После Чумы

- -
- 100%
- +
Брат с сестрой продолжали искать хворостинки или остатки спиленных деревьев, чтобы вернуться домой не с пустыми руками. Было уже поздно и темно, хоть глаз выколи, но мысль об уютном огоньке в печке и таблетке в дезинтеграторе согревала и радовала обоих.
– Мирта! – тревожно позвал Сим и указал рукой по направлению к небу. Сестра в мгновение ока поняла. Она встала рядом и уставилась на едва заметное мерцание во мгле – ночное небо дрожит и звезды переливаются, словно перед ними пронесли слегка искривленное зеркало. То, что они наблюдали высоко в облаках – это, вне всякого сомнения, скользящие движения смертоносного невидимки.
Сначала послышался едва уловимый гул приближающегося бомбардировщика, а затем завыла сирена опознавательно-предупреждающей системы. Пронзительный звук оглушал, заставлял кровь стынуть в жилах и вызывал импульс бежать без оглядки – в любое направление, лишь бы подальше от ненавистного завывания.
Мирта схватила за руку Сима и прокричала, соревнуясь с разрезающими небо звуками:
– Бежим!
– Мы не успеем, – заплакал Сим. – Мы ни за что не успеем!
– Не ной!
Мирта с братом со всех ног бросились к дому. Только бы успеть! Только бы забежать в подъезд, прежде чем купол накроет дом!
Здесь и там здания начинали мерцать, а затем словно растворялись в воздухе. Это, конечно, никакое ни волшебство: дело в снарядонепробиваемых куполах, раскинутых над каждым домом. Такая защита отрезала объект от внешнего мира: частично гасила звуки, а с помощью оптической иллюзии делала его невидимым для бомбардировщиков. Неудивительно, что вражеские самолеты не могли рассмотреть объекты и скидывали снаряды наугад, куда попало. С начала завывания сирены до накрытия куполом уходило от двух до десяти минут – в зависимости от высоты здания. Дом Мирты и Сима состоял из десяти этажей, значит, у них было в запасе не более десяти минут.
– Я…я больше… не могу, – задыхался рядом Сим.
– Симка, миленький, еще немного! Еще один поворот. О нет!
Сердце Мирты сжалось, когда они влетели в знакомый переулок и не увидели своего дома – лишь мерцающее подобие голограммы. Слишком поздно, он оказался под защитным куполом! Бесполезно стучать в двери или звать на помощь. Защита будет снята, как только пройдет минимум час с исчезновения последнего самолета.
– Мирта, что нам делать? – по раскрасневшимся от бега щекам Сима текли слезы и тут же превращались в ледышки. Он с отчаянием сжимал маленькой ручкой ладонь сестры, как последнюю надежду на спасение.
– В катакомбы! – уверенно заявила Мирта и потащила его по направлению стрелок.
– Я не хочу! Я боюсь!
Мирта и сама боялась до чертиков. В катакомбах находились бомбоубежища, и вход туда оставался открытым вплоть до первых снарядов. Они предназначались для тех, кто не успел попасть в дом. Но никто не отправлялся туда добровольно, поскольку эти подземелья облюбовали нищие, убогие, бездомные, люди, чьи дома, несмотря на надежную броню, были стерты с лица земли. Власти заботились о том, чтобы под землей всегда было электричество и маломальский запас воды. Подземные жители занимались попрошайничеством, мародерством, воровством и пользовались самой дурной славой. Говорят, среди них бывали и случаи каннибализма. Вот почему всякий избегал катакомбы.
Мирта бежала и тянула за собой брата в место, где живут отбросы общества. Власти туда не совались – Мирта однажды слышала, как двое мужчин на работе шептались о том, что Властям удобно закрывать глаза на подземную жизнь, ведь так легко решалась проблема с бесчисленными бездомными, сумасшедшими и калеками на улицах.
Перед самым входом они увидели женщину. Та быстро юркнула в подземелье, и ребята последовали за ней. Обернувшись, женщина бросила на детей мимолетный взгляд и продолжила углубляться в катакомбы. Мирте было спокойнее придерживаться хоть какого-нибудь взрослого, а Сим боязливо жался к ногам сестры и тихонько всхлипывал.
Дверь громко захлопнулась – знак, что первый снаряд коснулся земли. И вскоре Мирта убедилась в этом: здесь под землей не было той звукоизоляции, и обычно отдаленные удары прозвучали как оглушающие раскаты грома. Повинуясь инстинкту, девушка нагнулась и накрыла собой брата. С отчаянием она подумала о Самбре. Еще ни разу ее дети не пережидали бомбежку на улице. Обычно это происходило либо дома, либо на заводе. Наверное, мама с ума сходит от беспокойства. Мирте захотелось плакать.
– Не бойся, не завалит, – прохрипела женщина, за которой они следовали в убежище все это время. – Вы вообще как сюда попали? Вроде не похожи на оборванцев?
– Мы… мы не успели до закрытия, – пролепетала Мирта.
Женщина хрипло расхохоталась, крепко выругалась и кивнула головой по направлению одного из коридоров лабиринта:
– Идите за мной, птенчики. В этот раз это надолго, часа на четыре точно. Добро пожаловать в наш мир.
И она снова засмеялась таким ломаным хохотом, что у Мирты побежали мурашки по спине.
«Она местная», – мелькнуло у девушки в голове, и от страха сердце забилось еще быстрее. Внезапно она почувствовала себя загнанным зверьком – изолированная от внешнего мира, глубоко под землей, во власти сумасшедших и преступников. Конечно, эта странная женщина – жительница катакомб! Какой здравомыслящий сунется сюда добровольно?! Уж лучше бы переждали бомбежку на улице, лучше бы оглохли от взрывов!
– Не бойся, дурочка, я тебя не трону, – проскрипела женщина и показала рукой на следующий поворот, в котором так же тускло мерцал свет лампочек и раздавались громкие голоса.
Дрожа, как осиновый лист, и крепко сжимая ладонь брата, Мирта вошла вслед за женщиной. Неприятный запах усилился в стократ: вонь немытых тел, экскрементов, спиртного перемешались в тошнотворную смесь. Вдоль стен сидели люди – грязные, беззубые, лишенные той или иной конечности. Некоторые играли в карты или кости, другие спали или громко разговаривали, при чем некоторые сами с собой. Появление необычной троицы, однако, сразу привлекло всеобщее внимание.
То с одной, то с другой стороны до Мирты доносились присвистывания и пошлые замечания.
– Какая сладкая девочка, – смачно облизнулся высокий худощавый мужчина неприятного вида. При этом он смотрел сквозь прищуренные маленькие глазки на Мирту так, что та была готова сквозь землю провалиться.
– Заткнись, Макс, а то я твой поганый язык засуну тебе в задницу, – с угрозой прошипела на него новая знакомая Мирты, и тот, отшучиваясь, похромал в свой угол.
– Эти двои – наши гости сегодня, кто тронет – будет говорить лично со мной. Ясно? – продолжила грозно женщина и тут же, закашлявшись и смачно сплюнув, добавила:
– Мы же хотим произвести самое лучшее впечатление на юную леди и ее джентльмена. А то эти сверху подумают еще, что мы хамы, лишенные манер.
При этом она нарочито поклонилась и обнажила улыбку, состоявшую из подгнивших непропорционально больших зубов. Вокруг детей разразился хохот.
Мирта не знала, куда себя деть, и беспомощно обернулась. Здесь находились не только мужчины и потрёпанного вида женщины, но и дети разных возрастов, похожие на волчат. Грязные и босые, они играли друг с другом, периодически скалясь и тыча пальцем в их сторону, или просто спали на голом полу.
Здесь внизу было значительно теплее, так что спина Мирты насквозь промокла – то ли от зловонного спертого воздуха подземелья, то ли от липкого страха перед всеми этими обездоленными, кипящими ненавистью ко всему вокруг в целом и к ним двоим, в частности.
– Сюда садитесь, – приказала женщина и, расчистив кучу тряпок, указала на место у стены. Сама она плюхнулась рядом.
– Риса, приготовь чаю гостям, – крикнула она в сторону, и старая хромая женщина направилась куда-то, сыпля по пути проклятиями.
– Ты что в рот воды набрала? Рассказывай, как решилась навестить наш мир.
– Мы… опоздали. Спасибо вам за помощь. Если бы не вы… Как вас зовут? – спохватилась Мирта. Она не хотела показаться невоспитанной, даже перед этими людьми.
– Ха, зови меня Сумасшедшей Мэт.
– Странная кличка. Или это ваше настоящее имя? – Мирта тут же закусила язык. Еще не хватало ляпнуть чего-то лишнего и вызвать гнев этой непредсказуемой женщины.
– Настоящее имя? – Сумасшедшая Мэт захохотала так, что по каменному коридору раскатисто покатилось зычное эхо. Она внезапно замолчала и насмешливо добавила:
– У тебя тоже нет настоящего имени.
– Меня зовут Мирта, а моего брата – Сим.
– Полное имя! – требовательно спросила Мэт.
– Мирта-18 Черная Зона Сектор L 5-ая улица 17—4. Сим-29 Черная Зона Сектор L 5-ая улица 17—4.
– А как звали до этой заварушки? До чертовой войны?
– Мисти. Мирта, Сим, Самбра и… Од Мисти, – девушка опустила глаза, чтобы новая знакомая не увидела слез. Бывшая семейная фамилия и имя отца – эти прекрасные слова были табу в их семье, также как названия продуктов и болезни. Потому что они вызывали боль, тоску и ностальгию по прошлому. Потому что, по мнению Самбры, они не помогали, а мешали выживать.
– Видишь, Мисти, они даже твое имя забрали, – усмехнулась Сумасшедшая Мэт, и в ее голосе послышалась печаль. – Они не оставили нам ничего, кроме этих чертовых катакомб. Наплели с три короба про чуму и понавесили засовов. И как тут жить?
– Но мы же можем работать, – неуверенно начала Мирта. – Надо немного потерпеть, мы выиграем войну, и тогда все будет хорошо.
– Ну-ну, и тебе головку промыли, крошка. Вы там наверху совсем свихнулись. Боитесь нас? Говорите, мы преступники? Детей воруем и потом едим. Так, да? Ха, вижу по глазам, что так. Но заруби себе на носу, малышка. Мы по крайней мере свободные люди. Что хотим, то и делаем. А вы сидите, трусишки, под куполами и в штанишки при налетах мочитесь. Властям до одного места на все ваши сектора и на вас, жалкие людишки.
– Это же лучше, чем становиться рабами Постпестиса? – скорее спросила, чем возразила Мирта. Сим испуганно прижался к ней, глаза на мокром месте. Мальчик изо всех сил держался, стараясь продемонстрировать мужество и поддержать сестру, насколько это было возможно:
– Мы обязательно их победим, и освободим рабов Эдема.
– Ути-пути, да и вам в школе рассказывают, какой президент Постпестиса плохой, как из мозгов подданных с помощью вакцины кашку варит, а потом ей вас кормит? Тоже небось смотрел, как люди бросаются на себе подобных и рвут их на части? Брат брата, мать детей? Так вот, малыши, есть такое слово Про-па-ган-да. Она под таким соусом любое блюдо может подать, что пальчики оближешь.
Внезапно Мирта почувствовала необычайное волнение. Подобные мысли уже не раз приходили девушке в голову. И сейчас эта сумасшедшая облекает их в слова, пусть даже в непристойной и очень грубой манере.
– Вы считаете, что про вакцину – это все ложь? – шепотом спросила Мирта и густо покраснела – благо полумрак подземелья не выдал ее смущения и внутреннего трепета.
– Я тебе скажу так. Лучше я была бы монстром там, в сытости, чем подыхать здесь человеком, полным достоинства. Но не могу ж я своих уродов бросить!
Она тихонько похихикала над своей удачной шуткой и перешла на шепот:
– Мы здесь люди неплохие и детей не едим. Мы их скорее спасаем. Посмотри на всех убогих, калек, пьяниц. Кому они нужны? Власти бросили их подыхать и рады по уши, что они прячутся здесь. Нет нас – нет проблем. Нас не трогают, а знаешь почему?
– Почему?
– Запасы сверхтоплива в этих местах иссякли. Эти катакомбы им больше неинтересны. Заруби себе на носу, крошка – все войны в мире не ради людей, они ради ресурсов… Может, я и сбегу в Постпестис. И пусть варят мои мозги, как угодно. Пожалуй, под сливочным соусом – самое то. Обожала такое готовить, когда была поваром. В нормальной жизни. До столкновения плит, до появления чумы и, в первую очередь, до появления гребаного сверхтоплива. А сейчас этих всех дерьмом кормлю. А они мне еще и ручки за это целуют. Ха!
Сумасшедшая Мэт обвела рукой присутствующих, достала самодельную папиросу и закурила. Мирта знала, что табак и спиртное под строгим запретом и достать их можно только на Черном рынке по спекулятивно высокой цене. Тем более странно видеть здесь столько людей с одурманенным сознанием.
– Будешь? – Мэт великодушно протянула папиросу Мирте, на что та испуганно покачала головой. – Даже не представляешь, сколько всего можно достать, когда становишься свободной.
В этот момент подковыляла с ругательствами та самая старушка, Риса. Однако, при слабом свете лампы она оказалась вовсе не старухой, а женщиной лет сорока пяти. Война состарила ее минимум на двадцать лет, исказила некогда красивое лицо и отравила былой здоровый дух. В морщинистых руках Риса держала чайник и две медные чашки.
Чай оказался горячим и душистым, и Мирта с большим удовольствием выпила две чашки подряд, грея руки и с трепетом выслушивая крамольные мысли этой странной женщины. Сим пригрелся возле бока сестры и крепко уснул, сладко посапывая во сне. Где-то за пределами катакомб разрывались снаряды, в доме в двух кварталах отсюда сходила с ума от беспокойства Самбра. А Мирта сидела и как зачарованная слушала о том, что мать никогда не разрешила бы произнести вслух даже во сне.
Бомбежка лилась около двух часов. Но всему приходит конец. Вот и сейчас вдруг наступила оглушающая тишина. Новая знакомая Мэт провела ребят к выходу. Все эти люди больше не казались Мирте такими уж страшными. Каждый выживает так, как может.
– Ну давайте, малыши, бегите к мамочке. И сюда не суйтесь больше. Вдруг не на хорошего человека нападете. Отребья здесь тоже хватает. И не верьте всему, что эти жадные твари говорят.
Мирта с Симом вышли из бомбоубежища и со всех ног бросились домой. После двадцати часов во всей Черной Зоне объявляется комендантский час. Исключение составляют два часа после налетов – время, чтобы добраться до дома незадачливым горожанам.
***
Самбра открыла двери бледная, как простыня. Но вопреки ожиданиям, не стала ругаться. Она была настолько счастлива видеть своих детей живыми и невредимыми, она столько раз мысленно похоронила их за ночь, что теперь лишь крепко обняла и нежным голосом прошептала:
– Больше никогда так не делайте. А теперь съешьте по кусочку ЕГО из запасов – и живо в кровать!
Хлеб в понедельник – это удивительно. Кроме того, Мирта обратила внимание, что дезинтегратор включен сильнее, чем обычно, расщепление таблетки идет быстрее, а значит, и в квартире стало существенно теплее. Мирта готова была поклясться, что все эти страшные часы ожидания мама ходила по квартире и задавала себе один и тот же вопрос – зачем мне все эти запасы без НИХ? И как то часто бывает, мысленно обещала Кому бы то ни было, что если этот Кто-то – кем бы он ни был – вернет ей детей живыми, она не станет скупиться на запасы. Они придут в теплый дом, где их будет ждать сытный хлеб.
***
Два дня Мирта ходила под глубоким впечатлением от знакомства с Сумасшедшей Мэт и ее безумными теориями. Девушке нравилось снова и снова прокручивать в голове альтернативное мнение к тому, которое ей навязывали изо дня в день, с утра до вечера. Ее манила мысль о том, что безысходность может оказаться не такой уж и безвыходной. В голове снова и снова звучала фраза: «Заруби себе на носу, крошка – все войны в мире не ради людей, они ради ресурсов…» Что, если по ту сторону гор существует хорошая жизнь, свободная от голода и болезней? И правда ли, что цель Президента Эдема сделать из жителей Черной Зоны таких же безмозглых рабов, как то утверждают Власти?
Но быт и тяжелые условия жизни взяли свое – через неделю Мирта забыла о встрече и с головой ушла в рутинную ежедневную борьбу за выживание.
СЕАМ
Сеам подал знак. Три пальца и локоть в сторону. Солдат молча кивнул и протянул на вытянутой руке небольшую коробочку, большой палец на красной кнопке, готовый нажать в любой момент. Момент, когда эти чертовы железные ворот разлетятся на куски в разные стороны. Жителям Сектора N будет без них только лучше.
Уже две недели они упорно не хотят сдаваться. Сеам знал, что запасы провизии и топлива давно закончились. Те скудные запасы амуниции, которые еще берегли на крайний случай вояки по ту сторону баррикад, никоим образом не изменят ход событий. Сектор N будет взят – и точка. Так к чему тянуть? Зачем мучать и без того настрадавшихся жителей? Сеам решился подорвать мощные ворота – единственное уязвимое место в скалистой гряде, неприступно охраняющей упрямый Сектор N. Конечно, осколками может ранить некоторых мирных жителей. Не исключены точечные обвалы камней и сходы лавин из тяжелого снега, почивающего в уютных колыбелях высоких гор. Однако, Сеам не сомневался в решении. Так жертв будет куда меньше. Лейтенант Грумми начал отчет:
– Пять, четыре, три, два…
Внезапно Сеама охватило странное чувство. Что-то здесь не так. Почему? Верно! Гнетущая тишина. Пролети мимо комар – и его писк оглушит своей громкостью. Сеам и сам не мог этого объяснить, но в тот момент, когда лейтенант прошептал «два», Сеам закричал:
– Отставить!
Грумми посмотрел на командира с удивлением и нескрываемым раздражением. Отряд был вымотан двухнедельной осадой, бесконечными дежурствами и обстрелами. Трое парней погибли, но их даже толком не могли похоронить – приняли коллективное решение сделать это надлежащим образом, со всеми полагающимися почестями, по окончанию операции, а не бросать могилки здесь, возле нищего и, возможно, зараженного Сектора N. И вдруг командир в последнюю секунду передумал, хотя мягкотелостью никогда не отличался!
– Что за…, – начал лейтенант Грумми.
– Тихо, – Сеам сдвинул брови и напряженно прислушался.
И в этот момент ворота громко заскрипели. Сначала показался белый флаг, а вслед за ним выглянуло пугливое лицо белой, как полотно, женщины. На ее худом лице тянулись грязные полосы – бороздки от слез. Она подняла руки и молча вышла из ворот. Хватаясь за ее юбку, сзади выглядывал ребенок. Сеам не мог различить, мальчик это или девочка – лишь большие испуганные глаза сияли как два огромных черных топаза.
Вслед за ними показалась еще одна женщина с младенцем на руках. Она дрожала, как осиновый лист, и искривила рот в непонятной гримасе – готовая то ли закричать, то ли засмеяться. Далее хромал старик, седой, взгляд полный ненависти.
Женщины, старики, дети выходили из ворот с поднятыми руками.
– Сразу бы так, – самодовольно ухмыльнулся Грумми.
Солдаты наставили дула оружий на текущую из ворот людскую массу, бросая взгляды на Сеама и ожидая его распоряжений.
– Опустить оружие! – скомандовал Сеам.
В этот момент его взгляд встретился с женщиной, возглавлявшей плотную колонну. И что-то заставило его содрогнуться. Что-то здесь было не так! Обычно, сдаваясь, люди выходили обреченно, с опущенными плечами, уставив глаза в пол, полагаясь целиком и полностью воле захватчиков. Они всегда боялись, и это было нормально. Но сейчас… Эти люди не просто боялись, они испытывали ужас. Об этом свидетельствовало напряжение в глазах, сжатые кулаки, дрожащие губы. Женщина не отводила взгляда, словно оценивала, что будет дальше. Кроме того, эти мирные жители шли так плотно, словно… Словно скрывали за спиной что-то. Или кого-то.
– Ложись! – заорал что есть силы Сеам, но было поздно. Из-за плотно прижатых плечо к плечу людей выскочил военный и метнул гранату в самый центр отряда. Сеам моментально поднял автомат и выстрелил. Словно в тумане он увидел, как военный падает на землю, а вслед за ним и та самая первая женщина. Вот оно! То, что проглядел Сеам в первые секунды и за что еще долго будет расплачиваться: все эти мирные жители были ничем иным, как живыми щитами! Едва послышались выстрелы, женщины, дети и старики бросились врассыпную. Визги и свист орудий, плач, стоны, крики – все смешалось в этой невообразимой мясорубку. Сеам забежал, отстреливаясь, за бронемашину и закричал, что есть силы:
– Всем на землю! Это приказ!
Но в массовой истерии его слова звучали как шепот. Перестрелка длилась еще минут десять, потом все закончилось.
Сидя на земле, люди испуганно жались друг к другу, жалобно выкрикивали имена родных. Из-под убитых тел военных выползали женщины и с криками отчаяния кидались искать своих детей. Несколько солдат из отряда Сеама лежали без движения. Тут и там слышались стоны и проклятия.
– Надеть средства защиты и обыскать тела! Оказать первую помощь пострадавшим!
Сеам отдавал приказы, а сам косился на безжизненное тело женщины, которую застрелил. Зияющая черная пропасть в районе грудной клетки, открытый рот и распахнутые руки. Все ее тело даже после смерти вопило от бессилия и сыпало упреками. Сеам выругался от досады. Глупые, упрямые люди! Борются за крохи своей свободы, когда на ЭТОЙ стороне могли бы иметь достойную жизнь. Без болезней и голода. В служении государству и президенту.
Презрение и отвращение – вот то, что испытывал Сеам к этим людям. Во всяком случае, он так думал.
Какая-то возня рядом с уродливым трупом застреленной им женщины заставила Сеама присмотреться. Крохотный тощий волчонок вошкался рядом – ребенок лет шести-семи, не больше. Он лег рядом с бездыханным телом женщины, обвил худыми ручонками ее плечи, уткнулся грязным носом в ее шею и громко всхлипывал. Сеам огляделся, кого бы озадачить самой грязной и неприятной работой – оттащить волчонка от тела матери, чтоб доставить в штаб на медосмотр. Но все вояки были заняты зачисткой места – в средствах специальной защиты разгребали завалы, тут же дезинфицировали тела, уводили людей в карантин.
Сеам достал из кармана специальную защитную маску, надел ее и приблизился к телу женщины. Два топаза вперились ему в лицо: огромные, сияющие, слишком крупные для исхудалого лица. Сеам знал, что в маске выглядит пугающе, еще зловещее, но правила есть правила. Ребенок мог оказаться заражен.
– Встать и пройти за мной! – приказал он.
– Она не шевелится, – прозвучал тихий ответ.
– Ребенок, тебе лучше пройти со мной. Тебя осмотрит врач, накормит и оденет, – властно произнес Сеам.
– Это моя мама.
– Сожалею. Но сейчас ты должен встать, ребенок.
– Ты ее застрелил. Я видела.
«Значит, ребенок – девочка», – мелькнула в голове Сеама мысль. Впрочем, напрасная и не несущая никакой практической пользы.
– Она оказывала сопротивление. Встать! – он повысил голос, совершенно не понимая, как иначе убедить упрямицу проследовать за ним.
– Зачем ты убил маму? – девочка с укором смотрела прямо в глаза Сеаму. Высокому сильному солдату, правильному и верному своему делу. Он разозлился. Почувствовал потребность сказать что-то в ответ. Оправдаться. Схватить нахалку за рукав, оттащить от тела матери насильно.
На счастье, словно из ниоткуда появился лейтенант Грумми.
– Отвести ребенка на базу, провести осмотр, принять необходимые меры в случае выявления заражения, – с облегчением отдал приказ Сеам.
Грумми схватил девочку, но та тут же вцепилась лейтенанту в руку зубами. Вояка взвыл от боли и отвесил ей такую звонкую пощечину, что она еще несколько секунд эхом звучала в ушах Сеама. Грумми подхватил брыкающуюся девочку под мышку и, не обращая внимания на крики, проклятия и слезы, понес ее по направлению к штабу. Сеам остался один на один с застреленной матерью.
– Ты сама виновата, – проворчал он себе под нос. – Ты должна была растить ее, а не жертвовать жизнью ради бессмысленной нелепой цели.
Но в глубине души Сеам знал – она ни в чем не виновата. Это не было ее решение встать впереди колонны и служить живым щитом. Не из-за этой несчастной сегодня полегло столько невинных людей. Как бы то ни было – жалось, сочувствие или чувство вины – это заклятые враги солдата. Недопустимые и неуместные эмоции.
***
Вечером в штабе Сеам переключал один военный канал связи за другим, выслушивая новости и последние сводки с фронтов. Судя по всему, другие войска делали большие успехи, и сопротивление многих секторов уже было сломлено. При этом оказалось выявлено немало случаев заражения. Сеам усмехнулся. Несмотря ни на что он испытывал смешанное чувство из презрения и уважения к повстанцам Черной Зоны. Они боролись как львы за то, что зовут свободой. Хотя эта пресловутая свобода ничего кроме голода и чумы не сулит. В дверь постучали. Это был лейтенант Грумми с докладом о проведенной операции.
– Три человека из наших ранены, но жить будут. Пленники обследованы, случаев заражения не выявлено, – закончил он свой рапорт.
Сеам выдохнул. Любой заразный случай означал бы карантин для всего отряда со всеми вытекающими. До этого момента, подразделение Сеама ни разу не сталкивалось с болезнью. Однако, к этому стоит быть готовым в любой момент.
– Будут проводить принудительную вакцинацию? – устало спросил он.
– Это уже не в нашем ведомстве. Что будет дальше с пленниками и людьми Сектора N решит Спецкомиссия. На завтра планируем селекцию.
– Грумми, присядь, – Сеам вздохнул. – Выпей со мной.




