Шулма

© Е. Шовунов, текст, 2024

© Издательство «Четыре», 2024

Автор благодарит Алексея Романюковича Санжиева за помощь в издании книги

Пролог

В конце апреля на старых глиняных карьерах нашли человеческие кости. Новость неспешно облетела наш сонный городок. Ажиотажа она не вызвала.

В советское время на тех карьерах добывали глину и отвозили её на соседний кирпичный завод. После распада Союза местная промышленность долго не протянула. Завод закрылся, оборудование растащили. Остались развалины. Если кому-то в городе требовалась глина, её брали в старых карьерах. По одной из здешних легенд, раньше на их месте было древнее кладбище. Краеведы-историки этот факт не подтверждали.

Когда только начинали разрабатывать глиняное месторождение, экскаваторы иногда доставали человеческие останки. Вызывали милицию. Криминалисты, как правило, давали заключение: признаков состава преступления не обнаружено. Это означало, ковш зацепил чью-то могилу. Потом такие находки перестали быть чем-то особенным.

Недалеко от карьеров стоял двухэтажный кирпичный барак – наша общага. Раньше в ней проживали работники кирпичного завода. Затем ею ведало управление городского строительства, а позже нашу обитель передали напрямую в попечение мэрии. Возводить в городке было нечего, он медленно угасал. Управление ликвидировали. Бывшие строители в основном разъехались кто куда.

В результате в общаге собрался самый разношёрстный состав. Жильё стали сдавать внаём приезжим специалистам – как правило, пожилым врачам, учителям, ветеринарам. Несколько комнат занимали старики, кто раньше трудился на городских объектах и остался к пенсии без своего угла.

На каждом этаже был длинный коридор, куда выходили двери небольших комнат, и общая кухня. Из удобств имелись электричество и центральное отопление. Раньше в здании были два туалета и на кухнях водопровод, но эти «блага цивилизации» почти сразу безнадёжно сломали. Посему воду жители набирали себе сами на улице в водозаборной колонке. На кухнях до сих пор стояли старые советские газовые плиты. Их прочности могли позавидовать египетские пирамиды.

Вода из раковин кухонь по чудом сохранившейся подземной трубе поступала в септик. Жильцы общаги, дабы не тратиться на вывоз нечистот, нагло проделали в его крышке дырку. Сквозь неё вонючая жижа круглый год стекала в речку. Ниже по течению часто сидели рыбаки и хвастались хорошим уловом.

На небольшом отдалении от нашего приюта находился монументальный кирпичный сортир с бездонной ямой. Его установили одновременно со сдачей барака. Видимо, строители знали, что туалеты внутри общаги долго не протянут.

Я получил ордер за то, что работал в мэрии младшим писарем. Выдавал населению справки о составе семьи и выписки с похозяйственных книг. В общаге я был самым юным. Почти ко всем соседям-мужчинам в зависимости от их возраста я обращался по имени и с добавлением слов «дядя» или «дед», к женщинам – соответственно, «тётя» или «баба». Ко мне относились по-отечески покровительственно, называли Писарем и иногда подкармливали домашними харчами.

Я не помнил, чтобы у нас праздновали дни рождения, юбилеи. Про свадьбы и речи быть не могло. Наши мужики в городе считались незавидными женихами. Женщины как невесты тоже не котировались. В бараке, да и во всём городе, время будто остановилось. Никто никуда не спешил. Безнадёга.

Баба Нина из нашей общаги в тот злополучный день выступила в роли экскаватора. Найденные в карьерах кости она зарыла, стражам порядка ничего сообщать не стала. Рассказала лишь соседям. Вечером выпила стопку водки, прочла молитву и легла спать.

Примерно в эти же дни, когда баба Нина нашла чьи-то кости, у нас появилась новая жилица. Ею оказалась средних лет женщина-историк, которой обещали работу в одной из местных школ. При заселении её толком никто не запомнил. Тётка бегло осмотрела комнату, закрыла её на ключ и ушла. Ордер ей дали в мэрии, причём девчата из жилищной группы клялись, что не могут найти документы приезжего педагога. Ранее в её комнате проживали ветврачи Анашкины, уехавшие в Ипатово к детям.

Через некоторое время в общаге начали умирать жильцы.

Шулма пробует силы

Сосед Лёшка Шамов жил один. Получал пенсию по инвалидности: у него с детства было что-то с ногой. Хромал он несильно, но в армию его не взяли. Летом маялся аллергией, часто сморкаясь как из пушки. Шабашил мелким ремонтом, чинил часы и радиоприёмники, иногда рыбачил. Раз в месяц уходил в запой, к которому всегда готовился обстоятельно. Соседям не досаждал. В трезвые дни отличался наблюдательностью и оптимизмом. В общежитии он проживал уже десять лет и переезжать никуда не собирался.

Лёшка и обнаружил неладное с бабой Ниной. Соседка весь день не выходила из комнаты. Как раз подошла её очередь делать уборку в коридоре и кухне на первом этаже, но старуха не появлялась. Такого за ней не водилось. Бабка отличалась крепким здоровьем и не могла долго сидеть без дела. В общаге она жила дольше всех.

За глиной в тот злополучный день она попёрлась, чтобы залепить щель под окном, откуда «дул сквозняк». Это был её бзик. Баба Нина боялась, что её продует, начнётся бронхит, затем пневмония. Старуху положат в больницу и после отвезут на погост. Современным методам лечения она не доверяла. Лечилась отварами коры дуба, ромашки, одуванчика. Подозревали, что применяла уринотерапию. Её сторонились.

– Баба Нина! – тарабанил Лёшка в соседкину дверь. – Может, вам помощь нужна?

Никто не открывал. В течение дня сердобольный сосед несколько раз пытался достучаться до старухи. Бесполезно.

К вечеру уже все жильцы начали волноваться. Лёшка безнадёжно колотил в бабкино окно. Изнутри оно было закрыто толстыми шторами. Залезть в форточку мы не могли: соседка давно заклеила её скотчем. Разбивать стекло не хотелось из-за угрозы разборок с полицией.

В тот день баба Нина из комнаты так и не вышла. Вместо неё дежурил Саня Святкин.

Утром общага просыпалась довольно рано. Кухня на первом этаже начинала жить своей жизнью около 6:00. Одной из ранних пташек являлась как раз баба Нина. Обычно она ставила на плиту огромный чайник и варила манную кашу.

К 9:00 почти все соседи приготовили завтрак. Лёшка появился на кухне позже всех. Он проспал поход на рыбалку. Вечером выпил бутылку пива и поздно уснул.

Я разогрел вчерашнюю жареную картошку и собирался пойти к себе поесть. Потом планировал не спеша отправиться в мэрию. На календаре было начало июня, среда – неприёмный день. Я вообще мог спать до обеда, но на работе скопились дурацкие справки.

– Бабка была? – вместо приветствия хмуро спросил Лёшка.

Я её не видел. Другие соседи тоже.

Позавтракав, Лёшка ещё раз постучал в дверь бабы Нины. Тишина.

– Надо полицию вызвать. Померла она, скорее всего, – мрачно сказал пришедший на кухню Святкин. Мы с Лёшкой переглянулись. Покурив на улице, договорились, что после обеда, если ничего не изменится, сходим в горотдел.

В полиции сперва отказались принимать меры по факту исчезновения бабы Нины.

– Мы начинаем поиск на четвёртый день со дня пропажи человека, – втолковывал нам дежурный опер. Других сотрудников в тот день в участке не было. – А у вас ещё даже сутки не прошли. И вы не близкие родственники соседки. Идите домой. Если через два дня не объявится, дайте знать.

Ничего не добившись, мы отправились восвояси. В общаге в тот вечер на первом этаже вне очереди дежурили Кудряшовы.

Прошло два дня. Баба Нина не появилась. Из её комнаты начал проникать тяжёлый запах. На этот раз стражи порядка почтили нас своим присутствием.

Участковый легко выбил дверь и нашёл бабу Нину мирно лежащей на древнем диване. На первый взгляд, она спала. Позже судмедэксперты скажут, что причиной смерти стал разрыв сердца. Видно, бабульке приснился страшный сон.

Участковый Саша Друмов свою работу не любил. А ещё он сильно боялся покойников. По факту ЧП ему предстояло заполнить кучу бумаг.

Комнату умершей зачем-то опечатали. Жильцы передвигались по общаге тихо, почти не разговаривая друг с другом. Смерть соседки выбила всех из колеи.

– Я же говорил! – ругался на улице Лёшка. – Может, спасли бы бабку, если б сразу в её комнату вошли. – Три дня только зря профукали. Козлы!

Последняя фраза относилась к людям в погонах. Лёшка не любил их с детства, особенно Друмова. Раньше они учились в одной школе, где будущий коп втихаря стучал на хулиганов учителям и директору, за что получил обидную кличку Дрык. Одно время он состоял в подростковой шайке. Мнил себя доном Корлеоне, но сразу после окончания одиннадцатого класса поступил в школу милиции. Закончил её с большим трудом. Первым делом по приезде в город с погонами лейтенанта Дрык, стремясь выслужиться, переловил своих бывших подельников. Его не уважали ни менты, ни бандиты.

Сосед Святкин поддакивал. Он тоже опасался покойников. Мужики решили вечером чуток выпить, чтобы снять напряжение.

Бабу Нину похоронили тихо и буднично на старом городском кладбище, без почестей и оркестра. На печальном мероприятии присутствовало несколько соседей. Лёшка плакал.

На свежем могильном холме установили деревянный столб с надписью «Куницина Инна Степановна» и годами жизни. Только тогда мы узнали, что бабу Нину официально звали «Инна» и по крови она была немкой, а не русской. Никакой родни у неё не имелось. Бывшие коллеги с кирпичного завода поумирали ещё раньше. Её комнату должны были передать в пользование кому-то из очередников на муниципальное жильё.

Череда смертей

Через неделю свихнулся жилец из седьмой комнаты – дядя Валера Афанасьев. В молодости он крепко пил, заработал диабет и от вредной привычки с трудом отказался. Заодно бросил курить. Целыми днями старик смотрел футбол. Родня приобрела ему спутниковую тарелку. Сосед яростно топил за «Спартак».

– В начале девяностых Романцев собрал мощную банду, – хрипел старый болельщик. – Мы могли выйти в финал Кубка УЕФА, если бы не Зубастик. Как он феерил! Ты ещё молодой, не застал. А вот мне есть с чем сравнить. Да, тот «Спартак» был ничем не хуже киевского «Динамо» восьмидесятых.

На самом деле я неплохо разбирался в футболе и смотрел матчи начиная с чемпионата мира в Италии в девяностом. Но всё равно дядя Валера, в вопросах спорта номер один, относился ко мне свысока.

Общаться с ним было интересно. Раньше сосед трудился поваром, поэтому иногда угощал меня разной вкусной едой. А ещё мы рубились в карты. Играл он отменно.

Тем неожиданней для всех стало его сумасшествие. Ночью общага была разбужена дикими криками. Дядя Валера жил в угловой комнате на первом этаже. Передвигался он медленно, посему с вечера держал наготове портативный туалет. Такое устройство в городе имелось только у него. Новинку привезли соседу из-за бугра, и он ею очень гордился. Воду дядя Валера хранил с запасом, в большом пластмассовом баке.

Причин для выхода старика из комнаты в полночь в нижнем белье не имелось. Но в том-то и дело, что соседи нашли его на полу в коридоре, кричавшего изо всех сил. Он показывал пальцем на свою комнату и пытался встать на ноги.

Потом никто не смог вспомнить, что именно орал дядя Валера. Вызвали скорую. Врачи сказали, что пару дней сосед проведёт в больнице. За ним понаблюдают, у него сильный шок.

– Жалко старика, – обсуждали мы с соседями в курилке беду с дядей Валерой. – И с чего бы его так накрыло? Не пьёт, не курит, не стрессует.

Вернувшись домой из больницы, спустя день старик отдал богу душу. Узнал об этом как раз Лёшка, который зашёл к дяде Валере попросить в долг на чекушку. Сосед не запер входную дверь, чего обычно за ним не водилось. Он лежал на диване, смотря в потолок, и был уже холодным.

Участковый Друмов ругался, как пьяный прораб. Он только отошёл от оформления бумаг о смерти бабы Нины. Начальство несколько раз заставляло его переделывать рапорт и пеняло на безграмотность. Кое-как сбагрив кипу документов, Дрык получил ещё один «сюрприз».

Опера́ на всякий случай шустро осмотрели комнату дяди Валеры. Ничего криминального не нашли. Видимо, старику, как и бабе Нине, тоже приснился страшный сон. Медики развели руками: сосед умер сам. Никаких ран, следов яда и прочих веществ.

В результате на городском кладбище одной могилой стало больше.

Общежитие впало в депрессию: за полторы недели ушли два соседа.

Ещё через десять дней произошло ЧП у пожилой бездетной четы Кривицких. Они проживали на втором этаже в угловой комнате возле пожарной лестницы. Ей обычно и пользовались. Супруг – дядя Коля – поднимался вечером домой. Никто не видел, как он сорвался, но все слышали его вопли. Бедняга чудом не сломал позвоночник при падении. Когда его пытались привести в чувство, сосед хотел что-то сказать, но не мог. Лишь дёргал правой рукой в сторону лестницы. Врачи вкололи ему успокоительное и увезли на скорой. В больнице ему наложили гипс на левую руку.

– Говорил я ему, – рассказывал Святкин, – ходи, как все, по обычной лестнице. Да, путь будет чуть длиннее. Но зато не свалишься с высоты. Он не слушал, смеялся, говорил, что может вслепую туда-сюда по пожарной пробежаться. Вот и пробежался.

Кривицкие приехали в город в восьмидесятых и сперва жили в другой общаге. Потом получили квартиру от пищекомбината, где дядя Коля трудился технологом. Тётя Оля работала в районо специалистом. Они долго не могли завести детей, оба лечились, но безуспешно. После банкротства комбината дядя Коля начал выпивать. Потом продали квартиру и уехали в Саратов. Через год вернулись в город и устроились в коммунхоз. Им дали комнату в нашей общаге. Тётя Оля ходила по домам и квартирам и сверяла показания счётчиков, дядя Коля крутил баранку мусоровоза.

– Нам здесь больше нравится, чем где-либо, – говорила на кухне тётя Оля. – Моя родня живёт на Ставрополье. Звали нас, но нам и тут хорошо. Тихо, спокойно.

По общему мнению, дядя Коля выпил лишнего и сорвался. Полиция не обнаружила криминала. Через день сосед, хромая, вернулся домой. Вечером он вышел подышать свежим воздухом. Выглядел мрачно и сильно осунулся. Ни с кем говорить не хотел. К утру ни с того ни с сего его сердце остановилось.

Тётя Оля не могла поверить в случившееся. Она бросалась на вызванных врачей, поцарапала Друмова, кричала, швыряла предметы. Её скрутили, сделали укол и увезли в больницу.

На похоронах дяди Коли она не присутствовала, поскольку находилась в лечебнице. В последний путь его проводили соседи и бывшие коллеги с пищекомбината.

Тётю Олю мы больше не видели. В больнице ей стало хуже, она потеряла память. Позже её забрали родственники и, говорят, по большому блату оформили в стардом в другом городе.

Комната Кривицких теперь тоже стояла закрытой и ждала новых хозяев.

Участковый Друмов уже ничему не удивлялся и обречённо оформлял документы о смерти очередного жильца общаги.

– Эх, Коля, Коля! – вздохнул в курилке Саня Святкин. – Не доиграли мы с тобой партеечку. Хороший ты мужик был, земля тебе пухом.

Баба Саша Михеева из второй комнаты пожалела тётю Олю:

– Никому не нужна осталась, бедняжка. Ни детей, ни друзей. Не дай бог так к концу жизни одной куковать.

У самой бабы Саши единственный сын в девяностых умотал в Германию и про мать забыл напрочь. Бабка сильно скучала, втихаря плакала.

Обстановка в бараке была невесёлая.

Спустя несколько дней сосед дядя Дима Исаков утром не вышел покурить. На стук в дверь он не отвечал. В панике жители без вызова полиции вломились к нему в комнату и нашли его на полу с открытыми глазами.

Судмедэксперт сказал, что сосед умер быстро, не мучился. Якобы тромб. Крепкий пенсионер – дядя Дима не пил, круглый год ходил на рыбалку, мог подтянуться на турнике пять раз и не устать. И вдруг ни с того ни с сего – тромб.

Исаков раньше работал на маслозаводе. До переезда в наш город успел поколесить по разным губерниям. К старости его потянуло на малую родину, но посёлок, где он родился и вырос, давно исчез с карты. Поэтому Дима осел неподалёку, устроился на работу и получил комнату в общаге.

Проводить его в последний путь пришла целая делегация с маслозавода. Сосед оставил о себе хорошую память.

– Дядя Дима был одновременно женат на двух тётках, – рассказывал про него Лёшка. – Уникальный мужик. Как он всё успевал?!

Я сперва не верил в эти байки. Потом втихаря уточнил в загсе, как такое могло быть. Оказалось, сразу две женщины в соседних регионах, правда, через разные суды и в разное время, установили факт брачно-семейных отношений с Исаковым. Подобные ситуации иногда случались. Причём период их двойного сожительства совпадал чуть ли не до дней. Дядя Дима гордился успехом у слабого пола. А вот своих детей официально у него не было.

– Может, родись у Димы сын или дочка, он бы и остепенился, за ум взялся, – горевали за Исакова соседки.

На самом деле дети у него были. Он узнавал о них уже постфактум. Алименты не платил: никто и не требовал.

– Наследил я, конечно, по стране, – хвастался дядя Дима в курилке. Сам он почти не дымил, но любил поболтать с мужиками «за жизнь». – У меня в Самаре дочка есть, сын в Воронеже, ещё один где-то в Подмосковье. Я же как перекати-поле в молодости носился.

– И что, ни разу не хотелось посмотреть на детей? – спросил его Лёшка.

Дядя Дима вмиг посерьёзнел.

– Что ты, Лёха?! Конечно хотелось. Но как я им объясню, кто я такой? Их матери вряд ли пожелают меня увидеть. Я же от всех своих подруг сам уходил, бросал их. Сейчас понимаю, что наделал глупостей, но поезд ушёл.

Исаков жил через стену от Лёшки. Иногда они играли в нарды до самого утра. Дядя Дима был компанейским человеком. Он со всеми находил общий язык.

Участковый Друмов больше не боялся покойников. На оформление документов о смерти дяди Димы у него ушло всего два часа.

– Вот ведь как бывает, – тихо сказал на похоронах Лёшка. – Человек не пил, почти не курил, жил себе спокойно и не знал, что у него тромб. А многие бухают как не в себя, и хоть бы хны.

Баба Саша Михеева поддакнула:

– И не говори, Лёшенька. Жалко Диму. Всегда такой вежливый, слова плохого от него не услышишь. Ну, земля ему пухом!

Саня Святкин умер не в общаге. В начале июня он упал по пьяни с моста в речку, откуда его вытащили рыбаки. Наглотавшись грязной воды, сосед получил сильное отравление. Дядьку рвало кровью. Его отвезли в инфекционное отделение местной больницы, потом в реанимацию. Оттуда Саня не вернулся.

О нём так же, как и по Исакову, горевала вся общага. Сосед Святкин был безобидный. Несмотря на возраст в 56 лет, его называли «Саня». Иногда выпивал, но в меру. Почему он рано утром пьяным оказался на злополучном мосту, никто не знал.

Я вспомнил, как однажды поддатый Саня рассказывал мне на кухне про свою жизнь.

– Понимаешь, – смолил он «Приму», – я ведь не всегда таким был. Я же дипломированный юрист. Одно время неплохо зарабатывал, жил в Ставрополе, ездил на «мерседесе». Имел особняк. Был женат на красивой и доброй женщине. Она родила мне двоих детей. Я этого не ценил.

Помолчав, Святкин продолжил:

– И всё мне было рядом с ней как-то не так. Уж слишком она правильно себя вела. Не ругалась. Не устраивала сцены ревности. Спокойно относилась к моим закидонам. Дом – полная чаша. Идеальная женщина. Робот! А мне хотелось испанской страсти. Чтобы тарелки летали, бокалы бились, ножи мелькали. Начал по бабам бегать. Искал такую, как у Джеймса Бонда, – гибкую, стройную – женщину-лань. Думал, с молодыми стервами интереснее. Дуралей.

Саня выбросил бычок и пошатываясь подошёл к раковине. Безуспешно попытался открыть старый кран.

– Тю, чёрт, совсем забыл, что эти штуки давно не работают, – ругнулся сосед.

– А где сейчас твои жена и дети? – спросил я Саню.

Тот вздохнул.

– Я всё им оставил: дом, машину, деньги. А сам уехал. Пальцем на карту ткнул не глядя. И попал вот сюда. Они обо мне ничего не знают. Наверно, думают, что я давно умер.

– Странно. Захотели найти – нашли бы, – заметил я.

Саня кивнул.

– И то правда. Но у них уже давно своя жизнь, мне там нет места.

Я молчал. На кухне в тот вечер было непривычно тихо.

– Я сперва в другой общаге жил, – рассказывал Саня. – Потом предложили в эту переехать. И знаешь, мне здесь нравится. Живу спокойно, неторопливо.

В городке к нему привыкли.

Саня зарабатывал тем, что неплохо столярничал. Ему часто предлагали разные шабашки. Иногда он пропадал на несколько дней. И вдруг умер.

Друмов искренне оплакивал добряка. В своё время тот учил будущего участкового удить рыбу и делать поплавки. Тогда Святкин жил в бараке возле дома Дрыка.

Саню провожали всей общагой. Кроме нас проститься с ним пришло немало народу. Многие плакали.

Один из соседей – нестарый ещё дед Кукан – мрачно смолил «Беломор» в курилке.

– Не нравится мне всё это, – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. – За два месяца пять человек как корова языком слизала. Так не бывает. Здесь что-то не то.

Лёшка озадаченно кивнул.

Другой сосед – крепкий мужик без определённого рода занятий по имени Андрей – выбросил окурок и поддержал мысль Кукана:

– Верно. Будто сглазил кто-то общагу.

И действительно, на местном погосте уже был целый ряд свежих могил с жителями нашей обители. По городу пошли страшные слухи. Общага поминалась недобрым словом. Все жильцы были на нервах.

Родни у усопших соседей почти не имелось. На кухнях стало просторнее. Прекратились долгие разговоры ни о чём.

Общага походила на дом-призрак.

Новая соседка не сразу вызвала к себе интерес. Череда трагичных случаев отвлекла от её появления. Сперва о ней и вовсе забыли, но график дежурства на кухне и в коридоре никто не отменял. По нему жильцы двух этажей каждый в свой день делали уборку, мыли пол и выносили мусор, иначе общага утонула бы в грязи. Историчка об этом правиле не знала. Её комната была закрыта, на стук никто не открывал.

Наша неофициальная староста баба Таня из восьмой комнаты решила кровь из носу добиться от новой соседки соблюдения графика.

Несколько дней настырная пенсионерка безуспешно караулила загадочную жилицу. Видно, за данным занятием её и схватил инфаркт. Бабу Таню под вечер нашли в коридоре уже холодную.

Обнаружил старосту Андрей. Он и вызвал врачей и полицию. Медики уехали сразу, сказав, что здесь они бессильны. Баба Таня ушла быстро, не мучилась. Сердце.

Кукан с Лёшкой накрыли соседку простынёй. Через некоторое время прибыл мрачный Друмов.

– Что у вас происходит? – возмущался бедный участковый, ни к кому конкретно не обращаясь. – Я к вам как на работу скоро ходить буду.

Лёшка толкнул его, нарываясь на драку. Андрей навис над Дрыком, сжимая и разжимая кулаки. Кукан подошёл очень близко и ёмко произнёс:

– Чё, гнида, зубы лишние? Давно в копчик не получал?

Испуганный Друмов вмиг растерял свою важность. Он хорошо знал, что в общаге живут люди, которые помнят его ещё сопливым ябедой. И этих ребят лучше не злить.

– Да понятно, понятно, – участковый миролюбиво развёл руками. – Я никого не хотел обидеть. Пойдёмте покурим, надо снять напряжение.

Кукан злобно ответил:

– Пока баба Таня лежит на грязном холодном полу, никто с тобой курить не будет. Давай быстро делай, что должен. Надо перенести тело в комнату.

Друмов оформил её за час.

Через день на погосте появился новый холмик с надписью «Власова Татьяна Сергеевна» и годами жизни. Похоронили её тихо, проводить бабу Таню пришли только соседи. Дети, внуки, другая родня печальное мероприятие проигнорировали, хотя жили неподалёку, в Ростовской области. Им отправили телеграмму, но они не приехали.

– Ну и мрази! – возмущался Лёшка. – Баба Таня, помню, всегда им на праздники подарки отправляла с автобусом или почтой. С пенсии нет-нет да и посылала внукам перевод. А они даже не удосужились проститься!

Баба Таня раньше работала вахтёром в ПТУ. Начальство училища прислало дешёвый пластиковый венок. Вот и вся память о человеке.

– Жалко бабку, – задумчиво сказал Лёшка, глядя на свежий деревянный крест. – Если её никто из родни не пришёл проводить, то меня и подавно некому будет хоронить.

Я замахал на него руками:

– Типун тебе! Дурак, что ли? Накличешь ещё.

Лёшка промолчал.

– Шестая, – ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотал в курилке Андрей, придя с кладбища. – Шесть человек из общаги упокоились. Земля им пухом…

И вот тут-то оставшимся жильцам стало реально страшно.