Осень одиночества

Часть первая

Лондон

Осень 1870

Рыжая шерсть Тоби сливалась с золотом сентябрьской листвы. Растянувшись под мощным дубом, сеттер упоенно грыз палочку.

Полюбовавшись летящей паутинкой, Сабуров свистнул собаке:

– Пойдем, милый.

Тоби что-то недовольно пробурчал и Сабуров расхохотался.

– Я знаю, что ты готов гулять вечно, но теперь у нас появился свой сад, пусть и маленький.

Максим Михайлович обзавелся садом весной. Покинув комнаты на Гилберт-плейс, он переехал в небольшой особняк в Сент-Джонс-Вуде.

Мистер Браун одобрил его решение.

– Клиенты доберутся к вам и в те края, – заметил чиновник. – С точки зрения безопасности Сент-Джонс-Вуд предпочтительней. Уваших бывших соотечественников вырос на вас приличный зуб, мистер Гренвилл.

Зуб, как выражался Браун, не имел отношения к делу разгромленной Цепи. Сабуров доказал, что граф Шрусбери, курировавший секретные разработки в Арсенале, получал деньги от русского военного ведомства. По мнению Брауна, теперь сыщик стал первоочередной мишенью для парней с Фонтанки.

– Думаю, что они знают, кто занимался убийством Шрусбери, – сварливо сказал Браун.

– Ведите себя осторожней, а лучше прекратите брать частных клиентов, мистер Гренвилл. Мне отчего-то хочется назвать вас графом, хотя вы отказались от титула.

Сабуров давно понял, какой титул носит сам Браун, но уважал его стремление к приватности. Максим Михайлович действительно не захотел становиться графом Гренвиллом, объяснив, что привык оставаться обыкновенным эсквайром.

В разговоре с Брауном он заметил:

– Шрусбери убили летом прошлого года, однако со мной до сих пор ничего не случилось. Я буду осторожен, а что касается частных клиентов, то моя репутация строится именно на них, а не на делах правительственного толка. О Цепи никто никогда не узнает, а одно удачное частное расследование привлекает с десяток клиентов.

О разгромленной Цепи Сабурову напоминал только красноватый шрам на правой ладони. Браун не интересовался его происхождением. Рассказывая чиновнику о случившемся в Америке, Сабуров не стал вдаваться в излишние подробности. Браун понятия не имел о несостоявшемся венчании фрейлейн Якоби. Последняя, согласно разделу научных новостей в The Times, теперь работала в химической лаборатории Гарвардского университета.

Сабуров начал просматривать раздел летом, познакомившись с его главным и, как она шутила, единственным автором.

– Сначала мы познакомились, а потом я стал читать ее заметки, – Сабуров прищурился. —Вот и она. Сейчас Тоби забудет о палочке.

На парковой дорожке блеснули волосы цвета палой листвы, прикрытые хорошенькой шляпкой изумрудного бархата. Тоби, радостно залаяв, бросился к девушке. Сабуров, улыбаясь, тоже пошел навстречу леди Хелен Огилви.

Миновав кованую ограду постоянно запертого Кенвуд-хауса, сыщик заметил:

– Графы Мэнсфилды предпочитают жить в Шотландии. Жаль, что такое прекрасное имение пустует.

Указав на классические белые колонны, он прицепил поводок к ошейнику Тоби.

– Как насчет чая в Spaniards Inn, леди Огилви?

На женщин в пабах еще смотрели косо, однако Сабуров надеялся, что в старинном заведении найдутся приватные комнаты.

В зеленовато-серых глазах леди Хелен заиграла усмешка.

–Я журналист, а не поэт, мистер Гренвилл. Даже тень великого Китса не вдохновит меня на создание оды или элегии. Я предпочитаю сухой язык науки.

Сабуров добродушно отозвался:

– Да и соловьи скоро отправятся в Африку вслед за цаплями.

Леди Хелен педантично поправила его:

– Последние зимуют довольно близко, во Франции. Смотрите, – девушка подняла голову, —вот и они.

Над ними проплыл клин печально перекликающихся птиц. В Британии Сабуров иногда тосковал по журавлям, появляющимся осенью в дымном небе Петербурга.

– Здесь их давно перебили, – Максим Михайлович скрыл вздох. – Оставь, незачем вспоминать о журавлях. Впрочем, синицы у меня тоже не имеется.

Оглядев собравшихся во дворе паба мелких собачонок, Тоби высокомерно прошествовал к миске с водой.

Рукописное объявление в окне гласило: «Свежие сконы и лучший девонский крем».

– Видите, нам повезло, – Сабуров открыл перед леди Хелен тяжелую дверь Spaniards Inn.

В пабе действительно нашлась приватная комната, затянутая выцветшими обоями с букетиками роз. Леди Хелен коснулась тонким пальцем, затянутым в перчатку, клавиши скучающего в углу старомодного фортепиано.

– Я чувствую себя словно в романе мисс Остин, – улыбнулась девушка. – Мне не хватает только капора, – она повела руками перед лицом. – И такого же платья в жутких розочках.

Девушка указала на шелковые панели.

Обстановка комнаты напомнила Сабурову гардеробную графа Шрусбери, где личный лакей пэра Англии обнаружил его валяющимся на полу с разнесенной пулей головой.

Револьвер Кольта, который, по свидетельствам слуг, принадлежал графу, красовался на залитом кровью обюссонском ковре. Шрусбери запер гардеробную изнутри. Лакей, обеспокоенный опозданием графа к обеду, взломал замок, ключ от которого нашелся в кармане халата покойника.

Сначала мистер Браун убеждал Сабурова, что они имеют дело с самоубийством. Холостяк Шрусбери пользовался определенной славой в лондонских клубах для джентльменов, где молодые лакеи могли заработать несколько соверенов, оказывая подобные услуги.

– Дома он таким не занимался, – сварливо сказал Браун. – Я хорошо знаю его породу.

Сабуров вежливо кашлянул.

– Мистер Браун, если наклонности Шрусбери были хорошо известны, то почему правительство утвердило его куратором военных разработок в Арсенале? Люди подобного толка – излюбленная мишень иностранных агентов.

Окутав себя облаком сигарного дыма, Браун пожевал сухими губами. Вернувшись из Америки и получив обратно округлившегося Тоби, Сабуров заметил, что государственный чиновник постарел. Максим Михайлович, разумеется, не позволил себе поинтересоваться, почему человек, разменявший седьмой десяток, ходит не так бойко, как прежде.

– Даже имей Шрусбери, – мистер Браун поискал слово, – в общем, обычные наклонности, иностранцы все равно могли бы расставить ему медовую ловушку. Нет, – он помахал письмом, – взгляните, что отыскалось в его личном сейфе.

Пробежав элегантные строки, Сабуров поднял бровь.

– Получается, что покойный свел счеты с жизнью из-за разбитого сердца?

Браун показал ему вырезку из The Times, найденную в том же конверте, где лежало письмо.

– Граф и графиня Мэнсфилд с радостью сообщают о бракосочетании их младшего сына, достопочтенного Тобиаса Леонарда и достопочтенной Вайолет Хантер, старшей дочери сэра Джеймса и леди Кэтрин Хантер. Церемония состоится в соборе святого Давида в Хобарте.

Сабуров присвистнул.

– Далеко его загнали.

Браун усмехнулся.

– Юный Лео Мэнсфилд знает свою выгоду, мистер Гренвилл. Он развлекался со Шрусбери, однако его будущий тесть, сэр Джеймс Хантер, губернатор Тасмании – совсем другое дело. Ради карьеры можно потерпеть объятия нелюбимой женщины и вообще женщины, – задумчиво заключил Браун. – Искать нам здесь нечего.

Сабуров внимательно всмотрелся в персидский ковер на полу гардеробной.

– Отчего же? – спокойно сказал он. – Начнем с того, что банкетку переставляли с ее обычного места.

Максим Михайлович вздрогнул от мелодичного звона колокольчика.

– Вы задумались, мистер Гренвилл, – заметила леди Хелен. – Между тем, наш чай ожидает в коридоре.

Забрав у двери комнаты поднос, Сабуров взялся за веджвудский чайник.

– Как поживает ваш отец? – поинтересовался Максим Михайлович. – Скоро ли мы увидим настоящую лампу накаливания?

Сэр Майкл Огилви, любимый ученик скончавшегося три года назад великого Фарадея, по всем прогнозам, обгонял русских, тоже работавших над лампой, долженствующей обеспечить ее изобретателям не только мировую славу, но и немалый доход.

Изящно намазав на скон клубничный джем, леди Хелен отозвалась:

– Именно о лампе я и хотела с вами поговорить, мистер Гренвилл.

Максим Михайлович вернулся в Сент-Джонс-Вуд, когда над Лондоном повисла бледная сентябрьская луна. Шагая с Тоби в парке, простирающемся за классическими колоннами церкви святого Иоанна, Сабуров послушал шуршание рыжих листьев под ногами.

Новое пристанище сыщика, милый домик с палисадником, располагалось в четверти часа бодрой ходьбы от остановки омнибуса. К его облегчению, особняк стоял далеко от крикетного стадиона, который по выходным осаждали толпы болельщиков.

В отличие от Блумсбери, здешние места еще не потеряли сельской прелести. В пабе «Звезда», куда Сабуров заглядывал за пинтой стаута, по дубовым доскам пола еще разбрасывали приятно пахнущие опилки.

Максим Михайлович немного скучал по суете лондонского центра, однако садик, полный сирени и роз и отдельная комната для картотеки перевешивали, по его мнению, преимущества жизни в сердце столицы.

Садом Сабуров занимался сам и сам же готовил себе завтраки. Обедал он обычно с клиентами или в клубе, а на ужин пробавлялся ирландским содовым хлебом и французским сыром, который, несмотря на войну на континенте, исправно поставляли в Британию.

Сабуров радовался тому, что доктор Якоби благополучно пребывает в Гарварде. Судя по всему, немцы собирались осаждать Париж и он сомневался, что в нынешней ситуации французы приветили бы фрейлейн Амалию, о которой Максим Михайлович исправно старался забыть.

– Лучше подумай о леди Хелен, – велел он себе, ожидая пока Тоби обнюхает очередной гранитный столбик. – Хотя ясно, что она пригласила меня на прогулку с целями, не имеющими романтической подоплеки.

По словам леди Хелен, ее отец, которого в газетах называли наследником Фарадея, вплотную подошел к созданию настоящей коммерческой лампы накаливания.

– Я связана обещанием папе и не могу раскрыть вам технические подробности, – извинилась девушка, – однако для окончательной модели лампы нужен вольфрам, за которым папа хочет поехать в Шотландию.

Сабуров подлил ей чая.

– Я не слышал, чтобы в Шотландии добывали вольфрам.

Леди Хелен помялась.

– Это новая шахта, на которой еще не начались разработки. Какой-то американский миллионер купил остров с развалинами замка в шотландском высокогорье.

– К земле прилагался заброшенный золотой прииск, – продолжила девушка. – Золота миллионер не нашел, но отыскал источники вольфрама, а это редкий металл.

Беспокоясь за отца, леди Хелен попросила Сабурова сопровождать сэра Огилви в Шотландию. Лампы накаливания пока не заинтересовали военное ведомство.

– Иначе он получил бы охрану от ведомства мистера Брауна, – Сабуров толкнул калитку, – и мои услуги не понадобились бы.

Взобравшись на ступеньки, Тоби заплясал у лазоревой двери с бронзовой табличкой «М. Гренвилл, эсквайр». Стараниями мистера Брауна у Сабурова появился приходящий уборщик, молчаливый парень с флотской развалочкой, который драил комнаты, словно корабль Адмиралтейства. Мистер Дигби оставлял ключ от дома под глиняным вазоном с отцветающими розами.

Пропустив Тоби вперед, Сабуров поднял с ковра письма второй почты. Кроме афишек бакалейщиков и счета от обувщика, почта Ее Величества доставила на Гроув-Энд еще одну весточку.

– Отправленную из Шотландии, – пробормотал Сабуров, разглядывая элегантный почерк на дорогом конверте ручной работы.

По рекомендации того же мистера Брауна, Максим Михайлович обзавелся и личным врачом, принимающим в уважаемой практике на Финсбери-сквер. Доктор Беннет, специалист по болезням легких, пока не видел ничего подозрительного в здоровье Сабурова, однако неустанно напоминал ему об опасности ночных бдений.

– Кто рано встает, тому Бог подает, мистер Гренвилл, – замечал врач. – Мой батюшка, служитель Божий, отходил ко сну с закатом, поднимался перед рассветом и дожил до восьмидесяти восьми лет.

Сомневаясь, что у него впереди столько же, Сабуров все же надеялся дотянуть до нового века.

– Это еще тридцать лет, – сказал он прикорнувшему под его креслом Тоби. – Хорошо, что я открыл окно и табачный дым тебя не побеспокоит.

Доктор Беннет, тоже заядлый курильщик, не комментировал эту привычку Сабурова, однако ополчился против его вечернего кофе. По рассказам врача, его батюшка, покойный преподобный Беннет, предпочитал заваривать липовый цвет. Доктор снабдил Максима Михайловича пакетом, набитым чем-то вроде сена, однако сыщик засунул подарок на дальнюю полку подвальной кухни.

Перед Сабуровым стояла чашка кофе, сваренного на кабинетной спиртовке. Максим Михайлович покупал ароматные зерна в лавках Ист-Энда, откуда он привозил домой и русский ржаной хлеб. В Лондон перебиралось все больше соотечественников Сабурова, однако он избегал подобных встреч.

После смерти Герцена, скончавшегося в Париже в январе этого года, мистер Браун поделился с Сабуровым некоторыми, как выразился чиновник, правительственными материалами. Судя по аналитической записке, русские революционные эмигранты теперь группировались вокруг Маркса и Энгельса.

Помахав папкой, Браун загнул сильные пальцы.

– Мистер Лопатин переводит на русский язык «Капитал», мистер Лавров налаживает связи в Интернационале, а мистер Нечаев тратит четыреста фунтов, полученные на дело русской революции и пытается соблазнить дочь покойного мистера Герцена.

Сабуров закашлялся, а Браун добавил:

– За этой компанией нужен глаз да глаз. Вы скажете, что проще выслать Маркса и Энгельса в Германию, – Браун усмехнулся, – но законов они не нарушают, а остальное – не наше дело.

Максим Михайлович не хотел заниматься русскими революционерами и революционерами вообще, но, кажется, мистер Браун и не собирался поручать ему такие дела.

– И у меня есть собственные заботы, – Сабуров вскрыл конверт, доставленный второй почтой. Судя по штемпелю, письмо отправили из отеля The George в Эдинбурге.

–Дорогой мистер Гренвилл, – прочел Сабуров, – я слышал немало хорошего о ваших способностях и энергии от моего партнера мистера Пинкертона, чье агентство охраняет мои американские шахты. Я бы хотел попросить вашей помощи в работе моего нового шотландского предприятия и в организации визита вашего знаменитого физика, сэра Огилви.

Миллионер расписался с уверенным росчерком.

– Мистер Саймон Синг, эсквайр, – хмыкнул Сабуров. – На ловца и зверь бежит.

Второй кофейник Сабуров приготовил, когда часы на мраморной каминной доске пробили полночь. Расставаясь с Максимом Михайловичем, его бывшая квартирная хозяйка, миссис Сэвилл, не скрывала слез. Сыщик получил от нее уродливую туземную маску, оставленную покойным доктором Гендерсоном, и сломанные часы, где лошади тащили карету.

–Возьмите на память, мистер Гренвилл, – миссис Сэвилл прижала руку к обширной груди. – Вы такой человек, такой человек…

Пожилая женщина высморкалась в вышитый платок.

Уже покидая Блумсбери, Сабуров доказал, что племянник миссис Сэвилл, скромный заикающийся юноша, младший клерк лондонской конторы страховой компании Scottish Widows, не имеет отношения к громкому ограблению их подвального хранилища, из которого неизвестные преступники вынесли пять тысяч фунтов.

После долгих разговоров с поначалу замкнувшимся юношей, Сабуров привел ребят из Скотленд-Ярда к порогу аккуратного домика старшего клерка страховой компании, запутавшегося в карточных долгах и регулярно запускавшего руку в золото из хранилища. После ограбления мистер Бартлби намеревался податься в Америку, однако полиция застала его врасплох.

– Иначе у нас появился бы очередной мистер Пристли, – меланхолично сказал Сабуров, – однако вместо этого мистер Бартлби отправился за казенный счет в Австралию.

Максим Михайлович отдал часы в мастерскую и изделие времен наполеоновских войн заработало. Принеся к столу папку с ярлычком «С» , он пробежался длинными, немного костлявыми пальцами по карточкам.

– Мистер Саймон Синг, – пробормотал Сабуров, – сейчас я выясню, кто вы такой.

Максим Михайлович собирал в картотеку даже самые разрозненные и анекдотические сведения об известных преступниках и публичных личностях, однако ученые в ней отсутствовали.

– Я почти ничего не знаю о сэре Майкле Огилви, – пришло ему в голову, – но я всегда могу расспросить о нем у леди Хелен.

Еженедельный чай с девушкой вошел у него в привычку. Сабуров познакомился с леди Огилви в июне, на выставке Королевского общества садоводов в Кенсингтоне, куда его пригласил мистер Браун, неожиданно оказавшийся известным знатоком пионов.

Он и представил Сабурова леди Огилви. Девушка появилась на выставке с блокнотом наперевес, готовая записать сведения о новых химических удобрениях.

– Фрейлейн Амалия тоже интересовалась удобрениями, – вспомнил Сабуров. – Она наверняка вышла замуж в Гарварде, а вот мистер Синг, кажется, холостяк.

Он повертел карточку.

– Посмотрим, что о нем пишет пресса.

Затянувшись папиросой, Сабуров зашуршал газетными вырезками.

Не желая будить перекочевавшего на продавленный диван Тоби, Максим Михайлович осторожно накрыл собаку пледом. Заметив следы от ножек мебели на потертом ковре, он опять вспомнил об убийстве графа Шрусбери. Передвинутая банкетка привела Сабурова к едва заметным следам ботинок на подоконнике и волокнам веревки на оконном шпингалете. Вечер убийства выдался жарким и Шрусбери распахнул окно в гардеробной.

Сабуров обследовал с мощной лупой подоконник, раму и защелки, однако его рвение не слишком помогло разгадке тайны убийства Шрусбери. Они, впрочем, поняли, что преступник не стал спускаться во влажный после вечернего дождя сад, а покинул особняк Шрусбери, взобравшись по веревке на крышу.

– Он и пришел сюда таким же образом, – заметил Браун. – В старых районах чердаки и крыши домов соединяются. У русского гостя наверняка имелась карта квартала, а что касается его нынешнего местоположения, – чиновник приставил ладонь к бровям, – то оно исчерпывается вашей пословицей.

Браун пощелкал пальцами и Сабуров усмехнулся.

– И поминай как звали. Однако почему вы считаете, что Шрусбери работал на русских? Его сферой деятельности в Арсенале могли интересоваться и французы и немцы.

Браун покачал седеющей головой.

– Последние заняты сварой друг с другом Им сейчас не до воровства военных секретов, хотя в мирное время я бы прежде всего посмотрел в их сторону, – чиновник поднял крепкий палец. – Однако нам более важна бывшая служба Шрусбери по дипломатическому ведомству.

Сабуров кивнул.

– Приведшая его в Петербург. Принимая во внимание данный факт, я тем более не назначил бы Шрусбери на такую важную должность.

– Человек невиновен, пока не доказано обратное, – сварливо ответил Браун, – и бремя доказательства его виновности лежит на государстве. Здесь не какая-нибудь… – поискав слово, чиновник махнул рукой. – В общем, вы меня поняли. Британия цивилизованная страна.

– Я посоветовал бы цивилизованной стране проверить подчиненных Шрусбери в Арсенале, – сухо сказал Сабуров. – Покойника, наверняка, убили из-за его намерения признаться в предательстве. Будучи наполовину русским, я уверяю вас, что мы не бросаем дело на полдороге.

Браун буркнул:

– Я знаю.

– Кроме Шрусбери, в Арсенале могла завестись еще одна крыса, – упорно продолжил Сабуров, – и надо вытащить ее на белый свет.

Несмотря на прохладный сентябрьский вечер, Сабуров тоже распахнул окно прокуренного кабинета. В разрывах темных облаков мелькала ущербная луна, а деревья на улице шумели под резким восточным ветром.

Чтобы разоблачить предателя, Максиму Михайловичу понадобилась пара недель работы в Арсенале под личиной наемного уборщика. Подручным покойного Шрусбери оказался клерк Уильямсон, человек безупречной репутации, трезвенник и баптистский проповедник.

– Не все то золото, что блестит, – сказал Сабуров луне. – Ты тоже сияешь отраженным светом.

За забором палисадника трепетали редкие огоньки газовых фонарей. Выкинув в пепельницу очередной окурок, Сабуров вспомнил заголовок бульварной американской газетенки.

– Кто вы такой, мистер Синг? – пробормотал он. – И действительно, кто он такой?

Миллионер, сколотивший состояние на западе Америки, выскочил, по выражению газетчиков, словно чертик из табакерки. Синг, ровесник Сабурова, начинал простым рудокопом.

– Теперь он купил средневековый замок и строит там канатную дорогу, – зевнул сыщик. – Утро вечера мудренее и скоро я его увижу.

Сабуров отправился в старомодную ванную комнату.

Максим Михайлович не изменял привычке к утреннему кофе в Реформ-клубе, хотя дорога в город теперь занимала у него больше часа. Ради моциона Максим Михайлович проходил часть пути пешком.

Он скучал по лавкам рядом с Британским музеем, однако и в Сент-Джонс-Вуде, на Веллингтон-роуд, Сабуров отыскал приличного табачника и зеленщика, не задирающего цены. Он сменил конюшню в Гайд-парке на похожее заведение в Риджентс-парке, где Максим Михайлович гулял с Тоби.

Потрепав за ушами разлегшегося под его креслом спаниеля, Сабуров взялся за кофейник. Тишину клубной гостиной нарушало только шуршание газетных листов.

Над столами витал серебристый дымок трубок и папирос хорошо позавтракавших джентльменов. Члены клуба предпочитали переваривать бекон и яичницу в блаженном спокойствии.

The Times в руках Сабурова не сообщала ровным счетом ничего интересного. После разгрома французов под Седаном и пленения императора Наполеона Третьего газеты успокоились. Императрица Евгения и наследник престола бежали в Британию, а в Париже провозгласили очередную республику. The Times, правда, предрекал столице Франции скорую немецкую блокаду.

Сабуров всегда читал и российские новости. Британцы сообщали все маловажное петитом на второй и третьей страницах газет. Нацепив пенсне, Сабуров узнал, что в скором времени открывается пассажирское движение между Москвой и Смоленском.

Из соседнего кресла раздался возмущенный голос.

– Нет, вы только подумайте, мистер Уэверли! Американцы разрешили женщинам голосовать на выборах!

Краснолицый пухлощекий джентльмен потряс газетой. Его собеседник, тощий словно доска, недовольно поджав губы, поинтересовался:

– В каком штате, мистер Спрингл?

– В Вайоминге, – фыркнул Спрингл. – Представьте себе женщин в этой дикой глуши!

Сабуров не мог отказать себе в удовольствии заметить:

–Среди них попадаются и очень хорошенькие, господа, однако данное обстоятельство не должно влиять на выбор женщины депутатом или мэром города.

Мистер Спрингл едва не выскочил из кресла.

–Речь не идет о выборах женщин на какие-то посты, мистер Гренвилл. Этого еще не хватало! Они только могут голосовать, что…

– Что очень прогрессивно, – Сабуров поднялся. – Я уверен, что мы еще увидим женщин в палате общин. Простите, господа, мне надо пройти в библиотеку.

Максим Михайлович хотел написать ответное письмо мистеру Сингу в Шотландию. Поразмыслив, он решил не отвлекать мистера Брауна своими частными, как думал о них сыщик, делами. Леди Хелен обещала Сабурову поговорить с отцом.

– Папа терпеть не может, когда с ним носятся, – девушка покраснела. – Простите меня за школьные словечки. Он сам пробивал себе дорогу и очень независим, но я постараюсь убедить его, что так лучше для всех.

Едва открыв дверь, Сабуров натолкнулся на клубного лакея.

– Вам телеграмма, мистер Гренвилл, – перед его носом замаячил серебряный поднос.

Великий физик не отличался многословностью.

– Завтра в девять утра на верфи Тринити в Попларе. Сэр Майкл Огилви, – прочел Сабуров.

Крутая речная волна плеснула на дно катера и парень за штурвалом осклабился.

– Не извольте беспокоиться, сэр! – заорал он. – Сейчас причалим!

Изменчивая лондонская погода постучала в шесть утра в окно Сабурова холодным дождем. Выбежавший на двор Тоби быстро заскочил обратно, перекочевав на диван в кабинете Сабурова.

– Лежи под пледом, – велел ему Максим Михайлович. – Некоторых ждет овсянка в миске и подушка, а некоторым придется прошагать четверть часа до омнибуса.

После собственной овсянки, тостов с маслом и пары чашек кофе, он выудил из гардероба провощенную куртку и закрывающее уши кепи, в котором Сабуров ездил на охоту. Не будучи особым любителем последней, он признавал, что Тоби тоже необходим моцион. Пес с удовольствием разыскивал подстреленных птиц на вересковых пустошах. Сабуров хотел взять Тоби в Шотландию, в гости к мистеру Сингу.

– Вернее, на работу, – поправил он себя, – потому что миллионер мне заплатит.

На деньги от сэра Майкла Огилви Сабуров не надеялся, потому что великий физик не просил его о помощи.

– Это инициатива любящей дочери, – сказал он прикорнувшему Тоби. – Может быть, сэр Майкл вообще пошлет меня восвояси.