После Чумы

– Выпить – это можно. Откуда у тебя? – глаза Грумми жадно заблестели, когда Сеам открыл бутылку. Алкоголь был большой редкостью и почти непозволительной роскошью среди солдат.

– Первосортный виски, подарок от генштаба за отлично проведенную операцию, – коротко ответил Сеам и мысленно добавил «не считая несколько десятков трупов гражданских». – Спрашиваю тебя не как капитан, а как друг. Все эти люди, которыми прикрывались военные… Если бы я вовремя понял…

– Ты отдал верный приказ, – Грумми похлопал товарища по плечу. – Все эти люди из одного теста. Если б не они, давно бы и чуму победили, и зажили мирно. Словно крысы бегают, прячутся за стенами и разносят заразу.

Сеам взглянул исподлобья на лейтенанта. Он его недолюбливал. Однако, в военном деле Грумми не было равных. С таким не сгинешь. И говорил он всегда правильные вещи.

– Как в средние века – люди боролись с духами и богами, жгли кошек. А в это время блохи с крыс преспокойненько разносили болезнь. Тут тоже самое – наш президент слишком добр: приказывает уничтожать вояк и не трогать мирных. А именно с них зараза и начинается.

– А что… с той девчонкой?

– Какой девчонкой? – не понял Грумми.

– Ну той дикой, с глазами огромными. Я ее мать застрелил.

– Понятия не имею. Отправят в Детский центр. Ей там лучше будет. А тебе какое дело? – Грумми искоса посмотрел на товарища, недоверчиво прищурив взгляд. Подумает еще, что Сеаму не все равно. С таким держи ухо востро.

– Никакого.

Внезапно Сеаму захотелось, чтоб лейтенант Грумми ушел. Но пока бутылка не будет пуста, избавиться от него не получится. И так они сидели до полуночи. Захмелевший Грумми устраивал браваду и от души наслаждался победой. Сеам – без мыслей, лишь до предела раздражённый присутствием товарища в своей комнате.

***

Всю ночь Сеам снова и снова отправлял пулю в грудь проклятой бабе. И каждый раз маленькая девочка лет шести-семи, с двумя огромными топазами вместо глаз с укором произносила: «Зачем ты убил маму?» Он приказывал ей замолчать, наставлял дуло автомата ей на лоб. Но она не отводила взгляд и все так же задавала один и тот же вопрос. Пятнадцать раз он видел этот сон, а на шестнадцатый выстрелил.

Сеам проснулся в холодном поту. Сел на кровати. Налил остатки виски. Включил телевизор и принялся листать каналы. Победы. Успехи. Завоевания. Если все так – почему война не кончается?

С этого момента из ночи в ночь Сеама мучали кошмары. Не подобает солдату волноваться о застреленном человеке! Не то, чтобы Сеаму и раньше не доводилось убивать невинных. Нет. Но это происходило в бою, рикошетило шальной пулей или случайным осколком снаряда. Но здесь… Он против воли вновь и вновь видел эти полные нечеловеческого страха глаза и маленького тощего волчонка, жавшегося к груди трупа.

На пятый день после атаки Сектора N Сеам наконец-то спал спокойным сном человека, обладающего чистой совестью, когда в штабе вдруг завыл неистовый сигнал тревоги.

Едва продрав глаза, Сеам вскочил с постели. Младший сержант Робизо влетел в каморку, бледный и напуганный.

– Что случилось? – гавкнул на него Сеам.

– Разрешите доложить, капитан! Один из захваченных пленников овладел оружием и застрелил несколько наших.

Сеам с удивлением и раздражение посмотрел на Робизо. Представил, как для передачи дурной новости солдаты кидали «камень – ножницы – бумага». Этому не повезло. Стоит и трясется, как лист осиновый. Значит, виноват в чем-то.

– Как завладел оружием?!

– У него был с собой нож. Старик совсем дряхлый, мы и знать не могли. Это случилось в мою смену, на моих глазах. Старик подозвал к себе Эрнеста и пырнул его, потом забрал автомат и еще троих завалил. Сейчас он со своей шайкой оккупировал барак и отстреливается.

– КАК у него мог с собой оказаться нож?! – грозно зарычал Сеам, уже зная ответ на свой вопрос. Халатность. Старика не досмотрели как подобает – что с дряхлого возьмешь? А тот ждал правильный момент. И дождался. Да за такое генштаб Сеаму голову свернет! Но дело даже не в этом. Он потерял как минимум четверых здоровых ребят. Не в бою, не на задании, а по своей неосмотрительности. Вместо того, чтобы ломать голову над смертью глупой бабы и осиротевшего ребенка, он должен был лучше заниматься пленными до их распределения. Черт! Черт! Черт!

– Я…я не знаю. Он такой хилый, этот старик. Кто мог знать, что он на такое способен?!

Сеам отодвинул Робизо в сторону, на ходу застегивая штаны и хватая автомат. Солдат побежал следом, что-то выкрикивая в свое оправдание. Сеам не слушал. Он бросился на улицу. Между бараком с пленными и военным лагерем простиралось поле, на котором лежало три бездыханных тела. Остальные ребята уже собрались здесь и ждали его указаний.

– Черт бы вас побрал! – выругался Сеам. Солдаты опускали глаза, чтобы не встретиться с гневным взглядом командира. – Доложить обстановку.

– У них там немного патронов осталось. Может и кончились, – выступил вперед один. – Предположительно шесть человек. Плюс женщины и дети. У них три автомата.

– Ждите десять минут и берите штурмом! – коротко приказал Сеам, а сам направился левой стороной до барака. Ночная темнота и густая листва деревьев скроют его. Несмотря на рост метр восемьдесят пять, он мог красться словно кошка. Проворный, бесшумный, легкий. Ни один сучок под ногой не треснет. Он хотел сам проверить, что происходит во временно сколоченном бараке. Такие устанавливают перед каждой операцией по захвату очередного сектора. Эти деревянные домишки предназначаются для временного содержания пленников в карантине, до селекции и рассылки до мест назначения. После захвата сектора, люди проходили партиями через эти помещения. Их осматривали врачи, делали необходимые прививки, затем Спецкомиссия отписывала каждого в место назначения, либо возвращала в Сектор на восстановление и организацию нового режима. Сами солдаты спали в тентованных палатках, в гораздо более худших условиях. По крайней мере, в подразделении Сеама на сверхтопливе и хлебе для пленников не экономили. В конце концов перед ним не стояло цели уморить их – это всего лишь заблудшие души, потерявшие связь с реальностью из-за жёсткой пропаганды Властей Черной Зоны. Задача солдат – спасти этих людей, избавить от голода и болезни, помочь найти свое место в государстве и служении президенту. Чего Сеам до сих пор никак не мог искренне понять – почему эти голодные, исхудалые и обессиленные люди так упорно сопротивляются счастливой и наполненной смыслом жизни?

– Эй, сынок! – Сеам повернул голову по направлению к шепоту и услышал приглушенный выстрел. Острая боль пронзило все его могучее тело. Повинуясь инстинкту, он схватился за бок – горячая липкая жидкость мгновенно заполнила ладонь и стала просачиваться сквозь пальцы. Он хотел вскинуть автомат по направлению выстрела. Но боль была настолько интенсивной, что Сеам сдался. Он упал на землю, попытался позвать на помощь, но чья-то рука плотно зажала ему рот. Голову заполнил густой туман, перед глазами все поплыло разноцветными кругами. Сеам поднял пальцы: темная, почти черная густая кровь блестела на ладонях в приглушенном свете луны.

«Печень», – догадался Сеам. И следующая мысль: «я так и не увиделся с родителями». Он давно не вспоминал про них, не скучал и не пытался представлять их лица. Все же последняя мысль была именно о них. «Вы воины, а не сыновья!» – учили их на подготовке. И Сеам в это свято верил. Но на смертном одре вдруг усомнился в прописной солдатской истине.

– Я бы мог заколоть тебя, как свинью, ублюдок! – прошипел ему в ухо убийца. Сквозь затуманенный взгляд Сеам различил седину на голове и морщинистое лицо, полное ненависти. – Но я оставляю тебя жить. Ты игрушка в их руках. Ты и все эти ребята. Вы верите в то, что ОН вам говорит и не в силах пораскинуть собственными мозгами. Все не так, как ты думаешь. И в этой войне жертвы – не мы, а вы. Я сохраню тебе жизнь, паршивый щенок, чтобы ты искупил свою вину. Ты застрелил мою дочь, оставил внучку сиротой. Выгнал ее из безопасного места в мир, где процветают чума и рабство. Искупи вину, спаси ее. А мне надо идти дальше, чтоб уничтожать таких как ты, ублюдков.

С этими словами старик оттолкнул ногой полуживое тело. Перед глазами Сеама все поплыло, и он потерял сознание.

***

– Как вы себя чувствуете, командир?

Человек из генштаба смотрел на Сеама с экрана, но даже сквозь экран явно ощущались презрение и холодность в его взгляде.

– Благодарю, я в порядке. Разрешите вернуться к делам, – стиснув зубы от боли, отрапортовал Сеам.

– Давайте подытожим. Вы провели операцию, потеряли несколько добротных людей. Взяли пленных, проявили халатность при их обыске и содержании. Вследствие этого проступка потеряли еще четверых бойцов и сами получили серьезное ранение. Ошибка за ошибкой, дорогой друг. После этого вы ожидаете от меня разрешения вернуться к делам?

– Так точно! – коротко ответил Сеам. Война – это все что он знал и умел. Если его отстранят от обязанностей, если не позволят продолжить работу, то вся жизнь теряет смысл. – Вы знаете мои заслуги перед государством. Это первая неудачная операция.

Взгляд Генерала Бореля смягчился. Он даже позволил себе рассмеяться.

– Вы дерзкий человек, Сеам. Мне это нравится. За ваши заслуги мы не планировали вас отстранять. Скорее, эм, отправить в отпуск.

– Что?!

– Оставайтесь в вашем военном госпитале и отдыхайте. Вам нужно набраться сил и подумать о происшествии. На время вашего отсутствия командование возьмет на себя лейтенант Грумми.

– Но…

– Приказы не обсуждаются, Сеам. Отсыпайтесь. Считайте, что это награда за успешную операцию с Сектором N.

– Разрешите спросить, – неожиданно для себя выпалил Сеам.

– Да? – человек на другом конце видеосвязи недоверчиво повернул голову на бок, словно чайка перед тем, как броситься на добычу.

– Захваченных людей уже распределили?

– Так точно. Через неделю ждите состав.

– Куда они едут?

– Кто куда. С какой целью интересуетесь?

Сеам открыл рот, затем снова закрыл. Он и сам толком не знал, зачем ему эта информация.

– Так просто.

– Солдаты так просто вопросов не задают, – мягко, почти с отеческой любовью, упрекнул его Борель, руководитель генштаба, и отключился.

***

Неделя длилась бесконечно долго, единственным развлечением стали лишь сводки с фронтов и редкие посещения Грумми. Последний вел себя странно, почти все время молчал и на вопросы о новостях в подразделении отвечал уклончиво. Все нормально, ждут указаний, готовятся к отправке пленников. Не более того.

Поэтому для Сеама стало настоящим ударом, когда выяснилось, что его отряд под руководством Грумми перекидывают в другой сектор, а его, Сеама, оставляют в лагере для поддержания порядка во взятом Секторе N.

Семь лет он жил войной. Война была его рутиной, его смыслом жизни. Ежедневно приносить пользу, служить государству! И вот в один миг его списывают, объявляют негодным. Лгут в глаза, что это всего лишь на время для его полного восстановления. А Сеам больше всего на свете ненавидел ложь. В отряде его побаивались – крепкий, немногословный, строгий. Знали, что нельзя ослушаться его приказа. Но, в то же время, были уверены – с таким командиром не пропадешь. Он первым ринется в бой, не спасует, прикроет, не ошибется. По сути, жесткий захват Сектора N, а затем и бегство пленников было его первой серьезной ошибкой, и ему ее не простили. Цена ошибки в войне слишком велика!

Стиснув зубы, Сеам продолжал листать военные каналы, в то время, как Грумми растерянно стоял перед ним.

– Ты же понимаешь, это на время. Ты должен поберечь себя, пока не восстановишься.

– Я восстановился, – Сеам даже не оторвал взгляда от экрана.

– Ты нужен государству и еще не раз ему послужишь.

– Чем? – вдруг не выдержал Сеам. Он никогда не выходил из себя и именно за это его ценили солдаты. Но сейчас он сжал кулаки и взглянул на Грумми таким испепеляющим взглядом, что тому сделалось не по себе. – Тем что буду пасти овец в Секторе? Смотреть, чтоб детишки себя плохо не вели? Я стратег, Грумми, воин. А не нянька.

– Возьми себя в руки, капитан! – голос Грумми зазвучал холодно, с ноткой презрения. – Это приказ Генерала Бореля. Приказы не обсуждаются. Счастливо оставаться.

С этими словами он сделал разворот и покинул комнату.

– Черт! – выругался Сеам и швырнул вслед бывшему подчиненному стакан. Тот с треском разбился об стену. Но Грумми даже не обернулся. Он добился своего. Униженный, лишенный власти, Сеам остался позади, а впереди ждала блестящая карьера.

***

Едва Сеам смог самостоятельно вставать, он вышел на прогулку. Мороз стоял такой трескучий, что пробирал до костей. Тем не менее, он наслаждался чувством, как холод проникает сквозь одежду, щиплет кожу, заставляет мышцы напрягаться в попытке выработать максимальное количество тепла. По крайней мере, так Сеам чувствовал себя живым.

Он глубоко погрузился в мысли о том, как он будет коротать свой день, организовывать караулы для поддержания порядка в захваченном секторе, встречать Спецотряды и провожать выбранных по процедуре селекции людей. О, это гложущее чувство, будто его списали! Выбросили, как использованный материал, за ненадобностью!

Внезапно Сеаму стало не по себе – охватило неприятное чувство, словно кто-то за ним наблюдает. В своих думах он и не заметил, как вплотную подошел к бараку и временной передержке для покинувших Сектор N. Он поднял глаза и увидел два топаза, пристально следящих за ним из окна. Ребенок вплотную прижался к стеклу носом и двумя ладошками, а глаза не моргая следовали за Сеамом.

Он подумал: «Вот же, отъелась в бараке. Щеки округлились, исчезла смертельная бледность с лица. А то совсем тоненькой была».

Невольно он остановился. Словно загипнотизированные, они смотрели друг на друга. Рослый сильный мужчина со шрамом в пол лица и маленькая слабая девочка. Сеама охватил озноб – то ли от холода, то ли от еще незажившей раны.

– Отойти от окна! – рявкнул он на девочку, но та осталась в прежнем положении.

По лбу солдата побежала струя пота (при таком-то морозе!). Ему вдруг захотелось убежать, закрыться, спрятаться. Нервы играли с ним злую шутку.

И тут девочка сделала то, чего он никак не ожидал. Она улыбнулась широкой детской улыбкой без двух верхних зубов. Она стояла, прижавшись к окну и улыбалась, а по ее щекам текли горькие слезы. И этот оскал сквозь слезы казался жутким, уничтожающим, проникающим сквозь кожу, несущим яд по венам.

– Хватит скалиться. Это же я. Я прикончил твою мать! – прошептал Сеам и поспешил укрыться в своей палатке. Но видение не покидало его: бледное худое лицо с сардонической улыбкой и горькими слезами кроило разум на части.

***

На следующий же день Сеам приступил к выполнению новых обязанностей. Скрывая боль, которую все еще причиняла плохо зажившая рана, он начал приспосабливаться к новым условиям – солдат должен выполнять приказы хорошо и правильно, независимо от обстоятельств. И ждать, ждать проклятый транспорт, который наконец-то отвезет пленников в пункты распределения. Куда и зачем – его не касается. Никогда не касалось. Важно лишь – он выполнил свою работу.