Жизнь моя. Сборник рассказов

– Да я не возражаю, я готов трудиться. Но просто в Послании Иакова про это ничего не сказано, – вздохнул Тима.

– Ничего, сын, – мама потрепала по плечу немного неуклюжего подростка, который очень стеснялся того, что быстро растёт. – Ты еще не всю Библию прочитал, и теперь у тебя есть еще бОльший стимул её читать. Я верю, что Бог не ошибся, создавая тебя таким, как ты есть. Я верю, что для всех твоих талантов и даже для всех «неуклюжестей» у Него есть очень хорошее применение.

– А «неуклюжести» Ему зачем? – растерялся мальчик.

– Как ты думаешь, Творец умный? – вопросом на вопрос ответила Татьяна.

– Спрашиваешь! – усмехнулся сын.

– А Он может ошибиться? – продолжала допытываться Татьяна.

– Конечно нет! – буркнул Тимофей.

– Понимаешь, если ты еще не нашел правильное применение своим талантам и тому, что сейчас тебе кажется неуклюжестью, то это не значит, что Создатель ошибся. Возможно, в чём-то Он дал тебе настолько большОй талант, что это нужно было «уравновесить» неуклюжестью. Но свою неловкость ты обнаружил быстро, а талант не ищешь. Вот и страдаешь.

– Ого ты вывернула! – смущенно рассмеялся подросток. – Я бы в жизни не догадался так выдумать!

– Я ничего не выворачивала, – улыбнулась мать. – Просто я поняла, что Бог всё создал в балансе. И то, что я тебе сказала, выходит из этого самого баланса мироздания. Поэтому я знаю, что тебе стоит поучиться быть немного менее мечтательным, и постараться не спотыкаться на ровном месте, когда ты задумываешься. Но все-таки не придумывать себе комплекс неполноценности, а искать свой талант. Посмотри, как ты легко придумываешь и ставишь постановки в собрании. Особенно на последнее Рождество. В дворовой компании ты стараешься быть принятым. А в собрании ты с детьми не думал о том, чтобы быть для них хорошим. Ты заставлял их учить роли и играть их именно так, как ты задумал. И получилось просто супер здорово. И посмотри, дети, с которыми ты репетировал, не только принимают тебя, но и очень ценят. А от дворовой компании ты так и ничего хорошего не получил. А последняя постановка вышла – просто супер! Разве это нельзя назвать талантом? Мы все забыли где находимся. Будто оказались в твоей истории.

Уходя от матери после разговора, Тимофей был очень задумчив.

Прошло время. Весна растопила снег, сосульки уступили место зеленым листочкам и солнечному теплу. Тимофей заканчивал школу, в которой учился, легко, словно играючи. Раньше он всегда отмалчивался, когда спрашивали о том, на кого он хотел бы учиться. Иногда отмахивался, отвечая:

– Жизнь покажет. Я еще школу не закончил.

Но в конце учебного года пришло время решать этот вопрос.

– Мам, я хочу учиться лучше ставить постановки. Хочу стать сценаристом или режиссёром. – Мечтательно произнёс он.

В это время Нина готовилась к своей свадьбе. Она отучилась на финансиста, была практичной и решительной. Она и раньше старалась всё сделать насколько возможно приближенным к тому идеалу, который представляла. Но к собственной свадьбе подошла с решительностью завоевателя.

– Я выхожу замуж один раз в жизни, повторять не собираюсь, – сообщила она, когда показала матери тщательно написанный сценарий.

– Дочь, у тебя получается точное исполнение фразы: «отыграли свадьбу». Ты расписала всё, до количества шагов от начала рядов скамеек до площадки для венчания. А что если кто-то будет делать шаги побольше? – усмехнулась Татьяна.

– Пусть сокращает их, – не отступила дочь. – Иначе он придет к алтарю вместо нас с Иваном.

От букетов цветов, закрепленных на торцах скамеек в церкви, до тесемочек, которыми будут перевязаны подарки родителям, – всё проходило тщательную проверку Нины.

Глава 4

Нина готовилась к свадьбе так, будто это был её первый и последний финансовый отчёт перед главным аудитором жизни. За три месяца до решающего дня она уже составила таблицу в трёх экземплярах: столбец «расходы», столбец «сроки», столбец «ответственные». В графе «платье» стояла галочка ещё в апреле – простое, белое, без кружев и блёсток, «чтобы не отвлекало от главного». Главным, по её версии, был смысл, а не «пена» в виде оформления зала. И всё же даже «пена» должна была быть идеальной.

Тима иногда заглядывал в её комнату и видел, как сестра сидит за столом, окружённая образцами ткани, конвертами с приглашениями и калькулятором. На стене висела доска с цветными стикерами: «цветы – жёлтые розы, не белые, белые – банально»; «стол – 8 человек, не 10, экономим»; «музыка не нужна – сами споём».

– Ты уверена, что жених не сбежит от такого расписания? – поддразнивал Тима, заглядывая через плечо.

– Жених уже подписал договор, – отрезала Нина, не поднимая глаз. – И вообще, Бетховен, иди репетируй свою речь. Ты же свидетель.

Речь Тима писал ночами. Он хотел сказать что-то про «разные миры, которые всё-таки умеют жить в одной квартире», но каждый раз получалось слишком длинно и слишком похоже на проповедь. В итоге остановился на коротком: «Нина всегда знала, где север, а где юг. Сегодня она просто берёт с собой того, кто согласен идти в ту же сторону».

Мама, прочитав, кивнула:

– Коротко и без воды. Одобряю, – у улыбнувшись, потрепала непослушные вихры сына.

– Мам! Ну что ты, как маленького, – надул губы Тима. – Но в тот же миг обнял мать за плечи и прижался к ней лбом. – Ты у меня самая лучшая мама на свете!

– Люблю тебя, сынок, – услышал он тихий ответ поседевшей матери.

Свадьба была назначена на субботу начала июня. Утром в пятницу Нина проснулась от того, что Тима стучал в дверь:

– Вставай, невеста! Дождь идёт.

– Дождь, – это к счастью, – буркнула она, но всё-таки выглянула в окно. Небо было серым, но тёплым, и капли стучали по подоконнику ровным, почти музыкальным ритмом.

Церемония проходила в маленьком зале Дома молитвы. Зал украсили сами: белые ленты с маленькими букетиками цветов на торцах скамеек, очерчивали проход, по которому будут идти молодожены, на полу – ковровая дорожка, купленная на распродаже. Нина настояла, чтобы не было лишних цветов: «Бог и так всё расцветил».

Когда она вошла под руку с мамой (отец, конечно, не пришёл), Тима стоял у алтаря в роли свидетеля, и впервые в жизни почувствовал, как у него дрожат колени. Не от волнения за речь, а от того, что сестра, всегда строгая и собранная, вдруг стала… мягкой. Платье сидело идеально, но главное – глаза. Они светились так, будто внутри зажглась маленькая лампочка, которую Нина всю жизнь прятала под практичностью.

Когда мать передала руку дочери её избраннику, тот затаил дыхание. Жених, Ваня, – тихий программист с доброй улыбкой и руками, которые умели чинить всё на свете, – держал её за руку так, будто боялся, что она сейчас превратится в таблицу Excel и улетит.

Пастор говорил просто: про два разных характера, которые учатся быть одним целым; про то, что любовь – это не чувство, а решение каждый день выбирать другого. Тима слушал и думал: «Вот бы мне так же просто сказать в фильме».

После «да» все вышли во двор. Дождь закончился, и солнце выглянуло из-за туч, как будто ждало своей очереди. На асфальте блестели лужи, в которых отражалось небо.

Молодые проехали по городу, чтобы сделать фотографии на память, затем был свадебный пир. Когда пир закончился, солнце еще согревало землю своими лучами. Все вышли во двор. Дети пускали мыльные пузыри, взрослые смеялись, кто-то включил магнитофон – старую кассету с песнями, которые пели в церкви ещё в девяностые.

Нина подошла к Тиму, когда тот стоял в стороне.

– Ну что, Бетховен, – сказала она, – теперь ты остался один с мамой. Не подведи.

– Я стараюсь, – улыбнулся он.

– И ещё, – она понизила голос, – если будешь снимать свой первый фильм, пригласи меня на премьеру. Но только если там будет нормальный бюджет на реквизит.

Они рассмеялись. В этот момент мама подошла, обняла обоих и прошептала:

– Смотрите, радуга.

И правда – над крышами висела яркая дуга, такая чёткая, будто кто-то провёл её фломастером. Тима подумал, что это хороший кадр для будущего фильма. Нина подумала, что это хороший знак для семейного бюджета. А мама просто улыбнулась: Бог, как всегда, подписал Своё обещание прямо на небе.

Глядя на радугу, все трое вспомнили момент, когда Тимофей сообщил матери, какую профессию хотел бы выбрать после школы:

Случайно оказавшись свидетельницей разговора, Нина не дала даже матери ответить на слова брата. Она решительно повернулась к Татьяне, в волосах которой уже появилась нежданная седина, а вокруг глаз рассыпалась сеть мелких морщинок, которые женщина не скрывала. Ведь в юности люди радуются красивому телу, потому что в их жизни пока еще ничего нет. Но с возрастом, приобретая мудрость и опыт, умные люди соглашаются платить дань времени, приобретая то, что намного важнее внешности. И приходит время, когда жизнь стоит мерить тем, какие духовные качества человек приобрёл и чего достиг в жизни. Сколько добра он сделал, заплатив за это морщинками? Татьяне было что предъявить времени и она не стыдилась морщинок.

– Мам, ты что, правда «поведёшься» на мечту Тимки? – невольно скривилась Нина. – В наше время, кому нужны сценаристы и режиссёры? Где ты будешь работать? – попыталась она пробиться к разуму брата, повернув лицо к нему.

Тимофей молча смотрел на мать. Он не хотел идти против воли самого главного человека в своей жизни, – против матери. Но и отказаться от мечты казалось ему предательством всего, во что он верил, вспоминая первый самый важный фильм в своей жизни, фильм «Иисус по Евангелию от Луки», оставивший глубокий след в его жизни.

– Мам, я хочу научиться создавать что-то такое, чтобы «переворачивать мозги» людям, как тот фильм перевернул мой, – тихо произнёс он, не отрывая взгляда от лица Татьяны, будто боясь, что сейчас Нина, с её практичностью и решительностью подавит его, и потом ему будет трудно отстоять своё решение.

– Хорошо, сын, – спокойно сказала Татьяна. – Но сможешь ли ты удержать свою «планку», живя в мире искусства, которое рушит духовность? И сможешь ли ты прокормить свою будущую семью, если останешься верным принципам? – задумчиво проговорила она.

– Постараюсь, – коротко ответил парень.

– Да, мам! – возмутилась Нина. – Только такая мама как ты могла воспитать Бетховена!

– И такую как моя дочь, – улыбнулась Татьяна.

– Ну да, – задумалась Нина. Затем озадаченно спросила. – И правда, мам, как так получилось, что ты воспитала меня – практичную до мозга костей, и нашего «Бетховена», почти никогда не приземляющегося, который живет «не оскверняя стопы своих ног прикосновением к нашей грешной планете»? – съязвила она.

– Я просто хотела, чтобы вы оба были собой, – тихо ответила Татьяна. – Я верю, что Бог не ошибался, создав вас, таких разных, и поселив в нашей семье. И я верю, что самое главное, что я могла для вас сделать – познакомить вас обоих с Богом, показать, что жизнь с Ним, в послушании Его Заповедям – самое большое преимущество. Мысль, которую в своё время помогли мне осознать те верующие, что проповедовали в парке и потом, в собрании. Остальное все решится. Я верю, что с Богом вы сможете пройти по жизни, и выбрать верную дорогу, и не останетесь в нужде. Господь обещал, что не только праведник, но и его дети не будут просить хлеба. Но самое главное, что уже сейчас, с того момента, когда мы с вами приняли решение жить с Господом – мы живем в Его Царстве, ища и собирая крупицы Его царствия на этой земле. А это значит, что для нас с вами, при всей нашей разности, вечность началась уже сейчас. Наши души живы для Создателя и это главное. Всё остальное приходит и уходит и только эта жизнь остаётся.

Татьяна тихо улыбнулась. Нина задумалась. Она была уверена, что мать совершает ошибку, позволяя брату идти за мечтой. Она невольно представляла Тимофея нищим сценаристом или режиссёром, вечно мечтающим создать шедевр, но живущим на копейки от тех, кто из милости что-то ему платит. И от этой картины вся душа практичной, но любящей сестры замирала. Но взглянув на маму и Тимофея, Нина лишь тяжело вздохнула:

– Да, я помню о том, что не имею права вмешиваться в ваши решения. Вы тоже – взрослые люди. Но моё мнение вы знаете. – Решительно выдохнула она.

– Да, дочь, мы знаем, – спокойно ответила мать. – Но ведь с твоими решениями я тоже не со всеми согласна, но, повинуясь Богу, уважаю их, и не давлю. Пожалуйста, сделай то же самое для нашего решения.

– Ох, мам! – нервно выдала Нина, но больше ничего не добавила.

Когда сестра вышла из комнаты, Тимофей прижался к плечу матери.

– Мам, спасибо тебе! Я же никогда не мог противостоять напору Нины. Она бы сейчас раздавила меня, если бы не ты, – смущенно произнёс он. – Я раньше молчал про свою мечту, потому что Нина превратила бы мою жизнь в каторгу, долбя, что я совершаю ошибку. Сейчас она хоть своей свадьбой занята, на которой всё должно быть и-д-е-а-ль-н-о! – нараспев произнёс он последнее слово.

– Не питай иллюзий в отношении себя, сын, – ласково улыбнулась Татьяна. – Ты не менее упрям, чем сестра. Ты бы пострадал после того, что Нина выдала, но всё равно пошёл бы к своей мечте.

– Но когда ты на моей стороне, мне намного легче, – Тимофей не стал возражать, понимая, что любящая мама иногда знает сына лучше, чем он сам знает себя

Лето разгорелось: воздух был густым от жары, пропитанным ароматом цветущих лип и свежескошенной травы, а у входа в институт толпились абитуриенты – возбуждённые, потные, с рюкзаками и папками в руках, они теснились у больших щитов со списками поступивших, перешёптываясь, вздыхая и то и дело вскакивая на цыпочки, чтобы разглядеть имена сквозь толпу. Кто-то нервно кусал губы, кто-то молился про себя, а солнце палило немилосердно, заставляя лица блестеть от пота. Тимофей протиснулся ближе, сердце колотилось как сумасшедшее, глаза бегали по строчкам – и вдруг он увидел свою фамилию, чётко напечатанную среди принятых. Радость взорвалась внутри, как фейерверк: он подпрыгнул высоко, замахав руками, закричал:

– Ура! – так, что окружающие обернулись, и даже станцевал маленький танец победы прямо на асфальте, не замечая, как смеются над его восторгом другие.

Хотя, он был не единственным, кто бурно выражал свои эмоции у этого щита и поэтому его понимали, а многие и завидовали, не найдя своего имени в числе поступивших.

Тимофей учился увлечённо, со всем пылом и трудолюбием, воспитанным в семье. Кроме таланта, мать сумела вложить в привычки сына трудолюбие и понимание того, что всё в жизни приходит к людям через серьёзные усилия и упорство в достижении цели. И поэтому он был успешен в труде и учёбе.

Он выучился на режиссёра. Его путь не был простым, ведь кроме таланта и трудолюбия, в мире искусства требуется огромная сила воли и стойкость, чтобы суметь пробиться, не поступившись своими принципами. Тимофей прошел тяжелый путь, сотни раз пробиваясь в закрытые двери. Он сумел создавать сначала очень короткие и простые, затем всё более сложные фильмы, которые «цепляли» не только душу людей, но и заставляли задумываться о вечных ценностях.

Сначала Нина была уверена, что она оказалась «пророком», предрекая брату нищету, но прошло время, и он сумел занять своё место в мире искусства, оставшись верным самому себе и Создателю. Творец, давший своему сыну большой талант, помог воспитать матери и упрямой старшей сестре в нём достаточное трудолюбие, для того, чтобы достичь результата. И позже, став взрослыми и зрелыми людьми, брат и сестра уже не удивлялись тому, что Творец, давший им настолько разные характеры, поселил их в одну семью.

Об отце они почти не слышали, научившись от него только одному, что всем, кто живёт рядом с эгоистом, живётся очень плохо. И потому не стоит потакать своим эгоистическим наклонностям.

Прошло пятнадцать лет.

Тимофей стоял за кулисами маленького кинотеатра на окраине города. Зал был полон: церковь, друзья, бывшие одноклассники, даже дядя Жора, постаревший, но всё ещё проводивший свой рабочий день с метлой в руках, занял место в последнем ряду. На экране – титры его первого полнометражного фильма. Название простое: «Бетховен».

Тимофей не стал снимать про Христа. Не прямо. Он снял про мальчика, который вечно спотыкается, потому что смотрит не под ноги, а в небо. Про сестру, которая считает всё на свете, кроме любви. Про маму, которая каждый вечер приходит с работы и всё равно находит силы улыбнуться. Про двор, где «царь горы» важнее любых правил. Про то, как умный ребёнок учится молчать, чтобы услышать. Про то, как молчание иногда становится молитвой.

Фильм заканчивался сценой на крыше. Мальчик (уже взрослый) стоит с камерой в руках. Внизу – тот же двор, те же гаражи, только краска облупилась, а качели скрипят громче. Он снимает, как дети играют в «ножички». Один из них – сын Рекса – бросает ножик криво, как когда-то Тима. И падает. Но не плачет. Встаёт. Смеётся.

Камера поднимается выше. На небе – радуга. Такая же, как в день свадьбы Нины. Только ярче.

На экране появилась последняя надпись, которой не было в сценарии:

«Посвящается всем, кто спотыкается, глядя в небо. И всем, кто учит их вставать».

«Если же у кого из вас недостает мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упрёков – и дастся ему" (Иак. 1:5)»

Титры пошли. Зал молчал. Потом – аплодисменты. Сначала редкие, потом – громкие, как дождь по крыше.

Тимофей вышел на сцену. В руках – микрофон. Он хотел сказать спасибо спонсорам, команде, маме. Но в первые мгновения не смог произнести ни слова. В первом ряду сидела Татьяна. Седые волосы собраны в аккуратный пучок. Глаза – мокрые. Рядом – Нина с мужем и двумя детьми. Один из них – тот самый мальчик с ножиком. Он махал дяде Тиме маленькой рукой.

Тимофей опустился на колени прямо на сцене.

– Мам… – голос дрогнул. – Это тебе.

Он достал из кармана старый, потрёпанный молитвенный дневник. Тот самый, куда мальчик Тима когда-то писал дрожащей рукой, под лампой в своей комнате и выдохнув решительно, словно перед прыжком в воду, начал читать при всех:

«Господи, почему я не как все? Почему мои шутки не смешные, а слова – слишком длинные? Дай мне друзей. Или хотя бы научи молчать. 12 лет»

«Господи, сегодня Рекс опять ударил. Я сказал, что дядя Жора не злой. Зачем я это сказал? Дай мудрости, как Ты обещал в Иакова. Просто и без упрёков. 13 лет»

«Господи, я опять споткнулся во дворе. Все смеются. Нина говорит: "Бетховен, ты в облаках". Дай мне ноги, которые не подводят, когда я думаю о Тебе и про то, как Ты устроил этот мир. 14 лет»

«Господи, сегодня меня не позвали на велики. Я сидел один. Но вспомнил Нагорную проповедь: "Блаженны алчущие правды". Я алчу. Когда насытишь? 15 лет»

«Господи, я хочу снимать фильмы. Как тот про Иисуса. Чтобы люди плакали и менялись. Но Нина говорит – нищета. Дай смелости. И хлеба. 17 лет»

Последняя запись – свежая, написана вчера:

«Господи, премьера завтра. Если фильм провалится – я пойму, что Ты не дал мудрости. Но если нет… что ж, значит буду искать дальше. И всё равно спасибо. За то, что сделал меня таким, хотя я ещё не до конца разобрался каким именно. Но я верю, что Ты не ошибаешься. Значит и со мной не ошибся. 27 лет»

Тимофей поднял дневник над головой. Страницы шелестели, как листья на ветру.

– Это… – он сглотнул ком в горле, – это все мои молитвы. Все "почему". Все "дай". Я носил его с собой на съёмки. Открывал перед каждым дублем. Говорил: "Господи, если Ты дал талант – покажи, как им пользоваться". Конечно, мам, – он снова посмотрел на мать, – это не всё, что в нём записано. Остальное – только для тебя. Но эти несколько молитв я рискнул прочитать для всех.

Зал замер. Кто-то всхлипнул.

– И знаешь, мам… – он снова повернулся к Татьяне, которая уже стояла у сцены, – в каждой сцене этого фильма – ответ на твоё замечание: Не сразу. Не "на блюдечке" а с настоящим усилием. Но ответ.

Татьяна встала. Подошла. Обняла сына так, как обнимала в детстве – крепко, до хруста в рёбрах.

– Ты всё понял, сынок, – прошептала она, гладя его по голове, как в те вечера, когда он приходил с синяком под глазом. – Мудрость – это не когда перестаёшь спотыкаться. Это когда встаёшь и благодаришь за каждый шаг.

Нина подошла следом. Взяла брата за руку.

– Бетховен, – сказала она, и в голосе не было насмешки, только тепло. – Ты всё-таки снял шедевр. И в бюджет, между прочим, уложился. Смог же через малобюджетный фильм столько всего рассказать! Теперь верю, что и более дорогой фильм сможешь сделать.

Зал засмеялся. Кто-то всхлипнул.

Тимофей поднял глаза. В последнем ряду дядя Жора вытер рукавом слезу и кивнул:

– Чисто снято, парень. Без шелухи.

Татьяна взяла дневник в руки. Перелистнула. Увидела пометку на полях у Нагорной проповеди: «Милостивые – помилованы. Значит, даже Рекс простится. Когда-нибудь».

– А это? – спросила она, улыбаясь сквозь слёзы.

– Это тоже ответ, – тихо сказал Тима. – Рекс пришёл сегодня. С сыном.

Тимофей вышел на улицу. Ночь. Тёплый июнь. Звёзды манили свей недостижимостью. Он вдохнул воздух – пахло липами, как в детстве. Он потрогал пустой карман, где раньше лежал дневник.

Он знал, что это лишь начало пути. Впереди было еще много труда, борьбы, поисков новых возможностей быть услышанным. Он уже знал, как трудно убедить людей, стремящихся только к заработку, вложиться в то, что зовёт к вечным ценностям. И теперь он был убеждён как никогда раньше – если он желает быть услышанным, не скатываясь в дешевую игру на пороках человека, он должен создавать настоящие шедевры. Иначе мир зла победит, «заткнув рот» любому произведению, что направляет взгляды людей к Небесному Отцу. А для создания шедевра одного таланта недостаточно, нужно отдать все силы и ресурсы, и это окажется лишь десять процентов от необходимого. А дальше необходимо просить силы и милости от Всевышнего, чтобы Он создавал чудо из всех вложенных ресурсов, и писал Своё письмо человеческой рукой». Иначе получится очередная посредственность, которую греховный мир привычно похоронит под слоем равнодушия и скуки.

И всё же, впервые за долгие годы не почувствовал себя чужим. Только услышанным.

Так кто же я?!

Глава 1

Даниил стоял на середине моста и смотрел вниз, на машины, проезжающие с большой скоростью. Этот мост был построен недавно, чтобы разгрузить междугороднюю трассу, убрать бесконечные пробки, и устранить причину частых аварий. В этом месте небольшая дорога, между двумя частями пригорода, пересекала трассу регионального значения и мешала передвижению транспорта. Теперь большие фуры и легковые автомобили беспрепятственно проносились под мостом, а пригород жил своей неспешной жизнью, словно получив дополнительный сосуд, соединивший две жизненно важные артерии. Вдоль дороги протянулся тротуар, по которому пешеходы также могли пересечь трассу, без риска для жизни. И городу и трассе сразу стало легче, когда появился этот мост. С него также открывался вид на поля и перелески с одной стороны, на частный сектор и высотные дома – с другой. Вдали виднелось бирюзовое озерцо, окруженное яркой зеленью лугов. Рядом с мостом все было застроено домами, большими и маленькими.

Даниил знал, что строения рядом с озером принадлежат местному конезаводу, прославившемуся не только в городе, но и далеко за его пределами. Владелец разводил редких скакунов ахалтекинской породы. Этот конезавод находился здесь давно, Даниил знал о нём с детства, и даже когда-то был там на экскурсии. Но никогда не интересовался лошадьми всерьёз и поэтому в детстве, порадовавшись видом красивых стройных лошадей, быстро забыл о них.

Но сейчас всё было погружено в предрассветную тьму и проезжающие машины под мостом видны были только в свете фар иногда ярких и мощных, как у фур дальнобойщиков, а временами – совсем слабых у «легковушек». Даниил пришел сюда не для того, чтобы насладиться видом и порадоваться тому, что жить местным стало проще. Он также не планировал любоваться видом конюшен с выбеленными стенами, стоящими среди лугов, скрытых сейчас в темноте. Он хотел свести счёты со своей жизнью, спрыгнув с этого моста, поэтому все вокруг казалось несущественным, не важным. Все, что он видел и ощущал раньше, будто бы уже сейчас кануло в прошлое, потеряв резкость и актуальность.

Он был старшим сыном своих родителей, на которого возлагались большие надежды. Даниил учился легко, обладая очень высоким коэффициентом умственного развития (IQ), а также имел хорошую память. Поэтому учеба давалась ему легко, без напряжения. Учителя и все родные предрекали ему прекрасное будущее, уверенные, что мальчик станет учёным или кем-то очень известным. Но сейчас он не мог думать о будущем, или о надеждах его родных. Даниилу казалось, что он не имеет права на жизнь, и он просто обязан закончить свою пытку.

– Я – моральный урод, – едва слышно шептал он, поправляя очки с толстыми стёклами и шагая в предутренней тиши к мосту. – Таким не должно быть места на земле! Не зря же мне твердили, что я не чувствую то, что все другие ощущают. Я – не имею права жить!