Россия и ее империя. 1450–1801

У автора на руках были все козыри – знание предмета (выразившееся в хороших книгах по русскому раннему Новому времени), начитанность (от знакомых названий книг и имен авторов рябило в глазах все 7,5 сотен страниц) и приверженность здравому смыслу в изучении нашей с вами страны (Коллманн принадлежит к лагерю историков, разглядевших за фасадом самодержавия сложную систему сдержек и противовесов). Увы, пазл не сложился – для специальной работы 750 страниц оказалось мало, а для науч-попа – много. Где-то слишком просто, особенно до того времени, которое составляет собственный интерес автора, где-то слишком пунктирно, порой сбивчиво, а местами интересно, но излишне подробно на фоне предыдущих глав.Впечатление несколько смазал и переводчик, который периодически уставал от текста и расслаблялся. «Обоих» к двум объектам женского рода, один персонаж то датчанин, то голландец, а потомки внезапно стали предками. Занятно, что все ошибки не опечатки, а именно смысловые, когда мозг переводчика отключался, а мозг корректора или редактора не включался.Но это, как обычно, придирки. За ними большая книга о том, что Петр I поменял все, не поменяв ничего, в том смысле, что новые названия и отсутствие бород не повлияли ни на рост империи, ни на способ работы с покоренными народами. В каком-то смысле книгу можно считать набором штампов, но штампов вполне современных, выдержавших проверку научными диспутами. Итак, Петр I лишь вершина долгого процесса, дворянская конница стала бесполезна аккурат в тот момент, когда добилась закрепощения крестьян, а недоуправляемость империи позволяла расти местным элитам, что до поры до времени делало вхождение в Россию довольно привлекательным. Ну и по мелочи – все европейское пришло в Московское царство через Гетманщину.Внезапно, но автор лучше всего пишет о том, в чем хорошо разбирается сама – о раннем Новом времени. Тут впечатления из первых рук, без двойной или тройной прогонки через научную литературу, поэтому деятели эпохи выпуклы и человечны. Научная литература, правда, первого ряда (и вовсе не потому, что процентов 65 из списка я читал), тут просто все, от Раева до Кивельсон , от Ларри Вульфа до Алексея Миллера . Простое перечисление заняло бы пару крупных абзацев.Мне показалось любопытным, что Коллманн выбрала в качестве отсечки начало XIX века. Она пишет, что потом произошла Промышленная революция, и Россия опять на какое-то время провалилась, выпав из перворазрядных держав, а вот до нее, до Промышленной революции, российский подход к империи позволил существовать и активно расти, не отставая технологически от европейских конкурентов, несмотря на отсутствие институтов, независимых городов и прочего джентельменского набора стандартной дороги в светлое будущее по-европейски. И тут нет силы, которая может удержать меня от спекуляции. Это что же получается? Мы несколько отстаем, получаем по шапке, собираемся, выходим на такой же уровень, что и наши партнеры, почиваем на лаврах, опять получаем по шапке, опять нагоняем? Ограничено ли количество потенциальных рывков вдогонку? Вся эта круговерть, вероятно, и есть та самая полупериферийная роль по Валлерстайну.Книга вышла уже в новые времена (2017), поэтому роли Левобережной Украины в строительстве империи уделено много места. Занятно, что автор очень аккуратно подходит к терминам, где только можно называя, э, триединый русский народ восточнославянским населением (не забывая сослаться на нежно «любимого» мною Плохия ), чтобы не попасть ни в одну из националистических ловушек, расставленных современными границами России, Украины и Беларуси. Автор не вспоминает популярный ныне троп, когда Украину в Российской империи принято сравнивать с Шотландией в империи Британской, но пишет именно в этом духе – строительство империи после XVII века активно велось руками выходцев из Гетманата, чаще всего через церковные каналы. Достаточно вспомнить вклад Феофана Прокоповича и Стефана Яворского. Но дело не только в них, взаимодействие было шире – так, насильственные обращения анимистов в степи по мнению автора во многом стали возможны из-за нетерпимого отношения новых православных иерархов с Украины, которые привыкли бороться с католиками и протестантами, а на московское снисхождение к другим религиям смотрели с удивлением.Уже в который раз впечатлило меня и медленное, но поступательное движение оборонительных линий на юг, в лесостепь и степь. Те места, которые кажутся глубинкой (моя родная Тамбовская область, например), были когда-то аванпостами, за которыми не было оседлого населения. Но зона контроля смещалась на юго-восток, за одной линией строили другую, пространство между ними обживали, за второй линией строили третью, обживали, строили, обживали. Памятный нам всем Бахмут прозвучал именно в этом контексте, как одна из точек очередной линии. Каждый раз, когда воображение мое пытается упорядочить этот процесс колонизации, это величественное наступление на степь, лезет, лезет в голову та самая цитата из «Мертвых душ», та, про «наводящее ужас движение»:Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства.