вызывали на контрольно-пропускной пункт, на КПП; в «караулку», как говорили тут.
«Наверное, мама, – поморщился Рродр. – Ежели велят „бегом“, то мама. Флаг-офицер Микусан сама галантность перед красивыми женщинами. Узнает мать про тридцать тысяч, в обморок рухнет: сын предался мотовству и разврату! Испортили мальчика!».
Мать очень переживала, когда сына отчислили из академии. И даже плакала тайком: сын лежит в своей комнате одетым-обутым и молчит! Отец, управитель северного округа столицы, мягко журил её за опухшие глаза, советовал чаще бывать в косметическом салоне и казался весьма довольным разрушенной карьерой пилота. Даже намекнул мрачному сыну о вакансии в стае своих помощников.
Рродр не стал переодеваться и побежал на КПП в пропотевшей насквозь рубахе: пусть видит, что сын тренируется, он занят, нечего суетиться и трясти по пустякам. Всё нормально!
В просторном здании КПП было пусто. Старшие юнкера, назначенные на сегодня в наряд, почему-то толпились у окна, тихо переговариваясь. Кто-то шикнул, и все разом обернулись к Рродру.
«Что-то не так…» – оробел Рродр перед начальником КПП, флаг-офицером Микусаном, старым и бывалым, как сама академия, воякой.
– Тебя ждут за проходной, – строго произнёс Микусан, разглядывая Рродра с интересом. – Почему в неопрятном виде? Как я выпущу за порог академии такого грязнулю? Расстёгнут, измят весь… Где ты умудрился довести себя до такого безобразия, старший юнкер? Ты дуэлянт, пользуешься успехом у юных красоток, ты должен быть элегантным примером для товарищей!
Флаг-офицер был страшным формалистом и юмористом.
Юнкера у окна засмеялись.
– Я… – заныл Рродр, нащупывая пуговицу и проклиная бесшабашного болтуна Силасана: уже растрепал всей академии про танцовщиц, скотина! – Господин флаг-офицер, я после занятий… Тренируюсь, так сказать, очень дополнительно. Ну, навёрстываю упущенное. Потому и вспотел. И… прошу понять правильно, я нарочно не переоделся. Ну, чтобы она поняла и не допекала лишним вниманием. Наверняка сумку припёрла с огурчиками-помидорчиками, колбасами всякими.
– Сумка при ней, – подтвердил флаг-офицер. – Объёмистая.
– Ну вот! – отчаялся Рродр. – Не могу же я сказать: мол, не смей приближаться к академии! Не так поймёт и обидится, чего доброго. Она очень ранимый человек, с тонкой душевной организацией. Переживала страшно, когда меня выгнали. Плакала тайком.
– Значит, любит, – уверенно заключил флаг-офицер.
– Очень любит, – подтвердил Рродр. – И я её тоже. Потому обидеть словами не могу. Только намекнуть внешним видом. Она умная и поймёт.
Юнкера жадно вслушивались.
– Молодец, – похвалил Микусан. – Уважаю честных ребят. Вот вам пример поведения настоящего офицера перед женщиной, господа юнкера! Ступай к сумке, что с тобой поделаешь. Но! Поскольку нас частенько навещает твоя мама, то гляди, обормот, как бы она в обморок не хлопнулась от неожиданности. Потому рекомендую составить расписание визитов. Планирование боевых операций у тебя должно быть на высоте! А не тяп-ляп, как сегодня, экспромты какие-то идиотские в потной рубахе.
Офицер очень странно расставил слова и акценты, а караульные юнкера захохотали.
– Утри нос Второй академии, Рродр! – выкрикнул кто-то из толпы караульных, но осёкся под суровым взглядом флаг-офицера.
…Первое, что увидел Рродр за КПП, были круглые девичьи коленки. Он даже забыл про мать, такие это были колени. Очень смуглые и безупречно гладкие. Ниже, на голенях их владелицы, не наблюдалось никакой растительности, не было даже и тени малейшего пуха. И эти ноги никогда не брили, не пачкали всякими кремами, они сияли первозданным великолепием. Видимо, столь безупречны были и маленькие ступни; увы, те прятались в новеньких ботинках, высоких и белых. Такие ботинки вошли в моду недавно, по ним почему-то сходили с ума все девчонки: огромные и нелепые, дорогущие, из чего-то мягкого, с прозрачными каблуками, которые ярко вспыхивали при ходьбе тем цветом, который выбрала их владелица. Рродр даже недоумевал над причиной популярности эдаких чудовищ. Ведь мужчине достаточно слегка отличаться от обезьяны, но женщина должна быть прекрасна! А не в каких-то огненных валенках шастать.
Чтобы убедиться в совершенстве хозяйки коленей, Рродр поднял глаза… и едва не лишился чувств: та самая танцовщица!
Она смотрела на Рродра испуганно, а возле неё на скамейке наблюдалась клетчатая сумка.
– Хольянагги?! – выдавил Рродр. – Ты чего тут… сидишь?
И обругал себя за глупость.
– О-о-о… – девушка сделала огромные глаза. – Знать имя?
И вскочила. То, что было на ней, когда-то (до ножниц) называлось «брюками». Сейчас над ними посмеялись бы даже трусы.
Рродр остолбенел. Но видел краем глаза, как юнкера за окном КПП замерли и вытянули шеи: девушка стояла к ним спиною.
Хольянагги улыбнулась и, подняв руки, дважды повернулась перед Рродром:
– У?
Подмышки у неё были под стать остальному идеалу, абсолютно гладкие, без единого волоска.
– Ещё какое «у»… – выдавил Рродр. – «У» так «у»!
Она схватила клетчатую сумку, распахнула её перед Рродром:
– Ты! Забыть!
В сумке покоилась штатская одежда Рродра, которую он оставил в доме танцовщиц. Поверх аккуратно сложенных брюк красовался журнал, раскрытый как раз посередине: роскошный кабриолет, улыбающийся водитель в красной шляпе с гусиным пером, пьяные юнкера, и… смеющаяся танцовщица Хольянагги на коленях у старшего юнкера Къядра.
Девушка перехватила его недовольный взгляд на фотографию.
– У? – она смотрела с лукавинкой.
– Чего «у»? – нахмурился Рродр. – Не знаю никакого «у»…
Ему вдруг почему-то стало очень стыдно за себя. И даже жарко.
Девушка быстро поставила сумку на скамейку, выхватила из неё журнал, постучала пальчиком по фотографии, по физиономии юнкера Къядра. Ткнула в себя, где-то меж ключиц:
– У?
– Не понимаю… – выдавил Рродр.
Его пунцовые уши говорили обратное.
Девушка засмеялась. Потом сделала трагическим личико, снова постучала по фотографии Къядра. Вернула журнал на место и, сложив вместе ладошки, поднесла их к щеке. И закрыла глаза.
«Дрых без задних лап, скотина пьяная, – с облегчением понял Рродр. – Возможно, блевал на пол и вконец опозорился. Не до шашней ему было, дуэлянту. Это ж сколько надо вылакать, чтобы рядом с такой девчонкой отключиться?!».
Девушка, оценив выражение его глаз, звонко захохотала. И вдруг схватила за горящие уши, поцеловала в щёку, в другую…
Похоже, она уверовала в искренность чувств Рродра, разглядев на его ушах багровую печать жгучей ревности. Даже две печати.
…Они сидели на скамейке перед КПП, обнявшись, пока в темнеющем небе не появились первые звёзды. Время «отбоя» уже прошло в казармах Академии, но Микусан, старый вояка, не стал позорить юношу перед красивой девушкой окриком. И самому предстать перед обоими строгим дураком.
Когда из-за поворота показался очередной сверкающий огнями электробус, Хольянагги вскочила, что-то быстро прощебетала Рродру, мазнула губами по его щеке и легко, танцующей походкой, зашагала к остановке. Вспыхивали башмаки на её ногах, у остановки на неё восхищённо глазели какие-то юнцы. Из широких дверей электробуса она оглянулась, сжала и разжала пальчики на вскинутой руке; видимо, это был обычай прощаться. И впорхнула в салон.
…Микусан скользнул взглядом по виноватому облику юнкера и не стал выговаривать за нарушение режима дня. Лишь осведомился:
– Кто такая?
Рродр вздохнул, вынул из сумки журнал и молча распахнул его перед старым служакой.
– У-у-у… – протянул Микусан, разглядывая фото. – И чего делать будешь? У господ княжеских офицеров нету обычая жениться на плясуньях.
– «Жениться»? – не понял Рродр, он вообще не думал о женитьбе.
– А ты эту девчонку… – Микусан постучал пальцем по фотографии – …на машине покатать нацелился? Не дело, воин. Она ж втюрилась по уши.
– Думаете? – с надеждой спросил Рродр.
– Тут и думать нечего, – усмехнулся Микусан. – За версту видать. Думаешь, раз она с Вебы, то вертихвостка блудливая, за такую и подержаться не грех? У них, на Вебе, всё двояко, скажу я тебе. Бывал в молодости, дивился. На балконах венки вывешивают! Так бабы одинокие мужика приглашают на ночь, значит. Зашёл и я разок сдуру, напоролся на толстенную старуху. Отделали дубинками по первое число за пренебрежение. Всем двухэтажным домом сбежались бить. Словом, там девки лихие: либо со всеми встречными-поперечными блудят в своё удовольствие, хотя за блуд такое не считается никем, а вроде как норма жизни, либо уж вцепится в одного-единственного насмерть, что железный клещ. Но то реже, то не всякая, только такая, чей род ведётся из «племени водопадов», было у них сие первобытное сообщество тыщу лет назад. Подобных девок все ихние парни сторонятся на гулянках, будто змей ядовитых. Парни-то там все гулящие, на то они и парни, а кому охота железного клеща к себе подпускать?
– И как они таких девчонок вычисляют? – ошалело пробормотал Рродр.
– По имени. То есть по окончанию «нагги». «Маянагги», например. Это бессмертная колдунья ихняя. Говорят, почерпнула от богини вечную жизнь и тайные знания. И завещала водопадным девкам хранить верность одному-единственному суженому. И ежели помрёт суженый, то сызнова замуж ей ни-ни. А в блуд и подавно ни-ни! Ихняя богиня Умаяла, дескать, велела ей такое самолично, перед вознесением на небеса. Богиню эту они чтут похлеще, чем мы Ормаёлу. Но какими-то словесными ухищрениями ограничили повеление богини племенем водопадов. Словом, как там два несовместимых обычая ихних уживаются рядом, понять трудно нашему уму. Ты у своей-то имя спросил? Спроси, чтобы потом не отдуваться: то ли она себя разделит с твоими приятелями и не сочтёт такое за стыд, то ли хрен к любой сторонней девке сам подойдёшь, не получив свирепого тумака от жены. Ну, ежели «нагги» твоя плясунья. Усёк?
– Хольянагги, – шептал Рродр, шагая под фонарями в казарму. – «Племя водопадов». Отец озвереет: «Голую плясунью в жёны?! Сдурел?!». Мама в обморок хлопнется. Ничего, угомонятся. Через год производство в чин, заберу её от Ильтарьяллы, поступит учиться. Язык… Очень много возьмут, если быстро научить. Попрошусь в испытательный отряд. Там денежное довольствие втрое выше. Да.
* * *
– Как тебе моя «сестричка»? – смеялся Борр, обнимая красавицу за плечи.
Пожалуй, её и впрямь можно было принять за старшую сестру Борра.
– Прекрати паясничать, – смущалась женщина, отпихивая руку юнкера. – Ишь, нашёл «сестричку»! Так вот каков потомок знаменитых Къядров…
И юнкер Къядр понял, что в этом доме не чтут заветов Ледового князя о тайне родственных уз. Красавица вдруг заплакала и обняла Борра. И, совсем неожиданно, Къядра.
– Я думала: «всё, пропали»… – она всхлипывала и утирала слёзы, стараясь не смазать краску с ресниц. – Когда сообщили про ваш арест, едва чувств не лишилась. С вами был третий, где третий мальчик? Почему ты его не пригласил?
– Ботинки драит за забором, – махнул рукой Борр. – Не может предстать перед тобою пыльным. Он из Горных владений, они там помешаны на блондинках и ботинках.
Увидав Ургиварра, красавица всплеснула руками:
– Ты же ещё совсем дитя, милый! И уже летаешь на этой ужасно грозной машине?
– Пока нет, – залился краской Ургиварр. – Я только в этом году поступил.
Закон чести требовал любезности в виде ответного приглашения в свой дом. И юнкер Къядр достал телефон:
– Господин генерал, я и мой сослуживец приглашёны в дом старшего юнкера Борра по поводу нашего награждения серебряными медалями «За проявленное бесстрашие». В настоящее время я нахожусь с его семьёй. Позвольте…
– Жду послезавтра утром, – перебил отец. – Вышлю самолёт. Всё.
Сильный динамик телефона расслышали все.
– Какой серьёзный у тебя отец, Ятри…
– Не вздумай и ты звонить! – грозно предупредил Борр, видя, как Ургиварр полез в карман мундира. – По ушам получишь.
– Зачем ты так на героя… – вступилась хозяйка.
– Ты согласна ехать к нему в Горные владения? – искусно изумился Борр. – Тебя там украдут.
Кивнул на Ургиварра:
– Он же первый тебя и умыкнёт.
– Ну и пусть умыкает! – засмеялась красавица и обняла Ургиварра, тот стал совсем пунцовым. – Охотно умыкнусь. Я буду звать вас по именам, бесстрашные мальчики «Ятри» и «Садри»! Правильно?
* * *
Самолёт шёл над Озёрными владениями на самой малой скорости. Юнкер Къядр понял: отец хочет как можно дольше демонстрировать своё могущество.
– Ятри, подскажи, когда подлетим к вашему имению, хочу убедиться, правду ли говорят о его размерах.
– Да мы уже час над ним летим, – мрачно ответил Къядр. – Вот и дом, наконец.
Госпожа Борриялла с удивлением приникла в иллюминатору:
– Вот эта гигантская крепость у озера?!
…Видимо, она не раз бывала на приёмах у знати. Её не удивили ни охрана, ни сторожевые псы, ни следящие электронные устройства. Но даже бывалых людей поражал замок Къядров.
Борр оглядывался с интересом.
– Это твой старший брат, Ятри? – тихо пошутила госпожа Борриялаа, но, глянув на лицо юнкера, поняла: такие шутки не приняты в этом доме.
Отец представил гостям дочерей:
– Мои дочери, Илли и Рени. Им тринадцать.
Госпожа Боррияла только и смогла вымолвить:
– Потрясающе красивые девочки… Никогда не видала таких.
Отец, когда хотел, умел быть невероятно галантным. Госпожа Борриялла улетала счастливой.
– Почему такая несправедливость в мире, Къядр? – сетовал в самолёте Борр. – Почему тебе «всё», а мне какие-то ошмётки со стола судьбы?
– Медали нам дали одинаковые, – ответил тогда Къядр. – Не клевещи на судьбу. Накажет.
* * *
Юнкеров не допускали на балы, чтя традицию со времён Эштаръёлы. Но став офицером, Къядр привёл приятеля на бал в столичном доме отца, как предложили сестры. Им исполнилось шестнадцать, и благородный отец обязан был огласить их будущее прилюдно, как требовала древняя традиция предков, над которой потешались во всём цивилизованном мире, прячущем в сейфы письменные завещания и пишущем доходные романы про взломы, удушения и отравления – всё во имя спрятанного завещания, разумеется. Не разбитых чувств же ради душить неверную негодницу, господа?! – то смешно, про такое пишут только в Сахтаръёле. Цивилизованные люди душат исключительно ради крупной суммы денег.
Командующий Ударными силами остался верен идеалам предков. И своё имение – плюс всю собственность в виде банковских счетов, угодий, шкатулок, картин, недвижимости и прочей бриллиантовой чепухи – завещал госпоже Иллиёлле Арьяверре и госпоже Ренирьёлле Вадирьерре, в совместное владение. Они дружны и поделят это имущество меж собою без скандала. Если вообще захотят делить.
Потому: танцуем и веселимся!
Вокруг младшего офицера Къядра тотчас стало пусто, все окрашенные в рыжее девицы, дочери влиятельных гостей, мигом исчезли, блеснув зелёными линзами. В этот переломный момент и появился старый князь:
– О чём мысли твои, нищий вояка? Приятеля приволок, смотрю. Кто таков, приятель?
Но младший офицер Борр не сводил восторженных глаз с Илли и потому не замечал ничего: ни князя, ни его вопроса. Очухался он лишь от сильного тычка в бок и совершенно окостенел перед князем. Младший офицер Къядр знал князя с детства и даже не испугался однажды примерить княжеские шлёпанцы. Правда, в те годы он ещё не осознавал могущества такой личности, как «князь Госпожи Великой Сахтаръёлы». Просто ему понравились огромные шлёпанцы перед гамаком с каким-то изумлённым стариканом.
Он почему-то вспомнил эту историю и брякнул князю то, о чём думал:
– Если ли бы не ваш пёс, князь, шиш бы вы меня тогда догнали.
Старик-князь посмотрел на обоих господ офицеров, оглянулся на великолепную Рени и блистательную Илли в потной толпе блондинов и брюнетов, старательно наступающих друг другу на ноги, и… засмеялся, хлопая младшего офицера Къядра по плечу:
– И в кого ты уродился, нахал?!
В дружинах такое похлопывание означало нечто большее, чем наивысшую похвалу «молодец».
Оно означало карьеру.
Старый князь отдышался от воспоминаний и от смеха:
– Зайди завтра с приятелем в мою келью. Последний раз спрашиваю: как тебя кличут, приятель?
«Кельей» князь называл свою столичную резиденцию.
– Младший офицер Бор-р-р! – заикнулся Борр, выступив вперёд.
– Знаком с твоей матушкой. Я бы с нею потанцевал. Давненько не танцевал с красотками.
Общество вокруг князя тактично улыбнулось, а князь посерьёзнел:
– И с отцом твоим знаком был хорошо, сорванец. Герой из героев был твой отец. Но ошибку его героическую не повторяй. Запомните, господа офицеры: вы для меня важней, чем ущерб врагу или техника новая. Технику новую мы сделаем и ущерб врагу нанесём, а где мне верных ребят взять?! Где?! Из могил вырыть?!
Младшему офицеру Къядру показалось даже, что князь задохнулся на мгновение.
Но старик-князь выпрямился повелительно:
– Завтра быть у меня обоим. Направлю на «Эштаръёлу». Вижу, парой вы горы своротите. Поссоритесь – разжалую в слуги, шлёпанцы мои стеречь. Пёс мой дряхлый околел, шлёпанцы носить в зубах некому. У вас зубы молодые.
Службе на авианосце «Эштаръёла» удостаивались только настоящие асы, понюхавшие смерть. Начать карьеру на «Эштаръёле» означало завершить её командующим штурмовой авиацией Госпожи Великой Сахтаръёлы. А то и командующим всей авиацией!
Господа младшие офицеры вытянулись, окружающие изобразили на лицах восторг мудростью могучего воителя. И тут появились Илли и Рени; видимо, кто-то расслышал слова князя про желанный танец с красотками. Сёстры чмокнули «дедушку-князя» в обе щеки, схватили его под руки и принялись танцевать с ним, оттеснив «господ свежеиспечённых офицеров». Танцевали не обидно: любой старик смешон в танце с юными девушками, но Илли и Рени устроили всё так, что князю и танцевать-то особо не приходилось: любой жест его был частью танца юных богинь, а весь восхищённый зал встал большим кругом.
– Ну, девки… – только и сказал князь, раскланиваясь перед аплодирующим балом. – Вдохнули молодость в старика, вдохнули. На службу вас взять, что ли?
Шестнадцатилетние красавицы Илли и Рени хохотали и целовали князя в щёки. Слаженно и обе. И слаженно, тайком от князя и раз-в-раз, показывали восторженному залу большой пальчик, оттопыренный от кулачка: а наш князь-то ещё «ого-го»!
Вот так, в двадцать два года, младший офицер Къядр обрёл службу на авианосце «Эштаръёла». Он не скрывал своих взглядов на пищевую цепь и даже поделился ими раз-другой, в шутку, в обществе, беседы светской ради. К его потрясению, скотская философия пищевой цепи возымела бешеный успех среди загорелых манекенщиц и голенастых натурщиц, прорва таких особ обреталась вокруг друга детства, гениального художника. Гениального друга вечно осаждали оглушительные натурщицы и ослепительные манекенщицы, жаждавшие бессмертия своих молодых тел на холсте, пока возраст не украсил гладкие ягодицы целлюлитом. Попасть на холст художника Вишваярра означало пожизненную славу, которую, как известно, при соответствующей расторопности не составляет труда обратить в наличные на аукционе живописи.
Друг, преследуемый полуголыми телами жаждущих бессмертия, вечно уходил от погони: сначала с помощью юнкера Къядра, потом с помощью младшего офицера Къядра и, наконец, с помощью старшего офицера Къядра. И снискал последнему славу великого ловеласа плюс всеобщую зависть среди удалых самцов из пищевой цепи.
Словом, то был настоящий друг-гений. И рисовальшик он был отменный, и голые девки вокруг него мельтешили отменные – так, по крайней мере, благодушно считал старший офицер Къядр, пока…
…Пока не увидал обеих своих сестёр в иностранном медицинском журнале. Увидел как раз в тот праздничный день, когда он – не в пример отцу – правдами и неправдами вырвался со службы домой, в Озёрные владения. Увидел статью в журнале и окаменел: с уходом горбатой управительницы в замке Озёрных владений не стало верных служанок – тут, как в вертепе, обитали коварные шлюхи, сами подставляющие задницы ладоням господина. Но даже служанки-шлюхи не подставлялись объективам.
В тот день он и поклялся вернуть себе замок предков из Древних владений. Дом воинов, построенный триста лет назад по плану великого гения с личными поправками самой Эштаръёлы, обожавшей лично утверждать гениальные планы и тиранить предка-артиллериста, когда тот добывал победу во всех войнах для вспыльчивой управительницы. В том доме подобного скотства не было никогда.
…Высоконаучная статья в медицинском журнале смаковала на весь учёный мир голые тела его сестёр. Оба тела – на вклеенных в журнал дорогущих живых фотографиях, во всех ракурсах – преподносились миру неким генетическим идеалом. Утверждение подкреплялось очень умными графиками и формулами.
Никто из восхищённых служанок не сообразил спрятать от него журнал, ибо никто не ожидал подобной вспышки ярости – ведь «господин старший офицер» до слёз хохотал над участием Илли и Рени в конкурсе «Первая красавица Вселенной». Господин старший офицер не видел в том конкурсе никакой логики: «Первая красавица планеты» – ещё туда-сюда, планету можно кое-как организовать на конкурс красоты; но «Вселенной»?! – на чём будут прибывать к подиуму участницы из отсталых галактик?! – ведь среди инопланетных дикарок наверняка есть ой какие красавицы… Словом: дурацкий титул какой-то, сестрички.
Он был прощён хмурыми соискательницами глупого титула, ибо выглядели они настоящими богинями на конкурсных фотографиях: огромный сияющий подиум, ослепительные улыбки и ослепительные платья. Не ахти какие размером, но всё-таки платья.
Медицинская же статья преподносила миру совершенно нагих богинь. И преподносила не богинями вовсе, а идеальными для размножения самками из мерзопакостной пищевой цепи; правда, не крольчихами или свиноматками, а грациозными пантерами, хищницами, достойными состоять в прайде мускулистого самца с такой же идеальной генетикой. Увы, но такую генетику автору статьи не удалось пока сыскать среди самцов. Но то лишь вопрос времени! Идеального самца непременно отловят, изучат его кровь, сфотографируют его тело и разместят на живом фото во всех видах: спереди, сзади, сбоку, идущим, бегущим и делающим обратное сальто. В следующей статье. Голым, разумеется. С графиками! Вот тогда учёный мир – и не только учёный – увидит наконец верхушку пищевой цепи и прозреет. Известно ведь издревне: все обиженные телами и умами хомячки мечтали бы родиться безупречными и свирепыми хищниками. И выход будет найден наукой! Мечта осуществится! Вот он, идеальный геном! Вот она, цель молекулярной биологии будущего! Отремонтировать негодные гены глупых крольчих и толстых свиноматок по образу и подобию генома хищниц, представленных на фото! Все парнокопытные, жвачные, коротконогие, завистливые, глупые, робкие – все станут родителями безупречных дочерей. Повсеместно возникнут генетические лаборатории, миллиарды трусливых крольчих и наглых свиноматок будут оплодотворены генами Илли и Рени, а через двадцать лет по улицам городов будут разгуливать только длинноногие красавицы. Сплошь насмешливые блондинки и умные брюнетки. Ведь теперь у человечества есть колба с идеальными генами. Даже две колбы! Ура. Весь мир лысых, толстых и бугристых мужчин отчалит от коротконогой пристани и поплывёт в идеальное длинноногое будущее, украшенное идеальными молочными железами. В свою мечту. На всех хватит блондинок Илли и брюнеток Рени! Наштампуем в колбах синтетических красоток, как патронов, лампочек и батареек. Конечно, со временем разыщут и безупречного самца, тогда идеалы спарятся в колбах и мир станет совсем безупречным. Но это со временем, стараниями инкубаторов-крольчих и инкубаторов-свиноматок. А пока ты не вымер, кабан старый, наслаждайся тем, что есть. Вот они, пантеры. Хрюкай в их фотографии.
Он понял статью именно так и взбеленился. Первый убитый им враг давно сгнил где-то, но как застрелить учёного паскудника, если тот хуже врага и подбил двух доверчивых студенток сняться голыми во имя науки? – он и стрелять-то не умеет, поди, не на шприцах же с ним драться.
…Пинком он вышиб испуганную дверь в зал приёмов, где заперлись сёстры. Ах, «сама госпожа Ормаёла» в соавторах?! – и с кем теперь драться на шприцах? – с какой-то похабной бабой?! Где её фото, бестолочи? Ах, вот её фото…
«Похабная баба» была несколько состаренной копией новой управительницы имением, молодой красотки-брюнетки. Их что, на машине штампуют, сук этих?!
Лишённый права на месть, он влепил обеим «дурищам» увесистые подзатыльники: «Вот вам позолота к медицинским дипломам! От самой госпожи Милосердной Ормаёлы! Заслужили, дряни! Этот дом принял вас дочерьми и завещан вам обеим. А вы? Вы сделали обитель потомственного офицера посмешищем!».