Корректор Татьяна Князева
Иллюстратор Анастасия Кременецкая
Дизайнер обложки Клавдия Шильденко
© Виктор Штейн, 2025
© Анастасия Кременецкая, иллюстрации, 2025
© Клавдия Шильденко, дизайн обложки, 2025
ISBN 978-5-0067-2846-2 (т. 1)
ISBN 978-5-0067-2844-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава первая
13 мая 1972 г.
Забайкальский край,
поселок Хилок
Яркий свет луны пробивался сквозь неплотно закрытые шторы больничной палаты. На единственной кровати, находящейся в ней, лежала женщина. Глаза ее были закрыты. На вид ей было лет семьдесят пять – восемьдесят, но реального ее возраста не знал никто, и даже она сама. Шалва, так ее звали, перестала делать зарубки на родовом бревне после того, как перешагнула цифру сто. «Какая разница, – подумала она тогда, – я пожила достаточно». Было это в день полной луны лет десять-пятнадцать тому назад.
Приближение своей смерти она почувствовала за три месяца, поэтому время подготовиться у нее было. Шалва навела порядок в доме, собрала в коробку все фотографии и книги. В другую коробку она сложила все, что использовала для исцеления больных и нуждающихся: свой бубен, который ей подарил отец на ее десятилетие, любимый варган1, свою одежду – маньак2 и порук3, мешок с сушеными травами и все остальное. Теперь осталось сделать одно, наверное, самое важное в ее долгой жизни дело – дождаться мальчика. Она думала о нем постоянно, и даже во сне, находясь в полузабытьи, Шалва ни на миг не прерывала своей связи с маленьким сердцем только что появившегося на свет мальчика, находившегося от нее в шести тысячах километров.
Шалва была шаманом в четвертом поколении. Складывая тогда вещи, она задумалась: «Как получилось, что ее род прерывается именно на ней? Неужели она виновата в этом? Как ни уговаривала она свою дочь перенять ее способности и продолжить многолетнее дело, но ведь нет! Шура выросла на идеях равенства и братства, так популярных в послереволюционные годы. И все, чему она научила ее в детстве, пошло прахом – Шура от этого отказалась. И ведь и замуж вышла за ярого коммуниста, переехавшего в Хилок с Украины. Как же он ей голову вскружил – молодой, красивый, начальник пожарной части района, убежденный коммунист и руководитель местной партийной ячейки. Он забрал ее у меня и заставил отказаться от знания, которое я ей практически уже передала. Потом – Зина, их дочь. Хорошая девочка, но ведь и с ней они запретили мне общаться. Николай, отец Зины, так и сказал: «Будешь свои ведьминские руки на нее накладывать – посажу тебя, не трогай мою дочь». Потом у нее своя доченька родилась – Ирина. Хорошая такая девочка, правнучка моя, но ведь они и к ней подойти мне не давали. Да и способностей, как ни странно, не обнаружилось у нее особых. Это удивительно, не впитала она в чреве матери расположенности своей к моему умению. Но мальчик! Второй ребенок Зины, мой правнук. Ведь как удивительно все получилось, и против закона, и против правил. Отец мне всегда говорил: «Будущего шамана выбирают сами духи. Только они решают, кому будут покровительствовать, но ты должна быть умелой и чуткой. Твоя дочь и ее дети – обрати внимание на них, девочки довольно чувствительны и награждены от рождения многими способностями. Духи любят женщин, но благосклонны и к мужчинам».
Когда мальчик появился на свет, я аж подпрыгнула во сне! Почему так рано? Только шесть месяцев в чреве матери провел. Не потому ли, что я помирать собралась? А ведь так и есть: я причина его раннего рождения. Духи хотят, чтобы мы встретились здесь, на этой земле. Значит, так тому и быть. Но ведь как слаб он, я еле чувствую биение его сердца, и сколько в нем силы, желания жить, и ведь он уже видит сны – настоящие, он видит то, на что еще никогда не смотрели его глаза. Я должна помочь ему и дождаться встречи с ним, и духи поддержат меня в этом».
Глава вторая
В тот же день,
13 мая 1972 г.
Город Горький
Малыш был очень слаб. Лежащий под стеклянным колпаком мальчик был маленьким и худеньким, его кожа имела фиолетовый, с красными прожилками цвет. Грудь малыша медленно поднималась и опускалась, при этом его маленькие пальчики чуть сжимались и разжимались все вместе, так как были сращены между собой. Врачи не стали после рождения разделять их, глядя на его низкие показатели жизнедеятельности и опасаясь за жизнь малыша. «Сделаем позже», – сказали они родителям. И подумали: «Если выживет».
Главный врач роддома, поглаживая правой рукой усы, разговаривал с мамой мальчика в своем пахнущем после ремонта краской кабинете.
– Зина, ну пойми, нельзя этого делать. Я вообще не очень понимаю, как он живет. Ну показатели ведь нулевые почти. Как будто сам Бог его сердечко заставляет биться своей рукой. Нельзя его трогать, мы даже в больницу его не можем перевести.
– Дмитрий Яковлевич, ну послушайте, это нужно, тогда у него будет шанс. Бабушка сказала, что он доедет и она ему поможет.
– Зина, ну ты себя слышишь? Ну какая бабушка, он нуждается не просто в медицинском уходе, а в реанимации! Допустим, она там хоть супершаманка, бабушка твоя, дай бог ей здоровья, но ты сама-то себя слышишь? Шесть тысяч километров: шесть часов на самолете, потом поезд, потом машиной – трое суток ведь вам добираться! Не довезете вы его. Ты только его родила, шести месяцев нет, как он жив-то вообще?!
– Дмитрий Яковлевич, вы не понимаете, она не попросила, она приказала так сделать. Никто и никогда не спорит с Шалвой! Если она сказала, то так и нужно поступить, только так! – по щекам женщины потекли слезы, но она знала, что ей нужно сделать и через что придется еще пройти, поэтому держалась изо всех сил.
– Хорошо, Зина, но ты убьешь его. Сейчас напишешь мне расписку, что всю ответственность ты берешь на себя и забираешь ребенка. Черт, да меня попрут с работы, еще и статью за халатность прикрутят!
– Все будет хорошо, бабушка сказала, что под ее защитой он доедет, она ему помогает. Давайте бумагу, я напишу.
Написав расписку, женщина устало откинулась на спинку стула и закрыла глаза: «Но почему все так? Почему все пошло не по плану?»
Семья Обогаевых месяц назад прибыла из маленького Забайкальского поселка Хилок в город Горький. Приехали на разведку, собираясь переезжать из Забайкалья в европейскую часть, поближе к Москве. Поселились втроем с мужем и семилетней дочкой у друга семьи Паши, который перебрался в Горький четыре года назад. На самом деле Паша и уговорил их на переезд. В Горьком он неплохо устроился, получив работу главного инженера в одном из строительных трестов. Паша уже предварительно и договорился обо всем.
– Зина, – сказал он ей тогда по междугороднему телефону, – приезжайте. Я тут предварительно решил все. Толю берут мастером в трест, у меня будет работать. Тебя договорился в стройбанк устроить, пока учетчиком, но там быстро можно дорасти до помощника бухгалтера и выше. Самое главное – общежитие вам дают, девять метров, правда, но ничего, главное ведь с чего-то начать. Год-два поработаете, и выбьем вам квартиру.
– Паша, спасибо тебе, друг сердечный, – крепко прижимая трубку к уху, почти прокричала ему Зинаида. – Мы приедем, но пока только осмотреться, город увидеть, как там и что у вас. Если все сложится, мне ведь рожать через четыре месяца, так и родим в Горьком. Там ведь, наверное, и роддома, и врачи получше, чем у нас тут.
На том и порешили и, купив билеты на «Красную стрелу»4, отправились в Горький с пересадкой в Кирове.
* * *
За шесть дней до этого,
7 мая 1972 г.
Город Горький
Когда почтальон принес телеграмму и муж привез ее в роддом, сердце Зины невольно екнуло. «Отец, – подумала она. – Ведь у него больное сердце». С дрожью в руках взяв бумажный листок, она прочитала: «Зина, мальчика привезите ко мне, немедленно. В больницу. Шалва».
«Да как так, ведь еще и не сообщали никому о рождении сына! Но о чем я, это ведь Шалва. – Зинаида задумалась. – Дорога в Забайкалье долгая, даже если билеты на самолет до Читы есть, то добираться три дня. В Чите нужно доехать до железнодорожного вокзала, сесть на проходящий поезд до Хилка и там, договорившись с машиной, добраться до бабушки. Но ехать надо, Шалва никогда не ошибается и ничего просто так не говорит. Надо разговаривать с Дмитрием Яковлевичем, нужно его убедить, нужно все ему объяснить».
Глава третья
15 мая 1972 г.
Забайкальский край,
поселок Хилок
Старенький «Москвич-401» пробирался по ночным улочкам Хилка, подпрыгивая на ухабах грунтовой дороги. Асфальта местные жители отродясь не видели. Зинаида сидела на заднем сиденье машины, держа на руках завернутого в байковое одеяльце ребенка. Малыш, измученный долгой дорогой, наконец уснул. Под мерное урчание мотора она тоже задремала, ежась от холода и пытаясь согреться, прижимая к себе малыша. Печка в машине не работала, а на улице было не больше пяти градусов тепла. Таковы забайкальские капризы погоды: днем может быть плюс тридцать пять, а ночью – плюс пять или меньше. Суровый край, что и сказать. Как же она устала!
Паша сумел договориться через своего начальника и купить билеты на самолет до Читы. Мишу забирали из роддома на такси и сразу поехали в аэропорт. Миша – это имя Зинаида выбрала для сына еще до его рождения. «Конечно, все родственники будут против, – подумала она тогда, – не бурятское ведь имя, не наше. Но и жить сыну придется не на своей исконной родине, а почти в самом центре СССР. Пусть будет Миша». На том с мужем и порешили. Прилетев в Читу рано утром, с учетом шестичасовой разницы во времени с Горьким, семья Обогаевых поехала на железнодорожную станцию. До посадки на поезд №037 «Владивосток – Москва» было еще десять часов, которые они провели на вокзале в комнате матери и ребенка.
Боже, всю дорогу Миша кричал. Кричал неистово, без остановки, оглашая все вокруг: такси, здание аэропорта, салон самолета, железнодорожный вокзал и вагон поезда – своим надрывным криком. Два или три раза Зинаида тайком плакала, заходя в уборную самолета и поезда. Она выплескивала всю свою боль и тревогу за сына, но делала это так, чтобы ни муж, ни дочь, ни чужие люди этого не видели. Проплакавшись и вытирая слезы с лица, она говорила себе: «Все будет хорошо, все обязательно будет хорошо».
Дорога от Читы до Хилка заняла почти семь часов. Выйдя из поезда в двадцать три часа десять минут по местному времени, Обогаевы отправились в больницу Хилка, где лежала бабушка Шалва. Встретил на вокзале и отвез их в больницу на своем «Москвиче» старый друг отца, с которым заранее договорились.
«Удивительно, – подумала Зина, усаживаясь с малышом на руках в машину, – и папа ведь не приехал встретить, хотя, наверное, очень хотел внука увидеть, и маму не пустил. Это из-за Шалвы, сколько лет уже, а никак он не любит тещу и не принимает ее».
Поселковая больница, построенная еще в довоенные годы, располагалась на противоположном конце Хилка. Через сорок минут «Москвич» остановился у неприметного, серого одноэтажного здания, в двух окнах которого горел свет – их ждали. К Шалве здесь относились с огромным почтением и уважением, ведь она много раз помогала врачам разбираться со сложными и непонятными для них случаями. Не успела семья Обогаевых выйти из машины, как входная дверь приемного покоя распахнулась и на улицу в накинутом поверх одежды халате вышел главный врач больницы Евгений Семенович.
– Доброй ночи, – сказал он, здороваясь с отцом семейства за руку, – проходите, Шалва вас ждет. Зинаида, я думаю, тебе лучше зайти к ней с ребенком одной, уж очень она слаба, ничего не ест и молчит все время. А муж с дочкой пусть в приемном покое отдохнут, и накормим мы вас – подготовились. Иди давай, четырнадцатая палата, по коридору последняя дверь направо.
Он чуть приобнял женщину за плечи, и в этот момент ребенок проснулся и зашелся в истошном крике, оглашая тишину больницы своим надрывным плачем.
Глава четвертая
16 мая 1972 г.
Забайкальский край,
поселок Хилок
Зинаида с дрожью в ногах толкнула дверь больничной палаты и зашла внутрь. Было темно, но при свете луны она увидела Шалву, лежащую на кровати. Старая шаманка никак не отреагировала на вошедшую. Глаза ее были закрыты, и Зинаиде даже показалось, что она не дышит.
«Боже, неужели я опоздала?» – острой болью пронеслась у нее в голове страшная мысль.
И в этот момент Шалва открыла глаза и тихим голосом произнесла:
– Сайн байна5, Зиночка. Я все-таки дождалась вас. Теперь положи мальчика мне на грудь и уходи. Пусть сюда никто не входит, пока я не позову.
– Но, бабушка? – ахнула Зина.
– Положи и уходи, – тихо повторила Шалва.
Зина развернула одеяло и аккуратно, животиком вниз, положила кричащего сына на грудь бабушки. Малыш отчаянно застучал ручками и ножками, но Зинаида, резко развернувшись, вышла из палаты и плотно закрыла за собой дверь. Она уже практически заревела от усталости и отчаяния, и в этот момент крик ребенка резко оборвался и наступила пронзительная тишина. Это показалось Зинаиде невозможным и абсолютно нереальным, крик малыша все еще звучал в ее голове, и от этого тишина неимоверно давила. Она на мгновение закрыла глаза и в ту же секунду провалилась в глубокий сон.
Старинные часы в кабинете главного врача тихо отбили двенадцать ударов. Зинаида открыла глаза и посмотрела на свои маленькие, с черным ремешком часы «Победа» – подарок отца. Часы показывали ровно двенадцать часов дня.
«Ого, сколько же я проспала», – подумала она с тревогой.
– Зина, доброе утро. Пойдем, поешь. Нас так вкусно накормили вчера, пошли, пошли, – муж ласково взял ее за руку.
Зинаида подняла на него вопросительный взгляд.
– Нет, не звала. Сто раз к двери подходили все. Бормочет там чего-то Шалва, а Миша молчит.
«Одиннадцать часов прошло, – думала Зина, с аппетитом уплетая жареную картошку с маринованными груздями и сметаной. – Чем они там занимаются?»
Пока Зинаида спала беспробудным сном после дальней дороги и пережитого, ее муж и дочка тоже успели и выспаться, и поесть. Ирина сидела за столом в кабинете главного врача и, мурлыча себе под нос какую-то песенку, рисовала карандашами в старом медицинском журнале. Рядом с ней лежала кипа уже изрисованных газет.
«Боже, – вгляделась в них Зинаида, – она и Леонида Ильича разрисовала, надо будет забрать эту газету от греха подальше».
Не успела она об этом подумать, как в кабинет главного врача вбежала молодая санитарка и выдохнула с вытаращенными глазами:
– Шалва зовет.
– Зиночка, – Евгений Семенович спокойно посмотрел на вошедшую, – давай-ка ты одна пока зайди, а мы все в коридоре тебя подождем.
Шалва с улыбкой смотрела на мальчика, который лежал рядом с ней и сладко посапывал. На лице малыша то и дело появлялись гримасы, он морщился и иногда улыбался.
«Как же я устала, – подумала старая шаманка. – Как же устала. Похоже, что сегодня мой последний день здесь. Духи зовут меня, но, слава, они приняли мальчика в свою семью, и теперь он под их защитой, теперь он будет продолжением нашего рода. Нужно поговорить с внучкой и дать ей наставления».
В этот самый момент дверь больничный палаты приоткрылась и с тревогой на лице вошла Зинаида.
– Бабушка, можно? – тихо спросила она, не отрывая взгляда от спящего на кровати сына.
– Подойди ко мне, Зина, – Шалва слегка приподняла правую руку, – нам нужно с тобой поговорить. Послушай меня, девочка моя, – еле слышным голосом продолжила она, когда Зинаида присела рядом с ней на краешек кровати: – Я сделала для него все, что могла. Я уже очень слаба, но духи помогли мне, и они приняли его в свою семью. Запомни: он теперь другой, ничему не удивляйся. С ним все будет хорошо, он под их защитой. И самое главное, – Шалва замолчала и закрыла глаза, набираясь сил, – до четырнадцати лет он должен жить здесь.
Зина дернулась, но старая шаманка, как будто предвидя это, прикоснулась своей правой рукой к груди внучки.
– Его сердце должно напитаться силой этого места, не спорь. Можешь забрать его туда, куда вы уедете, на несколько лет, пока он нуждается в твоей заботе, но потом ты должна вернуть его сюда. Не спорь, это важно. Тогда все то, что я передала ему, раскроется в нем. И это моя воля. Последняя. А теперь возьми малыша и уходи. Мне нужно отдохнуть. Пусть никто не заходит.
По щеке Зинаиды потекла слеза, и, когда она наклонилась и поцеловала старую шаманку в щеку, слеза капнула ей на лицо и сразу же застыла, как волшебный кристалл.
– Спасибо, бабушка, – прошептала Зина, вытирая слезы трясущимися от волнения руками. Она аккуратно завернула сына в одеялко и вышла из больничной палаты.
Ночевать Обогаевы поехали к Зининым родителям. Рано утром следующего дня им сообщили, что шаманка Шалва умерла.
Глава пятая
28 августа 1977 г.
Забайкальский край,
поселок Хилок
– «Навсегда войдут в летопись социалистической Родины эти октябрьские дни, озаренные светом народной радости и торжества. С энтузиазмом восприняли советские люди основной закон Страны Советов, вступивший в действие накануне ее славного шестидесятилетия. Он знаменует еще один шаг по дороге Великого Октября к нашей заветной цели – коммунизма».
– Миша, не коммунизма, а коммунизму, – дед Николай поправил очки и внимательно посмотрел на Мишу.
– Дедушка, но я уже очень долго читаю, давай отдохнем, два часа уже прошли.
– Хорошо, хватит на сегодня. Ты «Молодую гвардию» когда закончишь читать? – На лице деда Николая появилась хитрая улыбка.
– На этой неделе закончу, мне не очень много осталось, – Миша, положил на стол газету «Правда».
– Дед, ну я гулять?
– Чтобы до десяти был дома, – строго, но с улыбкой отчеканил дед Николай и увидел, что внука уже след простыл из комнаты. «Вот сорванец, – удивился он. – Как вот так быстро из поля зрения он всегда исчезает, раз – и нету? Но ведь какой хороший парень растет! Умный, толковый и добрый. Будет из него толк».
Миша уже год жил у дедушки Коли и бабушки Саши в Хилке. Хилок был небольшим поселком, располагавшимся в окружении величественных сопок и бескрайней забайкальской тайги. Находился он на Транссибирской железной дороге и имел одноименную железнодорожную станцию «Хилок», через которую в одну и в другую сторону без остановки шли товарные и пассажирские поезда. Вся жизнь поселка так или иначе была связана с железной дорогой. Дедушка Миши всю жизнь после войны, на которой он повоевал два с половиной года, работал в местной пожарной части и, дослужившись до начальника, через несколько лет ушел на пенсию и занимался хозяйством. Развел куриц, огород посадил, ходил в тайгу за грибами и ягодами. К охоте не пристрастился, поскольку животных любил и жалел. Бабушка Александра же работала начальником товарной станции, дел у нее было огромное количество, поэтому дома она появлялась только вечером, усталая, но всегда веселая и добрая. Мишу они очень любили и души в нем не чаяли. Внук появился в их жизни неожиданно и сразу же изменил весь ее уклад. Жили скромно, в большом дореволюционном деревянном доме, похожем на барак, разделенном пополам на две семьи. Водопровода, конечно же, не было, воду набирали и приносили в ведрах с колонки, расположенной на улице через два дома. Отапливались буржуйками, которые стояли в каждой комнате. Еще в доме на кухне была большая кирпичная печь, в которой готовили еду по праздникам и в выходные. Жили, конечно, не богато, но и не бедно, да и хозяйство свое, какое никакое, имелось.
Семья Обогаевых после похорон Шалвы в течение двух недель собрала свои скромные пожитки и уехала в полном составе в город Горький. Устроившись с помощью друга семьи Паши на работу и получив заветную девятиметровую комнату в общежитии, они погрузились в новый для них ритм жизни большого города.
Маленький Миша удивительно быстро изменился: набрал вес, перестал плакать, его жизненные показатели начали улучшаться, и практически через полгода он догнал своих сверстников в развитии. Но вот что удивляло его родителей почти постоянно. Разговаривая с ним, купая и играя, они видели его очень спокойный, изучающий взгляд – взгляд абсолютно взрослого человека. Однажды Зинаида так и сказала мужу:
– Толя, ты тоже видишь, как он смотрит? Это очень необычно. Такой ребенок у нас с тобой умный!
А сама в тот же момент подумала: «Это точно Шалва, это она так повлияла на него. Только этим можно объяснить все, что происходит с нашим сыном, только так».
В два с половиной года Мишу отдали в садик, и Зинаида смогла наконец выйти на работу. Жить стало чуть легче благодаря добавившейся к доходу семьи дополнительной зарплате. Но девятиметровая комната в общежитии, в которой жила семья Обогаевых, конечно, комфорта не обеспечивала. Мишина кроватка, сваренная из строительной арматуры на стройке по эскизу папы, занимала достаточно много места, еще ящик с запасом картошки, кроватка старшей дочери Ирины и их полутораспальная кровать, кухонный стол – попросту говоря, и шагнуть в комнате было негде. Папе Миши Анатолию обещали в будущем в строительном тресте выделить двухкомнатную квартиру. Но вопрос этот пока никак не решался.
Зинаида постоянно думала о наставлении бабушки – о том, что Мише нужно проводить свое детство на родине, в Забайкалье. «Но как? Отправить мальчика на воспитание к дедушке и бабушке? Как это будет выглядеть и как я буду без сына?» – думала она каждый день, укладывая Мишу спать, заглядывая в его не по возрасту разумные глаза и укрывая его одеялком. Вопрос этот решился сам собой. Миша очень рано начал говорить, и, созваниваясь однажды с отцом по междугородней связи, справившись о его здоровье и здоровье мамы, Зинаида услышал голос сына:
– Мама, можно я поговорю с дедушкой?
– Конечно, мой хороший, иди сюда, говори.
Миша взял большую черную трубку междугороднего телефона и, сделав серьезное лицо, сказал:
– Дедушка, я хочу к вам, забери меня, пожалуйста. Я буду вас слушаться.
Так и произошло. Через два месяца дед Николай приехал в город Горький и, погостив неделю, забрал внука в родной Забайкальский край. Так началась по-настоящему новая жизнь маленького Михаила.