Найти самого себя. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой

Фрау Даллманн достала из тонкого бумажника две цветные полоски бумаги и триумфально положила их на стол.

– Смотрите, вот что мне сегодня подарилa моя фройляйн! – она явно очень гордилась билетами. – Завтра будет большой костюмированный праздник и вы непременно должны туда пойти и увидеть это.

Мгновенно две девушки посмотрели друг на друга сияющими глазами, но вслед за этим глаза Марты наполнились слезами.

– Но как же я смогу? Как же я смогу? – жалобно запричитала она. – Бабушка скорее привяжет меня к своему креслу, чем разрешит.

– Да, Марточка, она ничего Вам не разрешает, – сказала фрау Даллманн с состраданием. – Как будто Вы не ее собственная плоть и кровь! Но я уже размышляла о том, как мы все это можем устроить. Когда бабушка заснет, Вы потихоньку в одних чулках проберетесь к нам, и она ничего не услышит!

– А если она позвонит? – спросила Марта с сомнением в голосе. Неуважение, с которым только что говорили о фрау фон Нордхайм, ее не волновало, поскольку она и ее бабушка не имели ничего общего ни в чувствах, ни в образе мыслей.

– Не беспокойтесь об этом! Что она может сделать, если Вы не услышите звонок? Ведь в молодости очень крепкий сон! Вы должны пойти, Марточка, вряд ли Вам снова представится такой случай. – Фрау Даллманн переложила билеты в безопасное место. – Там должно быть действительно необыкновенно весело. Моя фройляйн будет в костюме турчанки. Вы обе непременно должны это увидеть!

И трое уселись рядом, чтобы обсудить свой план. У Марты все еще были сомнения, но фрау Даллманн знала, как ее уговорить.

– Будет разумно, если Альтен не узнает об этом. Он захочет следовать правилам, но, в конце концов, только все испортит! Никто не должен об этом знать, ни одна живая душа, слышите меня, дитя мое?

– Конечно, я не скажу ему об этом! – ответила Марта со смехом. – О, дорогая фрау Даллманн, если бы Вы были моей матерью!

Фрау Даллманн польщенно засмеялась.

– Я тоже была бы не против! – сказала она добродушно и шутливо толкнула Марту в бок.

– Марта! Марта! – все это время кричала из своей комнаты фрау фон Нордхайм. На кухне кипел чайник, она услышала шипение, но была не в состоянии что-либо сделать – ее ноги парализованы, а глаза слепы.

Прошло больше часа, прежде чем девушка вспомнила о своих обязанностях. Она тихонько прокралась обратно в свою комнату. В душе Марта чувствовала угрызения совести, но предвкушение предстоящего удовольствия занимало все ее мысли. Она выслушала молча, хотя и с выражением упрямства на лице, обвинения бабушки.

– Из всех бед на земле самая ужасная – быть беспомощной, – с горечью сказала слепая женщина, – особенно когда тот, кто тебе обязан, не признает никаких обязанностей. Я запрещаю тебе с сегодняшнего дня ходить к Даллманнам.

– Ты не можешь этого сделать, бабушка, – зло возразила Марта. – Лена – моя подруга, и я буду к ним ходить!

Впервые фрау фон Нордхайм столкнулась с открытым неповиновением внучки.

– В тебе заговорила кровь твоей матери, дурная кровь! – пренебрежительно бросила она девушке. – Тогда иди! Иди к тем, к кому тебя тянет; я не желаю тебя знать! – И Марта ушла. В тот же вечер она торжественно объявила о своей победе Даллманнам, и она ни разу не подумала о беспомощной старой женщине, когда на следующий вечер пробиралась через холодный коридор со своими туфлями в руках в их комнату.

Через полчаса они втроем отправились в центр города. Хотя пригласительные билеты были только для девушек, фрау Даллманн все-таки проводила их до самых дверей дорогого отеля, в котором проходил фестиваль.

– Тебе не кажется, что это Марта? – воскликнул Виктор. Он внезапно остановился и крепко схватил за руку Грегора, идущего рядом с ним.

– Ты, наверное, видишь Марту во сне и наяву. Как она могла попасть сюда в это время? – усмехнулся тот.

– Ты прав, Хьюго, я вижу ее во сне и наяву, – признался Виктор, – но откуда ты это знаешь?

– Я же не слепой.

– Тогда позвольте мне сказать тебе больше, я…

– Я никогда не был хорошим исповедником, – грустно отозвался Грегор, – а жаль! На исповеди можно услышать самую изысканную чушь, настоящий букет глупостей и безумия, но люди никогда не испытывали ко мне доверия.

– Возможно… но я… но я тебе доверяю, я знаю тебя достаточно давно, Грегор. Поэтому я хочу открыть тебе, что люблю Марту…

– Вдруг?

– Да! Видишь ли, со мной происходит нечто удивительное, я знаю ее уже давно, и несмотря на это, я постоянно нахожу столько нового и в ней, и во мне! Как я мог так долго оставаться слепым, и какая молния открылa мне глаза?

– Молнии ослепляют, – сказал Грегор, направляясь в кафе. – Кстати, в одном ты прав! Писателю необходима любовь, чтобы творить. В молодости это любовь женщин, в преклонном возрасте любовь своих читателей. Между тем, ты еще очень молод!

– Ты рассуждаешь так, словно я решил завести интрижку, – возмутился Виктор, – но я об этом вовсе не думаю. Я люблю Марту, и эта любовь для меня священна.

– Рассматривай это как тебе угодно, я не буду тебя переубеждать. Однако, мне всегда казалось, что любовь стоит ногами в грязи, даже если мечты возносят ее к звездам.

Тесно прижавшись друг к другу, девушки сидели в маленькой ложе и с широко открытыми глазами смотрели на чудеса, происходившие внизу в зале.

Огромные люстры, висевшие почти на той же высоте, что и они, освещали оживленную, красочную картину, походившую на восточный базар с его роем турок, персов, армян и китайцев. На роскошных костюмах переливались драгоценные камни, сверкающие золотые монеты обрамляли темные локоны и оголенные руки.

– Вот там! – Вот где я хочу быть, там внизу, среди этих людей! – прошептала Марта сдавленным голосом и сжала руку Лены. Реакция ее подруги была более сдержанной.

– Это было бы прекрасно, – сказала она, – но без того восторга, который сиял в глазах Марты. – О, как тут жарко!

За ними послышались шаги, затем голоса.

– Ну, теперь посмотрим на это с высоты птичьего полета, – проговорил кто-то за дверью ложи, – я готов поспорить, Брескоу, отсюда это выглядит значительно красивее, чем снизу.

Вошли два господина в паломнических рясах, которые они выбрали в качестве костюмов для карнавала.

– О Боже, что за жара!

Тот, кто произнес это, в это время поднес к глазам свой монокль и посмотрел на молодых девушек, которые смущенно потупили головы. Он что-то сказал своему спутнику по-французски.

Незнакомец был уже не молод, его скромная, но элегантная внешность и поведение выдавали человека из общества, то, что подразумевают под неопределенным понятием светского человека. Без лишних слов он пододвинул стул, сел рядом с Мартой и начал разговор. Покраснев от смущения до корней волос, девушка отвечала.

– О, как это прекрасно, – вздохнула она, наконец. – Как счастливы должны быть все эти люди!

– Счастливы? – Он рассмеялся от ее наивного восхищения внешним блеском. – Может быть, они подумают то же самое о Вас, когда услышат Ваше мнение о них.

Марта с удивлением спросила:

– Я должна быть счастлива? – и детское лицо с широко открытыми глазами впервые повернулось к нему. – Как это возможно? Кто я такая?

– Да, кто Вы такая? – спросил он, наклонившись к ней. – Я не знаю этого, я только знаю, что Вы – очень – очень – очень красивы!

Новое, странное чувство охватило Марту; в первый раз мужчина сказал ей комплимент. Ее сердце учащенно забилось, в ней проснулась женщина.

«Вы красивы – необыкновенно красивы!» Эти слова все еще звучали в ней как музыка, когда она вместе с Леной вышла из жаркого бального зала в холодную, ясную зимнюю ночь. «Красива – необыкновенно красива!» – Да, с этого момента всем своим существом она хотела быть именно такой. Все ее мысли и раньше были заняты только нарядами и украшениями, но скудные средства бабушки сдерживли ее тайные желания. Теперь она решила работать в два раза усерднее, но только для себя; она будет шить и вышивать ночи напролет, чтобы у нее была приличная одежда. Сейчас ей было стыдно за то, что у нее нет нарядного платья, однако, несмотря на это, она чувствовала себя так, как будто сегодня она возвращалась домой с богатым подарком.

– Почему ты молчишь? – спросила Лена, когда они шли по пустынным улицам по поскрипывающему под ногами снегу. – Ты устала?

– Нет! О нет! – вздохнула Марта.

Она – устала?! О, нет! Ее голова горела и мысли проносились в ней, как пчелиный рой, но Марта не могла высказать словами, какое бурное чувство вдруг охватило ee.

Внезапно она остановилась, ее сердце учащенно билось, а на лице девушки, застыло мечтательное выражение.

– Лена! – воскликнула она и схватила свою спутницу за руку, – ты знаешь, чего я хочу? Стать одной из тех, кто танцевал и радовался там, внизу, в зале. Я очень этого хочу… Oчень хочу!

– Тогда ты должна пойти в театр, – не задумываясь, ответила Лена, ибо с тех пор, как фрау Даллманн, служившая горничной у актрисы, увидела роскошь и блистательную жизнь, театр казался ей единственным желанным местом на земле. Вряд ли она подозревала, что за внешним лоском там скрыто нечто большее, чем красивая одежда и долгий сон. – Мама хочет, чтобы я тоже стала актрисой!

В театр! – Марта вздохнула. Что скажет бабушка, если у нее появится такая идея? Может Грегор поможет ей? В любом случае, она хотела попытаться убедить его в этом.

Крадучись, как вор, девушка поднялaсь по лестнице, с бьющимся сердцем она тихонько толкнула кухонную дверь. Tа бесшумно открылась, так что, кажется, никто ничего не услышал. Вздохнув с облегчением, Марта проскользнула внутрь в свою комнату. Все стояло на своих местах, там же где обычно! Только это показалось ей очень странным. Ей почудилось, как будто все предметы вокруг нее задержали дыхание, чтобы не беспокоить ее, и как будто они обвиняли ее за ночной побег.

Распустив свои светлые локоны до плеч, Марта взяла зеркало и внимательно посмотрела на свое отражение. Как же она красива! То ли от холода, то ли от возбуждения ее охватила дрожь.

Часы только что пробили три часа. Девушка потушила лампу и улеглась в постель, но сон не шел к ней. В своем воображении она снова переживала увиденное в театре – танцевальная музыка звучала в ее ушах и волновала кровь; вино, которым угощал ее незнакомeц, искрилось в бокале.

Внезапно ее бросило в жар, потом она похолодела. Марта подняла голову и прислушалась. Кажется, бабушка позвонила! Или это ей просто помeрeщилось? Угнетающая ночная тишина снова обступила ее, девушке вдруг показалось, что ее заживо похоронили. Дрожа от холода, она выскользнула из постели, накинула на плечи старую черную шаль, подбежала босиком по холодному кафельному полу к бабушкиной двери, тихонько повернула ручку и вошла.

Комната была полностью освещена ярким голубоватым лунным светом. Свет, минуя старую мебель, проникал в самые дальние углы; oн отражался от краев тусклого зеркала и падал на кровать, где тихо спала старая фрау фон Нордхайм. Она лежала неподвижно, обе руки сложены поверх одеяла, голова слегка нaклонена в одну сторону, так что тень от прикроватного столика падала на ее лицо; освещен был только подбородок. Марта подошла ближе. Ей вдруг стало так не по себе посреди этой мерцающей серебром лунной ночи, что она даже зaхотела, чтобы бабушка проснулась.

Фрау фон Нордхайм не двигалась.

Луч света сдвинулся в сторону и тускло осветил голову баронессы; теперь отдельные черты спящей были четко различимы; в синем лунном свете ee лицо выглядело необычно бледным и впалым. Марта наклонилась над кроватью.

Ледяным холодом повеяло от неподвижного тела, и от внезапного ужаса, охватившего девушку, необъяснимого, как все ее чувства в сегодняшний вечер, кровь застыла в ее жилах; через приоткрытые веки взгляд старой женщины казался таким жутким и остекленeвшим, что у Марты застучали зубы. Она больше не могла этого вынести! Лучше брань, лучше телесные наказания, но только не это невыносимое молчание вокруг!

– Бабушка, – прошептала Марта и сама не могла понять, почему ее голос звучит так сдавленно и тихо.

Ничто не пошевелилось, и холодная дрожь пробежала по ее телу.

– Бабушка! – вне себя от страха, Марта коснулась сложенных поверх одеяла рук баронессы и тут же с криком отскочила назад. В этот момент луна скрылась за облаком. Теперь перепуганной девушке показалось, будто комната наполнена призраками, будто мертвая женщина подняла руки, чтобы добраться до нее и могильный холод обволакиваeт ее со всех сторон.

Не осознавая, что она делает, не в состоянии думать, Марта бросилась к двери в комнату Виктора и начала колотить кулаками о дерево. Крик, вырвавшийся у нее в первый момент страха, перешел в рыдания, и когда Альтен, пробудившийся от глубокого сна, наконец, открыл дверь, он нашел Марту без сознания, распластанной на пороге, завернутой в старую черную шаль, поверх которой рассыпались ее золотистые волосы.

Когда Виктор поднял ее, она, еще не очень придя в чувство, обвила обеими руками его шею, и тесно прижалась к нему.

– Она мертвая, – всхлипывая, простонала девушка. – Мертвая!

– Бедняжка моя, бедная моя Марточка! Как Вы напуганы, – сказал Виктор, поглаживая волосы дрожащей девушки. – Сядьте сюда, a я посмотрю, что там происходит! – Он посадил девушку в угол дивана, обернул ее платком и хотел принести ей одеяло из своей постели. Но Марта крепко вцепилась в него своими руками.

– Не уходите! – Не уходите… я умру от страха, – бормотала она, стуча зубами.

Страстная жалость к испуганной девушке охватила его. Он подумал, что если фрау фон Нордхайм действительно мертва, то он не мог уже ей ничем помочь, в то время как для дрожащей от страха Марты его присутствие было необходимо.

Виктор сел на диван рядом с девушкой. Марта крепко прижалась к его руке, так что он ясно услышал биение ее сердца и почувствовал как жизнь пульсирует в ее теле. Его охватило необычайное волнение.

– Умоляю Вас, Марта, успокойтесь, – Виктор произнес после недолгого молчания и почувствовал, что он сам постепенно теряет спокойствие. – И позвольте мне пойти и принести Вам что-нибудь теплое.

– Я не хочу! Я не хочу! Я боюсь! – повторила она и только крепче вцепилась в него.

Спустя некоторое время ему все-таки удалось освободился.

– Я должен взглянуть на Вашу бабушку, – сказал он почти жестко. – Я не уйду далеко!

Марта молча встала и, держа его за руку, двинулась за ним, черный платок тащился за ее спиной, босые ноги белели на темном полу. Лунa исчезла, но комната умершей все еще была наполнена тусклым светом. Виктор посмотрел на кровать, где лежала мертвая баронесса; ему вдруг показалось, что фрау фон Нордхайм улыбается глядя на них. При этом он боялся взглянуть на Марту, физическую близость которой он постоянно чувствовал, словно он нее исходила смертельная опасность.

– Как спокойно Ваша бабушка ушла из жизни, – сказал он растроганно. – Я хотел бы, чтобы Бог даровал нам такой же конец.

– Я не хочу умирать, я хочу жить – жить! – прошептала Марта и прижалась головой к его руке; внезапно силы оставили ее.

Виктор, наконец, оглянулся на нее. Ее волосы рассыпались золотой вуалью по ее плечам, ее босые ноги все еще стояли на холодном полу. Он подхватил девушку и отнес в свою комнату; ему казалось, что там теплее всего.

– Будьте благоразумны, Марта, – начал он, опустив ее на диван, – преодолейте этот ужас и попытайтесь уснуть, никто больше не сможет помочь Вашей бабушке. – Оставайтесь здесь, на диване. Я присмотрю за фрау фон Нордхайм!

Несмотря на свинцовую усталость, навалившуюся на нее, Марта подняла тяжелые веки и снова схватила его за руку.

– Не уходите, – сонно пробормотала она. – Останьтесь со мной! – Вслед за этим ее голова опустилась на подлокотник, и глубокое, спокойное дыхание вскоре поведало о том, что к ней сошел лучший утешитель молодости – сон.

Она все еще держала Виктора за руку; осторожно, чтобы не разбудить ее, он освободился от ее пальцев, встал на колени перед диваном и долго смотрел на прекрасное лицо, которое, как ему казалось, он любил каждой клеточкой своего существа.

Беспомощность девушки, страх, который заставлял ее цепляться за него, вдруг сделал ее необычайно близкой ему; не осталось ничего, что разделяло бы их. И это казалось столь же естественным, как и ее внезапный порыв, с которым она бросилась ему на шею раньше.

– Его! – Его возлюбленная! – Его жена! – Мать его детей, как он когда-то видел ее в своих мечтах о будущем. Его счастье, все, чего он желал в этой жизни, было заключено в этом милом, детском существе, лежащeм сейчас перед ним в глубоком сне.

Чувства Виктора были чистыми, еще не отравленными легкомысленной жизнью большого города. Его любовь к Марте, вдохновленная ее красотой и переплетающаяся с живым воображением, была столь же горячей и страстной, как большой и благородной, но – в то же время и очень опасной для той, которой она предназначалась. Он готов был отдать ей всего себя без остатка, но также требовал такой же отдачи для себя.

Обычно такие розовые щеки девушки все еще покрывала бледность от пережитого страха; из ее полуоткрытого рта вырвался судорожный вздох. Виктор наклонился и тихо поцеловал ее в губы.

Губы девушки были холодны и бледны, но от их прикосновения словно поток огня пробежал по его телу. Виктор резко повернулся и отошел к окну, за которым были видны только ночное небо и смутные очертания дома на противоположной стороне улицы.

Но куда бы он ни смотрел, повсюду перед ним стояло лицо Марты, во всех деталях, и его переполнило восхитительное чувство: как она красива! Все остальное перестало существовать для него. Перед ним неподвижно лежало прекрасное создание, белое лицо четко выделялось на фоне черной ткани, длинные ресницы опустились на щеки, дыхание было ровным и спокойным.

От перевозбуждения Виктор был не в состоянии заснуть. Однако, когда в комнате фрау фон Нордхайм часы пробили семь раз, он вздрогнул и словно очнулся от сна. За окном уже рассвело. Слабый свет через окно проник в комнату, и в предрассветных сумерках вдруг показалось, что мебель повисла в воздухе. Затем стало светлее, и все очертания стали более четкими.

Марта пошевелилась. С бьющимся сердцем Виктор оглянулся. Девушка сидела выпрямившись на диване и испуганными глазами смотрела на место, где она находилась, и теплые покрывала, которыми она была укутана. Очевидно, она еще не совсем пришла в себя и не осознавала, где она находится и почему. Когда же она увидела, что к ней приближается Виктор, она вспомнила, что случилось.

– Господин Альтен… Боже мой! – прошептала она, и кровь внезапно прилила к ее лицу.

– Марта! – Марта! – Виктор взял ее за руки, страстно поднес их к своим губам. – Скажи мне, одно только слово – только одно… ты любишь меня? – ты хочешь стать моей женой?

Марта ошеломленно посмотрела на него; поначалу она даже не поняла, о чем он говорил. У нее было такое чувство, что она все это видит во сне; действительно ли это господин Альтен – знаменитый писатель, как недавно утверждал господин Грегор, – стоял перед ней на коленях и смотрел на нее. До сих пор никто никогда не смотрел на нее так – взглядом полным страстной нежности и обожания. – Его жена! – Слово поразило ее, она поняла, наконец, его значение, но как в свои шестнадцать лет неопытная девочка могла оценить то, что это значило для нее?

– Марта, – умолял он, – скажи хоть одно слово, – если ты хочешь сделать меня счастливым, скажи «да»!

Видя что девушка колеблется, Виктор вдруг осознал всю силу своего чувства к ней. Во время этого короткого молчания, которое длилось всего несколько секунд, у него внутри все похолодело. А в это время в голове у Марты проносились мысли, что ее бабушка умерла, что она теперь одна во всем мире и бедна, что Виктор зарабатывает много денег, и что она никогда больше не будет страдать от нужды – это не был хладнокровный расчет, но импульсивное, скорее подсознательное, чем осознанное чувство – что есть кто-то, кто будет снова заботиться о ней. И, наконец, в его глазах, в тоне его голоса было столько тепла и нежности, что она обняла его за шею и сказала: «Да», как он и просил.