После Чумы

МИРТА

Мирта с тревогой посмотрела на небо, но оно оставалось чистым – ни следа вражеских бомбардировщиков. Они всегда подкрадываются незаметно, словно тени скользят среди густых облаков, почти от них не отличаясь, а затем вдруг обрушивают на головы бедных жителей каскад смертоносных снарядов. Обитатели Черной Зоны давно привыкли распознавать приближение опасности по малейшему звуку, по легкому неестественному подергиваю облака, по едва различимой скользящей тени. Это как двусторонняя игра – кто кого перехитрит: ястреб схватит добычу, либо же добыча прежде ускользнет от хищника в укрытие.

Мирта подула на озябшие пальцы. Мороз крепчал с каждым днем, словно переходя на сторону врага. В последние дни сердце сжималось при виде столбика термометра, но сегодня девушку грел хлеб, тесно прижатый к груди. Она чувствовала себя почти счастливой – сегодня ее семья будет сыта. Мирта спохватилась и поспешно опустила взгляд, чтобы случайный прохожий не заметил предательского радостного блеска в ее глазах и не отнял ценную добычу. Именно по этой причине Мирта каждый раз терпеливо дожидалась понедельника, хотя хлеб начинали выдавать в воскресенье. В этот день случалось много грабежей и даже убийств. Отчаявшиеся оголодавшие жители отнимали столь заветный хлеб у своих же соседей и бывших друзей. Мирта горько улыбнулась, вспомнив про книги о войне, которые ей довелось прочитать, прежде чем те последовали в печку за остальной бумагой, чтобы прогреть крохотную квартирку, где она ютилась с мамой и Симом. В книгах жители осажденных городов изображались приторно благородными и патриотичными до мозга костей: они помогали друг другу словом и делом и стояли за свой город до конца. Это все было неправдой. Дружба и доверие прекращаются примерно через месяц после того, как заканчиваются запасы еды. Это Мирта познала на собственной шкуре еще ребенком. В памяти роем кружили болезненные воспоминания о том, как на ее глазах рушилась очередная крепкая дружба, или безжалостно обрывались родственные связи. Порой для этого оказывалось достаточно ста грамм хлеба.

Да, Мирта – всего лишь слабая двадцатилетняя девушка, и отобрать то, что еще неделю продержит ее семью на плаву, не стоит особого труда. Поэтому она старалась казаться равнодушной и молилась изо всех сил, чтобы пьянящий аромат прижатой к груди булки не ударил в ноздри какому-нибудь полоумному или, что особенно опасно, до смерти голодному прохожему.

Сегодня они устроят настоящий пир! Как всегда, по понедельникам, мама приготовит гороховый кисель, и они съедят его, закусывая свежей булкой! То, что они все еще живы и не сошли с ума от голода, как многие в Секторе L, они обязаны бережливости мамы. Самбра с самого начала осады прогнозировала, что война затянется надолго и придется туго. Поэтому надежно спрятала запасы еды под полом – муку, масло, горох, соль, сушеные яблоки, сахар, рис. За пять лет блокады почти все запасы истощились, но грамотное, а порой поистине хладнокровное планирование расхода продуктовых запасов, спасло жизнь и Мирте, и ее брату. Хлеб по понедельникам и немного крупы и масла в среду разбивали их жизни на смысловые отрезки. Но даже в промежутках Самбра заботилась о том, чтобы ее дети ели. Ровно столько, чтобы оставаться людьми и сохранять достоинство.

Мирта спешила домой, прижимая к груди заветный горячий хлеб и тщательно прикрывая его стареньким пальто, совсем не спасающим от лютого мороза. И все же ей было тепло. Тепло и радостно на душе.

***

– Мама, я дома!

В ответ раздался сухой захлебывающийся кашель. Каждый такой приступ вызывал в Мирте дикий страх. Девушка до смерти боялась, что мама на этот раз не сможет вдохнуть, и это окажется для нее последним приступом в жизни.

Самбра появилась в двери – сама бледная, глаза блестящие. Она торопливо вытерла синие губы и спрятала платок за спину, но Мирта успела краем глаза заметить красные брызги на белой ткани.

– Мама, все в порядке? – с тревогой спросила она.

– Конечно! Ты принесла ЕГО?

От того, с каким уважением, почти благоговением Самбра произнесла это слово, мурашки бежали по коже. По общему согласию, никто из троих обитателей квартиры номер семнадцать на четвертом этаже не называл продукты своими именами – в страхе, что кто-то из соседей может услышать и своровать драгоценные припасы. Или донести в Надзорный Продуктовый Патруль об их незаконном хранении.

Мирта счастливо закивала головой и распахнула пальто. Самбра довольно кивнула, и тут же унесла драгоценность на кухню. Невероятно бережным движением женщина поделила хлеб на две части. Затем одну из них еще на три равные доли. Кусок побольше она завернула в полотенце и убрала под пол, предварительно сдвинув в сторону шкаф, прикрывающий тайник. Остальные три куска Самбра разложила по уже подготовленным тарелкам, рядом плеснула по половнику жидкого киселя. У Мирты побежали слюнки.

В этот момент в квартиру зашел Сим, с охапкой веток в руках – все, что ему удалось собрать в ближайшем парке, некогда одном из красивейших в городе, а ныне почти полностью испиленном на дрова местными жителями.

Увидев еду, Сим даже подпрыгнул от восторга и зажал рот руками, чтобы не дать волю эмоциям. В свои девять лет мальчик отлично помнил, что у дома тонкие стены, а у голодных соседей – острый слух.

***

Огонек уютно потрескивал в железной печке, и вся семья наслаждалась маленьким пиром. Основная сложность заключалась в том, чтобы не наброситься на еду и не проглотить ее слишком быстро. Самбра строго следила за заведенным ею же правилом приема пищи: положить в рот маленький кусочек и тщательно разжевать его. Проглотить и подождать, пока желудок его примет. Затем прочувствовать послевкусие. Задача не из легких, особенно когда живот липнет к спине от голода. Семья нашла такой выход: во время еды они общались, рассказывали друг другу забавные истории и загадывали шарады. И весело, и немного отвлекает от еды.

Ужин подходил к концу. Мирта, Сим и Самбра пребывали в отличном расположении духа, когда вдруг раздался стук в дверь. Они притихли и обменялись испуганными взглядами. Это мог быть кто-то из нищих попрошаек, оставшийся без крова, представитель Надзорного Продуктового Патруля или другого контролирующего органа. Хранение несанкционированных продуктов дома, то есть тех, что не были получены по талонам за последние семь дней, приравнивалось к особо тяжким преступлениям. За такое Самбру и Мирту, как совершеннолетних могли запросто заточить в тюрьму, а Сима отправить в сиротский приют.

Стук повторился. Самбра поспешила спрятать остатки еды под пол, затем задвинула шкаф и на ватных ногах подошла к двери.

За дверью оказалась соседка из двадцатой квартиры. Мирта еще помнила тетю Этну из своего безоблачного детства. Добрую суетливую толстушку, вечно пекущую яблочные пироги или вишневые конвертики. Никто бы сейчас не узнал в этом живом скелете с ввалившимися глазами и серой кожей ту гостеприимную хозяйку, которая непременно журила детей за плохой аппетит, если те не проглотили как минимум три пирога за раз.

– Привет! – сказала она и, вытянув шею, попыталась заглянуть через плечо Самбры. – Славные, какие славные детки! Откормленные, румяные…

– Этна, мы немного заняты, разбираем школьные задания Сима. Могла бы ты заглянуть попозже?

– Я знаю, что вы ели! У тебя изо рта пахнет горохом! Я за версту этот запах учую! – Этна жадно втянула воздух ноздрями и даже закрыла глаза. Ее тонкие растрескавшиеся губы задрожали. Мирта поспешила на помощь матери:

– Вам показалось, тетя Этна. Это остатки хлеба со вчерашнего дня.

– Самбра, пожалуйста, – глаза Этны наполнились слезами. – Мне не надо много. Пожалуйста, дай еды для моей доченьки. Ты же знаешь, она ровесница Симу, в один класс с ним ходит. Сил нет слушать ее плач – так сильно кушать хочет. Животик надулся, вот-вот лопнет. Пожалуйста, всего одну ложечку!

Этна упала на колени. Господи, сколько раз Самбре приходилось наблюдать подобные картины – соседи, незнакомые люди, друзья в прошлом… Она никому не давала ни кусочка, даже когда еды еще было достаточно и продуктовые склады были набиты битком, когда войска Постпестиса еще не отрезали доступ к продовольственным каналам, когда над посевными полями еще не разбрызгали отравляющих ядов и не подорвали завод по выращиванию мяса в пробирках… Кто-то мог бы назвать Самбру жадной или немилосердной. Но Мирта знала свою мать. Знала, как та страдает, проходя мимо голодного старика или ребенка. И все ради того, чтобы ее собственные дети пережили блокаду, чтобы никто не узнал про тайный склад на маленькой, ничем неприметной кухне размером три на три метра.

– Ну пожалуйста! Ну! У Ми болит животик. Ей срочно нужно что-нибудь съесть!

Этна молитвенно сложила руки и бросилась целовать суконный тапочек на ноге Самбры. Душераздирающее и, одновременно, отвратительное зрелище. Мирта взглянула на мать с жалостью, зная, что той придется сказать в следующую минуту.

– Но, Этна. Твоя Ми умерла несколько недель назад.

***

Мирта проснулась от того, что Самбра кашляла на кухне. Приглушенно, зажимая рот ладонью. Сухой, изматывающий лай, с шумными свистящими вдохами в промежутках. Спазмы не давали воздуху попасть в легкие. Казалось, что Самбра никак не может вдохнуть. Сердце Мирты опять наполнилось страхом, она плотнее прижалась к теплому боку брата. Тот слегка пошевелился, но не проснулся. Тогда Мирта встала с кровати и накинула на плечи пальто. Девушка обычно набрасывала его поверх одеяла, которого не хватало, чтобы согреть семью по ночам. В квартире номер семнадцать было две комнаты и небольшая кухня. Одну из комнат закрыли и заходить туда запрещалось, чтобы беречь тепло в жилой зоне. Все трое спали на одной двуспальной кровати, тесно прижимаясь друг к другу. В квартире должно было быть тепло настолько, чтобы не стучали зубы и не замерзала вода. Все остальное Самбра считала непозволительной роскошью.

Ежась от холода, Мирта проскользнула на кухню. Самбра наклонилась над раковиной и заходилась в кашле, словно в попытке выплюнуть бронхи. Ее всю трясло. Мирта подошла к женщине и крепко обняла сзади.

– Мамочка! Мама!

– Я в порядке, – просвистела Самбра, шумно вдыхая воздух. – Кажется, отпустило…

– Ты не можешь ходить на работу, ты больна. Останься сегодня дома, – с мольбой в голосе произнесла Мирта.

– Не могу, дочка. Как же талоны на хлеб, на крупу? Мы умрем с голода.

– Я могу делать двойную норму, – с жаром заверила ее Мирта.

– Это не поможет, они не дадут тебе двойные талоны! К тому же кто-то должен заботиться о Симе.

– Мама, ведь это не …ОНА?

Слово «ЧУМА» в квартире семнадцать под таким же запретом, как и названия продуктов. Хотя они и живут в Черной Зоне, свободной от эпидемии – по крайней мере так утверждает ТВ-пропаганда – Мирта наслышана о высокой заразности заболевания. И от одной только мысли, что в ее семью может ворваться черная смерть, девушку начинало трясти от страха. Никто из ее знакомых не привит. Власти в Черной Зоне строго запрещают вакцинацию, да и самой вакцины не достать. Хотя, поговаривают, что ей торгуют на черных рынках. Как это несправедливо! Запрещенные Властями вакцины можно найти в незаконной продаже, а еду – нет.

– Нет-нет, что ты! – испуганно отмахнулась Самбра. – Симптомы у НЕЕ совсем другие. Не волнуйся. Обычный грипп или простуда. Дало осложнение, вот бронхит никак не пройдет.

– Полгода?! Мама, я не маленькая! Я вижу эти кровавые следы на твоей одежде, на раковине! Это не грипп никакой. Я имею право знать!

– Мирта, я думаю, что у меня туберкулез, – шепотом произнесла Самбра и глубоко вздохнула. – Чахотка, если хочешь.

– Но почему? – Мирту словно громом поразило. Ей казалось, что туберкулез – пережиток прошлого, с ним давно справились с помощью прививок.

– Это болезнь бедных. Голода и холода, отчаяния и внутреннего бессилия.

– Но ты же… не умрешь?

– Все мы когда-то умрем. Но пока я жива, вы двое не будете голодать. Поэтому хватит ныть, буди Сима, пора на работу.

Такой была Самбра – жёсткой и решительной. Она никому не позволяла раскисать и предаваться унынию. Даже когда погиб отец в первые дни войны, эта сильная женщина не проронила ни слезинки. И спорить с ней было бесполезно – Мирта знала это лучше кого бы то ни было.

***

Мирта приложила ладонь к пропускной системе, татуировка с QR кодом сработала, и загорелась зеленая лампочка. Девушка прошла через проходную и обернулась на Самбру. Та весело подмигнула дочери и побежала по направлению к своему цеху. Мать работала на самом вредном производстве – в химическом отделе, предположительно, на изготовлении химоружия. Что она там делала конкретно, женщина никогда не рассказывала. Она считала, что говорить стоит лишь о том, что имеет непосредственное отношение к выживанию, но никак не о том, что является ему прямой угрозой. Поэтому Мирта знала лишь то, что Самбра трудится в формальдегидном цехе и что работа там означает сокращение естественной продолжительности жизни на пару десятков лет. Однако, труд на химическом производстве оплачивался очень щедро по меркам блокадного режима. Самбра получала талоны на целый круг хлеба раз в неделю, сто грамм подсолнечного масла в месяц (по двадцать пять грамм в неделю) и триста грамм крупы в месяц. Кроме того, три таблетки сверхтоплива в неделю. Одной такой таблетки хватило бы на двадцать четыре часа тепла на все сорок квадратных метра квартиры, включая запертую комнату. Но, разумеется, с экономностью Самбры, они тратили самый минимум, подтапливая ветками и прочим мусором, собранным в парке, и три таблетки всегда держали в запасе – на случай, если нагрянут сильные морозы или придется оставаться дома в комендантский час несколько дней подряд. По праздникам сотрудникам химического отделения даже выдавали пять кусков настоящего сахара и спичечный коробок соли. Раз в год полагалось три метра толстого сукна. По меркам жителей осажденного Сектора L, семья Самбры жила хорошо.

Мирта направилась в швейный цех, с тревогой прокручивая утренний разговор с мамой. Самбра тяжело больна, ей нельзя работать. Ядовитые пары, вдыхаемые ее и без того поврежденными легкими, быстро уничтожат женщину. Но мама права, без нее они не смогут выжить. Мирта с большой радостью пошла бы на место матери, но туда брали лишь людей старше сорока лет, либо по большому блату. Сама девушка получала одну треть от талонов матери, и ей не полагалось ни сахара, ни соли, ни сукна.

В швейной мастерской Мирта села за аппарат и с беспомощной яростью стиснула в руках сверхтехнологичную ткань толщиной не более пяти миллиметров. Встроенная терморегулирующая сеточка легко приспосабливалась к температуре тела человека и окружающей среды, балансируя их между собой – так что солдаты не мерзли в лютый холод и не потели в беспощадную жару. Девушка с ненавистью посмотрела на свое потёртое суконное пальто. Как это несправедливо, что для того, чтобы убивать, солдатам давали все самое лучшее, а она вынуждена сводить концы с концами, держа в руках одно из величайших изобретений человечества!

«У многих нет и того», – мысленно Мирта представила себе нравоучительную речь Самбры.

– Знаю, знаю, ты как всегда права, – проворчала она себе под нос и с тоской посмотрела сквозь маленькое смотровое окошечко.

Завод в Секторе L Черной Зоны оставался самым надежным укрытием в страшные военные годы – сверхчувствительная оповещающая система, противоракетный навесной купол, запасные генераторы, трехступенчатое аварийное водоснабжение, бункеры и многое другое, чтобы сохранить бесперебойное производство даже во время атак. Все окна были сделаны крошечными ин, скорее, для обзора, нежели в качестве источника света.

Сквозь окошко вдалеке виднелись заснеженные горы. Собственно, именно благодаря горам Черной Зоне удавалось защищаться от государственной армии Постпестиса. За счет этих молчаливых гигантов блокада длилась уже пять лет. Никто не знал их тропы и опасности лучше армии сопротивления. Мирта слышала, что в горах, окружающих ее родной Сектор L, как, впрочем, и остальные сектора, полно боеприпасов, хранилищ, тайных ходов. Пока есть горы – будет война. Снести бы их к черту…

План на сегодня составлял семь пуленепробиваемых комбинезонов и три химически стойких скафандра. Значит, опять придется задержаться. Вчерашняя еда давно переварилась, и желудок требовательно урчал.

– Уймись уже, – буркнула Мирта, но тут же подумала о приятном: в четверг Самбра достанет вторую часть хлеба. Конечно, когда он остывает, то тут же становится жестким и совершенно безвкусным. Но остается очень сытным – а что еще может желать блокадник?

***

Под вечер глаза у Мирты слипались, ноги и руки немели от холода. Она стояла перед выходом из проходной, крепко вцепившись ледяными пальцами в руку брата. Школа так же находилась на территории завода. В ожидании родителей, опекунов или старших братьев и сестер, дети подолгу засиживались там, выполняя работу после учебы до тех пор, пока за ними не придут. Хотя учебой это сложно назвать. Детям не преподавали чистописание, не читали классической литературы и не рассказывали об искусстве. Занятия ограничивались физической подготовкой, элементарными навыками чтения, письма, математическими расчетами. Был отдельный предмет – умение обращаться с оружием. И, конечно же, история – богатая воинственными фактами и отравляющая детские души ненавистью. Мирта терпеть не могла этот предмет. На нем дети отнюдь не изучали историю Древней Греции, великие сражения или знаменитых полководцев прошлого. О нет. То, что снова и снова вдалбливали в головы детям, была совсем недавняя история, разделившая весь мир на две части: гористую и ровную; свободную от чумы и зараженную; сытую, но рабскую и голодную, но свободную. Возможно, именно эта категоричность так не нравилось Мирте, а может и что-то другое.

Мирта вспомнила, как Сим вчера старательно зубрил доклад. Сама девушка мрачно сидела на кровати и с болью в сердце наблюдала, как при этом сверкают его темные глаза.

«Пятая волна чумы вспыхнула в мире в 2110 году. Возбудитель новой пандемии существенно отличался от своих средневековых предшественников: стойкий против всех известных антибиотиков, мутирующий, заразный и почти на 100% с летальным исходом. Бактерия вышла из глубин и появилась на поверхности Земли после мощного землетрясения и ряда стихийных бедствий, им вызванных. По официальной версии, все это стало результатом столкновения двух тектонических плит более двадцати лет назад. Уже в первые два года черная смерть унесла жизни 20% населения и почти 100% бывшей Австралии, откуда и началась вспышка болезни. Материк срочно перекрыли и создали условия полной блокады, однако нескольким туристам удалось выбраться всеми правдами и неправдами, и в результате болезнь покатилась по миру словно волна цунами, сметающая все на своем пути».

Для Сима все это было историей, а Мирта помнила все до мельчайших деталей. Девушке было тринадцать, и ее семья – тогда еще во главе с отцом – смотрела эти репортажи хотя и с тревогой, но все же с чувством защищенности и отстраненности от всего происходящего. До первого случая в ее стране – Гроджии. Трагедия разворачивалась стремительно, словно в страшном сне. Полное купирование контактов, дезинфекции, бесконечные обработки, смерти знакомых, друзей и родственников. Задернутые шторы, закрытые двери… Хотя до ее родного города чума так и не дошла, каждое утро девочка открывала глаза и думала, что этот день может стать роковым, а перед сном упорно молилась, чтобы черная смерть повременила с визитом в Костланд, а ныне Сектор L. Мир погрузился в хаос. Начались войны за лечебные сыворотки и вакцины, которых не хватало на все население в такие короткие сроки. А между тем, дама с косой спокойно разгуливала по миру, размахивая своим оружием и укладывая людей, словно колоски в поле.

«Новый президент Эдем, пришедший к власти в смутный период, смог взять ситуацию под контроль и защитить с помощью вооруженных сил границы страны от врагов, жадных до наживы – новой разработки суперэффективной вакцины против чумы. Во многом ему помог природный ландшафт, ведь разлом плиты пришелся как раз на Гроджию, и теперь ее границы покровительственно обрамляли величественные горы, полные опасных и прекрасных секретов. Государство погрузилось в абсолютную изоляцию и переименовало себя в Постпестис, с латинского – „После чумы“. Болезнь якобы смогли победить, и вначале народ ликовал и прославлял Президента Эдема, но затем по стране стали проходить митинги и бунты. Сторонники теории заговора уверяли, что вакцина на самом деле – дурманящее сознание людей вещество, превращающее здравомыслящих отдельных индивидуумов в стадо овец, готовых покорно лизать ноги своего предводителя – Президента Эдема. Вскоре появились подтверждающие кадры: люди, шатающиеся по улицам с ничего не выражающими глазами, разбойные нападения, драки, беспорядки. Тогда „Власти“ – так назвала себя группа политической элиты – призвали силовые структуры создать свою государство в государстве и ответственно заявили, что никто из жителей не будет подвергаться зомби-вакцинации. Разразилась гражданская война. „Черная Зона“ – так назвало зону сопротивления руководство Постпестиса – тратила огромные ресурсы в виде людей и денег, чтобы сохранить независимость граждан. Ввели комендантский час, строжайший свод правил и жёсткую карательную систему. Все это было сделано лишь для того, чтобы отстоять свое право на безопасность и независимость. Бегство из Черной Зоны грозит повешеньем, хранение дома продуктов, полученных не по учётным талонам – тюрьмой».

Сим закончил репетицию доклада и гордо взглянул на сестру, ожидая похвалу. Мирта слабо улыбнулась и кивнула головой в знак одобрения. Но именно последняя часть истории так смущала девушку. Если все люди за пределами Черной Зоны теряют человеческий облик и становятся ментальными слугами злого гения Эдема – то как это можно организовать технически? И если там начались новые вспышки чумы, как утверждают Власти, то почему на территории Черной Зоны ее по-прежнему нет, ведь бактерия невероятно заразна и летуча. Или все-таки она есть? Очень страшно…

Мирта поежилась, вспоминая заходящуюся в кашле Самбру. Нет, это не может быть чума! Девушка видела по телевизору синюшные тела с кровоточащими язвами, с полуразрушенными лицами и неестественно изогнутыми конечностями. Она знала, что бактерия убивает человека за считанные дни. Самбра болела уже полгода. И лишь в последние недели ее состояние начало стремительно ухудшаться.

***

– Сегодня было интересно на уроке, – сказал Сим с горящими глазами. Перед тем, как идти домой, ребята решили забежать в парк и набрать веток – хотя их там практически не осталось. – Во-первых, меня хвалили за доклад. А во-вторых нам ТАКОЕ сказали…

– И что вам сказали? – спросила Мирта как бы между прочим, но сердце ее забилось сильнее.

– В Постпестисе новая вспышка чумы! Потому что их вакцина дурацкая! Слуги Эдема только с виду сильные, а сами ничего не могут сделать. Ха-ха. А еще они создали новое «мозговое пюре» – с него люди начинают есть друг друга. Бррр. Скорее бы я вырос и пошел на фронт! Мы вернем обратно Гроджию и наведем порядок! Чтобы всем было хорошо. Никто не воевал. И вы с мамой не голодали.

«Мозговым пюре» в простонародье называли вакцины Постпестиса. Считалось, что они содержат вещества, разрушающие кору головного мозга: стирают воспоминания, активируют центры, отвечающие за агрессию, и блокируют мышление, доброту и сострадание. Стоит только Постпестису прорвать оборону Черной Зоны, и первое, что будет сделано – это поголовная вакцинация населения, затем повторные ревакцинации каждые три месяца. ТВ-пропаганда говорит, через три года человек окончательно теряет свой моральный облик.

– А ты не думаешь, что это все может быть неправдой? – осторожно спросила Мирта. Такие пропагандистские речи из уст маленького брата больно резали слух и заставляли сжиматься сердце. Ее милый, дорогой брат мечтает лишь о том, чтобы поскорее отправиться в центр кровавой мясорубки ради идеалов, которые могут оказаться мифом, «мозговым пюре» Властей Черной Зоны. – Зачем это Президенту Эдему?

– Он псих и хочет править миром! – горячо выпалил Сим, не задумавшись ни на секунду. – Но мы ему не дадим!

«Здорово они там тебя надрессировали», – подумала Мирта, а вслух сказала:

– У Эдема глаза честные, он кажется добрым человеком.

– Ты девочка, поэтому в него влюбилась. Вы девочки всегда влюбляетесь в красивых мальчишек, – по-детски захихикал Сим, и Мирта вздохнула с облегчением. Все-таки он еще ребенок, ее милый добрый малыш.