Фантасма. Повести и рассказы

Предисловие

Увлекательная фантасмагорическая повесть о раздвоении личности на духовном и физическом уровне. Повесть захватывает с первых строк и не даёт возможности оторваться от сюжета. События развиваются столь стремительно и неожиданно, погружая читателя в атмосферу неземных ощущений и в пространство параллельных миров. Не каждый человек готов к развитию столь неожиданного сюжета, но любопытство в познании неизведанного столь велико и сильно, что читатель стремительно углубляется в мистическую ткань произведения. События происходят в конце 20-го столетия, в 80-е годы, в курортном местечке Крыма под названием Планерское. Неожиданное знакомство главного героя с загадочной женщиной по имени Снежана открывает ему ранее неведомый мир и погружает его в невероятные приключения, где присутствует мистика, ужасы, саркастический юмор, неземная любовь и многое другое, что увлекает читателя, и позволяет ощутить всё то, что пережил наш герой в этой невероятной истории.

Самолёт, рейса Волгоград – Симферополь, на крыльях перенёс Самсонова Виктора Сергеевича в курортный рай солнечного Крыма. В уже знакомом ему аэропорту он без труда отыскал нужный ему автобус и в хорошем расположении духа занял место возле огромного бокового окна. По-праздничному ярко светило крымское солнышко, на людях пестрела разноцветная одежда. Выделялись люди с болезненно бледным цветом кожи, прибывшие на отдых, они опускали глаза перед «чернокожими» отбывающими с курорта. Салон автобуса заполнился на половину, водитель стал обилечивать пассажиров. Нарисовались двое рассеянных пассажиров, сели не в тот автобус. Кого-то за что-то ругая, они стали пробираться обратно к выходу. Виктор Сергеевич на всякий случай поинтересовался (спросил у водителя) о маршруте автобуса.

Не дождавшись ответа и сдачи в размере двадцати копеек, он проверил в действии откидывающуюся спинку кресла.

– Курить нельзя, – строго объявил водитель и запустил двигатель. Самсонов, поставил рядом на свободное место старенькую пишущую машинку. Когда автобус нервно тронулся, в салоне заиграла музыка. От того, что репродуктор был не качественным, голос Зыкиной казался охрипшим почти до неузнаваемости.

«Издалека долго

Течёт река Волга…» —

Пела Людмила Зыкина, а Виктор Сергеевич, всего несколько часов назад ступавший по волжской земле, внутренне был горд и даже патриотичен: Я – волжанин!

Виктор Сергеевич Самсонов, где-то в душе, считал себя прозаиком. Считал, но правда, не на все сто. За сорок пять лет своей жизни он много создал бы, но на сегодняшний день результат был достаточно скромным: три романа, начатых на одной неделе пятнадцать лет тому назад, состоявших в общей сложности из двадцати четырёх с половиной страниц; четырёх повестей, сюжеты которых ещё вынашивались в голове; и несколько рассказов с неизвестным пока содержанием так же были в будущих планах, так называемого, прозаика.

Членом Союза Писателей, к его сожалению, он естественно не мог стать, но мечту эту из своей головы он упорно не выкидывал и регулярно посещал клуб «литераторов любителей». Молодёжь в клубе его уважала, как спокойного, простодушного члена, и иногда называла просто дядя Витя. Как-то в творческом порыве, Виктор Сергеевич сделал набросок стихотворения «Любовь Геракла», показал его там, где не стоило бы показывать. После чего он наотрез отказался пробовать свои силы в области поэзии и сделал для себя внушительное заключение: «Пушкин из меня уж точно не получится».

Работа у Самсонова была (на его взгляд) вполне солидной – экономист чулочной фабрики. Два раза его фотография «украшала» доску почёта. И еще, он был награжден тремя почётными грамотами с печатями и подписями самого Леопольда Леонардовича – директора фабрики.

Когда Виктор Сергеевич с взъерошенной шевелюрой творил за своим письменным столом, к нему на цыпочках подходила жена Клава. Она нежно обнимала мужа и целовала его в самую макушку, как бы в центр Вселенной. Потом она брала переполненную корзину со скомканными исписанными листами и беззвучно удалялась в сторону мусорного ведра.

Мысль о создании детектива посетила буйную голову Виктора Сергеевича внезапно, так же, как и у всех гениев. «Через неделю отпуск, плюс пятнадцать дней за свой счёт. В Крым, непременно в Крым. Крым! Писать! Писать!»

Авиа-касса. Предварительная продажа билетов. Взят билет на самолёт. Продлён срок в прокате на пишущую машинку. Собран чемодан в дорогу. И так: в путь! На Крым!

Езда в автобусе вызывала непреодолимую сонливость. Уже многие пассажиры с полуоткрытыми ртами и со вспотевшими лицами пребывали в состоянии тяжёлого сна. Закрывшись от солнечных лучей занавеской и нащупав рычажок, Виктор Сергеевич откинул спинку кресла. Скатывающийся пот, не совсем приятно щекотал тело. Бороться со сном желания не было. С мыслями о Чёрном море и о будущем детективе Самсонов незаметно заснул. Шум от проносившихся встречных машин казался ему шумом морского прибоя.

В репродукторе звучала тревожная камерная музыка, как будто из его будущего детектива.

– Планерское! Все вышли?! – услышал сквозь сон Виктор Сергеевич голос водителя.

– Нет, нет! Мне в Планерское.

Подхватив свои вещи, он поспешно стал пробираться к двери. Спотыкаясь в проходе через сумки, чемоданы, он зачем-то оправдывался:

– Не успел глаза сомкнуть, а уж…. Извините…

Дверь автобуса захлопнулась. Самсонов, окутанный чёрным облаком выхлопных газов, с облегчением глубоко вдохнул полной грудью.

Довольно быстро подкатила попутка. Водитель «Газика» оказался весьма разговорчивым и в пути успел вкратце рассказать страшную историю, которая произошла у них в Планерском неделю назад:

– Я тут недавно одного опера подбросил, разговорчивым оказался парень. Слышь, чё рассказал? Представляешь, три рецидивиста, короче, настоящие убивцы, целый месяц в нашем посёлке паслись. Один из них две «вышки» имеет. Прикинь, в последний раз бежал из тюрьмы, в которой сам Котовский сидел.

– Какой Котовский? – поинтересовался Самсонов.

– Ну ты даешь, революционер был такой с усами и лысый. Да-а, с историей у тебя хреновато. А ты, сам – то, кто такой? – Водила подозрительно посмотрел на попутчика.

– Я – прозаик.

По лицу шофёра было заметно, что на слово «прозаик» он никак не среагировал, и продолжал дальше:

– В прошлом месяце эти трое банк взяли в поселке «Орджоникидзе». Семьдесят пять тысяч, это как десять «газиков» моих, представляешь? Кассира грохнули и ещё кого-то, не помню. Да, еще потом паромщика зачем-то завалили и за борт выбросили. А у нас на дно легли, притаились, чтобы сберкассу еще взять.

Вот гады. Представь, когда их ловили, то по посёлку ходили одни оперативники в бронежилетах и с автоматами. Наши отдыхающие враз дорогу на море забыли. Но этих мерзавцев все-таки поймали, куда им было деться, ведь всё вокруг оцепили, как на войне. Вот брат, в наши-то дни такое…

Шофёр посигналил встречной машине. Дальше ехали молча. Проезжая мимо холма, на котором на постаменте стоял планер, шофёр пояснил:

– Вот здесь люди на дельтапланах летают. Со всего Союза съезжаются, потому что у нас тут самые мощные воздушные потоки. Ты случайно не летун?

– Нет, я прозаик.

– А – а, – понимающе протянул тот. – Признаюсь, я никогда не встречал такой фамилии. Вот так вот, если понадобится, сразу и не вспомнишь.

– Я – Самсонов, а не прозаик.

– Ну, ты даёшь. Только что сказал, что Прозаик и уже отказывается.

– Ничего я не отказываюсь. Фамилия моя Самсонов, а прозаик – это штука сложная. Долго объяснять.

– Что-нибудь с наукой связано? Понимаю, как же…

Подъезжая к центру посёлка, Виктор Сергеевич, неловко привстав, стал рыться в карманах брюк. Шофёр, с кислой улыбкой отказался от мелочи, сжимаемой в потной руке попутчика.

Выйдя около ресторана «Коктебель», Самсонов, не раздумывая, рванулся к автомату «Газированная вода».

Автомат, недовольно фыркнув, выделил чуть больше полстакана теплой мутноватой жидкости.

– Ну и водичка.

Виктор Сергеевич кисло сморщился. Другой автомат выполнял иную функцию. – Бросив в монетоприемник три копейки, – можешь постучать по нему кулаком. В тот момент, когда Самсонов, до боли в кулаках, выбивал из автомата газировку, подошла женщина, на вид лет сорока, в чёрном крепдешиновом платье.

– Вам с сиропом? – спросила незнакомка.

Тот утвердительно кивнул головой. Она нажала стеклянную кнопочку «мандариновый» и стакан тут же наполнился душистым шипучим напитком.

– Гармонь? – поинтересовалась женщина, указывая на футляр пишущей машинки.

– Пишущая машинка, – пояснил Самсонов, отрываясь от стакана.

Он заметил, что кожа женщины, по сравнению с проходившими мимо загорелыми людьми, была слишком бледной.

«Новичок», – мелькнуло в голове.

– Писатель?

– Писатель, писатель, – неохотно ответил Виктор Сергеевич, тщательно промывая стакан.

– Дикарём, аль как?

– Дикарём, но я вижу вы тоже новичок?

– Нет, что вы, я здешняя.

Самсонов покосился на неё, ещё раз удивляясь белизне её кожи.

– А меня загар не берёт, – будто прочитав его мысли, ответила незнакомка. – Смешно, не правда ли?

Виктор Сергеевич хотел, было, спросить о том, где можно снять жильё, но она перебила его:

– Вам нужна квартира?

– Конечно, конечно. На месяц.

– Пойдёмте со мной, и считайте, что вам повезло. Я завтра улетаю к сестре на север. Летнее время я часто провожу у неё, а она иногда гостит у меня зимой. Я уже больше не могу находиться в этом пекле, страсть как не переношу жары.

Посмотрев на её чёрное платье, Самсонов посоветовал:

– Вам бы лучше носить белое платье, в нём жара легче переносится.

– Нет, что вы, белое платье это так вызывающе, это же очень броско и неприлично.

– Что в этом неприличного? – подумал он вслух, и зачем-то добавил:

– А у меня жена летом в белом сарафане ходит.

– У вас есть жена? – удивилась незнакомка.

– Да, есть. Клавдия.

– А я думала, что у писателей не бывает жён. Может быть, вы ненастоящий писатель?

– Как это, ненастоящий? Настоящий. И вот машинка у меня есть и пятьсот чистых листов в чемодане…

– А – а, ну конечно, – согласилась та, – значит писатель.

Чемодан тяжелел с каждым шагом. Он настойчиво хотел отделить ладонь от запястья.

– Давайте помогу, давайте – давайте….

Она, не дождавшись согласия, выхватила у стушевавшегося Самсонова тяжеленный чемодан.

Он, растерянный и покрасневший, пытался объяснить ей, что это дело не женское и что он ни капельки не устал.

Женщина шла чуть впереди. Виктор Сергеевич поражался той лёгкостью, с которой она передвигалась. Они свернули в переулок. Частные домики утопали в зелени садов, казались праздничными и приветливыми. Малое количество прохожих говорило о том, что вся остальная людская масса сейчас упивается отдыхом на море. Путь, который они проделали, показался Самсонову не совсем коротким.

– Осталось немного, вон там. – Женщина подняла руку, в которой держала чемодан, и указательным пальцем куда-то указала.

«А всё говорят, что женщины – это слабый пол», – непроизвольно подумал Самсонов.

Повернули к покосившейся калитке. По деревянному ветхому настилу, пригибаясь под ветками деревьев, прошли вглубь двора.

– Свежестью тянет, – подметил Виктор Сергеевич, вдохнув полной грудью.

– Тут недалеко болото. Я ж говорила, что жару не переношу, как и мои предки. Они вот и выбрали место попрохладнее.

Прошли мимо крохотных, полуразвалившихся сооружений, похожих на курятники.

– А это что? – поинтересовался Самсонов.

– Это? Это для приезжих. В начале зимы их привозят, вот они и живут здесь.

«Почему в начале зимы»? – мысленно изумился он. «Да ещё в таких конурах, без окон и дверей, с прогнившими крышами»….

Его мысль перебила женщина:

– А в начале зимы у нас очень хорошо. Вы ведь ни разу не бывали у нас в начале зимы?

– Нет, не бывал.

– А то, что они живут в таких условиях, – это не беда. Им поначалу всё равно, – хоть дворец, хоть сарай.

– Но ведь…

– Вот и дом, – перебила она, указывая указательным пальцем той руки, в которой держала чемодан. «Видимо для нее этот тяжеленный чемодан вообще ничего не весил», – подметил он.

Это было почерневшее деревянное сооружение из двух этажей. К двери второго этажа вела крутая лестница с перилами. Вплотную к дому подступали деревья с густой, тёмно-зелёной листвой. Древний колодец с почерневшим от времени бревенчатым срубом. На длинной оглобле «журавля» с одной стороны на ржавой цепи болталось погнутое старое ведро, а на другом конце «журавля», прикрепленный проволокой, полуметровый кусок ржавой рельсы.

Глядя на дом, Самсонов непроизвольно представил избушку Бабы-Яги. Казалось, что это деревянное, неуклюжее сооружение, вот-вот, поскрипывая, поднимется на огромных курьих ногах и закудахчет.

– Этому дому очень много лет. Красавец, не правда ли?

– Да-а, и я тоже в красивом доме живу, в девятиэтажном, с лоджией, – зачем-то похвастался Виктор Сергеевич.

– Что вы, товарищ писатель, ваш дом ни в какое сравнение с моим не идёт. Этот дом дышит и шепчет по ночам голосами моих предков. В нём чудеса живут. Здесь когда-то было настоящее болото, а теперь не болото, а так, лужа. – Женщина тяжело вздохнула и поставила чемодан.

– Давайте знакомиться. Я – Снежана Морозова.

– Виктор Сергеевич Самсонов, – представился он. – А отчество ваше как?

– Никак. У меня не было отца, меня матушка в снегу нашла.

«Шутница, в паспорте надо обязательно отчество указывать», – мысленно заметил Самсонов.

– Какие паспорта? О чём вы говорите?

– А я ничего и не говорил, – удивлённо приподнял брови Виктор Сергеевич.

– Ах – да, я совсем забыла. Вы знаете, последнее время я стала иногда заговариваться, но это бывает редко. Пусть вас это не удивляет, моя старость, она всегда своё навязывает. Как-никак, уже девятый десяток стукнул.

Самсонову послышалось пятый десяток, и он запротестовал:

– Ну что вы, в такие-то ваши годы, говорить о старости, – это просто смешно.

– Спасибо за комплимент, а я уж думала…. Поднимайтесь за мной. Я живу на первом этаже, там попрохладней, а вам в самый раз будет наверху.

Я уверена, что вам здесь понравится.

Называть её просто Снежаной, не по отчеству, Виктор Сергеевич как-то не смел. «Всё-таки женщина, а не девушка». Выяснять имя её батюшки, которого, как она сказала, у неё не было, он не стал. «Завтра уедет и дело с концом».

– Да, завтра улетаю, товарищ писатель. А отца у меня и в правду не было, и маму тоже в снегу нашли. Сначала она была мертвой, а потом ожила.

От такой мистической информации у Самсонова по спине пробежали мурашки. И еще он стал ловить себя на том, что она, уже в который раз, разговаривает с его мыслями. Поднявшись по шаткой, полусгнившей лестнице, они оказались на маленькой лестничной площадке. Хозяйка толкнула незапертую дверь.

– Проходите, товарищ писатель, милости просим, а милостыню нет.

Тот, пригибаясь, вошёл в своё будущее жилище.

Одна огромная комната. Старинная никелированная кровать была аккуратно застелена. У большого единственного окна, в которое почти не проникал дневной свет, стоял старинный стол с резными ножками. Стол был застлан расшитой скатертью. В углу, как белое пятно, – старенький холодильник «Саратов». На стене висела большая картина в массивной рамке с облупившейся коричневой краской. Неизвестный художник изобразил полуобнажённых упитанных девиц с пёстрыми веночками на головах, плывущих в лодке, украшенной цветами. Рядом с ними по воде плывут не то лебеди, не то гуси, что-то среднее, а на берегу, куда плывут девицы, художник изобразил добрых молодцев, правда, все они не пропорционального телосложения, да к тому же, все на одно лицо.

Около дверей – два допотопных стула. На один из них присела Морозова. Посередине комнаты в подвешенной деревянной клетке сидел светло-зелёный попугай и одним глазом сердито косился на незнакомого квартиросъёмщика.

– Можете с ним поздороваться, – предложила хозяйка.

Самсонов, поколебавшись, неуверенно пробормотал:

– Ну здравствуй, птица.

– Пррривет! Тебе сколько лет? – внезапно выпалил попугай.

– Сорок пять, – непроизвольно ответил Виктор Сергеевич в растерянности, потом, неловко хохотнув, погрозил в сторону попугая. – Ух ты, озорник, ух ты, воробей.

– Позорррник! Сам воррробей! – огрызнулся, сидящий в клетке.

– Ну, хватит, Феоктист, совесть поимей, лучше бери пример со своего пра-пра-прадеда, он же ведь был советником самого Конфуция, – пристыдила его Морозова. Попугай в ответ что-то недовольно проворчал и успокоился.

– Если хотите, можете проживать внизу, на первом этаже.

– Нет, нет. Это мне в самый раз, здесь как раз много места, можно походить, подумать. Когда пишешь, оно знаете как?.. Ну, а теперь, так сказать, сколько мне вам за месяц? – Самсонов потянулся к чемодану за деньгами.

– Совсем немного, кормить мою птицу, зовут его Феоктист, и моего любимого кота, конечно, если он надумает к вам прийти. А вообще-то, он гостей всегда встречает, обязательно придёт. Вы, товарищ писатель, на Феоктиста не обижайтесь, когда тот вздумает поболтать с вами о том, о сём. Бывает, срывается, просто диву даёшься, такое начинает болтать. Вот я и переселила его наверх, – хулиганить начал. А вообще-то, Феоктист – птица умная, мозги у него что надо. Вот вы знаете, о чём он сейчас думает?

– Откуда же?

– Хотите, скажу?

– Конечно же. – Виктор Сергеевич с любопытством уставился на дремавшего попугая. «Кумекает что-то», – подумал он.

– Он думает о том, о чём вы думаете. Ведь вы думаете: «Как мне повезло с квартирой». Не так ли?

– Вообще-то так, – натянуто улыбнулся Самсонов, почёсывая затылок. – Надо ж, прочитала, ну птица, ну даёт. А как она узнала?

– Она всё знает, она знает то, чего и я не знаю. Эта попугаина прожила в два раза больше, чем я, даже песни поёт, правда современных не знает, но зато как поёт, заслушаться можно. Хотите послушать, немного расслабиться после дороги?

– С удовольствием. – У Виктора Сергеевича слегка вспотел лоб.

– Давай Феоктист, спой нам «Яблочку», – обратилась хозяйка к косившему на них попугаю. Тот не заставил себя долго ждать, с сипом набрал побольше воздуха и запел:

«Эх, яблычка, да на тарелочке,

Надоела мне жена, пойду к девочке…»

– Давай второй куплет, – завелась Морозова.

Попугай, войдя в образ, с задором запел второй:

«Эх, яблычка, куды ты котишься,

Кому в рот попадёшь, да не воротишься».

От этого неожиданного зрелища Виктор Сергеевич моментально побледнел. Чего-чего, а такого уж он никак не ожидал.

– Ну и птица, вундеркинд какой-то, – шёпотом сказал он, вытирая со лба проступивший пот.

– Понравилось?

– Ещё бы…. Ну птица, ну даёт….

– Кота моего зовут Январём. Потому, что он в Январе родился. Кстати, очень любит зиму, как и я. А еще, он сказки может вам рассказывать. Вот вы будете засыпать, а он вам тихо-тихо сказочку какую-нибудь расскажет. Когда он был котёнком, я ему много сказок рассказывала, и представляете, по сей день всё помнит. Знаете, мой кот очень гордый, его надо всегда о чём-то просить. Когда спать будете ложиться и попросите его, если сказочку захотите послушать.

Узнав о том, что её кот сказочник, Виктор Сергеевич особо не удивился. «Если уж попугай поставленным тенором распевает „Яблочко“, чему уж теперь тут удивляться».

Хозяйка объяснила, где надо умываться, в чём и где можно постирать белье. Выделила несколько деревянных бельевых прищепок, и даже кусок хозяйственного мыла. Умело натянула бельевую верёвку между двух деревьев. Продемонстрировала, как надо черпать воду из колодца, и в котором, как она многозначительно подчеркнула: лягушек не водится.

– Ну а если кто из приезжих будет спрашивать насчёт жилплощади, то на ваше усмотрение, можете пустить в мою комнату. Я вижу, что вы человек порядочный, вот порядочных и пустите. А денег ни с кого брать не надо, пусть люди бесплатно живут. Ключик будет висеть вот здесь, на гвоздике, – показала она.

Чем кормить кота Самсонов мог представить, но с Феоктистом дело обстояло сложней, так как с попугаями в жизни ему сталкиваться не приходилось. От Морозовой он узнал, что Феоктист долгое время может продержаться на ливерной колбасе, и что не отказывается от сортов и подороже, вплоть до сервелата. На вопрос: как у вас тут с ливерной, хозяйка не задумываясь, ответила:

– Ливерной у нас тут завались. Её даже без очереди дают, правда, когда «настоящая» колбаса в продаже есть. А вы любите картошку варёную в «мундире», Виктор Сергеевич?

– Как же, конечно люблю.

– Представляете, мой Январь тоже обожает. Когда будете варить, то не забудьте угостить его. Только мундирчик то с картошки снимайте.

Вскоре они перенесли на второй этаж электрическую плитку, сковородку, кастрюлю, чайник, кружку, соль, бутылку подсолнечного масла, ведро картошки, две тарелки, ложку и вилку.

– А если что ещё понадобится, то посмотрите у меня внизу. Ключик знаете где, – на гвоздике. – Морозова вдруг слегка насторожилась и смешно заводила носом, как бы принюхиваясь.

– Опять у Марьи молоко ушло.

– У какой Марьи? – не понял Самсонов.

– Да тут рядом живёт, через два дома. Вечно у неё молоко убегает…. Наверное, проголодались товарищ писатель? Сейчас что-нибудь придумаем, время-то к вечеру идет.

– Нет, спасибо за внимание. Я всё ж, наверное, прогуляюсь. По магазинчикам пройдусь, на базарчик загляну, давненько уж здесь не бывал.

– Вот я и думаю, откуда же мне ваше лицо знакомо? Ведь я всех помню, кто в Планерском бывал.

– Так народу же тысячами едет, – изумился Самсонов.

– Ну и что, помню каждого, кого лично видела, конечно. Вот вы, сейчас вспомню, вы тогда ходили в синих техасах, и футболка трикотажная у вас была такая…, жёлтая. А что же на ногах? Ах – да, резиновые синие шлёпанцы, а левый перед вашим отъездом порвался. Это было в 1973 году. Так?

– Ведь это ж просто фантастика. И вот так каждого сможете описать?

– Кого видела, запросто. Это просто. Все люди-то, как на ладони. Правильно я говорю, товарищ писатель?

– Это оно так, – согласился тот, глубоко задумавшись.

Виктору Сергеевичу уже стало неприятно слышать постоянное: товарищ писатель, товарищ писатель. «Как будто издевается, уж быстрей бы уехала, да за работу. Красота ведь, местечко просто сказочное, ни шума, ни гама. Фортунисимо! Кстати, можно и в ресторанчик заглянуть, за квартиру-то платить не надо».

Он поднялся в свою комнату и переоделся. Сунул в карман хрустящую десятку с Лениным, постояв в раздумье, прихватил ещё скомканную трёшницу. На всякий случай, обильно поодеколонился.

– Пока, подмигнул он Феоктисту.

– Пока, беррреги бока! – последовал незамедлительный ответ.

Виктор Сергеевич, улыбаясь, по-молодецки сбежал вниз по лестнице. В его руке был полиэтиленовый пакет с фото-композицией Аллы Пугачёвой.

Морозова была права, ливерной колбасы в магазине было много, а желающих купить её было очень мало, – только один Виктор Сергеевич. Копчёной колбасы оставалось мало, но желающих её купить было видимо-невидимо. У винного отдела была тихая, но плотная очередь. Вино брали преимущественно дешёвое. Самсонов подумал, вроде бы как…, но в очередь не встал. «Успеется», – таким образом, он успокоил сам себя.

Купил килограмм ливерки, пачку чая «Экстра», пачку быстрорастворимого рафинада, а на случай творческого вдохновения – пачку сигарет «Золотой пляж». Хотел было уходить, но вспомнил, что надо купить батон хлеба, да и триста грамм конфет «Школьница» к чаю в самый раз.

Выйдя из душного магазина, Виктор Сергеевич направился по знакомой ему улице к базару. Как такового, базара уже не было, и он, побродив между прилавками, отправился в ближайшее кафе с целью: хорошенько подкрепиться после длительной дороги. В зале кафе «Дорожное» никого не было, не считая двух старушек за разными столами и четырёх кошек, лениво разгуливающих между их ногами. Не отходя от кассы, Кассирша пила чай. Меню, на первый взгляд, показалось привлекательным, но это ещё ни о чём не говорило. Когда, после настойчивых позывных кассирши, появилась раздатчица Маша, которая, не спрашивая, выдала «второе блюдо» из перловки с тремя кусками жира.

– Свинина тушёная, – объяснила она Самсонову, а тот, склонившись над тарелкой, стал внимательно изучать её содержимое.