1.
Не могу вынести, когда на асфальте валяются сорванные цветы. Жалко их. Каким чёрствым человеком надо быть, чтобы хрупкую, нежную красоту бросить в пыль или грязь, под ноги прохожих.
Может, со стороны это выглядит глупо, но я не могу пройти мимо и всегда поднимаю брошенные цветы. Их можно вложить в разветвления кустов, пристроить на памятник или в клумбу. И я никогда не пойму человека, который может мимоходом сорвать бутон цветка, чтобы потом через десяток-другой шагов равнодушно швырнуть его в сторону…
Авдей идёт рядом, засунув кулаки в карманы новой кожаной куртки, весь непривычно нарядный – в костюме, при галстуке: всё же первое сентября на дворе. Наше одиннадцатое Первое Сентября.
– Ну и куда ты теперь их денешь? – Авдей подпинывает перед собой смятую жестяную банку из-под пива. Банка звонко катится по мокрому асфальту в сторону мусорной кучи.
Я держу влажные от дождя, слегка примятые соцветия огненно-рыжих бархатцев. Они ещё пахнут ушедшим летом.
Осень в этот раз наступила точно по календарю; с утра солнце выглянуло на школьную линейку, осветило охапки гладиолусов, георгинов и астр, свежеокрашенные парты в классах и зажгло белым светом банты первоклашек. Но оно уже не грело, а к обеду город накрыл влажный серый туман – то ли дождь, то ли изморось.
Авдей запинал наконец жестянку в мусор, потом постоял над ней, подобрал и бросил в урну. Я усмехнулась. Примерный ребёнок из 11 «а».
Мы идём, слегка касаясь друг друга плечами, и молчим. Авдей достаёт сигарету.
– Лен, хочешь, я тебе нормальных цветов подарю? – он косится сквозь дым на бархатцы в моих руках.
Мне смешно и немножко досадно. Разве об этом спрашивают? Взял бы да подарил. Но таков уж Авдей. Должен быть уверен, что я действительно хочу этого…
– А чем эти цветы ненормальные? – спрашиваю ревниво.
– Это ты немножко ненормальная, – улыбается он из-под обесцвеченной чёлки. – Брошенных цветов жалеешь. Какой-то дурак сорвал, понюхал и бросил. А ты подбираешь из-под ног. Даже стебля нет, в вазу не поставишь. И гербариев нам уже не задают…
– Обязательно должен быть кто-то, кто поднимет цветок, – отвечаю я. – Обязательно, понимаешь?
Я не знаю, как это ему объяснить. Пробую.
Цветам не место в грязи. Это – моя гармония. Нежность и красота настолько же привлекательна, насколько и беззащитна.
– Нельзя оставлять в беде беззащитный цветок. Пусть даже сорванный, пусть даже умирающий! – пылко говорю я Авдею, а он улыбается и обнимает меня.
– Не помни цветы, слышишь? – строго шепчу я, приникая к нему. Он укутывает меня полами куртки; вдвоём в ней тепло. Сзади нас охраняют высокие сосны, а перед нами – ограда парка, заросшая густым кустарником в сочных оранжевых ягодах. Нас никому не видно, и нам уютно.
Вот бы этот миг не кончался.
– …О чём молчишь?
– В школу неохота, – отвечает Авдей. – Одно радует: последний год каторги. Достало безделье…
– А потом?
– Работать пойду. Или в армию. А потом охранное агенство открою. А потом тебя замуж возьму, – спокойно говорит он.
Я поднимаю голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Авдей сохраняет спокойный вид, но крылья его ноздрей нервно подрагивают, а в горячих чёрных глазах таятся смешинки.
– А если не пойду за тебя?
– Куда ты денешься, – усмехается он и целует меня в кончик носа. – Я в сговор с твоими предками войду. И увезу тебя в горы, и будешь моих детей аятам учить! – притворно-грозно заканчивает он.
– Серьёзно продумал, – смеюсь. – Прям средневековье какое-то! А в какие горы увезёшь? В Уральские?
– В ближайшие, – улыбается Авдей и серьёзно добавляет: – Главное, чтобы ты хотела.
Я опускаю глаза. Наверняка он чувствует, как быстро бьётся моё сердце.
Авдей – это прозвище.
На самом деле он – Руслан Авдиев.
В середине 4-го класса его семья приехала в наш северный городок из Грозного. Худощавый, гибкий, смуглый и ловкий, он напоминал мне Маугли.
Наши пацаны поначалу пытались дразнить чеченского мальчишку, но Руслан так снисходительно относился к задирам, что те прекратили нападки. Потом Руслан как-то разрешил несколько школьных споров, не по-детски благородно и справедливо, не ввязываясь ни в одну драку. А когда выяснилось, что он умеет с размаху метать нож точно в цель, и занимается рукопашным боем, он стал среди ровесников негласным лидером, а «национальный» вопрос отпал сам собой. Тогда и появилась уважительная кличка «Авдей».
И с первого дня своего пребывания в классе Авдей «взял меня под крыло». И с первого дня я в него влюбилась. Правда, не понимала тогда – по «детскости». Теперь я это знаю наверняка.
Красивый Авдей или нет? Наверное, красивый. Он есть – и это непреложно. Разве можно оценивать красоту родного человека? Разве может быть некрасивой мама? Отец? Не может. Потому что мама – это мама. Отец – это отец. Авдей – это Авдей. Даже с обесцвеченной чёлкой, за которую классная сегодня успела на него накричать.
Мои ноги начинают мёрзнуть: тоненькие сапожки из кожзама на невысоком каблучке – это не его тёплые «Ральфы». Я нехотя высвобождаюсь из его тёплой куртки:
– Уже поздно.
Мне совсем не хочется домой: мама всё равно до ночи на работе, а отец уже несколько дней не просыхает, и дома стоит ужасный запах.
– Хлеба дома нет, – зачем-то говорю я. Авдей молча достаёт пятьдесят рублей и засовывает мне в карман.
Мы выходим из парка и идём мимо фонтана. Фонтан отключили, но его бассейн полон воды. Я тихо бросаю цветы в воду и отгоняю их подальше от кромки. Вот и нашлось им место. Цветы на воде – это прекрасно.
Авдей берёт мою холодную от воды руку в свои ладони и греет её.
– Нельзя оставлять в беде цветок, – говорит он серьёзно. – Я запомнил.
2.
Первая школьная неделя проходит как одна минута. Расписание, факультативы, дежурство в фойе; повтор прошлогодних тем (странно, но их ещё кто-то помнит). Сочинение «Как я провёл лето».
Наше с Авдеем лето было разным. Он – ездил на родину, повидать свою большую семью и помочь в доме. Ещё больше возмужал, насквозь пропитался солнцем, энергия чувствуется – весь как сжатая пружина. Я – всё лето прокопалась с предками на огороде, лазила по лесам в поисках ягод и грибов, обожаю это занятие. Жарилась на пляже, когда позволяла погода. И мы оба ждали встречи… Особенно ждали.
Авдей, видно, очень сильно соскучился – даже сказал:
– Ты моя красавица. – и тоненькую золотую цепочку подарил.
А я не могла говорить, просто смотрела в его глаза – и была счастлива, что он есть. Он чувствовал.
Разве я красавица? Ноги не «от ушей», рост не «модельный», фигура… обычная. Губы какие-то неяркие, всё время их подводить приходится – а то как тень с глазами. Вот глаза у меня – что надо, жаловаться не приходится. Большие, синие, в густых ресницах. И волосы длинные, тёмно-русые. Заплетёшь две косы, перекинешь вперёд (а они у меня ниже пояса) – и вот вам Снегурочка. Каждый Новый год у мамы в детсаду её играю. В этом образе я действительно очень эффектна. А на фоне наших школьных красоток всё равно, наверное, теряюсь…
В этом году немного нового. Нагрузки побольше, выпускные экзамены (как их ещё пережить?!), физ-ра на улице по поводу неоконченного ремонта в спортзале. Ушла на пенсию легенда школы – биологиня. В нашем классе новичок – Вадим Ростовцев, стильный длинноволосый мальчик романтической внешности. Разговаривает изысканно, словно при королевском дворе находится. Шекспира цитирует. Спортсмен, с пивом не дружит. Немного на киноартиста Андрея Миронова похож. А то большинство парней в классе – «клинские обалдуи», мат через слово и интересы ниже пояса… Вадим очень выгодно на их фоне смотрится. Половина девчонок сразу положили на него глаз. А он не простак, «ответил взаимностью» почти что всем. Девки наши поперецапались, глупые.
К концу месяца уже словно и не было каникул. Жизнь вошла в привычный ритм.
Авдей вносил разнообразие в школьные будни. Вчера, например, содержательно сцепился с физичкой.
Когда Степанида Марковна снова прошлась по поводу крашенных мальчишеских кудрей (и что им всем неймётся?!), Авдей спокойно спросил у неё, что из области современной физики мы будем изучать.
– Авдиев, не строй из себя умного! – Степаниде лишь бы поорать. – Тебе хотя бы общий курс осилить, модник!
– А я и не строю, – вежливо отвечает Авдей. – Я тут летом увлёкся теорией фрактальной реальности, очень интересная штука. Вы наверняка знаете.
– Может, ты ещё и урок вместо меня проведёшь? – с издёвкой прищурилась Степанида.
– Если позволите, – с готовностью поднялся Авдей со стула, и растерянной физичке ничего не оставалось, как предложить ему своё место за столом. Класс, настроившийся позубоскалить, с удивлением взирал на Авдея. А он облокотился на учительский стол и непринуждённо так произнёс:
– Новейшие научные достижения – теория Хаоса и фрактальность мироздания – объясняют и доказывают взаимосвязь человека и космоса. Человек с его энергоинформационной составляющей, которую народ называет духом, душой, – является фракталом информационного поля вселенной.
В классе стало так тихо, что стало слышно, как уборщица в коридоре возит тряпкой по полу. Степанида стояла позади парт, выпучив на Авдея глаза. В тишине кто-то прошептал:
– Во даёт…
– Становится ясно, – продолжал невозмутимо Авдей, – что человек в самой своей основе – духовная сущность, а духовная сущность – это уже ничто иное, как фрактал Бога.
Авдей снова выдержал паузу.
– Ни фига себе пилит, академик… – снова раздался шёпот.
– …По Глейку, фракталы – это части, подобные целому, при одном и том же образовании повторяющиеся в уменьшённых масштабах.
– На русский переведи, – негромко попросил Паша Данько.
– Кусок торта – это фрактал целого торта. Этот кусок разрежь на 2 части, а те две части ещё на две – и так до молекул. И всё это будут фракталы. Ясно? – хитро прищурился Авдей.
– Без базара! – кратко ответил Данько.
– …А французский учёный Бенуа Мандельброт считал, что фракталом называется структура, состоящая из частей, которые в каком-то смысле подобны целому…
Постепенно урок физики Авдей превратил в урок фрактальной геометрии. К концу урока класс уже начинал понимать, что такое линейный и нелинейный фрактал, кривая Коха и канторовское множество; физичка превратилась в статую с благоговейным выражением на лице; а несколько девчонок, кажется, повторно влюбились в Авдея. Я раздулась от гордости, как пузырь, и гадала, откуда у этого троечника могли возникнуть такие глобальные знания. Нетерпелось расспросить!
Звонок был проигнорирован всеми, кроме Авдея. «Юный гений» закончил свою лекцию ударной фразой:
– Надеюсь, Степанида Марковна, вы больше не будете обеспокоены цветом моих волос, ибо то, что в голове, гораздо важнее, чем то, что на голове.
Разрумянившаяся Степанида улыбнулась и влепила в его дневник большую кривую «пятёрку»:
– Убедил. Верю. – оказывается, справедливая.
После урока Авдей, хитро улыбаясь, показал мне толстую жёлтую книжку. «Гармония Хаоса, или Фрактальная реальность», – прочитала я.
– Ты на самом деле увлёкся философией?
– Научной философией! – поднял он палец. – У отца из тумбочки спёр. Шикарная книжка. Для тех, кто понимает, конечно…
– Дай зачитать! – я полистала книжку и мне стало интересно.
Меня всегда волновал вопрос: что такое Душа? Для чего мы рождаемся? Есть ли другие миры, помимо нашего? И ещё многое-многое, на что я пыталась найти ответ. Но хитрый Авдей потянул книжку назад:
– Погоди до завтра, ладно? Я сам не дочитал…