Сломанный меч привилегий. Книга вторая. Часть II

Никогда в жизни он не унижал сестёр рукоприкладством или грубым словом. И с того дня возненавидел себя: ещё бы! – взрослой девушке, студентке, «первой красавице Вселенной», подзатыльник и ремня! Правда, подзатыльники он отвесил обеим, да и то, когда Илли попыталась вступиться за сестру. Он перехватил мстительный кулачок, сгоряча влепил и этой непонятливой дуре пару затрещин. Но если ты всегда дрался только с крепкими уродами, сколько бы их ни было – и чем крепче урод, тем азартнее схватка! – ты не осознаёшь силу своих рук. Наверное, девушке те удары оказались чересчур тяжёлыми: Илли упала.

Он опомнился только от страха в её глазах.

Рени не дралась. Рени вздрагивала под ударами его ремня и плакала в обрывки медицинского журнала: «За что? За что, Ятри? Почему в плохое верят всегда?». И глаза у неё были беззащитные-беззащитные.

Так гнев «во имя чести» стал его личным и тайным позором. Может, поэтому Илли и не провожала в поход? Он уходил в подлёдный рейд старшим офицером, опередив в чине бывалых служак и приятеля. Намечалась война у Южных островов, но Борр смертельно обиделся стать ведомым в паре – «я ведомым?!» – и перевёлся во второй экипаж. Увы, но именно второй экипаж остался жребием на берегу. Бесстрашный приятель пропустил всё: войну, чины, награды. И обиделся вторично.

Теперь все злы на него: отец, Борр, Илли… Видимо, горделивая Илли ждала извинений, но он не извинился за свой поступок: в старину бесстыдниц стригли наголо и потому ей лучше вытерпеть оплеухи, чем позор стрижки.

Лишь друг-гений Вишваярр никогда не держал камня за пазухой. Бубнил что-то о совершенной и божественной красоте, какая превыше похоти и разврата мыслей, говорил о всепожирающем эту красоту беспощадном времени. И доказывал: надо смотреть на вещи шире, Къядр. Подумаешь, научные фотографии… Научные ведь! Да и не времена Ледового князя на дворе.

Но старший офицер Къядр видел только портфель друга, тайно раздутый «научными фотографиями», а самого художника уже трясло вдохновением и тянуло к холсту, малевать его сестёр голышом. Лучшему другу он ответил коротко, с ненавистью глядя на его пухлый портфель:

– А жаль. Следовало бы постричь обеих. Налысо. Лысыми рисуй.

Наверняка ведь нарисовал, мерзавец. Не просто же так он стережёт угол в мастерской и не пускает туда никого?

Перед боевым походом он приехал в дом отца, попрощаться. На всякий случай, вдруг и впрямь там грянет война. Но огромный замок Озёрных владений казался пустым, даже прислуга попряталась. И что делать в пустом доме? Лобызать стены? Поплакаться в портрет капитана Сугтарьёлы Ррош? Напиться? Ну, как всегда напивались господа офицеры перед уходом на войну?

Он напился.

У портрета «чёрной ведьмы» и появилась Рени. Обняла сзади и зарыдала в шею. Шепнула:

– Идём. Я уколю тебе «себлапин», протрезвеешь мигом. Пьяный ты плохой.

Илли так и не вышла к брату, а молодая и красивая колдунья Сугтарьёла смотрела с картины на Первую красавицу Вселенной очень печально.

Он уехал в тот же вечер и его впервые не провожали. В тот вечер он сам провожал сестру: её поезд уходил немногим раньше, и студентка Рени направлялась на аэродром. Оттуда в – Слоссу, помощницей к «самой госпоже Ормаёле». Рени летела в страну, которую сам верховный управитель умолял прекратить раскопки на месте мифической Степной битвы: это очень опасно! Там нет ничего, оправдывающего риск раскопок. Вдруг россказни о древней битве и Чёрной Смерти не беспочвенны?! Легенды гласят, будто миллионы воинов сгинули в той битве. Конечно, в древности не применялось бактериологическое оружие и «миллионы» вряд ли могли сгинуть бесследно, всё это страшные сказки…

Но вдруг?!

Пылкая соседка-Слосса, обласканная всеобщим гуманизмом и возгордившаяся до всеобщего хамства, пристрастилась плевать на просьбы. Она уже не воспринимала просьбу как человеческую речь и сдуру перерыла окрестности огромного солёного болота, откопав ржавые мечи, какие-то драгоценности и… Чёрную Смерть. Оказывается, легендарная битва всё-таки была.

И была Чёрная Смерть.

Эпидемия в Слоссе разрасталась с такой скоростью, что гуманный мир не придумал ничего лучше, как закрыть её границы: вымирай, дура любопытная. И лишь Госпожа Великая Сахтаръёла направила к обезумевшим соседям своих врачей-добровольцев.

На прощание он наговорил сестре раздражённых глупостей:

– Зря туда едешь. Там врачи нужны, а не какая-то «госпожа Первая красавица Вселенной». Какой из тебя врач? – ты ещё диплом не получила. Тебя с твоим титулом всерьёз и не примут нигде, хоть мешок дипломами набей. Уйми амбиции.

Спохватился и поправил ей воротник шубы:

– Вы с Илли на подиумах обретались, а не учились. Тоже мне, «специалистка по эпидемиям»… На кой тебе вообще медицина?!

Озлился:

– Вас в этой учёной медицине донага ободрали, как крыс подопытных. Пойми: тебя туда тащат не как специалистку, а как «Первую красавицу Вселенной», для идиотской рекламы мероприятия. Вдруг вселенские богачи расчувствуются и раскошелятся! И тогда эта ваша «сама Ормаёла» шприцев накупит. И резиновых перчаток.

Постарался успокоиться:

– Отец души в вас не чает, будешь хозяйкой половины имения. Объединяйтесь с Илли, разъединяйтесь, делите, скандальте, если уж реклама нужна. Интерес к вам до старости не затухнет, народу ведь нынче скандалы подавай. Организуете скандальную эпидемию слухов вокруг имения, коль уж приспичило тебе славой сиять среди эпидемий.

Отец не оставил ему ничего в наследство, и он нисколько не сердился на древние взгляды отца. Именно так поступали предки: всё оставляли дочерям, если имелись дочери. Сыновья найдут своё богатство сами, если они настоящие воины. А если ты не воин, то какой же ты сын воина и зачем тебе богатство?! – впредь родись красивой дочерью! Или строгай табуретки.

– Что ты потеряла в Слоссе? – так говорил он на вокзале. – Да хоть все пусть передохнут, скоты. Эти твари лезут в наши Южные владения, как голодные крысы. Грабят, убивают, насилуют, наглеют. Поделом им награда от Чёрной богини.

Он боялся за сестру. Боялся не микробов Чёрной Смерти, а тамошних бешеных дикарей, которые вооружёнными микробами расползались по соседям и превращали в гниющую рану любую царапину, куда проникали.

Она куталась в шубу (подарок отца), смотрела на него испуганными глазами и тихо возражала:

– Ты говоришь, как бандит какой-то из кинофильма. Ты хотел к Дневной звезде лететь, ты обещал моим именем планету назвать; помнишь? Наплёл нам, будто там смерти нет и ракушки разговаривают. Когда ты за ракушкой нырнул надолго, Илли заревела: думала, тебя говорящая ракушка заговорила насмерть. Ты добрый и хороший, а взялся шиковать и убивать. Там дети умирают, я понимать начинаю вирус этот… Мне совсем немного осталось, я догадаюсь, кто он… Я смогу.

Он промолчал. Не из смущения, нет. Не хотел впустую болтать с наивнейшей из сестёр на крепком морозе. Простынет ещё девка-спасительница! Нашла, кого спасать…

С нею летела охрана, приставленная умным отцом. Именно «приставленная», а не «нанятая»: как можно «наниматься» в охрану Первой красавицы Вселенной?! – кто нанимается в такую охрану?! – это наивысшая честь! – за такую награду надо сражаться!

И в отрядах «Ночной змеи» вспыхнула ожесточённая борьба за право беречь юную богиню, о которой бредили все офицеры из дружин князя: вот бы приложиться к ручке! Вот бы постоять рядом!! Ну хоть бы раз взглянуть на неё вблизи!!! И все знакомые офицеры сочувствовали ему, ныне капитану Къядру: не повезло парню. Рядом растут две претендентки в Первые красавицы Вселенной – и обе его сёстры. Надо же такому случиться! Обречён на семейное несовершенство, ибо воспитан в обществе редчайших женщин; ну, если не женится на дочке верховного управителя, конечно. Тоже та ещё штучка, и тоже из претенденток. Но скорее всего, закоренелым холостяком помрёт, ибо с дочкой верховного не управится. Своенравна, насмешлива, и чтобы отвадить юных искателей счастья, оповестила всех: ей-де седеющего богатыря подавай.

И потом: холостяк – тоже дело хорошее.

Каждый из восьми егерей её охраны (один стоил в бою десятка) готов был умереть, но не подпустить к богине никого с тёмной мыслью. Впрочем, кто вздумает причинить зло прекрасной богине Вселенского Добра, которая примчалась спасать чужих детей?! – да её портретами и её поступком вся планета любуется!

Бездельничая в тесной каюте «Эштаръёлы», он был почти спокоен за сестру, он ещё не знал, что на аэродроме «сама госпожа Ормаёла» возмутилась и замахала руками на сопровождающих Рени офицеров. И выхватила её телефон:

– «Охрана»?! Да вы с ума сошли, господин генерал! Какая «охрана»?! – от кого?! – от благодарных мужчин и женщин Слоссы? – сама Первая красавица Вселенной летит спасать их детей! Первая красавица Вселенной не чурается трудностей и спасает чужих детей от смерти, что может быть гуманнее?! Поймите: возможно, мир прозреет наконец. Возможно, это лишь первый шаг ко всеобщему миру, но это шанс для всей планеты! А вы хотите приставить к ней свирепый конвой, каких-то костоломов в броне и с автоматами. Категорическое «нет» вашей затее. Никаких вооружённых людей вокруг Рени не будет. Ещё раз говорю: «Нет!».

Так потом написали в иностранных журналах, осуждая подозрительность жестокого отца Первой красавицы на фоне истинного благородства «самой госпожи Ормаёла».

Океанский поход обернулся маленькой войной. Когда он вернулся из похода капитаном и знаменитым асом, то на базе, вырубленной в промёрзших скалах, его ждало отпечатанное письмо с отштампованными соболезнованиями и бездумной подписью знаменитой госпожи Ормаёлы. «Сама госпожа Ормаёла!» – так восторгалась сестра своею медицинской наставницей, пригласившей обеих подруг «поучаствовать в статье».

В казённом письме отмечался огромный вклад госпожи Ренирьёллы Вадирьерры в спасение миллионов жизней, вклад очень выдающийся, а потому память о ней никогда не исчезнет в поколениях благодарных потомков.

Студентка Рени нашла вакцину против Чёрной смерти, но заразилась сама, по неосторожности, так сообщали журналы. Она была уже мертва, когда подводный авианосец «Эштаръёла» завершил свой победный рейд в бухте тропической Вебы. Но ни князь, ни отец не сообщили ему о гибели сестры – ведь авианосец вёл круглосуточные бои, вся страна затаила дыхание: у Сахтаръёлы появился старший офицер Къядр! Ас! Один войну выигрывает! Пусть маленькую, но – войну!

Так судачили в обществе. Журналы считали аса героем из героев, а героя нельзя волновать, пусть топит корабли и выигрывает войну, о неприятностях мы сообщим ему попозже. Перед награждением и грандиозным банкетом.

…Он бросил скомканное письмо от «госпожи Ормаёлы» на столик у стены. На белой стене оживали рощи, небеса, песчаные пляжи Тёплых озёр, звёздное небо и полярные сияния… – какой-то чудак выдумал эту иллюзию уюта для господ офицеров Северной бухты. В те дни с ним что-то происходило; происходило быстро и страшно, как с покойником на жаре. Наверное, именно в те два дня он и стал «капитаном Къядром»; – тем, кем является теперь. Именно «капитаном Къядром» он и отправился в штаб базы, куда вызвал его испуганный посыльный. Все офицеры приветствовали «капитана Къядра», ополченцы вытягивались перед ним восторженно. Он отвечал на приветствия зло и машинально, не останавливаясь. Лишь глубоко в недрах скал, в колоссальной пещере, куда (и откуда) вели все коридоры, капитан задержался. С Почётной стены на всякого входящего в этот каменный зал смотрели огромные портреты героев и великих людей Сахтаръёлы, ушедших в Иные миры: Ледовый князь, старец Бартугарр, Эштаръёла, капитан Уштиярр, князь Гордашир, управитель Прондр, капитан Рудгиръярр, сестра милосердия Ючо, капитан Бангиръярр… Портреты, портреты…

С последнего портрета капитану улыбалась Рени. И под этим портретом – единственным изо всех! – висела небольшая картина: водная гладь до горизонта, светлеющие облака и чёрные цветы на воде – вечные кувшинки без корней, такие изредка всплывают на свет Дневной звезды из тёплых источников Длинного озера, на месте Ледовой битвы. Древняя легенда нашёптывала, будто эти ночные цветы посылает из глубин Иного мира сама Чёрная богиня, их впервые увидали в полынье Длинного озера накануне Ледового сражения – четыре нераспустившихся чёрных бутона. Суеверные воины тех лет решили: кто-то напоминает князю о погибших в степи богинях. И ринулись в битву, как одержимые. Искупать своей смертью смертный грех князя.

Этой фотографии капитан не знал. Рени была на ней стриженая «мальчиком», в белой форменной рубашке с нашивками, такую носят сёстры милосердия. И казалась очень загорелой. Видимо, фотографировали там, в Слоссе.

В полдень, уходя домой, капитан снова остановился перед портретом Рени. Той, печальной утренней картины уже не было, изображение в раме изменилось: на холсте сияла Дневная звезда, все четыре кувшинки раскрылись, на лепестках цветов дрожали капли, а водная гладь еле заметно колыхалась, передавая блики волн от горизонта к зрителю. Капитан поморщился: он не хотел видеть пустых технических фокусов у портрета Рени.

Пачку совсем других фотографий он получил уже в столице, где снимал квартиру для редких своих посещений отцовской столичной резиденции. Чья-то рука умудрилась преодолеть все кодовые замки охраняемого дома и подбросила толстый конверт с фотографиями в ящик для корреспонденции. Удачные ракурсы, освещение, превосходного качества профессиональные снимки. На них была запечатлена… казнь Рени. Небритыми «орлам свободы» и «буревестникам независимости». Страшная казнь, во всех её паскудных и постыдных деталях.

Она действительно спасла много жизней. Спасла так, как и намеревалась на заснеженном вокзале, уезжая далеко. Там, в знойном «далеко», перепуганные эпидемией люди подождали, пока она осуществит свою мечту и приносили ей спелые фрукты. А потом убили. Убивали постепенно и подробно, перед объективами иностранных видеокамер, с наслаждением. Она – врач! – с детства очень боялась пиявок, а потому обо всём расспросившие её ласковые женщины Слоссы вдруг перестали молиться чужестранной иконе и разом вспомнили, что она – гнусная сахтаръёла и враг, что она – древний захватчик Южных владений, она присвоила себе ничейную страну, которая должна была принадлежать им со времён незадачливого Мехмецоша-завоевателя. И потому будет принадлежать им по закону. Да, будет! – надо лишь выдумать подходящий закон. «Закон выдумывают сильные и беспощадные, а добрый слюнтяй всегда слаб» – так подсказали потным и неграмотным женщинам чистенькие миссионеры. И, едва погасли огромные удушливые костры, сожравшие тела умерших, все живые – разом и вдруг! – вспомнили подсказанные обиды. Припомнили растерянной живой иконе и то, что именно сахтаръёлы – её предки! – выдумали хитрую Чёрную Смерть, нынче истребившую половину Слоссы и сгинувшую бесследно, обманув пробирки огорчённых миссионеров в белых комбинезонах и стеклянных масках. Небритые мужья ласковых женщин целых два дня, похохатывая, насиловали «заступницу Вселенной» и держали её в грязном и забытом болоте с огромными пиявками. В каком-то протухшем болоте за окраиной нищего забытого посёлка. И только на третий день глумления, так не увидев в синих печальных глазах никакого страха, с раздражением испорченного удовольствия отрезали ей голову.

…Он плохо помнил, как добирался до столичного дома отца: улицы, шарахающиеся автомобили, испуганная служанка за массивной дверью, лестница в отцовский кабинет…

«Ты» вырвалось из него само:

– Это ты виноват в её смерти, – резанул он отцу, поднявшему удивлённое лицо от бумаг, разложенных на письменном столе из драгоценного дерева. – Почему не отправил с ней охрану?!

– Так было велено, – ровно и спокойно произнёс отец, пропустив мимо ушей «ты» от взбешенного сына.

– Кем?! – взорвался он. – Какой-то полоумной врачихой?! С каких пор тобою командует «сама госпожа Ормаёла»?! Зачем ты послушал какую-то старую суку?!

– Выйдите и придите в себя, господин капитан, – жёстко произнёс отец. – Не закатывайте бабских истерик.

И добавил, нисколько не смягчая тон:

– Никакая охрана не смогла бы защитить мою дочь от бацилл Чёрной Смерти. Это судьба.

– Её убили, старый ты похотливый дурак… – с тихой ненавистью бросил он в лицо отцу и швырнул перед ним на стол фотографии. – Её убили, идиот надменный. Над нею глумились и её убивали, пока ты крашеных шлюх тискал на банных шелках, скотина слепая.

Он не запомнил отцовского лица. Просто повернулся и вышел. Мелькнули лестница, картины на стене, растерянная Илли, дверь, охрана, улица…

Останки Рени не возвращали долго. Ведь её убийцам, небритым «орлам свободы» и «буревестникам независимости», должны сочувствовать домохозяйки во всём мире, а следы пыток стирает только знойное время и только на мёртвых.

Седовласый учёный мир не поверил тому, что какая-то смазливая студентка медицинской Академии якобы нашла вакцину и смогла остановить эпидемию Чёрной Смерти в Слоссе. Наверное, «сама госпожа Ормаёла» из сострадания приписала умершей Первой красавице Вселенной свой научный подвиг. Обычно ведь такие студентки умом не блещут, они не могут даже толком стерилизовать инструмент в полевых условиях. Их нельзя и на пушечный выстрел подпускать к любой больнице, непременно подхватят заразу.

Восторженную премию Миссии Гуманизма вручили истинной спасительнице человечества, «самой госпоже Ормаёле».

И весь гуманный мир, с нарочитой скорбью улыбаясь, приторно сочувствовал командующему Ударными силами Госпожи Великой Сахтаръёлы по поводу нелепой смерти его безалаберной в вопросах личной гигиены дочери, «первой красавицы Вселенной». И весь мир с удовольствием перепечатывал её фотографии – нагишом! – из серьёзной медицинской статьи. Перепечатывал без формул и без графиков, разумеется. Только самую суть. То есть формы тела. Под гневный вой в иностранных журналах: лишить бесстыжую красотку титула, посмертно! Победительницы конкурса не имеют права печататься в таком нескромном и позорящем высокий титул виде!

Командующий Ударными силами молчал. Молчал в ответ на встревоженные соболезнования, даже смолчал в ответ на обвинения, на жуткие репортажи о массовых убийствах, эпидемия которых грянула в Слоссе, в местах былой эпидемии Чёрной Смерти. Чьи-то наёмники-невидимки резали, жгли и сажали на тупые колья всех: небритых «орлов» и «буревестников», их беременных жён, выживших в эпидемии детей, выживших из ума стариков и старух – все селения убийц Рени опустошались подчистую, зверски, как стальным катком. Молчал господин командующий и у запаянного золотого ящика перед тоннелем в Слоссу. Даже не взглянул на свежезамороженный труп болотного князька – якобы главного убийцы дочери – чем окончательно перепугал миссионеров, толпящихся у нерешительного подарка. Молчал командующий и в ответ на разразившуюся истерику Миссии, требующей у Большого схода Сахтаръёлы отправить в отставку столь бесчеловечного отца – Миссия знала, что разговорившийся неопасен в своём горе, ибо размяк чувствами, но ненависть молчащего не раздумывает – ибо она, молчаливая ненависть, уже решила для себя всё. Вообще всё: и о чём болтают вслух, и о чём не болтает никто.

Образованные гуманисты Миссии знали, какая в цепочке боеготовности противостоящих Ударных сил идёт борьба против каждого лишнего звена и каждого упущенного мгновения на ответный термоядерный удар: упущенное время равносильно поражению. Заставь сомневаться голову гиганта – и ты победишь его страшные нерешительные руки, а туловище колосса само сгниёт в яме. Но у загадочной головы, которая готова без колебаний – и мгновенно! – пустить в ход тысячи дальнобойных ракет с разделяющимися боеголовками, победу такой хитростью не украсть никогда: эта голова не станет медлить с бесхитростным ответом. И потому неизвестно, чьё безмозглое тело рухнет в радиоактивную яму.

В своих бойцовских кинофильмах Миссия много и с любовью показывала рискованных невозмутимых мужчин и драчливых девок, но в скучной и тихой жизни она не любила мужественного риска «один на один». «Один на один»? – это непредсказуемо. Это варварство. Цивилизованному надобно нападать на варвара внезапно и большим числом, как завещали основатели Миссии.

Впрочем, это отлично понимали и Большой сход, и князь Госпожи Великой Сахтаръёлы, пропускающий вопли иностранных информаторов мимо ушей во имя сговорчивости их хозяев. И потому князь учтиво беседовал с господином командующим Ударными силами исключительно о древних иконах и о рыбной ловле. Старенький князь мечтал о подвиге: он намеревался изловить громадную рыбу, чучело которой ещё ребёнком увидел в былом замке предков господина командующего Ударными силами и был потрясён размерами чудовища.

Капитан помнил это чучело. Однажды он показывал сестрам роскошный дворец в Древних владениях, когда-то принадлежавший их наивным предкам. И на взрослую уже Рени с её подругой-ровесницей заглядывались все, от мала до велика. В тот день никто из утончённых посетителей дворца не заметил самого дворца. Все прятали свои прыщи и лысины под позами и ракурсами.

После победного похода к Южным островам «Эштаръёла» не простояла у пирсов Северной бухты даже трёх суток: «Надо быстренько пугнуть рыбаков, господа офицеры. Верховный рвёт и мечет: эти типы опять опустошают наше море. Поплаваем недолго, но уставших не неволю, можете остаться на берегу, заменим вторым составом. О, вы уже вернулись, капитан Къядр… Ну, и как там столица поживает? Вы идёте в поход, затем и прибыли?! – отлично. Отлично! Как, все идут?! Отлично, господа офицеры, вот что значит личный пример героя. Задание простецкое: полетаете над их рыболовными мачтами на сверхзвуке. Это впечатляет даже глухих».

Когда он обнаружил у берега Щедрого моря флотилию иностранных рыболовов, те преспокойно забрасывали сети и ухмылялись по-радио, коверкая речь:

– Я не понимая тебя, лётсика. Не понимая! Я не визу берега, летсика! Тумана кругома!

Небо было безоблачным, сверкала вода, в наушниках откровенно смеялись и завязывали тесёмки меховых шапок, чтобы не оглохнуть от удара воздушной волны, которую тащил за собою «Дака», разрезая воздух. Пусть летает на любом своём сверхзвуке! Рыбу не распугает!

Он заходил на флотилию низко-низко, экономя снаряды. И каждый из пяти траулеров, выбрасывая дым и пламя, уходил на грунт с первого же захода. Скоро на сверкающей глади остались только испуганные шлюпки, покорно машущие меховыми шапками в знак пощады.

Над шлюпками он прошёл на сверхзвуке трижды. Чтобы прочистить дуракам уши основательно.

Иностранное государство, родина глухих рыбаков-калек, оторопело от подобной «выходки кровавого убийцы» и потребовало чудовищных компенсаций за «разбойничью атаку». Каждое иностранное государство всегда требует миллиардных штрафов за увечья и за обиду своих рыбаков, которых оно до обиды ни знать не знало, ни помнить не помнило. Родился рыбаком, живи рыбаком, утони рыбаком. Ибо шут с ним, с голодранцем.

Но теперь иностранное государство встрепенулось и завалило мир фотографиями слезинок, которые текли ручьями из огромных глаз крохотных мальчиков: оказывается, в спасательных шлюпках недосчитались двух глухих рыбаков. Журнальные сироты выученно скорбели, всем видом своим взывая соотечественников петь грозный гимн. Одиноко поющее государство штамповало фотографии плачущих мальчиков миллионами тиражами, надеясь собрать боеспособный хор и отсидеться за кулисами, раздув драку в зале. Оно было потрясено случившимся, ибо давно привыкло к рыбному промыслу в чужих богатых водах. И било в пыльный воинский барабан.

…На весь штаб «Эштаръёлы», на весь центральный пост грохотали динамики. Из них нёсся суровый голос верховного управителя:

– …хоть кто-то смелости набрался выставить этих обнаглевших скотов из наших морей! Всё уже растащили, всех рыб выловили! Крабов выловили! Скоро за медуз примутся! Я предлагаю обсудить текст письма правителям Ямихасы. Вот он: «Внимательно ознакомились с присланными вами материалами. Рекомендуем не изобретать плачущих мальчиков. Эта примитивная пошлость изобретена давно, раньше велосипеда. Предоставьте миру трупы безвинно убиенных отцов, а не фотографические слезинки загримированных сирот. Мы не оспариваем ваше намерение провозгласить себя на весь мир «оскорблённой нацией воинов». Если ваши воины действительно оскорбились за неудачу ваших рыбных воров, то мы с пониманием отнесёмся к вызову потомственного офицера Ятръяратра Къядра на воздушную дуэль с любым из ваших «оскорблённых воинов». Капитан Къядр будет снабжён за счёт казны неограниченным боекомплектом, дабы снарядов хватило на всю вереницу ваших «оскорблённых». Напоминаем «нации «оскорблённых воинов»: воины рыбу не воруют. Это оскорбительно для воинской чести. Рыбу воруют воры, а вора и в храме бьют. Вне храма бьют тем паче! Что и случилось». Итак, господа управители: вам всем раздадут отпечатанные тексты, вы обдумайте стилистические уточнения и выскажите мнения; это мой эмоциональный черновик. Я набросал его в порыве чувств. Пока же решим вопрос о капитане Къядре. Господина капитана предлагаю наградить. И наградить демонстративно! Что? Извините! – медаль «За верность Милосердной Ормаёле» не в компетенции князя! Она в моей компетенции! Да, я поднялся выше вашей обычной трусости и заявляю всем недругам в этом зале: «Наградить»! Что? – ах, «война»… – пусть начинают войну, если пупок у «оскорблённых воинов» не развяжется. Повоюем за милую душу. У вас мозги заплыли ленью, любезный! Где вам мерещится война?! – войну они всегда начинают ночью и молчком! Кидаются с ножами из подворотни толпой, если зазеваешься! – на нас нападали когда-нибудь иначе? – назовите случай. И назовите мне хоть одну иностранную Эштаръёлу, изысканным письмом уведомляющую нас о намеченной ею войне с нами. Да и нету у них прекрасных Эштаръёл! – всё какие-то Яси-Шаси истерические, плоскогрудые и кривоногие. Гляньте их календари: не бабы, а пугала огородные. И оставьте разговоры про эти ваши медали «за храбрость», «за стойкость»… Что это ещё за «стойкость» такая?! – нет никакой «стойкости»! – любого повалить можно. Я требую наградить капитана Къядра медалью «За верность Милосердной Ормаёле». Да, наш великий ас верен истокам народных сил, а не личным амбициям. Да, я требую наградить верного слугу Милосердной Ормаёлы достойной его порыву наградой. Почему мы, трусливые и смертные грешники, жирующие у власти, имеем право судить бесстрашных слуг богини?! Которые идут во имя нас на смерть, которые могучим ударом карают всякого, препятствующего богине в её благородных помыслах?! – нет, мы не имеем подобных прав. Что, кто-то в зале имеет права, соизмеримые с правами Милосердной Ормаёлы? – извольте сюда, выскажите их всем, права ваши. Ага! Итак, считаем голоса: Древние владения «за», Лесные «за», Восточные «против», Озёрные «за» единогласно – молодцы какие! – мои родные Речные «за»…